Отхожее место, или Путь к унитазу

ЛИЧНЫЕ МЕМУАРЫ О КРАСНОЙ ЭРЕ (93)
С фотоиллюстрациями смотреть здесь:
https://blukach.by/post/1569


 Даже не представляю, сколько тысяч написал я произведений самых невообразимых жанров и объёмов. И все они своим содержанием ценны для предшественников, современников или будущих поколений. Сам же я наиболее ценю свои «Личные мемуары о красной эре». Ведь сейчас мы будто в масле купаемся в изобретениях цивилизации, не понимая, что предыдущее поколение без них прозябало почти как в каменном веке. Казалось бы, проще вещи, чем унитаз, и быть не может. А ведь в мой повседневный быт он вошёл лишь четыре с половиной десятка лет назад. Итак, 93-й мемуар посвящается так называемому отхожему месту.

 Как только его не называли в прошлом и современном мире: и очко, и скворечник, и уборная, и сортир, и сральня, и клозет, нужник, гальюн, параша, толчок, удобство, туалет, биотуалет, санитарный узел… Имеет ли какое иное слово столько синонимов, красивых и некрасивых?

 Самым правильным из всех приведённых названий считаю слово «нужник». Нужник нужен всем. Даже животным, которые ходят в один угол хлева или двора. Даже звери устраивают общественный нужник в наиболее удобных лесных уголках.
 
 Нет человека, который в течение дня не посетил бы нужник. Случается, конечно, когда вместо него используем пустое безлюдное место. Но это, в крайнем случае. Например, ночью международный автобус после длительной безостановочной дистанции останавливается на плановой станции, и она закрыта. Стоянка пять минут. Рядом кусты. Дальше продолжать не обязательно.

 Или вот ещё. Туристическим автобусам запрещено делать санитарные остановки в лесу. Туристов для облегчения принимают автозаправочные станции. Но на некоторых АЗС бывает один унитаз, а приехало полсотни пассажиров. Без согласования очередь отдаётся женщинам, а мужики бросаются на поиски дырок в заборе.
 
 Дома мы всегда боготворим личный нужник. Убираем, ухаживаем, Дезодорируем. У меня, например, слева на стенке висит расписной кисет для газеты или книги. Справа на фабричном крючке – очки. Смешно? Это вам с меня смешно. А вряд ли будете смеяться с Нобеля, если сообщу, что в его нужнике библиотека составляла несколько тысяч томов.

 Но этот текст не является восхвалением очень необходимого всем заведения (его даже так иногда называют). Перед вами – один из уже написанных 93-х личных мемуаров о красной эре. Если заметили, их подаю не с чьих-то слов, а в форме описания личного участия в строительстве коммунизма с момента зарождения моей памяти в 50-е годы прошлого столетия и до краха «самого справедливого в мире общества». Поэтому прошу в конец 50-х. Буду на личном примере показывать эпоху.

 Свой нужник наша семья называла уборной. Находилась она за самым отдаленным и глухим углом хаты, где начинались хозпостройки.
 
 Представляла уборная квадратное вытянутое вверх строение без дверей. Для семьи они, может, и не нужны. Но в нашей хате располагалась Гадивлянская начальная школа. Поэтому девки перед нужником сначала выставляли пост, а уж потом по очереди забегали внутрь на переменах.

 Каждая семейная ячейка социалистического общества имела нужник собственной конструкции. Круглые или овальные дырки в дощатом полу-постаменте появились позже. А пока поперёк нашей уборной лежал оструганный брус, прямоугольный в поперечнике, опираясь краями на стяжные жерди в стенках нужника. Под ним в ожидании пополнения покоилась закопанная в землю деревянная бочка, в каких обычно засаливают капусту или квасят огурцы. Взрослые садились на перекладину, подвешивая себя над бочкой. Дети же сделать так не могли по причине малого роста, потому забирались на шест с ногами. Чтобы убрать с него следы грязи от детской обувки, рядом висела тряпка, которой взрослые затирали их и попавшую на перекладину мочу.

