Взросление

- Вовка, ты как козу привязал, паршивец! Опять она сбежала! Взрослый уже, в восьмой класс перешёл, а все у тебя через пень-колоду! Дел полно, а ты до ночи теперь искать её будешь!
- Чего лаешься - сегодня ты привязывала её! - беззлобно огрызнулся Вовка и поспешно шмыгнул со двора, чтобы не выслушивать охочую устраивать нахлобучки мать. Из мужчин в доме был только он - хоть и росший крепышом на деревенских харчах, но не набравший пока ещё полную мужскую силу. И она, жалея сына, определила ему обязанности полегче - на пределе сил вытягивая на себе все трудности, неизбежные на деревенском подворье и порядком выматывающие её своей нескончаемостью. Потому он, понимая причины её раздражительности, на неё не сердился.

На выгоне за дорогой козы не было, значит, опять её на рябиновые да кленовые листочки потянуло. Вовка направился к лесу, привычным маршрутом пробежался по опушке и ближним полянкам – коза как в воду канула.

Вдруг за кустами лещины обозначилось какое-то движение. Вовка облегчённо вздохнул и шагнул было навстречу, но вместо козы на полянку вышла незнакомая девчонка. Была она примерно его лет и совсем не походила на местных деревенских барышень. На ней были нарядная, зелёная с белыми горохами блузка, стильная серая юбочка и не совсем подходящие к этому наряду кеды на ногах, но всё это вписывалось в привычный облик и деревенских девчат, которые давно уже одевались не хуже городских. Что же в ней не так? И Вовка понял – сама она не загорелая и лицом бледненькая, а шла неспешно, то вглядываясь себе под ноги, то оглядываясь по сторонам. Местные же ходят не так – они передвигаются быстро и целенаправленно. И вообще – их девчонки какие-то будничные, обыкновенные, а эта голубоглазая фея явно не от мира сего. Вовка, застыв столбом, смотрел во все глаза, и девчонка, внимательно глядящая себе под ноги, чуть не наткнулась на него.

- Ой, ты меня напугал! – увидев его, выдавила из себя она.
- Привет, ты что, заблудилась?
- Нет, я грибы ищу.
- Грибы? В начале лета? В такую засуху? – насмешливо спросил Вовка. - Ты что – городская?
- Ну да! Мы с бабушкой вчера только приехали. Наша дача там – крайний дом на Сиреневой улице.
- А ты что в лесу делаешь?
- Я тут… - начал, было, Вовка и запнулся. Про козу рассказывать не хотелось – эта городская точно смеяться над ним будет. - Просто гуляю!

И тут, очень даже некстати, из лесу на полянку вышла коза и, увидев Вовку, потрусила прямиком к ним.
Девчонка взвизгнула и с неожиданной прытью, мелькая голыми из-под короткого подола крепенькими ногами и белыми трусиками, вскарабкалась на ветку раскидистой липы.

- Беги, чего стоишь! – закричала она застывшему Вовке и, увидев его взгляд, поспешно сдвинула коленки и одёрнула юбку. - Ну, чего уставился? Беги, или сюда залезай, а то она тебя забодает!

У Вовки сбилось дыхание, но он нашёл в себе силы отвести взгляд от девичьих ног. Из-за появления козы он чувствовал себя утратившим что-то призрачное, иллюзорное, но важное очень, и готов был прибить её, появившуюся так некстати. Но когда эта рогатая гуляка привычно-доверчиво ткнулась в его руку за лакомством, он также привычно погладил её.

А потом разозлился, вдруг – то ли на эту взбалмошную девчонку, то ли на себя – и сразу же ощущение утраты прошло. Да пусть она думает, что хочет, эта городская! И он сунул козе припасённый для неё сухарик, обозначив тем самым её к нему принадлежность. Страх в глазах девчонки сменился удивлением, а потом пониманием.

- Просто гуляешь, значит? – с ехидцей спросила она.
- Просто гуляю. И коза эта - моя, – уже совсем спокойно ответил Вовка.
- Ну, пока… - помолчав, добавил он и, потянув козу за верёвку, направился в сторону деревни.

Он давно уже привык к насмешкам праздных отдыхающих из соседнего дачного посёлка, равнодушно воспринимал высокомерные их колкости и издёвки, и сейчас пытался понять, почему же ему не хотелось, чтобы эта девчонка из того далёкого мира - чужого, но влекущего своими загадочностью и недоступностью - увидела его в роли обыкновенного деревенского пастушка.  Он пытался убедить себя, что ему безразлично её мнение о нём, но в душе всё равно оставалось не то, чтобы беспокойство, а что-то новое - незнакомо будоражащее и непонятное ему самому.

- Эй! Подожди! – услышал он оклик девчонки, обернулся и вопросительно посмотрел на неё.
- Чего тебе? – уже без опасения насмешек и без потаённо-подсознательных надежд на что-то спросил он.
- Ты совсем не боишься своей козы. Она, что, не бодается?
- Нет, она смирная. Но если прикажу, то может и забодать! – слукавил Вовка, чтобы сбить с девчонки налёт городской спеси и уравнять возможности для равноправного разговора.

