Похождения Деда - 1. Пьеса в 8 действиях

Права на произведение заверены нотариально. Любые действия и ссылки с разрешения автора.
Е.Паньшин.
    ПОХОЖДЕНИЯ ДЕДА
Комедия в  восьми действиях
      ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
                Загадочное происшествие.
Действующие лица
Кузьма Петрович Кальянов -  по деревенски – дед, дед Кузьма, Петрович - колхозный сторож. Лет  шестидесяти пяти. Среднего роста, мускулистый, худощавое морщинистое лицо. Одет всегда в старую солдатскую парадную форму без погон и кирзовые сапоги. К носу из-за близорукости «приросли» очки с толстыми линзами. На голове вечная кепка.
Бабка Клава – жена Деда Кузьмы, пожилая женщина, несколько забитая жизнью, оттого молчаливая. Но дома - хозяйка.
СемЁниха – колхозная повариха, по совместительству ворожея.
 Галька Карина – кладовщица.
Бабы ворожильщицы – три.
Колхозники, доярки – до десяти человек.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ:
Воскресенье. Большая комната в избе деда Кузьмы. В этот день его жена бабка Клава наварила пельменей с рубленой картошкой. До того вкусные, что он весь день их ел. Поест, полежит, снова поест. Наконец вставать надоело, стал есть лёжа. А запивал молоком, жирным, как сливки. К вечеру в охрану идти, а у него живот скрутило и голова заболела на почве переедания. Дед лежит на диване и просит:
Дед Кузьма: -Дай лекарство какое-нибудь. Того и гляди голова и живот от боли лопнут. 
Бабка Клава: - Ты бы определился, что у тебя в первую очередь лопнет, потом лечился. Там на кухне в тумбочке все лекарства. Возьми.
  Дед Кузьма: - Что с того, что там. Я всё равно ничего в них не смыслю. Давай сама неси.
    Бабка пошла на кухню, принесла коробку от обуви, где хранились лекарства и банки от простуды. Стала перебирать.
    Бабка Клава: - Вот - две упаковки активированного угля, упаковка глюконата кальция и пурген. Всё. Ты дед, что пить будешь?
  Долгая, неловкая пауза. Дед Кузьма непонимающе смотрит через очки на свою бабку.
    Дед Кузьма: - Как что я пить буду? От головы и от живота. Вон как свело, весь в судороге. А у тебя из лекарств один пурген. Сходи к соседям, у них спроси.
     Бабка достаёт аннотацию на лекарство:
    Бабка Клава: - Таааак,  читаю…нет ни хрена не читаю. Вот скажи, какой дурак в нашей стране придумал писать инструкцию на такой бумажке, что даже зад ей не подотрёшь.
Дед Кузьма: - А ты я так понимаю, меньше чем на размер портрета Горбачёва не согласна. Чтобы уж не промазать. Чтобы уж наверняка. Там уже кто то попользовался. Видала отметину на лбу.
Бабка Клава: Я согласна хоть на какую, только если ошибусь с количеством таблеток досрочно последний Марш Славянки послушаешь. Давай мне одни очки. У тебя их всё равно двое.
Дед Кузьма: Не дам. Мне сын в подарок привёз.
 Бабка Клава: Ну привёз, а зачем ты сразу две пары носишь. Отдай мне одни.
Дед Кузьма: Дык это, мне одни очки смотреть, что там вдали. А со вторыми я может блоху подковать захочу, или как вот ты сейчас инструкцию к таблеткам прочитать. Они сильнее первых.
Бабка Клава: На кузнец блохоков, читай сам.
Бабка бросает мужу аннотацию.
Дед Кузьма: Пошутил я. Возьми одну пару, но на время.
Дед Кузьма нехотя подаёт жене очки, сняв их с носа. Бабка Клава одевает их себе на нос. Дед Кузьма тут же достаёт из кармана другую пару и одевает на себя.
Бабка Клава читает с перерывами, выбирая главное:– уголь активированный, таблетки чёрного цвета… вот… применяют при какой-то диспепсии и метеоризме. 
    Дед Кузьма: - Вот точно, у меня там метеориты летают в разные стороны, туда- сюда, туда-сюда, того и гляди живот разнесёт на части.
    Бабка Клава: - При пищевых интоксикациях, отравлениях. Все, дед, это тебе. Есть надо меньше. Ты за день ведро пельменей съел, вот и отравился. Тебя теперь только углём спасать. Давай пей и иди сторожить.
    Дед Кузьма: - А сколько пить?
    Бабка Клава уткнувшись в бумажку: - Четыре тире шесть таблеток, два раза в день, для взрослых, а тебе десять надо, чтобы меру знал.
    Дед Кузьма - Так, одну пачку выпью сейчас, вторую на дежурстве.
Дед демонстративно  наковырял себе таблеток из бумажной упаковки и, налив из чайника воды в кружку, выпил их. В животе сразу заурчало, его начало пучить и наружу стали проситься газы. Он убежал на улицу держась за живот.
Дед Кузьма вернувшись через две минуты: - Смотри вроде стало легче. 
Дед Кузьма одевается на работу, сторожить правление колхоза. Внезапно обнаруживается, что один носок прохудился.
Дед Кузьма:- Клавдея, у меня носок до дырки прохудился. Дай другой.
Бабка Клава: - Во дворе на верёвке штук двадцать таких же. Выбирай любой.
Дед Кузьма:-  Видишь я какой предусмотрительный. Один раз купили двадцать пар одинаковых носок. Теперь если один порвался, то его можно выбросить, а второй носить с другим целым.
Бабка Клава ворчливо: - Ага, разбогатели от этого. Рвать не надо.
Дед уходит на дежурство, захватив с собою другую упаковку таблеток.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Дед Кузьма.
Доярки.
Дед Кузьма сидит на крыльце правления колхоза, которое охраняет и читает газету. Какие- то буквы ему кажутся непонятными он снимает очки для повседневной носки и достав из кармана близнецы этим очкам – очки для чтения, продолжает читать.
Слышен шум подъехавшего колхозного трактора, который привёз тележку, полную доярок, которые тут же разбились на группы и пошли домой. Один разговор дед всё же услышал.
Первая доярка: - Что Галька, во сколько собираемся на гадания?
Кладовщица Галька Карина, доходившая до сорока лет в девках: - Не знаю. СемЁниха сказала, как стемнеет приходить. Она к тому времени баню натопит. Сказала новый заговор будет делать. Самый верный.
Вторая доярка: - Галь, а можно я тоже приду, страсть как посмотреть хочется. Я с собой водки принесу и огурцы.
Первая доярка смеясь: - Ага, от этого другие огурцы помогают. Но всё равно тащи. Мы глядя на них, те самые представлять будем.
Третья доярка: - Девки, а меня возьмите. Если поможет, я дочь свою приведу. Седьмой год живут и никак не родит.
Галька Карина: У тебя хоть живут, а тут бы его ещё заставить жить.
Дед весь обратился в слух - как бы чего не пропустить. Кому-то из баб по новому способу будут мужика привораживать, но бабы уже ушли.
Часа через два после спустя, дед Кузьма выпил вторую пачку активированного угля и сел глядеть в окно, выискивая, где будет сегодня потеха. По воскресному дню во многих банях в деревне дымились трубы. Но ему нужна была всего одна конкретная баня. Там, где будут ворожить. Поскольку организм деда Кузьмы перестал бунтовать от большого количества принятого лекарства, то грех было пропустить такое «представление». Из окна была видна вся деревня, и он безошибочно определил, в какую баню идти.
Стемнело. Дед Кузьма лежит в кустах смородины, бросив под себя телогрейку, метрах в шести от бани, на голые женские фигуры через окно пялится, разговоры слушает да посмеивается. Собралось пять женщин разных возрастов и комплекций. По очереди они, то заходят в баню, то выходят. Остальные ждут очереди в предбаннике - кто на кровати, кто за столом и, как говорят, «переливают из пустого в порожнее», попутно пьют чай из огромного самовара и принесенную водку. Наконец новости закончились и началось колдовство, ради которого дед окопался здесь.
Голос толстой ворожеи СемЁнихи - Давай, Галя, я тебе помогу намазать.
  Голос кладовщицы Гальки Кариной. - А вдруг не поможет, если не сама намажу?
    Ворожея СемЁниха: - Поможет. Главное, побольше мёда намазать, да подальше на улицу высунуть.
    Галька с неуверенностью: - Ну давай намазывай.
Все замолчали.
    В бане гаснет свет. Наступает гробовая тишина. Даже сверчки не стрекочут, а всё окно предбанника, настежь открытое по причине душной ночи, у которого только что сидели голые бабы, заслонило непонятное белое пятно, слегка шевелящееся в свете полной луны. Из предбанника раздались слова заклинания, а им вторили тихие, непонятные бабьи подвывания, оканчивавшиеся временами «приди», временами «уйди», временами «аминь»
    Ворожея СемЁниха: -На горе Амаюш течёт ручей неведомый, силы необыкновенной. В том ручье сокрыты силы зла и силы добра. Зову вас, воды неведомые, святые - освободите силы добра и принесите их со святой водой к красной девице Галине. Пусть силы те заполонят всю её сущность без остатка и, предстанет красна девица Галина перед добрым молодцом Иваном совсем в новом свете. И не сможет он от неё отворотиться. И будет в сердце его ретивом одна только девица Галина. Заклинаю я воду и воздух, свет и тьму, огонь и лёд на любовь Галины и Ивана. Будь ты, Галина, неперечливой Ивану, а Иван во всем пусть смотрит только на Галину всю оставшуюся жизнь.
    Ведущий за кадром – голосом деда Кузьма - «Это кто же такой у нас завёлся, что по нему баба сохнет?».
    Ворожея СемЁниха: -И ничей боле заговор не подействует на мой заговор. Потому как мой заговор самый сильный во всей вселенной. И пусть вода святая из источника неведомого и мёд наш целебный Башкирский будут во всем свидетелями незримыми. И пока светит солнце ясное, пока течет вода в неведомом святом источнике на горе Амаюш, пока стоит сама гора Амаюш,– ничто не сможет разрушить слово моё. Тьфу, тьфу, тьфу. А теперь повторяй три раза «Как пчёлы на мёд слетаются, так пусть мужики на меня слетаются».
    Галька Карина: - Как пчёлы на мёд слетаются, так пусть мужики на меня слетаются, Как пчёлы на мёд слетаются, так пусть мужики на меня слетаются, Как пчёлы на мёд слетаются, так пусть мужики на меня слетаются.
Все стихло.
Дед, как мог, напрягал зрение, но не мог понять, что там происходит. Снял свои толстые очки, протёр, снова одел. Не помогло. И такое его разобрало любопытство, что он, забыв всякую осторожность, встал на цыпочках и стал приближаться к окну. Под ногой по предательски, нарушив тишину, хрустнула ветка. Дед от испуга присел. Но ничего не произошло, и он, встав, продолжил  движение. Шажок за шажком, всё ближе и ближе к заветной цели. Вот уже совсем рядом, а понять не может, что там в окне отсвечивает такое. Уже несколько сантиметров отделяют лицо деда от белесого округлого предмета с вертикальной полосой посередине. По сантиметрам исследуя, едва не касаясь его носом, дед был в недоумении. Пахло свежим мёдом и какими-то травами. Дед снова снял очки, вынул из кармана запасные, посильнее, одел и, опять приблизившись вплотную, стал изучать объект. Выставив вперёд палец, осторожно ткнул им в самую середину белесого выпуклого предмета, почувствовав живую его упругость. В этот момент прямо в лицо ему ударила струя вонючего воздуха и раздался характерный хлопок пука, от неожиданности показавшегося деду в ночной тишине взрывом авиабомбы. Как стоял он под окном, так молча и лег. А следом грохнул разноголосый бабий смех, разбудивший собак в деревне. Натягивая на ходу халаты, бабы выбежали на улицу и, увидели распростёртое под окном, неподвижное тело деда Кузьмы.
    Первая гадальщица: - Смотри, Галька, подействовало, явился и пяти минут не прошло, как ты голую задницу в окно выставила. А говорили две недели ждать надо. Только старого что то прислали. Наверное плохо высовывала.
    Галька Карина: - Он, похоже, у меня весь мёд с неё слизал.
  Весёлый смех гадальщиц.
    Вторая гадальщица: - Подождите, бабы, а он живой?
  Смех оборвался. Пощупали - пульс есть.
  Ворожея СемЁниха: - Давайте-ка его в баню. Ишь, старый хрыч, чего удумал. На сиськи девичьи смотреть. А я думаю, кто там дышит так? Эх, если не загнётся сегодня от разрыва сердца, тётка Клава его всё равно завтра порешит. Тащим его.
  Третья гадальщица - Ага, попарим.
