10. Про хлеб

Однажды я проснулась от сочного потрескивания дров в печке. Отодвинула уголок ситцевой занавески, прикрывающей широкую лежанку на тёплой печи, стала  наблюдать за бабушкой Елизаветой. Вот она поправляет белый платок на голове, надевает поверх цветного фартука беленький и начинает замешивать тесто для хлеба. Но, прежде чем замесить его,  тщательно просеивает муку через сито.
-Пусть надышится, наберётся свежего воздуха, нагуляется на свободе, - ласково  приговаривая постукивает ладошкой по бортику сита из берёзовой коры.  Наливает густую закваску из глиняного горшка, подливает тёплой воды и заводит опару.
-Когда опара поднимется, «запузырится»,  тут уж надо постараться, - всегда говорила  бабуля, - тесто надо вымешивать до тех пор, пока хребет не заломит, и три пота с тебя не сойдёт!
И вымешивает его, читая молитву, и снова месит, месит, месит, стряхивая уголком платка капельки пота со лба.
Накрывает квашню вышитым полотенцем и оставляет его в покое. Никто не должен мешать тесту «оживать», подходить. Никто не должен даже мимо проходить. Никаких сквозняков и хлопанья дверью. Всё делается тихо, молча, как будто в доме кто-то отдыхает после тяжкой работы. Проходит время и снова бабушка хлопочет у квашни.  Бабушка снова в белом переднике с карманом на груди, и полотенцем на плече, что-то нашёптывая, обминает пышное тесто, упрямо вылезающее из деревянной квашни.

 Квашня, кадка, или ласково - дежа- с ней обращались почтительно, уважительно, осторожно. Её берегли. Она никогда не мылась водой, а после теста бабушка тщательно выскребала её ножом. После выпечки в ней хранился хлеб накрытый белым полотенцем. И запах у дежи был удивительно теплый, хлебный, родной, незабываемый по сей день. Наконец-то тесто, всхлипывая и недовольно шипя, выпуская прозрачные пузыри, укладывается в широкой кадке. Бабушка собирает остатки теста с правой руки, кладет в рот,  жуёт, прикрыв глаза, одобрительно кивает головой. Что-то тихо бормоча себе под нос, накрывает будущий хлеб  полотенцем, моет руки в ведре.
Здесь ничего не пропадает зря. И вода, в которой бабуля ополоснула руки, пойдет не на улицу, а в пищу свиньям. Они уже верещат в своем загоне во дворе, ожидая еду. Большой деревянной «толкушкой» бабуля толчёт картошку в алюминиевом баке, в нём всегда готовится пища для животных, разбавляя её водой из ведра.
 
Тихо скрипит дверь. Дед, ночевавший на сеновале, заходит в дом. Дедуля малоразговорчив, всегда угрюм, любит с цигаркой посидеть на завалинке, глядя куда-то вдаль. Не говоря ни слова, берет ведро с едой для свиней. Уходит, не до конца затворив за собой дверь. Он знает – по субботам бабушка ставит тесто на хлеб. Поэтому  дверью хлопать нельзя. Никаких резких звуков и громких разговоров.  Тесто не любит шума.  Тут же в щель просовывается шустрая головка курицы с гребешком набок. Оценив обстановку, она, поднимая высоко лапки вверх, сжимая длинные пальчики с острыми коготками в кулачок, чтобы смягчить свою поступь и сделать её неслышной, направляется к столу. Бабушка разгребает в печи жар, ухватом ловко подхватывает чугуны и засовывает их в раскалённое жерло. Она стоит спиной к столу. Искоса поглядывая на бабушку, курица спешно собирает невидимые крошки с пола. Её многочисленные подружки следуют за ней, совсем не обращая внимания на хозяйку. Самая смелая несушка уже на столе. Торопливо отрывает куски от ломтя хлеба, тряся головой и придерживая его длинными пальчиками лапы, как собака. Крошки хлеба летят в разные стороны. Курица давится, спешит. А вокруг стола уже толкотня, назревает драка между осмелевшими курами.

-Старый дурень! Опять дверь оставил нараспашку, пранцюватый! Кыш, кыш, кыш! – шёпотом ругается бабуля, машет полотенцем, выгоняя наглых кур из хаты. Меня раздирает смех. Но я терплю, чтобы не получить тумаков этим же полотенцем за то, что была с курами заодно.
И через минуту уже с улицы :
-Цыпа, цыпа, цыпа…                Тем временем непослушное тесто вновь подрастает. И ему уже не хватает места в кадке. Его распирает так, что оно начинает сползать по стенкам деревянной посудины. А бабуля уже тут как тут. Ловко подхватив податливую массу, вытаскивает её из квашни на стол. Отрывает небольшие куски, подбивает их, посыпая мукой из мешка. Наблюдает за бабушкой. Она не знает этого. Ей некогда смотреть по сторонам. И вот уже на столе выстроились круглые булки. Бабушка поглаживает рукой каждую бережно, ласково. И без остановки что-то шепчет, шепчет…                Перекрестив заготовки, накрывает их широким рушником. Чистит ножиком квашню, крошки бросает в бак с едой для животных. Веником из полыни сметает невидимый мусор в совок, стряхивает его в топку. Вокруг неё чистота и порядок. Ни одного лишнего предмета, ни одной лишней вещи. Бабушка ухватом достаёт из печи чугуны. Снова кочергой поправляет жар в печи, отодвигает его подальше.  Бросает на горячий под горстку муки. Если мука загорается, значит, рано ещё хлебушек в печь ставить, сгорит. Кладёт на широкую лопату капустные листья, посыпает  их мукой и аккуратно выкладывает подросшие булки.  И так, по очереди, все буханки отправляются в печь. И через некоторое время в доме пахнет свежим хлебом! Горячим хлебом. Вкусным. Настоящим хлебом.

Этот аромат никуда не денется из памяти. Он живёт в каждой клеточке моего организма.
Бабушка ни минуты не сидела,я не видела, когда она ела. Видимо и ломоть хлеба на столе был приготовлен для завтрака «на ходу». По пути к другим делам и хлопотам. У неё одно дело плавно переходило в другое, дополняло первое, продолжало его. Она делала всё сама, своими руками. И так целый день. На ногах. У плиты, в огороде, во дворе, возле многочисленных  животин, которые узнавали бабушку по голосу, по шагам, по запаху. Время рядом с ней было густым, долгим, ароматным, имело свой неповторимый запах, атмосферу, ауру тепла и покоя.
 
Сейчас такого времени нет. Оно чаще всего пустое, короткое, холодное, безвкусное… Оно наполнено неживыми предметами, ставшими необходимыми и нужными - телефоны, компьютеры, кофемашины,  хлебопечки и прочие «руки», которые отняли руки свои, теплые и умелые. Но, иногда, я стараюсь вернуть мизерные кусочки той далёкой атмосферы в свой дом,беру большую кастрюлю, сею туда муку, замешиваю тесто на опаре, пеку пироги. И в доме оживает воздух, он наполняется невидимой аурой любви, счастья и ностальгии по далеко ушедшему детству, в котором были все живы, здоровы и счастливы…