- Врёшь ты всё! – усомнилась она, – не будет коза слушаться твоих глупых команд! - И, осторожно приблизившись, опасливо провела пальчиками по шелковистой шерсти. Видимо, козе это понравилось – она стояла спокойно, а осмелевшая девчонка, восторженно улыбаясь, гладила её по спине и бокам.

И тут вдруг с дерева шумно вспорхнула крупная пёстрая сойка, коза испуганно дёрнулась и взбрыкнула, девчонка от неожиданности отпрыгнула за ствол дерева и настороженно выглядывала из-за него.

- Анфиска, фас! Куси её, куси! – развеселившись, скомандовал Вовка, и отпустил верёвку. Но коза, явно не ощущавшая себя служебной собакой, стала мирно щипать траву.

Из-за несоответствия случившегося ожидаемому получилось смешно, и оба хохотали до слёз, сгибаясь пополам и держась за ветки. Потом, отдышавшись, девчонка опять подошла, без опасений уже потрепала козу по загривку и с шутливо-поддразнивающей улыбкой сказала:

-  Глупая и бесполезная у тебя коза – рога есть, а не защитит тебя в случае опасности!
- Ещё как защитит! Только попробуй тронуть меня – она сразу тебя забодает! – сблефовал Вовка, надеясь, что девчонка поверит и испугается.
- А вот и попробую! – и она в шутку ткнула его ладошкой в грудь. Толчок был несильный, но сзади Вовки лежала толстая валежина и он, перецепившись об неё, повалился навзничь в большой куст ежевики.

- Ну, держись! – поднявшись и поглядывая нарочито сердито, он стал выламывать хворостину.

- Ай! – вскрикнула девчонка и бросилась убегать, призывно оглядываясь и смеясь. У Вовки опять по-непонятному стеснилось в груди, и он помчался за ней. Бегал он быстро, но девчонка тоже оказалась шустрой. Она ловко уклонялась, перепрыгивала препятствия, проворно петляла между деревьями, оттягивала и отпускала ветки, хлеставшие Вовку и сбивающие его с темпа, и он никак не мог догнать её.

Неизвестно, чем закончились бы эти догонялки, но тут вдруг теперь она уже споткнулась и шмякнулась в густую траву на опушке леса, а Вовка, разгорячённый погоней,  с разбегу навалился на неё. Смеясь, она вертелась вьюном, брыкалась и изворачивалась, и он, опасаясь причинить ей боль, с трудом удерживал её.

От борьбы пуговички на блузке расстегнулись, и в открывшемся пространстве, притягивая Вовкин взгляд и вызывая у него помутнение в голове, мелькал небольшой холмик голой девичьей груди с маленькой смородинкой на розовом пятнышке. Возня продолжалась, и, в какой-то момент, он случайно, как ему показалось, коснулся губами раскрасневшейся девичьей щёчки, обжёгши при этом её своим горячим дыханием. И рьяно отбивающаяся девчонка расслабилась и притихла вдруг и, прикрыв веки, казалось, ждала чего-то… И Вовка, сначала неумело и робко, а потом смелее уже стал целовать чуть приоткрытые её губы и почувствовал, что, сначала мягкие и податливые, они напряглись, отвечая ему.

Время остановилось и потерялось, и весь мир сжался для Вовки до разгорячённого и волнующего девичьего тела на примятой зелёной траве... Он, пьяный от поцелуев, гладил русые волосы и тискал её грудь, которую она, тяжело дыша, подставляла сама, чуть выпячиваясь ему навстречу. Но потом, вдруг, она встрепенулась, оттолкнула его и резко вырвалась. Бросила ему: «Дурак, дурак!», и побежала к дачному посёлку.

Два дня Вовка ходил сам не свой, и всё валилось у него из рук. Мать бурчала на него без умолку, но он не обращал на неё внимания. А потом ноги сами принесли его к крайнему дому на улице Сиреневой. Он знал, что эта непонятно-взбалмошная девчонка прогонит его, но желание увидеть её было неодолимым.

Судорожно вцепившись в штакетины палисадника, Вовка вглядывался в светящиеся глазницы дома, пытаясь угадать её окно. А потом бросил камешек в одно из них – наугад. Через секунду свет там погас, и почти сразу же на крыльцо выскочила она. Вглядываясь в темноту, она подошла к ажурной кованой калитке, открыла её и, увидев Вовку, шагнула и прижалась к нему, обвив его шею руками. А потом толкнула его в грудь, стала стучать по ней кулачками и ругать его за то, что он так долго не появлялся.

Вовка, незнакомый ещё с непонятной женской логикой, ошалел от неожиданности и молча слушал. А потом, не умея выразить свои чувства словами, бережно обнял её, и она притихла, доверчиво прильнув к нему… 

Время и пространство исчезли. Они ощущали себя одним целым, и не было никого на этой планете счастливее их.

Потом были свидания и расставания, переписки и ожидания новых встреч, клятвы в верности и вечной любви. Они учились познавать себя и любимого человека, учились жить и любить… Они взрослели…