Крыло архангела Михаила

     Раввин Йозельской синагоги Ицхок Рабин был человеком рационального ума. Рациональность эта заключалась в том, что он, хотя и был раввином, но в Бога не верил. Не то, чтобы совсем, но не верил в говорящие огненные кусты, явления ангелов в белых одеждах, чертей с рогами и в прочие потусторонние глупости. Бог был для него великой непознаваемой сущностью, которой не было дела до людей, а если она непознаваемая и ей нет дела до Ицхока Рабина, то и говорить не о чем. То есть, если бы он не был раввином, то он назывался бы агностик*. Но он был раввином. Его папа равви Иосиф Рабинович отдал старшего сына Исаака в иешиву**. Тогда, они жили в Российской Империи, в местечке Старый Коваль. Жили, в общем, хорошо, а как мог еще жить  раввин на которого трудилось все местечко? Плохо жил один Яцек. Иешива располагалась в Гродно, а это в тридцати верстах от Старого Коваля. Посылки продуктов из дома приходили редко и быстро кончались, а есть молодому человеку хотелось постоянно и халява***, которым сердобольные гродненские евреи подкармливали иешивовцев из местечек, сильно не хватало. Да и Равви Бетлехем невзлюбил вздорного мальчишку, который предпочитал читать не Тору, а Майн Рида и поэтому частенько таскал его за уши, что, поверьте, было пребольно. В общем, Исааку жилось не сладко. Но скоро несладко жить стало всем евреям потому, что в Российской Империи завелись революционеры, все сплошь, почему-то, из евреев. И вот уже всех евреев стали таскать за пейсы и бороды без разбора, революционер ты или нет, являешься ли ты учеником иешивы или нет. Это называлось погром. Тут папа Иосиф вспомнил, что его давно звали вторым раввином в Йозель. И вот, он уже Йозеф Рабин, а его сын Исаак превратился Ицхока, но тоже Рабина.

       Из своей неугомонной юности Ицхок вынес одно, что Бога нет, иначе, за что им такие погромы? И вообще, вся передовая общественная мысль, которой придерживался молодой человек,  указывала на отсутствие этого персонажа еврейского фольклора. И если бы он остался в России то, определенно, превратился бы в полного безбожника. Он носил бы черную кожаную куртку, на боку у него болталась  деревянная кобура с  верным "маузером", - убийцей врагов пролетариата, в том числе попов и даже раввинов. И стал бы он пламенным борцом за дело революции и с пережитками прошлого, особенно, с ужасным "опиумом для народа" - религией. Но Провидение хранило его. Вместо того, чтобы быть расстрелянным в ходе очередной чистки, которые то и дело затевали вожди большевиков в России, Ицхок Рабин вел размеренную жизнь польского раввина. Его приятель Иосиф Бромль, с которым они сидели сейчас в пивном заведении  "У Лешика",  был полной противоположностью  Ицхока в вопросах религии. Он был поклонником книги Зоар, каббалы  и прочей мистики. Бромль верил в говорящие огненные кусты, ангелов в светлых одеждах и чертей с хвостами и рожками. И, время от времени, к нему действительно являлись и ангелы и черти и, даже, говорящие кусты.
 
        В заведении было по дневной поре пусто. Почти все стулья  стояли еще кверху ножками на  столиках. Пахло прокисшим пивом, соленой рыбой и свежевымытыми полами. Даже буфетчика не было за стойкой. Они любили посидеть здесь, предаваясь философским беседам, именно ранним днем, когда в заведении было тихо и их не отвлекал шумный гвалт подвыпивших посетителей.
 
         Вот и сегодня, за кружкой пива с одесской таранью, которую хозяин заведения получал контрабандой от своего одесского родственника, Бромль рассказал приятелю об очередном сверхъестественном видении, которое с ним приключилось, - якобы вчера вечером, когда он готовился ко сну, пламя свечи задрожало, на стену легла трепещущая тень от крыла и Иосиф услышал слова на иврите:  "Иосиф ата шели"(Иосиф ты мой). Теперь же, сев на своего любимого конька, Бромль разъяснял приятелю значение этого очередного видения. И на ироническое замечание Ицхока, почему тот уверен, что это непременно был архангел Микаэль он ответил:

- Он таки мне так и сказал "Я Микаэль - цеферот**** Б-га твоего"
.
На что Ицхок еще более иронично заметил:

- А может это был черт с рогами. У них, знаешь ли, тоже должны быть крылья и они точно, поверь мне, могут выражаться на иврите и уж ,поверь мне, не побрезгует назваться Микаэлем.