 Однажды я в миллионный раз повис над бочкой. Что сделал не так, до сих пор не пойму. Шест вдруг крутнулся, и я очутился в бочке. Содержимое её достало мне до бёдер. Выбрался моментально. Первая мысль, посетившая испуганное сознание, была: меня мамка будет бить. Огляделся. Неподалёку гуляла младшая сестра Анька. Позвал её. Объяснил ситуацию. Та была всего на полтора года младше меня, поэтому поняла всё с полуслова. Начала из старого, заехавшего в землю колодца, носить мне воду в детском горшке. Я сначала сполоснулся сам, потом повесил испачканные штаны на сук яблони. Сестрёнка поливала одёжку, а я руками смывал с неё содержимое туалетной бочки. Много рейсов в старый колодец Анька сделала. Вроде бы штаны вымыл. Повесил их сушиться на отдаленный забор.

 Тем временем подошёл обед. Мамка сварила свежей картошки, сварганила салат из зелёного лука. Сели за стол. А как взять картофелину, если руки воняют неимоверно?

 - Показать вам, как немцы в войну ели? – спрашиваю.

 - Покажи, покажи! – заверещала понявшая всё Анька.

 - Кладите мне картофелину на стол, - приказал я.

 Анька исполнила приказ. Я наклонился и начал кусать лежащую перед собой картофелину. Довольная Анька заржала и захлопала в ладоши. Вдруг мамка зашмыгала носом и спросила:

 - Отчего это живым говном воняет?

 Я посмотрел на свои ноги и сказал:

 - Ой, это я на говно недавно наступил. Пойду о траву ногу вытру.

 Когда вышел на улицу, услышал мамкины проклятия в мой адрес. Сразу понял, что Анька меня сдала.

 Не помню, била мамка меня за падение в бочку с дерьмом или нет, поскольку физическое наказание меня за форс-мажорные ситуации происходило очень часто. Помню, что штаны мои она помыла и над топкой печи высушила. Но они всё равно воняли. Утром я вылил на них полбутылки тройного одеколона и пошёл в школу. Там старшая на год за меня Зинка Тарнавская повела носом и сказал:

 - Кто-то таким неприятным одеколоном наодеколонился.

 Я промолчал. Никто меня не разоблачил.

 Шест, с которого я свалился, после того случая мамка приколотила к опорным жердям гвоздями. А впоследствии наш ленинградский зять Витька Серёгин смастерил двери и высокий помост из досок с круглой дырой в нём. Нужник стал совершенным.
 
 При наполнении бочки нужника баба Ганна и тётка Нинка доставали содержимое черпаком, выливали в вёдра и выносили на огород – органические удобрения ценилась во все времена. Однажды просёк, что фекалиями полили зелёный лук. Поднял скандал. Мамка стала на сторону бабы. Сказала:

 - Дождь помоёт.

 - Дождя уже месяц нету и ещё два не будет, - бешусь я. – А перья мы сегодня есть будем!

 - В ведре помоём, - спокойно парирует мамка.

 - Вы пучок окунаете в ведро и тут же вынимаете его сухим – вода скатывается, не смачивая перья, - бушую. - Они остаются сухими, а значит, в говне.

 - Все так делают, и ещё никто от того не умер, - был ответ. – А не нравится – сам чисти уборную и носи говно на картошку.

 Следующий пример, связанный с нужником. На остановке в Слободе издревле стоит мрачное серое здание.
 
 На моей памяти там находился молокоприёмный пункт колхозов «Родина» и «Прожектор». В ледяных ямах молоко с ферм охлаждалось в ожидании молоковоза с МКК. Потом здание передали комбинату бытового обслуживания под комплексный приёмный пункт. Приводить двор в порядок послали бригаду рабочих КБО во главе с Валериком Почтовым. (Валера, извини, без твоего спроса рассказываю эту историю потому, что не знаю твоего местонахождения и с учётом того, что ты рассказывал её не только мне, но и другим рыболовам по пути на озеро Тартак).

 Значит так. Взялись ставить ограду. Валера определял её направление, пятясь задом и не подозревая, что движется прямо на яму, над которой висело отхожее место. Его впоследствии снесли, а в заполненную фекалиями яму сгребли опавшие листья. В общем, в одну секунду Почтовой оказался по шею в старых испражнениях. Лишь голова торчала и вытянутые за помощью руки. Рабочие бегали вокруг, а подать руку не решались, чтобы не испачкать. Наконец кто-то догадался протянуть палку.