Быстро взяв недвижимое тело за руки, за ноги, женщины занесли его в предбанник и положили на кровать с панцирной сеткой и хромированными спинками. Зажгли лампочку. Поскольку голова у деда от шока долго отказывалась приходить в себя,  перепуганные бабы стащили с него китель с рубашкой, брюки, стали натирать водкой и делать закрытый массаж сердца, надавливая на грудную клетку. Ноги до пояса прикрыли от срама какой-то простыней. Пришедший в себя дед Кузьма, чуть приоткрыв глаза, увидел две огромные груди СемЁнихи, которые спелыми десяти килограммовыми арбузами раскачивались перед его лицом в такт массирующим движениям хозяйки, с перепугу забывшей застегнуть халат. Её огромный голый живот временами прижимался к лицу, мешая дышать. Делать нечего, пришлось терпеть. Она что-то приговаривала:
Голос ведущего за кадром – голосом Деда Кузьмы – если это чудище природы, СемЁниха, весом не меньше ста пятидесяти килограммов, грохнется на меня, мне конец.
В это время СемЁниха, не рассчитав, надавила ему вместо грудной клетки на живот. От острой боли и неожиданности дед сел, глаза вылезли из орбит, желудок сжался, и его содержимое – большое количество не переработанных остатков пельменей, все чёрное от принятого активированного угля, с характерным рвотным звуком, фонтаном вывалилось на живот деда, на ворожею, на кровать и пол. И всё это за доли секунды. Сначала никто ничего не понял, а потом Гадальщицы завизжали от страха.
Первая гадальщица - У него печень оторвалась.
Вторая гадальщица: -Дааааа и кишки, и через рот.
Галька Карина с воплем:- Бежим бабы, он теперь мертвец оживший. Аааааа.
Гадальщицы с воплями убегают.
Дед, воспользовавшись удобным случаем, забрал свою одежду и ретировался из бани. По дороге захватил свою телогрейку, брошенную в кустах, и отправился домой в бочке смывать с себя рвотные массы. Покончив с этим, он стал одеваться, и здесь обнаружилось, что не хватает одного носка и очков.
Дед Кузьма – Как же я обмишурился, очки потерял и носок. Слава богу, очки у меня запасные есть. А носки другие с верёвки возьму.
Дед надел запасные очки и стянул с веревки, вывешенную после стирки, запасную пару точно таких же носков со звездочкой на боку.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Дед Кузьма.
Ворожильщицы.
Соседи.
 Вернув себе первозданный вид, дед вернулся на пост и, сидя на крыльце, наблюдал, как его искало полдеревни, то и дело, окликая по имени. Раздается гул нескольких машин и мотоциклов которые разъезжали по улице и по задам деревни, то и дело вспарывая темноту ночи фарами. Вся эта кавалькада постепенно приближалась к правлению колхоза. Наконец они прибыли. Дед как ни в чём не бывало, зашумел:
    Дед Кузьма - Всем стоять на месте и быстро бояцца!
    Ворожея СемЁниха заорала - Я те дам бояцца, старый охальник! Ишь чего придумал, я не я и лошадь не моя! Сегодня же к Сан Санычу пойдем! Чтоб не повадно было по баням шастать,  да за чужими бабами подсматривать! Обблевал там всё своим гнилым нутром и стоит здесь, геррооой!
    Галька Карина -Обязательно пойдём.  И устроим обязательно, этот…
Галька она не договорила, не найдя подходящих слов.
    Сзади них в свете лампочки подходили ещё люди, пришедшие искать деда Кузьму, а теперь с интересом ожидавшие развязки. Не часто в деревне бывают такие представления.   
Дед Кузьма - Вы там, наверное, водку жрали и спьяну привиделось, что я приходил за вами подглядывать. Видите - я на посту стою.
    Ворожея СемЁниха взбешённо - Даааа?! А на это что скажешь? Вот твой  носок со звездой и очки твои, в деревне таких больше ни у кого нет.
СемЁниха тыкает  деду в лицо улики.
Ворожея СемЁниха - А ну, снимай сапоги. Показывай носки. Небось и второй выкинул.
    Дед Кузьма - Ты глаза-то разуй свои. На лбу у меня что? Хрен вырос? Или это уже не очки?
Дед Кузьма снял с себя запасную пару очков, сунул её в руки СемЁнихе, а потом, сев прямо на землю, снял сапоги и стянул с ног два носка, как две капли воды похожие на тот, который предъявляла ворожея, и силой затолкал ей их в руки. Теперь, держа в руках двое совершенно одинаковых очков и три совершенно одинаковых носка, СемЁниха стала суеверно креститься.
    Дед Кузьма: - Ты со своим колдовством всех чертей собрала в деревню. Уже проходу не стало от тебя и от них. Как отмаливаться будешь?
    СемЁниха бросила вещи, которые держала в руках, под ноги деду Кузьме, как будто это были не очки и носки, а куски раскалённого металла, и сначала задом, а потом, развернувшись, несмотря на полноту, ретиво убежала в темноту, бормоча
Ворожея СемЁниха: - Свят, свят, свят.
    Дед Кузьма - Я всегда говорил, до хорошего колдовство не доведёт.
    Ничего не понимающие люди стали расходиться по домам, обсуждая загадочное происшествие. А дед Кузьма, собрав с земли свои вещи, ушёл в правление.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

                СЕЛЬСКИЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ
Действующие лица
Кузьма Петрович Кальянов – он же дед Кузьма, он же Петрович, он же дед.
Аппарат – Сайранов марат, деревенсккий мальчишка, учкник токаря.
Мишка Шех – Друг деда Кузьмы. Колхозный токарь. плотный коренастый мужчина лет шестидесяти.
Василий – сосед деда Кузьмы.
Участковый Антоныч
Варька разведёнка – колхозница лёгкого поведения.
Механизаторы пять человек.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ.
  Закончив дежурство, дед Кузьма взял заранее приготовленные удочки, наживку и прямо из правления поковылял к реке на первый клёв. Погода стояла отменная. Ни ветерка, ни шороха. Даже собаки и сверчки затихли. Небо предвещало жаркую погоду, а пока стояла приятная прохлада. Надо спешить. Может удастся поймать сома. На подходе к реке он услышал подозрительный шум. Где-то на берегу тихонько звякнул металл о металл, раздался всплеск, и всё затихло. Дед, соблюдая всякие предосторожности, подкрался к обрыву и увидел чудную картину. В небольших кустиках какой-то человек привязывал к веревкам металлические  предметы  и  бросал  их в воду. Рядом с ним стояла брезентовая сумка, откуда он их брал. Крайне заинтересованный, дед лег на берег и сверху стал наблюдать за происходящим. В человеке он узнал паренька, Сайранова Марата, по деревенскому прозвищу Аппарат, простоватого и не очень сообразительного. Дед тихонько свистнул. Аппарат испуганно дёрнулся в сторону, но увидев деда Кузьму, успокоился.
Дед Кузьма: - Ну, что спер и прячешь? Давай делиться.
    Аппарат с гордостью: - Здорово, дед! Ничего я не спер. Я по делу здесь.
    Дед Кузьма: - По какому, такому делу?
  Аппарат: -Да вот, ты может слышал, я в МТМу слесарем работать устроился, так мне дали инструмент весь новый. Дядь Мишка Шех  велел его закаливать в речной холодной воде. Обязательно на рассвете в воду положить и сутки держать.
     Над новичками на работе часто подшучивают. Дед, знавший про такие  приколы, в душе посмеивался над незадачливым подростком, но не стал его разубеждать, лишь посоветовал. 
    Дед Кузьма: - Ты, Аппарат, это, чтобы ключи лучше закалились, каждый час их переворачивай, да не отходи отсюда,  вдруг синеть начнут, сразу выдергивай.
  Аппарат: - А с чего это синеть они будут ?
    Дед Кузьма: - Дык как с чего, новые ещё, с завода прямо. С водой и маслом не сообщались. Для того и закалка, а немного передержишь, беда – перекалишь.  Вот чего. Давай складывай инструмент в речку, да дуй домой за едой. Сидеть долго придётся, пока ходишь, я присмотрю за твоими вещами. А то не дай бог сопрут ключи, потом будешь  бесплатно работать месяца два.
Аппарат уходит домой за едой.
    Пришёл Мишка Шех, приятель деда Кузьмы.
Мишка Шех: – Здорово Петрович, много рыбы наловил с утра?
Дед Кузьма: - Да только пришёл, но судя по всему, не поймаю ничего. Невезучий день сегодня. Дежурство не задалось. Слыхал, может уже.   
Мишка Шех смеясь: - Не слыхал об этом, может только Горбачёв и твоя бабка. А остальные уже легенды о тебе слагают. Ты чего попёрся к бабам в баню. Нашёл на кого смотреть. На СемЁниху.
Дед Кузьма: - Да нужна она мне как собаке пятая нога. Люблю смотреть, когда колдуют. Почище любого театра. Представляешь вот такая луна, и на всё окно вот такая задница голая торчит, (дед Кузьма показывает для сравнения размеры), да ещё с заговором и завываниями.
Мишка Шех: - Чего же меня не позвал. В театры лучше вдвоём ходить.
Дед Кузьма: - Тебе мои театры, как участковому отпуск. Ему бы кстати тоже не мешало взглянуть. Разлагается народ.
Мишка Шех: - Петрович ты кстати Аппарата не видел. Дело тут к нему наметилось.
Дед Кузьма: - Видел и дела твои. Потому и уйти отсюда не могу. Слышал же, день сегодня у меня плохой и исправить его можно только сном, едой и водкой. Спать я буду потом, водкой займусь тоже потом, а вот едой самое время сейчас заняться. Потому домой я отправил Аппарата, еды принести. Твой театр Михаил не смотрится на голодный желудок. Ты делай то, зачем пришёл и сматывайся. Скоро он вернуться должен.
Мишка Шех: - Вот пришёл ему ключи подменить, которые он на закалку принёс.
Мишка Шех достал из воды гаечные ключи которые опустил туда Аппарат на «закалку» и на их место привязал принесённые с собой, перекаленные до синевы в кузне, специально для такого случая, другие ключи.
 Мишка Шех: -Приду примерно через час, смотреть, как у «калильщика» дела идут.
 Дед Кузьма: - Приходи. Только не один. Вдвоём смеяться скучно.
Мишка Шех уходит. Дед Кузьма, не спавший всю ночь, так как охранял баню с ворожеями и правление колхоза, домой не пошёл. Намечалось представление. 
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ.
Дед Кузьма.
Аппарат.
Дед Кузьма рыбачит. Прибегает  Аппарат с целой сумкой еды.
Дед Кузьма: -Ну что Марат-Аппарат чем порадуешь с утра пораньше. Я тут в газетёнке прочитал, что после того как поешь, два часа спать нельзя. Вот сижу, думаю чем себя эти два часа занять. Может у тебя еды хватит на все два часа?
 Аппарат – Оооо дед. За то, что покараулил, я тебя как настоящего короля накормлю. Вон мамка сколько наложила.
Выкладывает на газетку еду.
Аппарат – Смотри картошка в мундирах, варёные яйца, домашний хлеб еще теплый, зелень всякая.
Дед Кузьма: Ну что же давай свою картошку с хлебом, я думал ты поесть что-нибудь принёс, а это так глистов заманить.
Аппарат –  Принёс конечно дед. Даже городская колбаса и сало копчёное. Ты же не дал всё выложить. Тут еды на весь день хватит.
 Дед Кузьма: - Колбаса это по нынешним временам деликатес. А посущественней ничего не принёс?
Аппарат – Так чего уж существенней? И так мамка сказала что наложила  целый магазин.
Дед Кузьма – ничего ты не понимаешь. Я не прошу у тебя мясо пингвина, хотя ради первого дня работы мог бы и его принести. Ты скажи, чем мы всё это твоё которого на весь день хватит запивать будем.
Дед Кузьма хлопает себя тыльной стороной ладони по горлу, намекая на выпивку.
Аппарат хлопает себя по лбу – Я же забыл совсем, вот в бутылке чай, а в другой молоко. Утрешник.
Дед Кузьма – Запомни Аппарат, на рыбалке, с такой закуской, чай должен в рюмке подаваться, а не в блюдце. Иначе и рыба не приплывёт и гаечные ключи не закалишь.
Аппарат – Мамка мне за водку нагоняй даст. Сам знаешь, папки у меня нет. Потому и водки дома нет.
Дед Кузьма – То-то и оно что ничего у тебя нет. Давай свой чай. С ним у нас всё съедается быстро. А то программа ещё большая, а времени совсем мало осталось.
Аппарат – Как времени нет, день рабочий только начался.
Дед Кузьма – Жизнь парень такая штука только началась, а уже гляди - ты в истории.
Аппарат - В какой истории дед?
Дед Кузьма отрезает ножом краюху хлеба, толстый кусок колбасы, кусок сала. Складывает всё это друг на друга, сверху кладёт зелени и начинает есть, попутно разговаривая.
Дед Кузьма – Вот тебе Аппарат лет совсем немного, а уже в историю нашей деревни попал. Я на пенсии, а все Петровичем зовут. А ты вон от горшка два вершка, а поди ж ты уже целый Аппарат. И всю жизнь им будешь. За что тебя так прозвали?
Дед Кузьма снова откусывает от своего чудовищного бутерброда.
