Искушение Афоном

     Говорят: на святом Афоне аукнется – в России откликнется.
     Значит, – на Афон! Там, в Греческой монашеской республике, где даже камни намолены, там чистота веры. Ее-то поскорей увидеть, ее-то и осяжить!
     Как добраться? Да, морем! Из Одессы, скажем, плыть всего ничего – девять часов «пароходом».
     И вот – Одесский монастырь св. Пантелиймона – подворье одноименного Афонского. Пару недель потрудничать во славу Божию, разведать, что да как и – в путь-дорогу.
     …Братская келья послушника Василия, что как раз только-только вернулся из Греции и живописует мне свои похождения по Афонским обителям: где, с кем встречался, о чем говорил, что пережил. Терпеливо, внимательно выслушал.
     Впечатляет. Спасибо.
     А могли бы дать также практический совет впервые отправляющемуся на святой полуостров: в какую одежду облачиться, во что обуться и т.д.? В ответ – жесткий отлуп возмущенного брата: почто не о духовном, а о телесном печешься? Да уж православный ли ты? Да имеешь ли на груди крест? И – требование предъявить его: не дьяволом ли подослан? После проверки, что крест на груди-таки есть, в руках хозяина оказывается пластиковая бутыль, из коей гость вместе с кельей окропляется святой водой: изыди, изыди, изыди.
     …17 часов 15 минут. Начало монастырской вечерни. Пятеро трудников во славу Божию, полный день выдиравшие окаменелые балки верхнего храма, спускавшие их вниз и грузившие на самосвал, приняв душ, прилегли, дабы набираться перед службой сил.
     На пороге кельи – благочинный.
     - Валяемся отцы? Почему не во храме? Забыли, где пребываете? Напомнить или поклоны назначить? Еще не удостаивались?
     - А вы приседания назначьте, покруче будет… – вырывается у  взбешенного пилигоима: посещение трудниками  службы, даже в монастыре – дело добровольное…
     С грохотом захлопывается дверь за отпрянувшим  благочинным… Бунтарить в монастыре? А утром удар в одеревенелую, больную голову: сотоварищ по послушанию Алексей, от обиды ль, или по злому умыслу, прихватив общие матценности  и кошельки послушников, в том числе, и «афонский» капитал бедолаги-пилигрима, бежал.
     …День отъезда из неприветной обители. Попытка достучаться в келью все того же благочинного, молодого еще священника, возможно, в силу этого-то и демонстративно требовательного и надменного: там за дверью мощи Николая-Чудотворца, его ангела-хранителя. Возможно ли уехать, не приложившись к реликвии! В ответ молчание. Постучать еще раз? Вновь тишина. Потом шорох и хриплое: кто, что?
     В ответ невнятное бормотание и снова немота.
     Обида монастырского иерарха? Немилость к бузотеру-труднику?
     Тучи сгустились над афонским горизонтом. Чтобы развеять их и избежать грозы, надо действовать наверняка.
     …Паломническая служба столицы.
     Уж здесь-то не будет осечки. Эвон какого красавца отрядила пилигриму «служба» в помощники: знатока Греции, дважды посетившего святую Гору, владеющего тремя языками, истово верующего мирянина. Поминутно крестясь и сетуя на дефицит христианского доверия, эллинист-грековед берет без расписки загранпаспорт, рекомендации и, понятно, вспухшую от купюр наличку для оформления поездки на желанный Афон. Держа постоянно в курсе дела, заботливо и регулярно звоня, сообщает, заверяет, доводит до сведения: все превосходно, правда, он перешел на другую работу, но группа уже оформлена и будет отправлена им как частным лицом, для чего ему нужна соответствующая доверенность.
     Получив ее, грековед, житель Калуги, а теперь москвич, Алексей (опять Алексей!) – растворяется в небытии. Работники службы: ну, что же вы! Надо было знать, кому доверяетесь. В нашем штате таковой больше не числится…
     Туча, темнее темной во второй раз накрыла недосягаемые Афонские дали. Навсегда? Нет, луч надежды блеснул в Троицко-Сергиевской лавре, куда горе-паломник пришел за утешением.
     …Утро после литургии. Из-за двери братской кельи Странноприимного Дома лавры, куда причастник определен на постой, слышится громогласное «Але-але!». А дальше невероятное, невообразимое: «С Афона, откуда еще, только что прибыл, да в Лавре, c секретной миссией в Патриархию, подняты пророчества прозорливых старцев о конце света, грядет неотвратный, готовься, сестрица, приуготовляйся, предстать в горней незапятнанности пред Судом Божьим»…
     Конец света, в самом деле? – бородатому, в рясе великану. «Грядет-грядет, сын мой, неминуемо». И опять мобильник к уху, – и ну торговать вагон сахару, сбивать цену с азартом, напором. Любуясь отвисшей челюстью вопрошавшего: «Какой сахар?! Конец света же!!!!...», отвечает, разводя руки: «Одно другому, брат, не помеха». А, узнав об одесской осечке с Афоном, решительно: «Поедешь со мной, вот патриарху секретное послание передам, и – вместе на Святую Гору отбудем». «Но у меня же паспорта нет, грековедом похищен!». «А у меня есть? Братством жить надо, раб божий. Таможня так пропустит. Меня пускают, а ты со мной. Дуй домой, пакуй чемодан и жди звонка».
     Собрался, упаковался. Ждет. До сих пор…
     Искусы, Афонские искусы. Отпущенные лишь ему? Как недостойному монашеской республики? Священник Дивеевской обители, куда паломник прибыл снять с души камень, выслушав печальную исповедь, изрек: не готов ты еще, сын мой, к посещению Афона, обрати взор внутрь себя. Взвесь, оцени, смирись.
     ...А одесский монах, шаривший на нем крестик, готов? А мошенник эллинист-грековед Алексей, дважды посетивший святой остров (Мещанским судом приговорен-таки к двум годам условно), готов? А полусумасшедший посланец с "секретной" миссией Афона – тоже? 
     Ему же – винить себя?
     А прочих кто?