 Вылезши, Валера всю одежду выбросил туда, откуда только что сам выкарабкался. Приказывает шофёру везти его в Эссу обмываться. А тот не пускает в кабину. Разрешает лишь стать на пассажирскую подножку, высунув свою голову в противоположное окошко.

 Так преодолели два километра до Рудни. Тщательное мытьё в Эссе запах не смыло. Всё же шофёр разрешил сесть в кабину – не вести же голого мужика на подножке в Лепель.

 Про то, как офицер, сидя над круглою дырой нужника на базаре, уронил в неё пистолет, а потом платил тысячу рублей согласившемуся достать табельное оружие, я лишь слышал через пятые-десятые уста, потому разглагольствовать не буду.

 А в Урочище Цмока одна женщина вдруг нечаянно глянула в дырку общественного нужника под собой и увидела, как снизу в неё пялится маньяк. Заорала благим матом и бросилась бежать. Одновремённо маньяк убегал в противоположную сторону.

 Вот какие туалетные истории сохранились в моей памяти. Значит, каждый знаком с чем-то подобным. Просто иной не имеет возможности рассказать о том будущим поколениям. Так и не узнают потомки, какие отхожие места посещали их предки. Пусть хоть этот мой мемуар доставит в будущее представление о примитивном быте в красную эпоху.

 Я рос, а быт не улучшался. В Слободской средней школе возле панского пруда стояли две общественные многодырные уборные - мужская и женская. В каждой по одной дырке было отделено перегородкой - для учителей. В женском сортире плохие мальцы вырезали дырки для подсматривания. Заглядывал и я в них. Ничего, кроме пятака белого тела, не просматривалось. Но всё равно было интересно.

 Первый в жизни унитаз я увидел в общаге Минского машиностроительного техникума, когда в 1967 году сдавал экзамены на специальность «Металлообрабатывающие станки и автоматические линии». Почти сразу после поступления бросил учёбу и снова окунулся в отхожие места типа сортир. В начале 1970-го я даже изучал устройство унитаза на четырёхмесячных курсах сантехников в Бешенковичах, на которые поступил в ожидании призыва в армию. Там выучил принцип действия не только унитаза и смывного бачка, но и клозетной чаши, и биде. Вот кто сходу ответит, что это за штуки такие? То-то же, учиться вам надо. Объясняю. Клозетная чаша – это вмурованный в бетон унитаз с большими выступами для ступней ног, обычно применяемый на вокзалах. Биде – это унитаз для женщин с восходящим фонтаном.

 За два года армии унитаза не видел, поскольку во всех военных частях применялись исключительно клозетные чаши. Вживую биде созерцал лишь в 2014 году в номере турецкой гостиницы. Но это будет нескоро.

 И только в 1973-м в общаге Минского моторного завода я понял, что унитаз – это очень удобный присест, если на него садиться, а не влезать с ногами на высокую узкую бровку. А через год в Лепеле снова должен был бегать в дощатое отхожее место за магазином в микрорайоне Сельхозтехника из барака-общаги, которого уже нет и в помине.

 Конечно, даже постсоветские дети видели обычный нужник типа сортир: на даче, на железнодорожном вокзале, в Урочище Цмока… Но не в деревне у бабушки, поскольку их бабушки живут в городе, так сказать - на унитазах. Это прабабушки, если ещё не отошли на тот свет, прозябают, так сказать - в нужниках. Однако к ним правнуки не ездят, поскольку там нет унитазов. А деревенская экзотика – нужник - не вошла в их жизнь, как вошла в мою. В моём сознании настолько засело чувство удобства шеста, с которого я в детстве свалился в бочку с экскрементами, что даже ночуя с палаткой в лесу, утром ищу поваленное дерево, чтобы расслабиться, перевалив заднюю часть себя через него, при том вспоминая милое сердцу босоногое детство.

Как прекрасно жилось в Советском Союзе!


19 декабря 2019 года.