Аппарат с гордостью – Дед, ты что об этом же вся округа знает. Я хотел  космический аппарат сделать. Когда овец пас в журнале картинку увидел. Вот и подумал. А вдруг у меня получится. Украл у районного землемера, круглый такой чемоданчик в котором он чертежи носил, вроде как тубусом его потом называли, потом наполнил его головками от спичек. Представляешь полторы тысячи коробок искрошил. А потом  во время Сабантуя, с трубы на которой у нас флаг висит, запустил его. Народу было тьма. Неудачно я его запустил. Аппарат мой не долетел до космоса и упал на соломенную крышу соседского сарая. Сарай сам понимаешь загорелся. Да что сарай, чуть деревня не загорелась. Короче те кто на Сабантуе были сарай потушили, а меня с тех пор Аппаратом зовут. Что-то я там не рассчитал. Надо было три тысячи коробок спичек искрошить.
Дед Кузьма доев первый бутерброд, сделал второй такой же. Аппарат взялся тоже делать себе бутерброд.
Дед Кузьма – Ты парень руки мыл, прежде чем есть. Грязные руки не вкусные, и вдобавок ведут к смерти.
Аппарат смеется, идёт к реке мыть руки. Дед Кузьма с удовольствием ест бутерброд.
Аппарат - Ты дед наговоришь. Я всю жизнь ем морковку прямо с грядки. Землю обтрясу и ем, и ничего, вон до скольки лет дожил.
Дед Кузьма – И до скольки ты дожил?
Аппарат- Шестнадцать скоро будет.
Дед Кузьма – Видишь шестнадцать, а всё на мамку надеешься. Мне десять было, а я уже семью от неминуемой гибели от голода спас.
Аппарат – расскажи дед. Так интересно послушать.
Дед Кузьма сделал новый бутерброд и налил чай. Аппарат отложил кусок хлеба на который хотел положить колбасу и, открыв рот, приготовился слушать. Дед Кузьма рассказывает и ест, выбирая самые вкусные куски.
Дед Кузьма - Весной ранней это было, в самый голод. Людей тогда померло несчётно. Меня и соседку Нюрку, ей лет тринадцать было, заставили овец пасти, какие у кого остались в деревне. За это нам платили по двести граммов отрубей в день. Чтобы не сдохли наверное. Бабка кой-какую одежонку собрала, чтобы не околел. Холодно  было и сыро, снег сошёл не везде. Вот, пасем мы этих проклятых овец, из последних сил. Травы ещё нет, они разбредаются кто куда, а мы их собираем в кучу. Вдруг видим, метрах в пятистах от нас, по дороге едет военный на лошади. Ехал, ехал, а она возьми и упади на землю. Он постоял возле неё, попинал – не встаёт лошадь. Сдохла. Развернулся и пешком ушёл в сторону райцентра. Мы с Нюркой дождались пока он скроется из виду и бросились к лошади. Она действительно сдохла. Я Нюрке говорю:
    -Она всё равно никому не нужна, умерла. Давай разрежем на куски да унесём по домам. Только ты никому не говори.
    -Конечно не скажу. – ответила Нюрка.
    И мы, забыв про овечье стадо, принялись разделывать тушу. Туша сказано громко. Лошадь сдохла с голоду, и была похожа на скелет обтянутый кожей. Но всё равно там что-то было и мы принялись за дело. Побежали домой, принесли салазки, нож и топор. Вот тогда я, с великими мучениями, в первый раз в жизни разделывал животное. До самого вечера провозились мы с разделкой и перевозкой лошади. Поделили всё по - честному. Представь: два ребенка - одному десять, другой тринадцать, полуживые от голода, таскали перепачканные грязью, кое-как разрубленные куски костей и сухожилий в деревню, почти за километр и прятали их в свои погреба. Несколько раз я провалился чуть не по пояс в ямы со снегом и водой. Так что через несколько часов мои штаны внизу были похожи на ледяные трубы и издавали при каждом шаге цокающий звук. Дома сначала побоялись сказать об этом, а вдруг не разрешат… Ну вот, значит, к вечеру на дороге осталась порядком изрубленная шкура и кишки, и мы с Нюркой, едва живые от голода и холода. Можно было и остатки забрать, но уже не было никаких сил. Как раз в это время по дороге проходил мужик, с какими-то вещами на санках. Видать менять на продукты возил. Увидел шкуру и требуху, попросил отдать ему, если нам самим не надо. Мы отдали. Он сбросил с санок самовар, сказал «себе возьмите», кишки замотал в шкуру, бросил на салазки и был таков. Утащили мы самовар к речке, где  было стадо, и сидим возле него, трясёмся от страха и холода. Смотрим, едет лошадь с телегой, на ней трое каких-то людей. Остановились. И у нас сердце остановилось. Как дознаются про лошадь, заарестуют. Сидим ни живы, не мёртвы. А они, походили по дороге, ну и разумеется даже следов не нашли и, направились в нашу сторону. Подъехали, посмотрели на двух оборванцев, у которых еле душа в теле и спрашивают:
    -Вы тут никого не видели у дороги? 
  -Нет, дяденьки, никого. Мы овец пасли! – ответили мы в один голос. Глядя на нас, они и представить не могли, что два малолетних доходяги могли хотя бы сдвинуть павшую лошадь. Походили они ещё, с тем и уехали. И чем всё это у них тогда кончилось, я не знаю. Только мы благодаря этой лошади живы остались. Бабка по кусочку отрубала, да суп с травой варила. А чтобы «мясо» не испортилось, мы с реки лёд навозили на санках в погреб. Настоящий ледник устроили. Мы потом с Нюркой неделю выходных получили. Лежали на печке играли в самодельные карты и ели бульон. Самое интересное: – ни я, ни Нюрка даже насморка не подхватили, а может сухое печное тепло спасло. Вот так, Аппарат, я спас семью от вымирания.
Дед Кузьма осмотрел еду. Там осталась только картошка, хлеб и молоко. Он закончил повествования и направился к своим кустам, оставив Аппарата стеречь инструмент. Было часов десять утра. Солнце уже встало и начало припекать. Разморенный от бессонной ночи и сытного завтрака, дед дремал под кусточками, когда вдруг услышал вопль:
    Аппарат: - Дед, дед, иди скорее сюда! Блин, что же я натворил?!
    Дед Кузьма, как ни в чем не бывало, поплёлся к пацану. Тот стоял со связкой верёвок, на которых болтались гаечные ключи тёмно-синего, перекалённого цвета. Дед почесал затылок, как бы недоумевая.
  Дед Кузьма:  - Значит проспал. Значит, паря, проблема у тебя. Испортил инструмент-то. Ты что же, до сих пор его не переворачивал?
    Аппарат: - Да забыл я про это. Что же делать, а, дед?
    Дед Кузьма: - Дык не знаю. Вон идет твой, значит, наставник. Его надо спросить. Он тебя инструктировал, он за тебя и отвечает.
Дед Кузьма  по-предательски ретировался в кусты, откуда стал с интересом наблюдать за дальнейшими событиями. 

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те же, Мишка Шех, Василий.
    Со стороны Машино Тракторной Мастерской (МТМов) как ни в чем не бывало,  подходили Мишка Шех и Василий – колхозный тракторист, по совместительству сосед деда Кузьмы. Увидев их, Аппарат опустил голову и руки с ключами. Стоит, не знает, что сказать. В это время с другой стороны посёлка появляется массивная фигура колхозного участкового инспектора Антоныча и направляется к группе заговорщиков, грозя разрушить так хорошо поставленную пьесу. С этого момента события начали развиваться с головокружительной быстротой. Шех, пока не подошел участковый, с налету деланно стал бранить Аппарата, хлопая себя по ляжкам, делая такое скорбное лицо, что всем его стало жалко.
    Мишка Шех: - Ну вот, доверили. Кому доверили. В первый день и такая хрень. Вот так закалили, вот так прокалили. Позор на мою седую голову. Что люди скажут. Что начальство скажет. Уволют теперь к черту.
     Василий как бы ненароком подсказал:
    Василий: - Слушай Михаил. А если сейчас по-быстрому привести сюда пар, то ещё не поздно исправить положение. Опустим в пар ключи, они  и отойдут.
    Мишка Шех: - Пар, пар, где я тебе возьму этот пар? Сдурел, что ли?
    Василий - Где? Да вон  Варька-разведенка  баню топит. Пусть мчит туда за паром.
    Мишка Шех вопит подняв к верху указательный палец: - Правильно! Дуй в мастерскую, бери тачку, флягу и к Варьке за паром! Иначе не сносить нам головы. В Совет Министров вызовут и, накажут.
    От последних его слов Аппарат слегка приседает от страха.
    У деда Кузьмы неожиданно клюёт здоровая рыба, да так, что удочка едва не вылетела из рук. Он заохал и стал её вываживать, Все забыли про всё и стали смотреть на борьбу двух «титанов», которая закончилась, однако, очень быстро. Рыба хорошенько дёрнулась и ушла в глубину,  унося с собой добрую половину дедовой снасти. Он в сердцах бросил удочку и сел. Встал. Походил по берегу. Снова сел. Потом вдруг вскочил, глаза блеснули молодым задором.
    Дед Кузьма елейным голосом: - Слушай, Аппаратик, раз уж ты к Варьке идёшь, попроси у неё «волосатую кошёлку», сам видишь, какую  рыбу упустил. А с ней мы таких… наловим.
Дед Кузьма развел руки на всю ширину. Мишка Шех и Василий усиленно закивали головами, стараясь не заржать.
  Аппарат с готовностью:  - Спрошу, обязательно спрошу, только вот есть ли она у неё? Она ведь одна, без мужа живет, откуда у ней такая снасть? Да и не даст она мне.
    При этих его словах все трое мужиков как по команде хрюкнули, но сдержались от хохота.
  Василий авторитетно:  - У Варьки такая снасть есть, но тебе она точно не даст. Скажи ей, что дед Кузьма и  дядь Мишка Шех хотят её «кошёлкой» здоровенного сома отловить. Давай лети мухой, а то вон, кажись сюда участковый идёт, тебе пиндюлин вставит,  да и нам достанется.
    Аппарат убегает. Оставшиеся молча улыбаются, каждый вспоминая свой первый трудовой день. К мужикам подходит участковый.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
Те же и участковый.
    Участковый подозрительно: - Ну что сегодня задумали, старики разбойники?
    Дед Кузьма: - Дык, это, Антоныч. Видал, наверное, какого лося я упустил в реку? Вон парня послали за сачком. Может, достанем.
     Участковый поднимает с земли несколько  гаечных ключей за веревки, осматривает.
    Участковый: - Что, Аппарату курс молодого бойца проводите? Куда теперь отправили, после хреновой закалки инструмента?
Дед Кузьма с остановками - Дык, видишь, инструмент испортил, теперь надо мягкое тепло…пар, значит, чтобы исправить закалку. Вот послали мальца за паром…значит…с тачкой…к Варьке-разведёнке в баню, вишь, вон топит. Все равно ведь узнаешь, Антоныч.
    Участковый ухмыльнулся -Дааааа, куда председатель смотрит? В рабочее время, такие культурные мероприятия. На вечер не пробовали перенести?
    Дед Кузьма - Дык зачем вечером? А, Антоныч?
    Участковый - Зрителей будет больше.
    Мишка Шех - Да пусть сбегает, умнее будет. Своя голова, может,  заработает.
    Участковый - Ну что же, посижу с вами, посмотрю заключительный акт пьесы. А своей головой-то он работать не будет, там процентов двадцать шариков не доложили.
    Дед Кузьма поспешно - Дык, это. Антоныч, это не всё. Я тут пацану ещё задание дал.
    Участковый чуть не с угрозой - Ещё чего замыслили?
    Дед Кузьма - Я ему велел у Варьки попросить «волосатую кошёлку», ну там, рыбу «половить». Боюсь, она её сейчас нам сама принесёт. Как бы твой авторитет не пострадал. Знаешь же баб. Скажет, с нами заодно был. Ещё жаловаться пойдёт.
    Участковый - Пусть идёт. А я пока что на вас протоколы оформлю, вижу ребята вы тут сами сбрендили от безделья, в рабочее-то время.
    Дед Кузьма: - Дык, а я что?  Я тут после работы. Рыбачу.
  Заволновался дед Кузьма, задом двигаясь к удочкам.
    Участковый грозно с веселыми чертенятами в глазах. - Стоять на месте! Всем!... Ладно, Петрович, поскольку ничего плохого вы не совершили, пойду я. Может ты и прав насчёт репутации. Но через час придёшь ко мне в кабинет, доложишь, чем баталии закончились.
    Участковый уходит в сторону клуба, где находился опорный пункт милиции, а мужики задами пошли к бане Варьки досматривать финал пьесы.  По дороге к ним присоединилось ещё несколько человек, куривших у ворот МТМов.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Аппарат, Варька разведенка. Мужики за забором.
