Точка счастья

Точка счастья

     - Нет, Витя, ты только не обижайся, - говорила худенькая блондинка лет двадцати пяти, выходя из подъезда, - я, конечно, тебя люблю и твоим родителям очень благодарна за всё, но только пойми – здесь жить невозможно. Вы же сами отсюда бежите. Твоя мама, сколько уже лет к бабушке не заходит. А ты – ты сам?
- Котёнок, но что же ты предлагаешь? С родителями я жить не хочу.
- Витя, будем снимать.
- А деньги?
- Я заработаю. Ты же знаешь, СПА услуги сейчас очень востребованы. Ты не волнуйся. Тебе сейчас главное защититься.
- Отец бы не обиделся…. Он на нас, на тебя, очень рассчитывал.
- Да, перед Петром Сергеевичем мне как-то неудобно. Вить, он ведь так на нас потратился. И здесь, и в Вологде. Но, понимаешь, я не могу. Там такой запах. И бабушка… она какая-то странная: прячется, ест руками.

- Ты же знаешь, сколько ей лет. Бабушка у нас долгожитель, - улыбнулся Виктор.

    И, правда, Агриппине Дмитриевне Лагутиной в этом году исполнилось девяносто семь лет. Была она мала ростом, говорила каким-то детским тоненьким голоском, характер имела неровный: то пугалась людей, выглядывая из дверей своей комнаты, то кричала что-то невнятное, размахивая руками. Она не помнила своей жизни, ни её начала, ни того, что было вчера. Знала точно только одно – Петенька – её сынок. И всё, что было в их общей с ним жизни, до того как его увела от неё Зойка, сохранила в себе и могла бы рассказать по годам, дням, минутам. Да, с того самого момента, когда, ещё до посещения женского врача, почувствовала такую радость жизни, которой не было ни в её детстве, ни в юности, ни в первые годы замужества.

     А теперь, забыв, как они с мужем обустраивались в новой квартире, почти в центре города, как радовались каждому шкафчику на ножках, лёгкой уборке на светлом не заставленном мебелью блестящем от лака паркете, Агриппина Дмитриевна, часами стояла у балконного окна, которое выходило во двор. За разросшимися тополями она видела тюремную тёмно-красную кирпичную стену, за которую на сутки через трое уходил сначала её муж, потом сын. Но Сергея давно нет в живых, да и был ли он, а вот Петя…. Когда же он придёт? Да, и где он сейчас? Неужели всё на службе?

     Пётр Сергеевич, генерал в отставке, уже много лет живёт на другой улице, в квартире с лепным потолком и удобной гардеробной комнатой. Ещё недавно вид из гостиной радовал глаз – за Москвой-рекой распахивалась столица и, ему казалось, что он держит её в своих ладонях, как маленькую волшебную шкатулку. Гостей от этой картинки было трудно оторвать. Но сначала, прямо под его окнами, затеяли строительство какого-то театра, теперь вот Гонконг.... Взглянуть не на что. Он вспоминает, что из материного окна и вовсе виднеется лишь тюрьма и смиряется со своей участью, как и с тем, что время от времени он должен бывать у мамы, находить ей то помощниц по хозяйству, то сиделок. Женщины не уживаются с Агриппиной Дмитриевной.

- А всё потому, что характер у твоей матери невыносимый, - любит повторять его жена Зоя, Зоя Степановна, - подумай сам – в последний раз она подралась с сиделкой, обвинив её в том, что она украла у неё швабру, а перед этим выставила за дверь Свету, ну, ту, из Одессы, из-за того, что та весь балкон бельём завесила и ей ничего не видно. Сколько раз тебе говорила: “Отдай её в интернат. Витька, вон, из-за неё квартиру снимает”.

     Пётр Сергеевич согласно кивает, глаза у него печальные, верхнее веко правого глаза нервно подёргивается.  Он старается бывать у матери как можно реже. Душный, спёртый воздух, нечистый материн халат, который она не даёт с себя снять, полу лысая голова с розоватой кожей и, главное, руки. Её, сведённые подагрой пальцы, буквально впиваются в него, когда он собирается уходить. Это просто пытка какая-то. Он так надеялся на Катю. Спокойная, рассудительная, мягкая в общении, доброжелательная. Не случайно их Витька запал на неё так, что ездил из Москвы в Вологду чуть ли не каждый выходной. Теперь вот поженились. И что? Снимают квартиру. Катя работает с утра до ночи, у них деньги брать оказываются.

- Мы и так ваши надежды не оправдали, - говорит она со слабой улыбкой, будто извиняясь.

Уходит на работу Катя рано утром, приходит вечером, затемно. Готовит. Убирает.

