дама в паутине

     Шёл 1985 год, когда мы вернулись домой в Крым из братской Монголии.  Мы — это мой муж, моя дочь, я и моя язва желудка. В стране, шагнувшей из феодализма в социализм, в которой мы прожили два года,  мало что изменилось со времён Чингиз-хана. Монголы также жили в юртах, а те, кто был осчастливлен благоустроенной квартирой, построенной для них братьями-славянами, разбивали свои юрты посреди квартиры, сушили на балконах шкуры убиенных животных, вялили посреди двора коровьи головы, скакали на лошадях по пустыне Гоби, пасли верблюдов и пили свой любимый национальный напиток —архи, монгольскую водку. Работать монгол не любил никогда, так он был устроен на генетическом уровне и потому в местечке, где мы жили,  с продуктами было напряжённо.

 В военторге можно было купить тушёнку в жестяных банках, рыбные консервы, замороженный минтай. Замороженный плитами до такой степени, что его приходилось отпиливать от огромной глыбы, чтобы взвесить. В поддонах на витрине был разложен цветной гербарий — сушёный лук, сушёная морковь и сушёная свёкла. Возле прилавка нестройными рядами вразвалку стояли мешки с яичным порошком и сухим молоком.  Прыщавая продавщица черпала совком из мешка и взвешивала. Даже такие с позволения сказать, продукты, стоили дорого и приходилось экономить. Ну, оно и к лучшему, меньше попадало в организм этой радости.
   

 Когда моя пятилетняя дочь просила испечь блинчики, я клала в миску ложку скверно пахнущего яичного порошка, насыпала сухое молоко, муку, разбавляла это месиво водой и долго взбивала, взбивала и плакала, мне было жаль ребёнка, себя и бездарно потерянной жизни. Мы расторгли наш контракт через два года из-за моей болезни, желая заработать на квартиру, я заработала язву желудка и, вернувшись на родину, прямиком отправилась в военный госпиталь Симферополя.
   

 Меня положили в палату на шесть человек, правда, одна кровать оставалась пустой. Здесь лежали только жёны военнослужащих или же сами женщины военнослужащие. Я была ни той, ни другой, — наш родственник работал здесь доктором, так что, я попала в престижный в ту пору госпиталь по блату. Не буду утомлять рассказом о перипетиях больничной жизни, расскажу о забавном.
   

 Однажды, открылась дверь и в нашу палату впорхнула очаровательная женщина — счастливая временная обладательница шестой койки с панцирной сеткой и комковатым матрасом. Она явно не монтировалась со здешней обстановкой, от неё веяло дорогими духами, кожаным салоном автомобиля и обеспеченной жизнью. Дама не была похожа на больную или хоть сколько нибудь страдающую от какого-либо недуга. В двух её объёмных сумках была пропасть деликатесов, всевозможных баночек, бутылочек и тюбиков с кремами и бальзамами,  которые тут же были выгружены в тумбочку. Энергия из неё била ключом  и, она испытывала неловкость за свой цветущий вид и скоро принялась делится секретами своей молодости  и красоты.

 Мне было двадцать шесть, и я впервые узнала, что не только лицо, шея и руки, но и колени тоже нуждаются в питательном креме, — перед сном, дама тщательно втирала в свои кругленькие упругие колени ароматные крема, такие ароматные, что страдающая астмой пациентка у двери начинала заходиться в приступе кашля.
     На второй день пребывания, новенькая гордо спросила у женщин, предвкушая триумф: «Как вы думаете, сколько мне лет?» Она уже привыкла производить впечатление своими цифрами и ожидала  удивлённые возгласы и комплименты, но тут я, исхудавшая язвенница с бледными впавшими щеками и глазами, как блюдца, выдала:
—Сорок три. 
   

  Я точно знала эту цифру, есть у меня такая особенность, и не помню, чтобы я ошибалась. Облом. Дама резко обернулась ко мне и удивлённо спросила:
—Как вы могли это знать?
      Я пожала плечами и добила:
—У вас два взрослых сына, одному уже за двадцать и муж большой начальник.
     Занавес. Она села на мою кровать и уставилась на меня с интересом:
—Откуда вы это знаете? А! Наверное, вы знакомы с моими сыновьями или с одним из них, да?
     Я в свои двадцать шесть выглядела на десять лет моложе.
—Нет. Я не знаю, откуда, просто так подумала. Догадалась. Со мной это бывает, не обращайте внимание.
   

  С утра после завтрака дама исчезла и прибыла в палату только к отбою, вид у неё был счастливый и уставший, но не от работы, а такой утомлённый вид счастливой женщины, которая смотрит на тебя сияющими глазами и ты можешь смело выключать свет, будет и так всё видно. И я, измученная тяжкими процедурами и исследованиями, страдающая от боли, вдруг увидела нашу даму рядом с молодым человеком, почти ровесником её старшего сына. И поняла, что госпиталь всего лишь прикрытие, возможность уйти безнаказанно на весь день из дома от опостылевшего старого мужа. Как я это увидела?! Я и сама не знаю, как. И сказала ей о своих видениях.      
   