  Аппарат, прибежав в Машино Тракторные Мастерские, схватил кем-то «заботливо забытые» у входа тачку и флягу и с грохотом, бежит по деревне, к дому, где жила  Варька, известная в деревне весёлым нравом и общедоступностью в любовных делах. Затолкав через калитку тачку во двор, он, не обращая внимания на брехавшую низкорослую собаку, побежал в дальний конец огорода, где притулилась небольшая банька. Не раздумывая, без всяких задних мыслей, Аппарат влетел в баню и остолбенел. Задом к нему, в коротенькой капроновой сорочке, почти не скрывавшей женских прелестей, стояла, нагнувшись над большим тазом Варька, по-деревенски «разведёнка», и стирала какое-то бельишко. Понимая, что нужно немедленно уходить, парень не мог оторвать взгляда от хорошо сложенного тела тридцатилетней женщины, и переминался с ноги на ногу, постепенно отодвигаясь к двери. Она же  повернулась, нисколько не смущаясь, и с улыбкой сказала:
  Варька разведёнка: - Здравствуй, Маратик – Аппаратик. Зашёл, так проходи, не стесняйся. Хочешь посмотреть, какая я красивая да ладная?
  Варька дважды поворачивается перед изумленным взором паренька, у которого от волнения пересохло во рту и стали подкашиваться колени, а она остановилась перед ним и спросила заговорщицким голосом.
Варька разведёнка - Ты чего, сам пришёл, аль прислал кто?
Аппарат - Да беда у меня. Дядь Мишка Шех отправил меня ключи в реке калить, а я не досмотрел и перекалил их. Теперь, они синие и негодные. Так мужики меня к тебе за паром прислали, если есть, дай скорее пожалуйста, я и флягу привёз.
 Скороговоркой выпалил  всё это Аппарат и замолк, уставившись неподвижным взглядом Варьке в переносицу.
    Варька разведёнка с улыбкой: - Ах ты, святая простота.
Затем загадочно посмотрела на парня  подозрительно заблестевшими глазами.
 Варька разведёнка - А скажи-ка ты, Маратик, у тебя женщины были когда-нибудь?
 Женщина взяв его руку в свою, погладила её и положила на свою высокую, упругую, скрытую сорочкой, грудь. У Аппарата от волнения рот перекосило. Руки и ноги стали ватными. А она, так держа его, стала отступать к лавке. Аппарат вырвался, шарахнулся к двери, пулей выскочил на улицу и, вытирая рукавом старенького пиджачка лицо, жалобно спросил.
    Аппарат - Так ты дашь  мне пару, или нет, а ?
Варька вышла на порог бани.
    Варька разведёнка смеясь -Дурак ты, Аппарат. Обманули тебя мужики. Это у них такое развлечение с молодыми пацанами, какие только на работу устраиваются. Ну подумай, какой пар ты привезёшь, на какой тачке. Иди-ка лучше сюда.
    Аппарат обиженно - Нет, я на работу пойду.
  Бредёт к выходу с огорода. Вдруг вспомнив что-то, развернулся.
Аппарат - Слушай, Варь, они еще просили какую-то «волосатую кошёлку»  рыбу ловить. Есть у тебя? 
    Женщина, закрыв лицо руками присела, на крылечко и зашлась в беззвучном смехе.  Наконец убрав руку от заплаканного от смеха лица, она покрутила пальцем у виска:
    Варька разведёнка - Совсем дурак, да ?
    Аппарат -А я что, мне сказали,  я спросил. Так нету, что ли?
    Варька, смеясь, встала, немного расставив ноги и через просвечивающую сорочку, шлепнула себя рукой по темному  треугольнику внизу живота.
    Варька разведёнка -Вот тебе твоя «Волосатая кошелка», передай мужикам, щас приду, на головы им её понадеваю.
     Невдалеке из-за заборчика раздался такой хохот, какого не было, наверное, со дня сотворения мира.  Это мужики, человек восемь, подкравшись, досматривали драматическую развязку похода Аппарата за паром и рыбацкими принадлежностями. Варька, не долго думая, забежала в баню, схватила ведро с кипятком и, в мгновение ока  преодолев три метра отделявшие её от забора, с силой плеснула воду в сторону зрителей. Хохот сменился криками и отборной руганью по её адресу.
Первый мужик – ты что дура охренела живых людей кипятком.
Второй мужик – Вот Варька стерва, теперь вся кожа слезет.
Третий мужик: - Ну попадись зараза.
Варька разведёнка – В следующий раз керосином оболью и подожгу, чтобы веселее ржать было.
Поворачивается  к совсем  ошалевшему Аппарату, устало  говорит:
    Варька разведёнка - Иди уже на работу, а этим хмырям, если будут ржать над тобой, скажи, чтобы шли ко мне. Я сама с ними на рыбалку пойду, посмотрим, кто тогда смеяться будет. Это они рыбаки ненасытные до тех пор, пока на рыбалку с ненасытной рыбачкой не попали. Сбегут ведь.
Уходит в баню. 
    Ошпаренные мужики «задами», как воры, выбирались с поля боя, думая, как залечивать раны и как теперь над ними будет потешаться вся деревня.
    Аппарат, бросив тачку и флягу, идёт по улице на работу, размышляя над людским коварством. 

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
  САМОГОНЩИКИ
Действующие лица.
Дед Кузьма.
Бабка Клава.
Участковый Антоныч
Мишка Шех,
Зам пред колхоза Кульбаев - Абай Юнусович Кульбаев бывший тракторист, с трудом окончивший десятилетку у себя на родине в Киргизии, попал на эту должность по двум причинам: удачно женившись на местной жительнице, чей родитель занимал далеко не последнюю должность в районе и, как небезосновательно полагают многие, за регулярные доносы.
Пожарный инспектор Федя.
Уполномоченная из района.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Участковый Антоныч.
Мишка Шех.
Абай Юнусович Кульбаев,
Пожарный инспектор Федя.
Уполномоченная из района.

Тот же день. Около обеда в правлении колхоза «Светлый путь».
 Участковый Антоныч – Товарищи,  комиссия по борьбе с самогоноварением, членами которой мы с вами являемся начинает работу. Задачей её является выявление самогонщиков, изъятие и уничтожение  самогона и аппаратов его производства. Основанием  работы комиссии стало письмо, подброшенное в окно кабинета  зам председателя колхоза товарища Кульбаева.
Кульбаев – Нам извесна стала щито Кальянов Кузьма Петровищ самагон делает. Письма есть. Вот таварищ упалнамощенная района сейщас щитает нам его.
    Уполномоченная из района читает письмо: - «Ананимка. Сообщаю вам, что колхозный сторож Кальянов Кузьма Петрович чуть не каждый день гоняет самогонку прямо у себя дома. И пьет потом её со своей женой. А жена его бабка Клава приваживает чужих мужиков и говорит моему Сидору, чтобы он меня бросил. Сил моих больше нет терпеть. Примите меры или я сама приму и вам самим мало не покажется. Ишь разъели морды на казённых харчах».
Уполномоченная из района, а за ней и остальные разглядывают «морды» друг друга.
    Участковый Антоныч - Что делать будем, члены комиссии, это «Куколка» в три синхрофазатрона её прародителей, написала. Сидор только один у нас. Ей спьяну глюки привиделись.
    Кульбаев - Я такой милисейский язык не понимать. Я русский понимать. Ты мине русским языкам гавори! Мая преседателя камиссии. А она ни панимать. Мая думать: нада атнимать аппарата, самагона. У нас на Киргизия если что сразу атнимать.
    Участковый Антоныч -А ордер есть? Это ваше письмо - филькина грамота.
  Пожарный инспектор Федя. - А мы под видом пожарной проверки, провернём. Проверим, как они противопожарные мероприятия выполняют.
  Мишка Шех - А как жалобу накатает кто, да судиться будет? Абай Юнусовича если что тесть отмажет, который в районе рулит, а нас отмазывать некому. Давайте по закону.
  Кульбаев - Ищё адын ущоный.  Ущоным сдеся ни места! Сдеся вам ни ущёный савет!
    Участковый Антоныч - Ну смотрите, Абай Юнусович, если что я тоже был против. Это вам не Киргизия откуда вы приехали. Тут вам не там.
    Кульбаев -Нищива. Сама разберёмса без тестев. Выхади улица.
    Члены комиссии вышли на подворный обход. Первым Кульбаев. Пожарный инспектор  Федя семенил рядом, заглядывая ему в глаза, и делился, дыша прямо в ухо планами поиска самогонщиков. При этом его глубоко посаженные свиные глазки на измождённом желудочными болезнями лице светились собачьей преданностью начальству и одновременно ненавистью ко всем остальным. Следом шли Мишка Шех и уполномоченная из района. Замыкал строй стосорокакилограммовый, под  два метра ростом, участковый уполномоченный Антоныч, фамилию и имя которого в деревне уже давно забыли. Антоныч и все. Он шёл по пыльной деревенской дороге в мокрой от пота, вылинявшей форменной рубашке с капитанскими погонами, галифе и сапогах. Фуражку свою зажал под мышкой и носовым платком то вытирал бритую под ноль голову, то сонными движениями отгонял наглых мух, полчищами летавших по тридцатипятиградусной жаре.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же, Дед Кузьма и его жена бабка Клава.

     Дом деда Кузьмы. В доме движение.  Дед Кузьма, сменившийся с караульной службы, гнал самогон. Растопил  печь, натаскал воды и установил самогонный аппарат наисовременнейшей  конструкции, который изготовил ему сын, работавший в городе директором Швейной фабрики. Аппарат был чудом техники. За два часа работы выдавал десять литров крепчайшего самогона. И на привычный самогонный аппарат ничем с виду не похож. Так, железный прямоугольный ящик, сверху обклеенный какой-то несгораемой тканью коричневого цвета, да несколько закрытых специальными пробками такого же цвета, отверстий. В них ввинчиваются патрубки со шлангами для подачи и отвода охлаждающей воды, да патрубки для залива браги и выхода готового продукта. Змеевик  запрятан в самом корпусе. И всем этим управляет, как сказал сын, какая-то хитрая машина внутри аппарата - делает сразу двойную перегонку самогона и одновременно очищает его от вредных примесей. Так что на выходе самогон был почти без запаха. Сверху к аппарату искусно прикреплялось мягкое, как у пуфика, сиденье, и в обычное время он стоял на кухне у стола, и всяк приходивший в гости садился на него к столу, даже не подозревая, на чем сидит. Так вот, зарядил дед Кузьма самогонный аппарат, установил его на растопленную печь и с упоением стал наблюдать одним глазом, как целебная влага тоненьким ручейком стекает в эмалированное ведро, а другим посматривая в телевизор и ехидно подмаргивая вещавшему с трибуны Горбачёву.
Голос Горбачёва из телевизора: - Чуть ли не половина взрослого мужского населения перешагнула черту алкоголизма, пристрастились к рюмке и женщины. Пьянство на производстве, большое количество ДТП, брошенные родителями-алкоголиками на произвол судьбы дети – все эти проблемы требуют незамедлительного решения. 
Дед Кузьма – Давай ещё поведай нам что вредно, а что нет. Небось сам не самогон хлещешь со своей Райкой.
Каждые пятнадцать минут дед снимал пробу – нацеживал в малюсенькую коньячную  рюмочку самогона и с одобрительным кряканьем выпивал, а остатки выливал в ложечку, поджигал и оценивающе смотрел на голубое пламя.
Голос Горбачёва из телевизора - Употребление сомнительного алкогольного суррогата приводит к массовым вспышкам отравлений. Наши граждане пьют технический спирт, одеколон, денатурат и другие опасные вещества, содержащие градусы. Массово гонят самогон. С этим надо бороться товарищи.
Дед Кузьма – Если бы ты чёрт меченый попробовал то, что я гоню, первый встал бы в очередь за моим суррогатом.
Примерно к обеду, когда процесс перегонки уже закончился, дед был уже немного навеселе. Из выходной трубки  потекла вонючая противная водичка, и он, попробовав её в последний раз, с отвращением сплюнул и разобрал аппарат, открутив трубки и шланги. Слил оставшуюся брагу, размешал с холодной водой и вынес её свиньям в сарай. Загасил в печи огонь и только собрался разлить по бутылкам самогон, как в дом с перекошенным от страха лицом и криком влетела бабка Клава, которую он ещё с утра отправил полоть картошку, чтобы не путалась под ногами, да посматривала по сторонам. 
Бабка Клава с отчаяньем в голосе - Кузьма, пропали! Милиция!
Дед Кузьма  – Какая милиция, никто не вызывал.
Бабка Клава – ты может и не вызывал, а она вон она.
       Дед, с ведром самогона в руках, в панике заметался по избе, не зная, куда его деть. Было бы дело в городе, махнул содержимое в унитаз, и всех  делов-то. А здесь унитаз в двадцати метрах от дома, да и тот имеет вид дыры в досках с углублением в земле. Положение казалось безвыходным. В отчаянии он выбежал в сени и повесил ведро на крюк, вбитый  в потолочную балку  посреди помещения. Забежал назад, схватил самогонный аппарат, поставил у стола и прикрыл какой-то бабкиной салфеткой. А шланги выбросил в форточку в огород. Сел на аппарат.
  Дед Кузьма - Был бы трезвый, ни за что бы не управился, а тут на тебе. 