- Витя, ты сегодня занимался? - спрашивает она, видя, что на компьютере вместо привычного текста, прерываемого чертежами и формулами, красуется картинка с танками из неоконченной игры.
- Нет, - отвечает муж, - мне здесь как-то некомфортно, всё чужое. Условия не те.
-Ты бы днём на воздух выходил, проветрился, занялся спортом, лучше бы голова работала. Давай сходим завтра в бассейн, я с утра свободна.
- Нет, я потом устану, вообще ничего не напишу. Иди одна.
Кате становится грустно.
- Ты меня не разлюбишь? – спрашивает Витя.
- Что ты. Просто тебе нелегко будет в жизни, такому вялому. Господи, хоть бы ты скорее защитился.
- В этой квартире я вообще никогда не защищусь.
- Хочешь, поедем к бабушке? Сделаем ремонт, мебель купим новую.
- Мама говорит, они её в интернат скоро сдадут.
- Что ты? Как можно? Нет, нет, нельзя. Давай позвоним папе.
Пётр Сергеевич, здравствуйте, это Катя. Знаете, мы с Витей решили перебираться к бабушке, а то ему тут заниматься трудно. Когда? Да, хоть завтра. Да, завтра с утра я свободна. А потом возьму отпуск. Ремонт сделаем. Всё хорошо будет, только в интернат не надо. Ладно? …
 
     Конечно, Кате хотелось бы сделать ремонт и в бабушкиной комнате, но Пётр Сергеевич запретил:
- Вот это лишнее. Для неё это будет стресс. Хватит того, что вы тут навыкрутасничали. Выкини из головы.
И Катя выкинула. Даже дверь в комнату Агриппины Дмитриевны побоялась поменять. Так и оставили её в советском исполнении среди обновленной зеркально-белой квартиры.

     Этот новый мир пустоты и порядка бабулю пугал, и она перестала выходить в кухню. Еду ей приносили в комнату, предварительно осторожно постучав, и тут же закрывая за собой дверь. В туалет и ванную она прошмыгивала озираясь, боясь поскользнуться, испачкать, испортить… до тех пор, пока Витя не поставил ей около окна биотуалет.  В душевой кабине она мёрзла и, сидя на поставленной Витей табуретке, с опаской поглядывала на дребезжащие дверцы, которые Катя время от времени задевала локтями, намыливая повисшую в гусиных пупырышках кожу. Правда, когда Катя, не спеша, массируя тонкими пальцами мыла бабуле голову, та задрёмывала и витала то ли в прошлом, то ли в будущем, возвращаясь к     действительности лишь при неспешном обряде вытирания и одевания. Обычно Катя использовала старые вещи, вынутые из полированного советского шифоньера, сохранявшего память о медовом месяце и первых годах замужества. Но как-то…

      Как-то, возвращаясь с работы, Катя зашла в торговый центр. Ей нравились неспешные прогулки вдоль светящихся витрин, волнующие запахи парфюма, отблески уличных фонарей, мерцающие за прозрачными стенами. Приметила тёмный свитерок, удлинённую серую юбку, которые ей хотелось бы купить. Подумала, что если украсить свитерок цепочками, подаренными Витей, то это было бы вполне современно… Но тут её внимание переключилось и она, заметив ослепительный луч софита, взглянула в сторону. Бюстье, кюлоты, слипы – всё самого высшего качества. “О, Paris Moda! Что-то новенькое!”  Нежный почти белый цвет, кружева вдоль выреза, на манжетах… “Ах, что за прелесть, но… дороговато и Витя не любит, когда я в ночной сорочке. Вот если подарить… Кому? А что если бабуле?”…

     Окончив очередную помывку и насухо вытерев изношенную жизнью плоть, Катя достала из пакета с яркими иностранными буквами и протянула бабуле свёрток. Та, с недоумением глядя на него, взяла с осторожностью. Развернувшись, кусок ткани предстал перед ней свадебным платьем, которого у неё никогда не было. Прижав сорочку к груди, Агриппина Дмитриевна засмеялась лёгким девичьем смехом. Молодо заблестели глаза. Катя смотрела на неё и чувствовала такую неожиданную радость, будто пролетел ангел или она узнала, что-то самое главное.

     Утром следующего дня Агриппина Дмитриевна не проснулась. Её руки с распрямившимися пальцами покоились на груди и казалось, что они гладят кружевное оплетье на свадебном платье. Катя стояла подле и смотрела на бабулю с любовью и нежностью. Пётр Сергеевич, ворвавшись в квартиру, ползал на коленях перед материной кроватью и рыдал, уткнувшись в свежую после стирки простыню. Катя молча гладила его по голове и просила успокоиться. В соседней комнате Витя, сидя у компьютера, ползал по интернету, отыскивая достойного агента. Зоя Степановна стояла в пробке…