Мир Кино. Шон Коннери и Мишель Пфайффер2

   
Фред Скепси мне показался человеком очень скромным и чрезвычайно спокойным. Говорил негромко, без повелительных интонаций и больше в переговорное устройство. Он, казалось, был полной противоположностью многим нашим режиссёрам, вечно нервничающим, иногда покрикивающим, часто недовольным нерасторопностью гримеров, реквизиторов и других людей, участвующих в организации съёмок. Наиболее употребляемым словом у Фреда было слово «плиз». И это «плиз» действовало на всех более  недовольных возгласов, в которых и потребности не было.

 К съёмке подготовились довольно скоро. Нашу группу расставили у могилы Пастернака (чуть поодаль). Через переводчицу нам пояснили, что мы посетители могилы именитого поэта, а одна из нас (наша бригадирша массовки) будет читать стихи Пастернака. В это же время у самого памятника поэту ведут беседу актёры Шон Коннери и Клаус Брандауэр. Что по сценарию здесь происходило, о чём говорили герои, мы, конечно, не знали. Мы должны были, как было понятно, с «благоговейными» лицами слушать какой-то потрясающий стих Пастернака. Я располагался наиболее близко от камеры (так меня поставили).

     Вскоре пришли Коннери и Брандауэр.  Разговор со Скепси был очень коротким. И это понятно, актеры высшей пробы, всё понимают налету. Фред словом и жестом объявил старт, и съёмка началась. Кадр был непродолжительным. Актёры и режиссёр о чём-то поговорили и вновь стали готовиться к очередному дублю. Всё то же самое повторили ещё раз. После этого были какие-то задания рабочим сцены. И что нас всех в них удивило – это их джинсовые костюмы с многочисленными специальными карманами и карманчиками, в которых чего только не было: отвертки, молоточки, клещи, пассатижи, кусачки и, видимо, много чего другого. Мы тут же вспоминали организацию наших съёмок. Бывало, режиссёр нервно кричит рабочему: «Да прибейте же наконец эту доску…». «Молотка, к сожалению,  нет». - отвечает тот. «Да попросите же у кого-нибудь в этом доме молоток. Солнце скоро зайдёт». – хрипит режиссёр. Рабочему приносят, наконец, молоток. После этого выясняется, что и подходящих гвоздей нет. И т.д. А у американцев, как оказалось, есть всё, из чего можно соорудить быстро всё, чего бы только не попросил режиссёр, озарённый неожиданной фантазией, но об этом чуть позже.

     Очень незаметно прошло минут 45-50, после чего нам был объявлен перерыв. Могила Пастернака располагалась, как я уже говорил, на склоне возвышенности, а потому все сооружения кладбища находились на своеобразных уступах. За могилой поэта располагалась дорожка, на которую надо было спрыгивать с высоты, наверное, 80 см. Мы без труда преодолевали это препятствие, но Скепси заметил это и тут же подозвал рабочего, указал жестом на этот уступ. Мы этого жеста не поняли.
Тут же за оградой кладбища располагались столы, на которых стояли термосы с кофе и чаем, тарелки с бутербродами с колбасой и сыром, ещё что-то, уж не помню что.
    
     Поначалу это нас очень удивило. Ничего подобного ни на одной съёмке у нас не было. После перерыва нас снова пригласили на площадку и здесь мы ещё больше удивились. Мы вдруг увидели, что к злополучному уступу у могилы во время нашего отсутствия сооружена «лестница» из ящиков для съёмочной аппаратуры. Вот это отношение к людям! У нас на наших съёмках никому такое и в голову бы не пришло. А тут, наверное, уже не один год прыгали старушки, посещавшие могилу поэта.
Но нам ещё многому пришлось удивляться во время этих съёмок.
(Продолжение следует)