Все время пока он заметал следы, жена стояла,  прислонясь спиной к стене, прикрыв ладонью незакрывающийся рот и вращая выпученными глазами, не в силах произнести от охватившего ее страха и отчаяния ни слова. По действующему закону им грозил за самогоноварение реальный тюремный срок.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те же и члены антиалкогольной комиссии.

       В это время члены комиссии стучались в закрытую дверь дома Деда Кузьмы.   
Участковый Антоныч -Эй, есть в доме кто живой? Принимай гостей!   
Дед Кузьма - Чего хотели, служивые?
    Участковый Антоныч устало - Открывай, Петрович.
     Дверь приоткрылась. Но в дом никого не пускают.
Дед Кузьма – Сплю я после работы. Никому ничего сегодня не сделал. 
Участковый поймал Деда Кузьму за пуговицу солдатского кителя и угрожающе проговорил:
    Участковый Антоныч -Ты, Петрович, давай  гостей в дом веди, там и поговорим кто, кому, чего сделал.
  Подталкивая хозяина в спину, прошел через сени в горницу. Следом гуськом прошла вся  делегация, щурясь после яркого солнечного света. Антоныч с ходу плюхнулся на старый, продавленный дерматиновый диван, около которого притулился не менее древний кухонный стол. Бабка Клава все в той же позе у печи, не спуская глаз с вошедших, затравленно поздоровалась. В комнате повисла напряженная тишина. Члены комиссии, понимая незаконность своих действий, дружно молчали, а хозяин усиленно размышлял, чем бы их таким отвлечь. Пожарный инспектор по переминался с ноги на ногу и молчком полез на печь. Дед на него налетел с нарочито громким возмущением забыв от страха, что на печи, кроме старых валенок, да фуфайки, ничего нет.
Дед Кузьма - Ты чего там, милок, забыл?
    Пожарный инспектор Федя перебирая вещи на печи - Как чего? На дворе сушь, а вы печь топите. Деревню спалить хотите?
Ничего не обнаружив, пожарный инспектор Федя слез назад. Заглянул в саму печь, зачем-то понюхал ещё теплую золу, взяв щепотку в руку, наклонился раздвинул занавески в подпечье, туда заглянул и, считая свою миссию оконченной, с расстроенным видом уселся на самогонный аппарат, сиротливо стоявший у стола. Участковый инспектор  посмотрел с плохо скрытой неприязнью на пожарного инспектора и с иронией спросил у деда Кузьмы:
    Участковый Антоныч - Так чего печь топите в такую жару?-
    Дед Кузьма - Дык чего, я ведь не молодой, как вы. Сходил вот на речку, окунишек наловить, да видно, радикулит поймал. Бабка меня и лечит на печи.
    Участковый Антоныч - Ну-да, ну-да, то-то ты со своим радикулитом скакал с мужиками от Варькиного дома как ошпаренный. Есть сведения, Петрович, что ты занимаешься самогоноварением. От тебя и сейчас разит этим зельем, как от пивной бочки.
    Дед Кузьма возмущенно - Да ты что, Антоныч, такое говоришь? Или мы тут совсем тёмные да газет не читаем? Знаем, что запрет, значит, на это дело вышел страшный. А выпил я водки, сын из города бутылку привез, так, чуток, для лечения. Чтобы эффект, значит, верней был. Сказал же, радикулит у меня. Вот на печке и греюсь. Да я и на улицу-то не хожу, так что дурной пример с меня если бабка моя только возьмет. И гадость эту я никогда не гнал и другим не посоветую.
    Участковый Антоныч улыбаясь стремясь разрядить царившее напряжение вокруг: - Расскажи кому другому. Поведай-ка нам лучше, как ты по пьяной лавочке едва не пустил с молотка наш сельмаг.
    Дед Кузьма обрадовался тому, что можно увильнуть от скользкой темы и, немного помолчав, стал рассказывать, больше для приезжей бабы, чем для своих - Дык, чего Кольке, сыну моему, значит, понадобился паспорт, в город учиться ехать. Сперва-то он здесь хотел остаться, трактористом. Уж как мы его только с матерью  не отговаривали. Ни в какую. Ну, пристроил я его прицепщиком, вон к Ваське соседу на трактор. Да и попросил его проучить мальца немного, чтобы, значит, знал, как наш пот пахнет. Но, Васька, хреновый учитель оказался. Все жалел пацана, ему тогда всего шестнадцатый год был. Сам пашет всю ночь, а Колька в лесополосе дрыхнет. Вот тогда за учебу я сам взялся. Взял Кольку к себе на трактор прицепщиком. Он к тому времени уже неплохо за рычаги трактора дергал. Поехали в ночную смену. Сделал я три круга по полю и говорю ему: «Что-то с животом у меня плохо стало. Попаши,  если сможешь,  несколько кругов один, а я в кусты схожу. Да смотри,  чтобы мы от других не отстали». Тот рад, такое дело отец доверил. Давай пахать. А я взял фуфайку, охапку сена и ушёл под деревья  спать. Просыпаюсь, уже почти рассвело. Смотрю, пашет мой Колька. Трактор еле едет. Сам еле сидит. Пылища на лице чуть не сантиметр, да еще размазал ее вместе с потом. Одни зубы да глаза видно. Подошёл к трактору, говорю ему: «А ты чего ж меня не разбудил?»,  а он «Да я кричал, кричал, а тебя нет. Так вот до утра и пахал».  А как домой приехали, так он в этот же день и умотал в город поступать в техникум. Поумнел, значит, всего за одну ночь. А там потребовали паспорт.  Я в сельсовет, а мне  говорят «У нас здесь рук не хватает, а ты сына в город. Не получит он документа. Хочет, пусть идет в колхоз работать, а хочет - пусть в магазин идет. Продавщица, мол, в декрет ушла». Я  сдуру, обрадовался. Всё не такой каторжный труд, как в поле,  да и магазин как свой будет. Заживем на широкую ногу. Колька в тот же день принял торговлю, а я в помошники к нему пошёл. Как бы парень по молодости лет не опростоволосился. Торгуем, значит, день. Люди товар берут, деньги несут.  На второй день показалось мне, что торговля наша как-то плохо идет.  Я по темноте своей хозяином себя возомнил. Колька-то малой еще. А я дурак старый. Деревня ведь. Сосед приходит, просит - мол,  дай, Кузьма Петрович, - уважительно так просит, - бутылку водки. А деньги я завтра отдам. А мне что, жалко, раз ко мне такое отношение? Бери, говорю, две. В тетрадку записали. Сосед одну бутылку здесь же распечатал и мне полный стакан наливает. Я выпил, сосед выпил. Домой одну бутылку унёс. И пошла торговля.  Не поверите, через час очередь у магазина образовалась. По деревне пронеслась весть - Кузьма водку в кредит отпускает. Всем захотелось кредита. И все меня угощают как барина. Так мне это лестно было. Сначала я всех по фамилиям записывал, а потом опьянел, стал писать – «в красной рубахе взял пять бутылок водки, в пиджаке коричневом четыре». Потом ничего не помню. Проснулся дома на сеновале. Колька, наверное, привел. Вспомнил, что вчера было, мороз по коже прошёл. Посмотрел я в свою тетрадку и, чуть не заплакал - рубашки, пиджаки и сапоги – с кого деньги брать, одному богу известно. Встал, кое-как разбудил Кольку. Говорю ему: «Давай ка, сынок, отведём  корову в колхоз, пока нас, продавцов, в тюрьму не посадили». А паспорт ему на следующий день выдали, наверное, чтобы поскорей уехал от греха».
Все дружно смеются.
    Участковый Антоныч вытирая выступившие от смеха слезы - Видишь, Петрович, не такой уж ты у нас и сладкий, как поешь здесь. Тебя в кино снимать надо.
    Дед Кузьма - Дык в кино таких старых, чай, не берут.
    Участковый Антоныч грозно - Сниматься или не сниматься это твоё дело личное. Только вот поступил сигнал, что вы с женой самогоноварением занимаетесь. Потому, мы решением антиалкогольной комиссии направлены на осмотр вашего дома. Найдем самогон – пеняйте на себя. Не посмотрю, что старые и хворые. Укатаю обоих. Ведите, показывайте «хоромы». А вы, члены комиссии, приступайте к работе. Осматриваем дом, пишем протокол и идём дальше. Ты, Фёдор, пиши протокол осмотра пожароопасного оборудования, то есть печи, а то Кальянов  ещё жаловаться вздумает.
    Пожарный инспектор, достав из портфеля бланки осмотра помещений, сидя верхом на самогонном аппарате, стал чего-то в них писать. Мишка Шех, пользовавшийся неоднократно дедовым самогонным кредитом, вышел в сени, потоптался там для порядка и, вернувшись назад, встал, подперев  плечом дверной косяк.
Мишка Шех – В сенях самогона нет.
Участковый Антоныч достав носовой платок, вытер им толстое в потных потёках лицо, да так и остался сидеть на диване до самого конца осмотра. Кульбаев  и уполномоченная из района в сопровождении деда Кузьмы и бабки Клавы, вошли в жилую комнату размером пять на шесть метров, с неровными, выложенными из самана стенами и побеленными по деревенскому обычаю в голубоватые тона. Четыре  небольших окна не давали достаточно света, но и не портили общего вида комнаты. Стол, несколько стульев, шифоньер,  диван,  две кровати за ситцевыми занавесками да телевизор на тумбочке – все старенькое, но содержащееся в порядке и чистоте «добро», что сумели нажить дед с бабкой за долгие годы совместной жизни. Кульбаев осмотрел  пространство под кроватями, диваном, за тумбочкой. Не постеснялся даже в шифоньер под одежду залезть и, не найдя ничего, разочарованно встал посреди комнаты, размышляя, где бы еще посмотреть. В другое время дед вытолкал бы его взашей, но помня о «бомбе», висевшей в сенях под потолком, молчал как рыба об лёд. Уполномоченная из района, рассматривает фотографию на столе. На ней изображен улыбающийся молодой мужчина, лежащий на кровати в обнимку с мальчонкой лет четырех. Сама она замужем никогда не была, своих детей не имела и ей было в диковину, что мужчина может с теплотой относиться к ребенку.
     Уполномоченная из района к бабке Клаве.- Сын что ли?
     Бабка Клава - Да, лет шесть как женился, а это внучок наш Павлик.
     Уполномоченная из района недоверчиво - Неужто сын так сильно внука вашего любит?
     Дед Кузьма - Сам бы никогда  про него такого не подумал. А поди ж ты, лежат как два голубка, воркуют.
     Бабка Клава с огорчением - Ты себя  вспомни, Кузьма. С Колькой, с сыном, значит, когда тот маленький был, часами мог валяться в постели да байки свои травить. Все за «табачок» его дёргал да посмеивался. А сейчас повырастали - не до любви стало. Приедут в гости и, не посидят по - человечески, не поговорят.
    Дед Кузьма с иронией - А что же ты, старая, хочешь, чтобы я и сейчас лежал да сорокапятилетнего мужика за табак дергал?
  Из кухни донёсся стук в стену. Дед Кузьма выскакивает туда. Оказывается, после последней его реплики участковый резко дернулся от смеха назад и ударился головой о стену. Так и застал он его, хохочущего, одной рукой держащегося за голову, а другой поддерживающей огромный, колышащийся в разные стороны живот.
  Участковый Антоныч вытирая выступившие слезы - Ну, Петрович, уморил так уморил.
    Мишка Шех хохотал и хлопал себя по ляжкам, видимо, представляя описанную дедом картину. Остальные смущённо посмеивались над соленым юмором деда.
    Так как больше искать было негде, члены комиссии подписали бумагу, составленную пожарным инспектором и по одному пошли к выходу. Последним шёл,  утираясь платком, участковый. Проходя сени, он постучал пальцем по висящему под потолком ведру с самогоном и спросил тихонько у семенящего следом деда Кузьму:
    Участковый Антоныч - Это что?
    Деда Кузьма поняв, что пропал, еле вымолвил - Дык, это…, вода значит. Больно холодная, греется, значит.
    Участковый Антоныч - Дай-ка хлебну. Упрел, сил никаких нет.
  Прежде чем хозяин успел что-либо сообразить, участковый снял с гвоздя пятисотграммовую кружку, зачерпнул ею из ведра самогона и поднес ко рту. Дед Кузьма поднял руку, хотел что-то сказать, но махнув ею, так и застыл с открытым ртом. Участковый же, сделав первый глоток, поперхнулся перваком и, уставившись на деда страшным взглядом, кружку ото рта, однако, не отнял. Огромный шар его лысой головы и вытаращенные как у рака глаза стали наливаться кровью. Полость рта, пищевод и желудок опалило, как огнем, и свело судорогой. По лицу потекли слезы, и сквозь них смутно просматривалось перепуганное лицо деда Кузьмы. Чуть придя в себя, Антоныч, как ни странно, продолжил пить. Пил он огромными глотками, пытаясь до минимума сократить процедуру. Кадык его стремительно двигался вверх и вниз, как живая помпа, всасывая в безразмерный живот все новые порции самогона. Одним духом осушив посудину, он крякнул и повесил кружку на прежнее место. Оба - и дед, и участковый - смотрели в глаза друг другу, медленно приходя в себя – один от пережитого шока в роли застигнутого врасплох преступника, второй от неожиданного принятия такого количества крепчайшего самогона.