 Сказать, что дама удивилась, — ничего не сказать. Зачем я поведала ей о своей догадке? Думаю, хотела удивить. Поразить. У меня получилось. Женщина прониклась ко мне доверием и стала жалиться на свою судьбу. Муж большой военный чин, а что она видела? Всю жизнь по гарнизонам и вот теперь встретила большую любовь, и если бы не сыновья, то конечно, не задумываясь… Правда, он так молод!
   

  Ей было неловко. Когда вокруг страдание и болезни, а она красивая и счастливая прикидывается одной из нас, как минимум, это не честно. Можешь там, в своей прекрасной жизни радоваться своему счастью, тусить с мальчишкой по кабачкам, кататься по Крыму и любоваться пейзажами в объятиях юного мачо, но не возвращайся такая счастливая сюда, или лежи между нами болезными  тихо и постанывай, жди операцию, обезболивающий укол  или няньку с уткой. Что нибудь делай из печального списка наших дел, а не расточай по углам палаты свою Шанель.

 Я видела, что примерно так думали четыре женщины в этой комнате. И мне захотелось реабилитировать что ли, защитить мою соседку. И я выдала, даже не предполагая, чем это может кончиться:
—А вы не мучайте себя угрызениями совести, ваш муж тоже не святой, у него в каждой командировке развлечения были, так что, квиты.
   

  Я сказала это опять в полной уверенности, что именно так и было. Но, дама не согласилась:
—Что ты! Никогда и ни за что! Он безумно любит меня!
—Любит.  Но изменял не раз, хотите, проверим. В каких он городах бывал по делам службы длительно?
—В Харькове несколько раз, в Одессе. И до месяца.
—А в санаториях?
—Конечно! В Ессентуки каждый год и в Карпаты.
—А теперь пошли! — позвала я в коридор Аллочку  и затем к телефону автомату на лестничной площадке.
   

 Меня трясло мелкой дрожью, я знала, что говорить и что будет дальше. Это была авантюра, огонь, соль и перец, которого мне, видимо, не хватало в собственной жизни.
—Его имя! И набирайте домашний телефон!
Алла набрала дрожащей рукой и, затаив дыхание прислушалась к гудкам.
—Александр Иванович! Саша, здравствуй! — прошептала  я томным голосом в трубку.
—Здравствуйте, — и после небольшой паузы — А кто это?
—Догадайся! — игриво зазвенел мой голос.— Хоть и немало времени прошло с нашей встречи, но я помню всё, как вчера. И ты сказал, если буду в Симферополе, позвонить обязательно, — добавила я приглушённо, прикрыв трубку ладонью. — Я здесь, проездом, в гостинице Москва остановилась, хочу тебя видеть, номер двести семнадцать. Завтра улетаю, так что, поспеши!
   

 Александр Иванович, обалдевший от нежданно привалившего счастья на его седую голову, слегка растерялся, припоминая, в каком из городов ему было так хорошо, что он оставил свой номер телефона. О, этот неловкий момент — на ум, вероятно, пришли сразу несколько имён, но не станешь же перечислять по очереди, так и не назвав давнюю подружку по имени, настоящий полковник нашёлся:
—Конечно милая, и я всё помню, жди, буду в течение часа!
   

  Немного выждав, Аллочка позвонила сама домой. Трубку взял сын, поболтав немного с ним, попросила позвать к телефону отца. И услышала в ответ, что папу срочно вызвало командование  и он бедный, ещё утром с трудом поднявшись с радикулитом, ходил в поликлинику на прогревание, сейчас помчался в морозную ночь на такси по важному делу, то ли на совещание, то ли на заседание. Вернётся, расскажет, видимо, что-то произошло или умер очередной наш генеральный секретарь…
—Ну, я вернусь, видимо кто-то действительно умрёт! — зло произнесла Аллочка, повесив трубку, а потом истерично расхохоталась, представив своего старого «оленя» с букетиком цветов и шампанским на пороге гостиницы, в поздний зимний вечер, где никто его не ждал.
    

Что-то похожее на угрызения совести или некую неловкость я испытывала позже при воспоминании об этом эпизоде. Зачем я это сделала? Мне было двадцать шесть, у меня был первый и единственный мужчина в мире — мой муж, я была любима.  Тогда, рядом с этой дамой я вдруг увидела так  ясно её жизнь — жизнь на планете Земля. И захотела убедиться в своей правоте. Наверное, это гордыня. Убедилась. Сегодня увидев, я бы промолчала. Прошло очень много лет, и я иногда думаю, как они дальше жили? Вероятно, также и продолжали жить во лжи, как в липкой паутине, опутанные множественными связями, не помнящие имён, интрижек и лиц…