- Тьфу на тебя, безбожник! Я не понимаю как такой шлемазл***** может быть нашим раввином. Черти являются совсем по другому. Когда они приходят, то я чувствию явный запах серы, а тут, было неземное благоухание, - Бромель поморщился, словно от зубной боли, махая  рукой в сторону приятеля.

Такие перепалки случались между ними часто. Ицхок уважал Бромля, как знатока всяких мидрашей******  и любил послушать его  философскую  болтовню, но ,когда тот начинал нести околесицу про "огненные кусты", обязательно вставлял острую шпильку в самолюбие приятеля.

       Из пивной они выбрались только к вечеру, когда зал уже начал заполняться клерками, окончившими работу и проспавшимися со вчерашнего бездельниками, непонятно откуда берущими деньги на выпивку.  Ицхок направился прямиком домой, так как не пристало раввину попадаться на глаза прихожанам в изрядном подпитии. Дома он проскользнул в спальню,  стараясь не показываться хлопочущей на кухне жене Ривке,  разделся и лег в постель. И, уже было собрался задать храпака, как вдруг увидел тень огромного крыла, которое трепетало, словно бы на ветру и, скрывало собой глядящую в окно полную луну.  При этом он явственно услышал шепот, различив в нем слова на иврите: "Йатцак, маамин беэлохим" (Яцек, поверь в Бога). Хмельной Ицхок даже не удивился. Будучи человеком рационального ума он решил, что это уже сон, навеянный давешним разговором с Бромлем. Он повернулся на бок и под шорох слов: "Йатцак, маамин беэлохим", - мгновенно заснул.

       На другой день, в это же время, равви полулежал на своей кровати и, при свете керосиновой лампы, читал книгу Зоар(электричества не было по причине забастовки железнодорожников, которые отказывались возить уголь на местную электростанцию, ввиду того, что их заработка не хватало на пиво). Не то чтобы он любил эту книгу, но он готовился к очередному противостоянию с Иосифом Бромлем , собираясь одержать решительную победу. Вдруг, пламя в лампе дрогнуло. В воздухе явственно потянуло ладаном и Ицхок услышал: "Йатцак, маамин беэлохим". Взглянув в окно, он ощутил, как мурашки пробежали по спине. Диск ночного светила, который со вчерашнего дня уже слегка уменьшился, заслоняло трепещущее крыло. Что за наваждение. Сегодня это было никак нельзя принять за морок сна, ибо был он совершенно трезв и сосредоточен, ввиду сложного чтения. По стариковски кряхтя, раввин принялся подниматься. Он никак не мог попасть ногами в пушистые домашние тапочки. Когда же наконец-то подошел к окну голос, нашептывающий слова на языке Книги, исчез. Крыла тоже не было видно. И только диск убывающей Луны бесстрастно смотрел в окно.

      На следующий вечер Ицхок был настороже. Он прохаживался по комнате и поминутно глядел в окно на еще более уменьшившуюся с одного бока Луну, которая, к тому же, переместилась вправо и теперь была видна совершенно по центру рамы. В один из моментов, когда он шел от окна послышался шелестящий и хлопающий звук, на этот раз, это не было похоже на слова какого либо языка. Он оглянулся, чтобы разглядеть источник шума. В этот же момент в комнату вошла его жена Ривка и сказала с присущей ей энергией:

- О, Яцек, я вижу ты, таки, тоже решил выловить эту мымру. Представляешь себе, три дня назад в квартиру над нами заселилась какая то гойка и взяла себе за моду вытрясать из окна половики по вечерам. А пыль, при этом, летит аккурат к нам в форточку. Нужно таки сказать ей, что она не права, скорее открывай окно, пока она еще делает свое черное дело. Ицхок конечно немедленно распахнул окно. Где то на краю сознания, он слышал гневную тираду супруги, которой она разразилась, выглянув наружу и присев на подоконник, но мысли его были далеко в этот момент. Что-то происходило с его совершенно рациональным сознанием.  В голове мелькали картины прошлого, вспоминались случаи, когда, какая ни будь нелепая случайность вдруг меняла его судьбу. Например, всплыл в памяти случай из его буйной молодости, который повлиял на течение всей жизни, не дав изменить ее в неправильном, как он теперь понимал, направлении. Он семнадцатилетний оболтус, не желающий изучать Тору, а желающий делать революцию. Он только что рассказал об этом своей подруге Ривке - дочери доброй тети Доры, взявшей шефство над привлекательным молодым человеком и завидным женихом. Ведь не секрет, что всякий будущий раввин является завидным женихом. Она кормила Яцека вкусными домашними ужинами, а иногда и обедами и вообще выражала всякое к нему благоволение.

  - Яцек, ты сумасшедший.  Яцек, и зачем ты вообще ходил к этим гоям!- услышав это, сказала  Ривка. Она сидела на кресле, поджав под себя ноги и что то вышивала на шелковом кусочке ткани, натянутом на лубочные пяльцы. Ее руки порхали над переливчатой зеленой тканью. Казалось, что она совершенно не слушала своего приятеля. Но, когда тот вдруг заявил, что результатом  его посещения собраний рабочего кружка, на которые он ходил уже достаточно давно, стало то, что он совершенно теперь не верит в Бога, намеревается бросить иешиву и уехать в Санкт Петербург делать революцию, совместно с отправляющимся туда товарищем Петром, не сдержала восклицания.

- Все люди братья и товарищи. Никаких гоев нет. И Бога нет. Ну вот ты, чем докажешь его существование? - закипятился Яцек. Ривка удивленно взглянула на него и легкомысленно ответила:

- Озадачиваться подобными вопросами совершенно не дамское дело. Это вас в иешиве должны учить подобным вещам. Это ты  у равви Бетлехема должен спросить.
Таким ответом она совершенно взбесила его и он уткнулся в книжку "Civil war in France" Карла Маркса. На английском, Яцек читал плохо, в отличие от немецкого, который знал, пожалуй, не хуже, чем русский. Но, достать удалось только английское издание 1871 года и теперь новообращенный революционер мучился постижением великих мыслей, строчка за строчкой переводя, с нелюбимого им языка, заковыристые мысли революционного философа.

         На следующий день был назначен отъезд. Товарищ Петр сказал, чтобы Яцек ни в коем случае не опаздывал, так как, ни остальные члены кружка, ни поезд ждать его не станут. Водилась за Яцеком такая оплошность, он умудрялся опаздывать всегда и везде. Поэтому он вышел из иешивы за два часа до отправления поезда, а идти ему было, самое большее, сорок минут. Яцек шел с котомкой за плечами к вокзалу. В котомке лежала та самая книга Карла Маркса, буханка хлеба и кусок говядины, которую Яцек выпросил у тети Доры. Больше там не было ничего, все остальное его имущество  было надето на молодом человеке. Впрочем, Петр обещал, что все, что нужно, они добудут в Санкт Петербурге у товарищей. Настроение у него было решительное и приподнятое. Перед ним была большая революционная жизнь . Его мысли мелькали где то далеко, в светлом будущем победившего пролетариата. Вдруг над его ухом раздался звук хлыста и он услышал недовольное:

- Посторонись жидяра!

В тот же миг, он оказался забрызган волной грязи, сорвавшейся с колеса обгонявшей его пролетки, - колесо экипажа попало в лужу, мимо которой проходил замечтавшийся иешивец . Молодой человек остановился и оглядел себя. Все пальто и черные брюки были забрызганы липкой жижей. В этот момент будущее перестало быть столь радужным и прекрасным.  Он представил себе, как явится в таком затрапезном виде перед товарищами. Яцек попробовал отряхнуться,  махнул рукой и пошел дальше. Затем вновь остановился на перекрестке, немного подумал, свернул в переулок и отправился в сторону дома тети Доры. В конце концов, можно было уехать и назавтра одному. Но  на завтра ему уже стала неинтересна революция, так как, этим вечером, Ривка впервые разрешила себя поцеловать. Как она рассказывала потом, когда на пороге появился Яцек, с ног до головы забрызганный подсыхающей грязью, окончательно поняла, что любит этого непутевого ешиботника.