    Участковый Антоныч еле отдышавшись - А скажи-ка, Петрович, ты не с лозой ли, случаем, искал место, где жила вот с этой водицей под землей находится? А то, может, и у меня во дворе найдем источник?
Гробовое молчание.
    Участковый Антоныч продвигаясь к выходу.- Я к тебе вечерком загляну, покажешь мне лозу свою. Да бабке вели сварить чего-нибудь. Разговор будет долгим.
    В это время в дверной проем с улицы заглянул Мишка Шех и  подозрительно посмотрел на присутствующих. Ноздри его подобно локаторам шевелились, улавливая свежий запах самогона. По его лицу было видно, что и он не прочь вкусить запретного плода.
    Участковый Антоныч строго к Мишке Шеху - Ты чего хотел?
    Мишка Шех с надеждой глядя на деда Кузьму всё еще находящегося в ступоре - Воды хотел напиться. Жарко же.
    Участковый Антоныч с усмешкой - Воды говоришь? Вот, Михаил, ответь мне на вопрос: откуда взялись на белом свете яйца, шестерни, лезгинка и вода?
    Чувствуя подвох, Мишка Шех молчал и смотрел то на деда Кузьму, то на участкового, а тот, подняв кверху толстый волосатый палец, назидательно сказал:
    Участковый Антоныч - Яйца появились от курицы, шестерни придумал наш колхозный инженер, а лезгинку придумал тот, чьи яйца попали в эти самые шестерни. Услышал меня? Здесь происходят следственные действия, и, пока я добрый, бери свои эти ……. в горсть и танцуй отсюда.
    Мишка Шех - А вода причем?
    Участковый Антоныч - А воды попьешь в другом доме. Там она и холоднее и приятнее на вкус, можешь мне на слово поверить.
  Подталкивая идущего впереди себя озадаченного Мишку Шеха, участковый вышел за порог.
Участковый Антоныч к деду Кузьме – Я ещё не закончил Петрович. К вечеру обязательно зайду и всё мне как на духу.
    Дед Кузьма, так и не убрав ведра, зашёл в дом, застав свою жену в той же позе у той же печи. Примостил зад на скрипучий диван.
  Деда Кузьма со вздохом – Поймал меня Антоныч с поличным. Хотел выпить воды, а получилось выпил кружку самогона. Вечером придёт допрос учинять.
Бабка Клава крестясь -Родимец, это он, гад, чего же задумал.
Бабка Клава идёт в сени прятать самогон.
    Дед, поняв, что через минуту потеряет доступ к спиртному, пошёл за ней. Бабка Клава уже сняла ведро с крюка и стояла в раздумье, куда определить содержимое. Дед, ни слова не говоря, сорвал с гвоздя все ту же безразмерную кружку и, сходу зацепив из ведра самогона, шмыгнул назад в избу, видимо, решив повторить подвиг участкового. Бабка поставив на пол ведро, ворвалась следом.
    Бабка Клава - Ты, старый пес, охренел, что ли? На тот свет захотел?
    Дед  уже на ходу начал опорожнять кружку. Ну и где-то на середине кухни с уже частью опорожненной посудины его вдруг резко повело в сторону дивана. Видимо, сказались экспериментальные пробы самогона за весь день, и шок от комиссии, и догнавший его подзатыльник бабки, и только что принятая доза самогона. Кружку, однако, он  не выронил и даже не пролил ни капли, зажав её двумя руками. Бабка подошла, уже спокойно, показав кто в доме хозяин, отобрала кружку у деда, погрозила кулаком и вышла в сени, хлопнув дверью с такой силой, что отвалился кусок штукатурки. Когда минут через двадцать она вернулась назад, дед мирно спал на том же диване, подоткнув кулак под щеку, вымокшую от стекавшей из приоткрытого рта слюны. Посмотрев на эту умиротворяющую картину, бабка в сердцах плюнула и пошла к соседке, посплетничать.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
Дед Кузьма, Участковый Антоныч, Бабка Клава.
    Дед Кузьма, проснулся часов в десять вечера. Голова, как чугунный котёл с опилками, гудит с похмелья. Во рту словно стадо козлов переночевало. На дворе мычит не доенная корова. В сарае визжат не кормленые свиньи, а по двору бродят, перекликаясь на разные голоса, голодная домашняя птица, вперемежку с овцами. Встал дед кое-как с дивана, натянул на ноги высокие «татарские» галоши и, придерживаясь от слабости за стену, выволокся на улицу.
    Солнце ещё не село, но уже не было той умертвляющей духоты. Ругаясь про себя потихоньку, он набрал два ведра воды из колонки и отнес несчастной корове, которую та тотчас же выпила. Бросил птице прямо на землю зерна из амбара, отнёс, кряхтя, свиньям  болтушку и решил, пока нет его бабки дома, поправить убитое похмельем здоровье.
Дед Кузьма имея ввиду жену – ну и куда ты столько самогона могла спрятать?
Пройдя весь тернистый путь поисков бабкиной заначки, а понимал он куда больше давешней комиссии в розысках спиртного, но так и не найдя ничего, дедок присел на косоногую лавку примерно одного с ним возраста и стал размышлять, оглядываясь по сторонам.  Усадьба деда Кузьмы, по городским понятиям, имела огромные размеры. Метров пятьдесят в ширину и примерно сто пятьдесят в длину. На десяти сотках, у старенького саманного дома, с сиренью под окнами, располагался огород, где летом выращивались разные овощи. Метрах в пятнадцати от него – большой, покосившийся  деревянный сарай, где ютилась домашняя скотина. Над ним возвышалась громадой односкатная,  крытая уже не раз побывавшим в употреблении шифером  крыша, перекрывавшая и сарай, и сеновал над ним и напоминавшая взлетную палубу авианосца . За сараем расположились деревенские удобства,  именуемые в городе М и Ж, а здесь попросту уборная, за которой высилась не менее величественная, чем сам сарай, гора навоза, свозимая после уборки урожая на картофельное поле. Напротив дома стояли амбар, дровяной сарай и металлический гараж для мотоцикла. В самом конце двора стояла гордость стариков - баня - единственное относительно новое и привлекательное сооружение. Из новых брёвен, покрытая новым шифером, она стояла чужеродной красавицей посреди этого разрушающегося царства. Всю остальную площадь усадьбы занимало картофельное поле, урожай с которого осенью частью оставляли на еду, а остальное сдавали за деньги  на спиртзавод. В самом конце картофельного поля, обнесённого символическим забором из жердей, проволоки и ещё чёрт знает чего, лишь бы беспризорная скотина не забредала, росла огромная ветла, а под ней землянка - омшаник, для зимнего хранения ульев с пчелами.
    Дед Кузьма размышляет - С самогоном она в дом не входила. Чердак дома, сеновал, амбар и другие сараюшки я осмотрел. Омшаник? Туда и нести далеко, да и опасно. Ещё увидит кто. Нет, туда не понесет. «ЭТО» должно быть под рукой. Но на всякий случай пройдусь к омшанику. Не найду самогона, так там  браги залейся».
  Решил дед и, поддернув свои солдатские штаны, поковылял в дальний конец огорода. Омшаник представлял собой землянку метра два с половиной глубиной, перекрытую сверху жердями, с набросанными на них кусками рубероида и заваленную сверху землей. С южной стороны от ветлы шла постепенно понижающаяся траншея с земляными ступенями, прикрытыми от разрушения старыми досками, ведущими в секретное подземелье. Оглянувшись, не видит ли кто, дед откинул ветви маскирующие вход, спустился вниз и, открыв дверцу, проник внутрь. Свет сюда почти не проникал, но он хозяину был без надобности. Вся мебель подземного «бункера», размером два на два метра, с земляными стенами, состояла из трех алюминиевых фляг, наполненных брагой. На зиму сюда убирались от мороза три улья с пчелами, стоящими сейчас посреди огорода. Меда дед  качал немного, но себе и детям, живущим в городе, на зиму хватало. А летом, чтобы помещение не простаивало, выстаивал  брагу для самогона. Дед открыл одну из фляг, попробовал на вкус – противная кисло-сладкая вода, ещё не перебродившая и не годная к употреблению. В других то же самое. Плюнул и поплелся в сторону дома не солоно хлебавши. Остановившись у крыльца, он подобрал с земли палку и, опершись на неё, надолго задумался, не замечая, что за ним из-за калитки наблюдает участковый.
    Участковый Антоныч с иронией - Ты, Петрович, потерял что никак, и найти не можешь?
    Дед Кузьма - Да вот хожу по хозяйству, но понимаешь, Антоныч, все из рук валится. С чего бы это?
    Участковый Антоныч - Я примерно  догадываюсь с чего. Не с того ли, что бабка твоя в самое пекло пошла навоз согребать? Мы с комиссией аккурат от Василия выходили. Ты сходи за сарай, пошуруй там, глядишь, и лекарство от рук отыщется.
    Дед чуть не вприпрыжку потрусил в указанном направлении, подхватив под мышку свою палку. Возле навозной кучи он остановился и, как гриф-стервятник, стал оглядывать её со всех сторон. Наконец, определив по еще не высохшим пятнам в некоторых местах, где примерно надо искать,  палкой стал тыкать вглубь сантиметров на пятьдесят. Толстый участковый молча вытирал платком лицо и глядел на доморощенного сапера.
Дед Кузьма - Палка уперлась во что-то твёрдое.
    Участковый Антоныч - А я что говорил, тащи быстрее вилы, пока твоя бабка не вернулась от Василия.
    Дед принёс инструмент и с осторожностью стал разгребать навоз. Скоро железо звякнуло о стекло. Встав на колени, он руками разгреб смесь соломы с коровьим пометом. Через минуту в его руках бултыхалась трехлитровая банка с самогоном, упакованная в полиэтиленовый пакет.
    Дед Кузьма - Давай, Антоныч, заходи, я сейчас всё приготовлю.
    Участковый, приподняв веревочное кольцо, заменявшее замок на калитке, и открыв её, вошел во двор.
    Участковый Антоныч - Ты, Петрович, яму-то в дерьме закопай. Бабка увидит, плохо тебе будет.
Дед Кузьма – Я уже думал об этом. Сейчас мы ей мину подложим. Чтобы не прятала добро от хозяина.
    Дед быстрым шагом подошел к штакетнику, снял с него чистую банку, которую бабка повесила на солнце «выжариваться» и, набрав в неё насосом воды, упаковал её в тот же пакет. На глазах распираемого от смеха участкового засунул его на старое место, в кучу навоза, завалил  и удовлетворённо крякнул, оглядев место преступления.
    Участковый Антоныч веселился - Ну Петрович, ты в прошлой жизни точно шпионом был. Жене потом что скажешь?
Дед Кузьма - Дык, а чего говорить, кто прятал, тот потом пусть и отчитывается.
 Дед махнул забрав вилы с палкой, поспешил к дому за участковым. По дороге, оставив инструмент у сарая, он зашёл на огород, вымыл в поливочном баке руки и нарвал с грядки огурцов, и пучок зеленого лука на закуску. Дома сложив всё в дуршлаг, окатил водой и переложил овощи на большую, с голубым кантом, тарелку. В другую тарелку нарезал крупными ломтями хлеб домашней выпечки. Из холодильника  достал вареных яиц и шматок мороженого, вкусно пахнущего чесноком и дымом копченого сала, поставил всё это на стол перед участковым, сидевшим на том же, что и днём, скрипучем диване.
    Поставив два стакана, дед Кузьма прямо из банки наполнил их самогоном, примерно на две трети каждый, пододвинув один стакан участковому, а второй взяв себе.
Дед Кузьма - Ну, Антоныч, выручил ты меня сегодня, век не забуду. Давай-ка по этому, значит, поводу, выпьем.
    Участковый Антоныч - Давай, Петрович.
Участковый одним махом влил в себя огненное содержимое. Отрезав ножом от куска сала ленту сантиметра два толщиной и двадцать длиной, он положил ее на ломоть хлеба и стал с жадностью заедать этим бутербродом выпитый самогон, попутно жалуясь:
    Участковый Антоныч подмигивая хозяину - Эх, Петрович. Весь день прошастали по деревне, по такому пеклу. Не нашли ничего, устали как собаки. Да и не жрамши. От такой жизни скоро одна шкура останется.
    Дед Кузьма с подобострастием -Да уж, Антоныч, шкура у тебя знатная. Ты, закусывай давай.
 Налили ещё самогона в стаканы.
    Участкового долго упрашивать не пришлось. Видно, правда проголодался. Он брал со стола всё, что попадало под руку и, отправлял в свое бездонное чрево. Ел с таким заразительным удовольствием, что, глядя на него, самому хотелось съесть чего-нибудь. Чокнувшись, выпили ещё. Закурили. Антоныча потянуло на откровения. Он стал рассказывать о неправильной, на его взгляд, постановке работы в милиции. Дед Кузьма, которого «на старые дрожжи» уже после после первой затяжки повело, вперился глазами в собутыльника, пытаясь уловить суть рассказа, который уже какое-то время транслировался в пустоту.
    Участковый Антоныч - …Понаехали эти не то староверы, не то сектанты. Мне за них втык за втыком. А я что сделаю. А с меня три шкуры, закрыть их. А на хрена мне в религию лезть. Вот ты пойми, так работать дальше, как мы работаем – нельзя.
  Вещал пьяный участковый, перескакивая с одного на другое. Дед потряс головой, как бы соглашаясь со сказанным ранее.
    Дед Кузьма стал оправдываться - Ты, Антоныч, давай по порядку и не так быстро. А то я начало упустил, значит.
    Участковый Антоныч - Ты, Петрович, главное, в штаны не упусти, бабка запорет. Налей-ка ещё щепотку, во рту пересохло. Да запить бы дал чего-нибудь. А тебе, наверное, уже хватит.
Дед Кузьма с возмущением – Как это хватит. Я что тут не хозяин.
Собутыльники выпивают. Антоныч закусывает яйцом с салом, дед рукавом.
    Участковый Антоныч - Ладно слушай, для особо сообразительных и пьяных последний раз рассказываю.  Беда ведь она не в том, что мы мало раскрываем преступлений или их очень много совершается, а в том, что сама система учета нашей работы порочная.
    Пьяный дед с сочувствием качал головой, а участкового прорвало:
  Участковый Антоныч - Вот, к примеру, взять тебя. Ты у нас самогонщик. Если я тебя не выявлю и не составлю протокол – значит, я плохо работаю и зря ем казённый хлеб. На то я и поставлен, чтобы тебя выявить.
    Дед Кузьма с надеждой в голосе - Ну ты же не выявишь, Антоныч?
Участковый налил себе ещё и выпил,
  Участковый Антоныч - Это я к примеру сказал. Ну вот, допустим, я тебя не выявил - мне как плохому работнику минус и выговор. Видишь, как всё плохо.
    Дед Кузьма с сожалением, сидя с полузакрытыми глазами - Плохо, Антоныч, ох плохо. Дык ты вылавливай меня.
    Участковый Антоныч - Ээээ, выловить тебя может быть ещё хуже, чем не выловить. Там в законе про нашу родную и легендарную чёрным по белому написано – органы правопорядка должны профелактуро…нее…профилактентовать…профура одним словом, блин, не выговорю. Видишь, как вредно пить самогон, потому мы с ним и бороться должны. Короче, я тебя ещё до того, как ты задумал самогон варить, должен уже оприходовать в кутузку.
    Дед Кузьма - Дык это ты нас всех оттуда и не должен выпускать тогда.
    Участковый Антоныч - И за то, что я заранее тебя туда не отправил, мне выговор. А раз не отправил… наливай.
    Дед Кузьма пьяно спросил - Постой, Антоныч - я что-то не понял? Тебя что же, по любому имеют?
Наливают очередную порцию спиртного.
    Участковый Антоныч - А ты думал. Служба, она такая. Ты вон сидишь по ночам в своем правлении, к бабам в баню зачем-то ходишь, сначала к одним ночью, потом к другой днём и всё тебе хрен по деревне и два по селу. А я по приказу живу. Эх, люблю я сало копчёное…с самогонкой… да и без сала… большому стакану как говорится и рот рад.
Участковый выпивает самогон и прикрывает глаза.
    «Оно и видно – жрешь да пьёшь без меры»,- подумало угасающее сознание деда.
    Проснулся Антоныч от ярко загоревшейся под потолком лампочки и причитаний бабки Клавы, вернувшейся домой с посиделок и заставшей на диване собственной избы громко храпящего участкового, раскинувшего руки и ноги, а на уголке дивана свернувшегося калачиком деда. На улице темень хоть глаз коли. На столе остатки закуски. Под столом банка с самогоном, опустошённая наполовину.
Бабка Клава имея ввиду деда Кузьму – Это что же он напоролся как свинья и валяется, когда гость в доме.
Участковый пьяно оглядывается по сторонам.
Участковый Антоныч – А кто тут гость тёть Клав?
Бабка Клава – Здрасте. Допились. Пойду корову доить. Давайте уже расползайтесь.
Загремев подойником бабка Клава вышла. Однако вернувшись домой с молоком, бабка увидела сидящего на диване пьяного милиционера, видимо, только что выпившего очередную порцию самогона и пытавшегося закусить каким-то кривым красно – белым мослом. Пососав в очередной раз кость, он повертел её в руках и, протянув бабке, пьяно спросил:
    Участковый Антоныч – Тёть Клав ты не знаешь что это за мосол?      
    Бабка взяла в руку мосол, потом вдруг начала смеяться и бросила его на стол.
    Бабка Клава еле выговаривая слова от смеха - Да ты сдурел, Антоныч, ты же вставную челюсть моего Кузьмы грызёшь. Совсем  допились, окаянные.
    Участковый взял челюсть, долго смотрел на неё.
    Участковый Антоныч - То-то я смотрю она без мяса и безвкусная какая-то… Пойду я пожалуй.
    Бабка Клава - Иди, иди, родной, а то всё тут у меня погрызешь,-
Всё ещё смеясь, бабка выпроводила участкового на улицу.
    Дед Кузьма, не приходя в сознание, проспал на диване до утра.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
     ПОВЕШЕННЫЙ
Действующие лица:
Дед Кузьма.
Бабка Клава.
Сан Саныч – Председатель колхоза, Сан Саныч, среднего роста, коренастый и плечистый, в кожаной куртке и такой же шляпе на бритой голове, 
Секретарша председателя колхоза Машка – восемнадцатилетняя смешливая вертихвостка.
Куколка – Пелагея, соседка, местная пьяница.
Бабы соседки.
               
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Дед Кузьма.
Бабка Клава.
Машка.
Сан Саныч.
Раннее утро следующего дня. Дом деда Кузьмы, вошла запыхавшаяся секретарша председателя колхоза Машка. С Бабкой Клавой будят деда Кузьму, толкая его тело и голову. Наконец он открывает глаза, приподнимает голову.
  Бабка Клава – Кузьма вставай. К тебе секретарша из правления.
  Машка как из пулемета выпалила писклявым  голосом и испарилась.- Дедуня…, Кузьма Петрович, вас Сан Саныч к себе вызывает. Что-то срочное. Сказал одна нога здесь, другая там.
Плохо соображающий дед кое-как встал.
 Бабка Клава – умойся хоть, а то своим видом всех собак в деревне распугаешь.
Дед Кузьма – Значит ты своим видом их привлекаешь, а я распугаю.
Дед вставил в рот смотрящую на него со стола вставную челюсть, ополоснул из прибитого к стене рукомойника помятое лицо и, одев вечный солдатский китель и сапоги - в остальной одежде он спал,- поплёлся в правление колхоза. Мыслей в неопохмелённой голове не было никаких. По дороге несколько раз останавливался  отдышаться. Кое-как доковыляв до правления, к председателю сразу не пошёл, а сев на лавку у крыльца, стал вспоминать, чем же вчера окончился день. Безрезультатно промучившись минут десять за этим занятием, с кряхтением встал и вошёл в здание правления колхоза. В коридоре, где царил прохладный полумрак, было пусто. Весь народ уже разошёлся по рабочим местам и лишь из помещения, где располагалась бухгалтерия, раздавался стук печатной машинки. Потоптавшись, дед постучал в кабинет председателя.
 Голос председателя  из-за двери.
    Сан Саныч - Заходи, заходи, Кузьма Петрович.
    В кабинете, дед поздоровался издалека и замер у порога в ожидании, что скажет начальство. А тот, скребя по бритой голове  ручкой, смотрел в какую-то бумагу. Потом отложив её, спросил.
    Сан Саныч - Ты чего же пришёл, а не заходишь?
  Дед Кузьма - Дык, я думал, тут народу полно.
    Сан Саныч - Видишь никого. Давай садись, посоветоваться с тобой надо.
    У деда от удивления глаза полезли на лоб. Небывалое дело советовать председателю. Присел вдали.
    Сан Саныч - Тут понимаешь, гости к нам из города приезжают. Большие шишки. Хотят денька два отдохнуть, порыбачить, покупаться. Ты, Кузьма Петрович, у нас всё знаешь. В бывшем пионерлагере в лесу озерко есть. Побыл бы ты там с ними. А то гляди, ещё подпалят чего. Удочки возьми, порыбачишь. А на работе тебя подменят. Как?
    Дед Кузьма - Дык, я чего. Я не против.
  Дед заранее почуял дармовые выпивку и всякие городские деликатесы.
    Сан Саныч - Вот и хорошо. Иди жене скажи, чтобы два дня не ждала тебя. К обеду приходи в правление, и они, наверное, подъедут.
  Сан Саныч набрал номер телефона сказал в трубку:
  Сан Саныч - приезжайте к обеду, будет вам провожатый. Все, отбой.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Дед Кузьма.
Мишка Шех.
Василий.   
На том аудиенция закончилась, и дед поплёлся домой. На пыльной улице встречались редкие прохожие. Голова после вчерашнего застолья раскалывалась от боли так, что не хотелось жить. Опустив её, дед брёл ни о чём не думая, сбивая сапогом дорожную пыль. Пройдя метров сто, он увидел на дороге, шагах в пяти впереди себя, резиновый мяч. Оглянулся по сторонам. Невдалеке на пригорке сидели подростки и смеялись, хлопая друг друга по рукам. Не долго думая, дед проскакал несколько шагов козлом и пнул со всей мочи мяч в сторону ребят. Неведомая сила свалила его на землю. Мяч, словно забетонированный, остался лежать на месте. Рядом с ним лежал дед с неестественно подвёрнутой ногой. Пацаны от смеха покатились по траве. Оказывается, они через прорезь насыпали в него песок, отчего мяч сделался твёрдым и неподъёмным, и для развлечения положили на дорогу. Вот на этот прикол и подловили деда  Кузьму. Нога его подломилась, в глазах потемнело, теперь уже непонятно отчего, то ли от боли в ноге, то ли с перепоя. Кое-как он сел и ощупал больную ногу, слава богу, только ушиб, а не перелом, потом встал, поднял с земли палку и, хромая и ругаясь, поковылял в сторону весёлой компании с целью их проучить.
Дед Кузьма кричит – Ну погодите стервецы. Я вам покажу как в мячи песок насыпать и людей калечить.
Пацаны разбежались в разные стороны, а дед, усевшись на пригорке, разулся и стал ощупывать ногу. В это время со стороны дороги раздался отборный мат. Подняв голову, он увидел Мишку Шеха, который прыгал около мяча на одной ноге и держал в руках другую. Дед, забыв о боли, ехидно крикнул:
    Дед Кузьма - Чего это ты распрыгался, никак, нашел чего и радуешься?
    Мишка Шех закричал озлобленно - Это ты, старый, тут развлекаешься?! Сейчас заявление в сельсовет напишу.
    Дед Кузьма веселея - Это пацаны. Я сам чуть ногу не сломал. Ползи сюда. Посидим немного. Посмотрим, может ещё кто попадёт. Не пропадать же добру.
 Следом в сторону правления ехал на велосипеде Василий. Не доезжая метров десяти до мяча, он остановился, аккуратно положил велосипед, разбежался и через секунду лежал на земле, держась за ногу и выкрикивая матерные ругательства. Дед и Шех, забыв о своих травмах, хохотали до слёз. Василий, бросив велосипед и мяч, поковылял к ним с разборами, но увидев их израненных, в одном сапоге каждого, сменил гнев на милость. Тоже посмеялся. Потом, забрал велосипед и прикатил его к приятелям.
    В последующие полчаса седовласые старцы, как мальчишки, ухохатывались над односельчанами, пинавшими злополучный мяч, и, что самое интересное, ни один, будь то мужчина или женщина, не прошли мимо, чтобы не пнуть его. Насчитав десяток пострадавших, друзья встали и направились каждый в свою сторону, хромая на одну и ту же ногу. И тут случилось непостижимое. Проходя мимо мяча, дед Кузьма, забыв обо всём, что было сил, по инерции, пнул его, но уже другой ногой. Уже лёжа на земле, он увидел рядом с собой лежащего в пыли и хохочущих Мишку Шеха и Василия. Помутневшее от боли сознание медленно возвращалось, а когда вернулось полностью, он стал также неистово хохотать, как и его приятели. А за соседним плетнём корчились на земле от смеха всё те же пацаны, глядя на этот цирк.
Мишка Шех смеясь – Ну ладно первый раз попался. Но чтобы дважды, на одно и то же. Видать крепко вы вчера с Антонычем вмазали.
Дед Кузьма – Сам не знаю как получилось. А ты откуда про вчерашнее знаешь?
Мишка Шех – Вся страна знает, а я не знаю. Ты лучше расскажи как вы с ним одной челюстью сало ели, или он у тебя сало изо рта своим ртом вырывал.