     Потом, он вспомнил еще несколько подобных случаев более мелкого масштаба. И, каждый раз, когда он вспоминал новое происшествие, его окатывала волна какой то легкой нервической дрожи. Он подумал: "может быть это и есть та самая "шехина"*******, про которую часто вспоминает Бромль?" . Но, все в мире проходит. Прошло и это мистическое настроение.   Уже на следующее утро он в очередной раз помянул гойскую поговорку, что "утро вечера мудренее". Ну это же надо, принять хлопанье половика за слова Бога,  а тень от колышущегося края этой тряпки, за крыло Архангела Михаила. Дух Ицхока Рабина вновь пришел в равновесие и забавное происшествие с половиком перестало будоражить его воображение. Он совсем было вернулся в свое рациональное состояние, если бы, через неделю, не произошло событие, которое вновь круто изменило его судьбу. Йозельский раввин получил два письма... Закончив читать второе  письмо Ицхок подумал:
" Вот ведь, я считал бородатых русских мужиков, таскавших меня за космы и поливавших словами, которые в приличном обществе не произносят даже урядники, самым страшным злом, способным свалиться на голову несчастных сынов Авраама, но мир сошел с ума! Теперь евреев начали бить добропорядочные немецкие бюргеры ..."
 
        Первое пришло от его приятеля из Америки. Его друг детства Вадик Зольц, которого родители увезли  из под Гродно в Соединенные Государства, сообщил ему, что в небольшом американском городке Вильямсвилл, освободилось место раввина и звал его занять вакансию. До того, как он закончил читать второе письмо от раввина любекской синагоги Елиезера Рашля, он совершенно не рассматривал предложение Вадика, как сколько ни будь достойное внимания. Ну в самом деле, зачем ему, уважаемому человеку, имеющему налаженный быт в благоустроенной Европе,  какая то беспутная Америка. Но, второе письмо заставило кардинально изменить свою позицию. Елеизер сообщал поразительные вещи, - за одну ночь  в Люббекке было сожжено две синагоги, сотни евреев были избиты и ограблены, два раввина оказались арестованы и отправлены неизвестно куда. Сам Елиезер спасся только тем, что в эту ночь уехал из Люббека по делам и ночевал в мотеле между Берлином и Хеннингсдорфом. Благо, что его фамилия была с ним и весь урон заключался только в разграбленном доме раввина. Такой же кошмар прокатился по всей Германии и Австрии. Теперь он ожидает худшего и собирается перебираться подальше от безумных тевтонцев и просил сообщить нет ли свободной вакансии на берегах Вислы. После прочтения этого письма в голове равви Ицхока вспыхнула мысль:  "...Вислы, ха! До берегов Вислы герр Хитлер доберется очень скоро. Скушав Австрию, он не побрезгует и Польшей, а может быть и Францией. Таким образом письмо Вадика оказалось весьма кстати.  Бог явно заявлял о  своем благоволении к недостойному его рабу Яцеку. Он вновь ощутил ту нервическую дрожь, которая посетила его неделю назад. Ведь сказано - "не искушай Господа Бога своего". Нет он не хочет искушать Его. Ицхоку вдруг привиделось окно. В окне полыхает полная луна, и на фоне луны трепещет крыло. Хлопающий половик, ха! Все это не спроста. Ох не спроста. И говорящие кусты все таки бывают, просто нужно уметь их слышать.


* агностик (не знающий)- человек, считающий Бога великой непознаваемой сущностью и отрицающий возможность повлиять на свою судьбу какими либо религиозными действиями.
** иешива, то же, что и ешибот - высшее духовное учебное заведение у евреев.
*** хеляв - буквально "молоко" на иврите. В древности, ежедневно выставляемая за ворота дома часть утреннего удоя, предназначаемая для неимущих. Приобрело характер устойчивого выражения для чего то, достающегося даром, в том числе и в русском языке.
**** цеферот - сфера влияния Бога на людей согласно каббале. Микаэль ассоциируется с милостью божией.
***** шлемазл - "блаженный" на идише. Употребляется без негативного оттенка при описании человека, плохо понимающего действительность или хронического неудачника.
****** мидраш - толкование текста Торы.
******* шехина - ощущение присутствия Бога.