Дед Кузьма – Какое сало, какой челюстью.
Мишка Шех – Эээ батенька, так вы вчера нахрюкамшись до потери сознания. Грыз и сосал участковый вчера твою челюсть. А ты её снова в рот. Тьфу.
Дед Кузьма достал изо рта вставную челюсть, внимательно осмотрел её, зачем то понюхал, махнул рукой и снова вставил назад.
Мишка Шех – Так тебе и надо. Не будешь старых друзей за бортом оставлять. Бабке своей скажи спасибо, отобрала. А то бы с сегодняшнего дня перешёл на манную кашу и разбавленную воду.
Дед Кузьма – В смысле разбавленную воду. Какой дурак её разбавляет.
Мишка Шех – Как какой – вон тезка мой. Горбачёв. В воду спирт нальёт и она вкусная делается. Заботится о нас.
Дед Кузьма с расстановкой – Да иди ты…и я пойду.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Дед Кузьма
Бабка Клава
    Кое-как, опираясь на две палки, дед добрался до дому и присел на лавку у скособоченного крыльца. Вышла жена и, начала устраивать разгон за вчерашнюю попойку с участковым инспектором. Она ещё с вечера проверила тайник в навозной куче и, убедившись, что банки с самогоном на месте, немного успокоилась. Однако в силу бабьего характера продолжала ворчать.
    Бабка Клава -  Сдохнешь ведь, столько пить. Этому борову что, он напоролся, а сегодня хоть бы хны. С утра в район умотал. А ты на себя глянь. Уже вон с двумя палками ходишь. В чем только душа держится, а туда же.
    Дед Кузьма - Ты, старая, чем брехать, дала бы лучше опохмелиться.
    Бабка Клава злым голосом - Ага. Щас. Бегу и спотыкаюсь. Подол порвала на ходу, обойдёшься, алкаш.
    Дед Кузьма с притворной злостью - Не дашь похмелиться – пойду и повешусь. 
    Бабка Клава - Иди, иди, вешайся. Нашёл чем пугать. Хоть поживу спокойно. Пойду в магазин на поминки тебе прикуплю киселя.
  Хлопнув калиткой бабка ушла в магазин.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
Дед Кузьма.
Бабка Клава.
    Коварный дед, не мудрствуя лукаво, решил подшутить над своей бабкой и, кое-как встав, и отчаянно хромая на обе ноги, забыв про похмельные боли, с азартом начал претворять план мщения в действие. Для начала он проковылял в сарай, где снял с крюка старую верёвку, сунул её под мышку, вышел к калитке и посмотрел, не возвращается ли жена. После этого прикатил в амбар, берёзовый чурбак, и установил его посреди помещения, прямо под крюком на котором зимой вешал мясо, спасая от грызунов. Взобравшись на него, дед, снял с себя китель и повесил его на крюк. Затем от верёвки отрезал кусок с метр длиной, а оставшуюся часть привязал одним концом к тому же крюку, а второй просунул сзади под поясной ремень и завязал узлом. На шее обрезком верёвки сделал свободно болтающуюся петлю и, вновь одев китель, застегнул его до самого горла.
Дед Кузьма - Теперь, если глядеть со стороны, можно подумать что я действительно повесился. Вот бабка перепаратится. Так ей и надо жадобе.
Поприседав и проверив, не будет ли китель давить на горло, дед резко толкнул ногами подставку и, завис в воздухе. Чурбак упал на бок, покатился, сметая на своем пути садовый инвентарь, прислонённый к стене. Попробовал дед пошевелиться. Ничего, висеть можно.
Дед Кузьма – Чёрт забыл совсем, с похмелья сушняк страшный. Надо было напиться воды. А что как разгневанная бабка не вернется из магазина до вечера? А на улице тридцать пять градусов жары, хоть и в тени, а не весело будет загибаться. Как-то надо спасать положение.
Дедом овладела паника. Пощупал он узел на спине – тот от веса «повешенного» затянулся намертво и, даже нечего было думать, чтобы его развязать. Чурбак от толчка укатился к выходу и был недосягаемый. До пола сантиметров семьдесят. До ближайшей стены метра полтора. Дед стал размахивать руками и ногами в надежде раскачаться и приблизиться к ней и за что-нибудь ухватиться. И тут случилось непоправимое. Верхние две пуговицы кителя оторвались и улетели в сторону, и «висельник» стал терять вертикаль. Он отчаянно замахал руками и ногами, попытался хоть как-то стабилизировать своё положение. Спасало то, что застёгнутый китель, не давал перевернуть его вверх ногами из-за разницы веса в ногах и теле. Но после ожесточённых телодвижений отлетела третья, затем четвёртая пуговица. Осталось ещё две, если и они оторвутся, тогда всё пропало. Дед замер и завис в «Г»- образном положении. Верёвка, приподняв сзади китель из-за оторванных пуговиц, выходила к крюку  примерно на расстоянии середины его позвоночника. Из-за этого руки вывернуло назад, вверх и в стороны и, шевелить ими он уже не мог. Двигаться могла только голова как у орла. Теперь поза его напоминала «Цыпленка табака в  собственном соку». Комизм положения завершал нижний край рубахи, высунутый через расстёгнутую ширинку. Внезапно дед вспотел. 
     Дед Кузьма – Это как же я проглядел под собой косу и двое граблей. Если я звезданусь на них, то в лучшем случае останусь калекой на всю жизнь.
Забыв про головную боль, жажду и некоторые неудобства, дед замер в ожидании и обреченно затих. Было душно. Пот заливал глаза. Вдруг со стороны калитки послышался шум. Облегченно вздохнув, он повернув голову набок, и стал старательно изображать покойника.
    Мимо, даже не взглянув, с ворчанием прошла бабка Клава с авоськой в руке. Зашла в дом и пропала. Дед покрутил затёкшей шеей, повернул голову сначала в одну, потом в другую сторону. Минут десять прошло в полной тишине. Как назло в амбар налетели мухи и стали донимать его. Наконец бабка вышла с ведром воды и пошла поить поросёнка. Дед, оставшись висеть в одиночестве, уже начал каяться, что затеял такое предприятие, когда хозяйка вышла наконец из сарая и обратила внимание на раскрытую дверь амбара. Подойдя, она уже хотела её прикрыть, но заглянула внутрь, и обомлела. Ноги подкосились.
    Бабка Клава прикрыла рот рукой, а потом завопила на всю улицу - А божечки ты мой, что ж ты, Кузьма, наделал? Что ж ты натворил-то? Одну меня на старости лет оставил!
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Дед Кузьма.
Бабка Клава.
Куколка.
    Дед висел, и ему было и стыдно за такое горе жены, и злорадствовал, вспоминая больную голову. На крик прибежала пьяная соседка Куколка. Разохалась, раскудахталась:
    Куколка - Горе-то какое. Несчастье прямо, баб Клав. Иди быстрее к Антонычу, пока в район не уехал. Снимать ведь Петровича надо. А без милиции, говорят,  нельзя.
    Бабка Клава плача и причитая - Ты уж побудь Пелагея здесь, пока я бегаю. Негоже покойника одного оставлять.
Бабка Клава убегает.
    Дед, чуть приоткрыв глаз, наблюдал за развитием событий. Соседка же, увидев, что хозяйка ушла со двора, стала с интересом разглядывать позу «покойного». Что-то ей не понравилось в этой позе, и она, видимо, решила проверить свои сомнения. Вытянув руку, Куколка дёрнула его за край рубахи, торчащей из ширинки, и услышала над ухом загробный голос деда:
    Дед Кузьма - Это не то, что ты подумала, Пелагея, убери лучше снизу грабли.
    Куколка дёрнулась в сторону и, споткнувшись о валявшийся чурбак, со всего маху упала на землю. Вытаращив в разные стороны косые глаза, она смотрела на «повешенного», показывала на него неестественно вывернутой рукой и что-то нечленораздельно мычала. Потом перевернулась на живот и поползла во двор. Дед же висел себе тихо и более не подавал признаков жизни.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Те же, Мишка Шех, пять соседок.
Такую картину и застали прибывшие на место происшествия бабка Клава, Мишка Шех и деревенские любопытствующие. Увидев Куколку с выпученными глазами и пытавшуюся что-то сказать, изрёк:
    Мишка Шех - Вот не хватало ещё беды. Не надо её здесь было оставлять. Видишь, как напугалась. Отведите её в дом.
    Две бабы повели «Куколку» и бабку Клаву в дом, а три остались на улице. Мишка Шех покачал головой.
    Мишка Шех - Вот жизнь пошла… Только что живой был… Хошь не хошь, а снимать надо. Милицию ждать не будем. Участковый, сказали, завтра приедет. Больно жарко на улице, протухнет за это время…Ведь только расстались… Эк тебя перекорячило. 
Поднял с пола брошенный дедом Кузьмой нож, поднял и поставил к стене грабли и косу.
Мишка Шех -  Бабы отойдите в сторону. Снимать покойного буду.
После этого, поставив на попа чурбак, водрузил на него своё тело. Дед затаил дыхание, боясь любым движением выдать себя и, в то же время понимал, что позора ему не избежать. Мишка Шех, тем временем развернул его боком к себе, одной рукой придерживая «самоубийцу» за китель, а другой ножом стал резать верёвку. В последний момент дед, почувствовав, что вот-вот грохнется с высоты на землю и наверняка что-то повредит себе, а поскольку руки были скованы вверху кителем, от безысходности ухватил Мишку Шеха зубами за плечо мертвой хваткой. Тот от неожиданности и испуга дёрнулся в сторону и вместе с дедом оборвав, недорезанный остаток верёвки, грохнулся во весь рост на пол. Зеваки в ужасе шарахнулись кто куда. Мишка Шех, лежа на земле, весь разбитый, но уже начавший понимать, что происходит, схватил за шею деда Кузьму, пытавшегося с него сползти и сбежать.
    Мишка Шех - Куда, Петрович, наладился? Опять комедию ставишь? Я тебя, твою мать, пока народ разбёгся, сейчас на место повешу, но уже по настоящему. 
    Дед, ничего не говоря, шарил вокруг руками, кое-как нашел отлетевшие в угол вставные  челюсти и, вставив их в рот, наконец смог говорить:
     Дед Кузьма махнул в сторону дома рукой - Михаил, тут это, всё она, такой скандал устроила из-за вчерашнего, да и похмелиться не дала. Вот я и решил немного проучить её. А оно вишь ты, как вышло.
     Мишка Шех - Я тебя, придурка, поучу. Граблями по горбу. Я ведь мог дураком сделаться или сломать себе что- нибудь…
       Бабка Клава прибежала к амбару.
Бабка Клава озлобленно – Ну козёл старый, сейчас ты у меня огребёшь по полной. Только дай ухват принесу.
Убегает за ухватом.
     Мишка Шех - Спасайся, Петрович, я тебе не помогу, похоже и вправду сломал ногу.
  Мишка Шех с трудом усевшись на грязном полу, стаскивает сапог. Дед, подобрав с земли оторванные пуговицы, хромая на обе ноги, скрылся за домом в кустах. Там, подобрав на завалинке гвоздь, проковырял в нужных местах на кителе дырки, воткнул в них ножки солдатских пуговиц и с другой стороны в ножки засунул по спичке. Этот приём пришивания пуговиц был знаком ему ещё с армии. Застегнувшись, он поспешил в правление колхоза.
 С другой стороны двора в ужасе бежали зеваки, видя подобные метаморфозы с дедом и слыша из амбара хохот, явно сошедшего с ума Шеха.
Дед Кузьма – Единственное спасение для меня это командировка. Чёёёёёрт как же я удочки забыл? Нет домой не пойду. Возьму лучше у соседа.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Дед Кузьма.
     На пути стоял дом Фаила «Длинного», всем известного деревенского холостяка и пьяницы. Никого не обнаружив во дворе, дед вошёл в избу. В сенях и кухоньке никого не было, и он заглянул в горницу. Там за занавеской Фаил средь бела дня развлекался с какой-то деревенской бабой. Это умозаключение дед сделал из подозрительно-эротических стонов, охов и отражения двух голых тел в настенном зеркале, висевшем у кровати, которая ритмично раскачивалась вместе с занавеской. В комнате стоял ни с чем несравнимая атмосфера любви – и запахи и разбросанное бельё.  На тумбочке рядом с кроватью стояла начатая бутылка водки и нехитрая закуска. За занавеской всё стихло.
    Дед Кузьма сделал вид, что не замечает людей за занавеской - Дома есть кто-нибудь?
  И тут дед Кузьма вспомнил, что ещё не похмелялся сегодня.
Дед Кузьма налил водку в стакан - Ну раз никого нет, то и спросу с меня нет. Помогай Вам господь.
Выпил водку, перекрестился, после чего повернулся и собрался уходить. Потом снова повернулся, налил ещё полстакана водки, выпил, ещё раз перекрестился
Дед Кузьма – Помогай вам господь ещё раз.
Вышел в полной тишине. В сенях взял две стоявшие в углу удочки и отправился в правление колхоза.

Продолжение следует.