Запах акации там позабыли

   "Музааа! Ау-у!!! Где ты, мой вдохновитель?" -- чуть не вырывалось у нее, пока она металась туда сюда по приемной, от стола к двери, от окна к шкафу, иногда замечая у себя не такую уж нелепую мысль залезть на него в поисках не дающегося в руки вдохновения: с крылышками, со стальными мускулами или в очках ботаника в штанах, натянутых до подмышек -- не важно.

Совсем еще молоденькую поэтессу бросало из угла в угол по всей комнате и она, заламывая руки, высовывалась из окна на тридцатом этаже в надежде: а вдруг! вдруг он стоит там внизу, на умытом утренним дождем тротуаре и заметит ее, такую воздушную, такую возвышенную, всю в творческих муках, в поиске новаторских умопомрачительных идей и из благородных побуждений любезно предложит ей свою помощь, желательно, молодой, желательно хорошо одетый и желательно, в приличном автомобиле, а не пешком. "Ведь это так важно слышать свист ветра в ушах и шорох шин под собой, когда ищешь вдохновения!"
Но внизу шли редкие прохожие, которым не было дела даже до обещающего стать хорошим дня.

-- Мона, если ты будешь так дергаться, тебя надолго не хватит.

Миловидная Мона бросила взгляд на свою старшую подругу Мерседес Коломар и вынуждена была с ней согласиться.

В это мгновение дверь отворилась и вошел лаборант Хьюго. Он мельком взглянул на взбудораженную девушку с растрепанной прической у окна и положил на стол Мерседес толстую папку. Хьюго был худ и достаточно высок, чтобы сгодиться на роль вдохновителя. И лицо у него было одухотворенное, задумчивое и грустное. Иногда озабоченное и нервное, но это лишь подтверждало тонкую организацию его души. Все таки вдохновитель тоже должен быть не менее чувствительной натурой, чем поэтесса.

Моника бочком подобралась ближе к занятому у стола молодому человеку, косившему на нее одним глазом и прикинулась будто ее чрезвычайно заинтересовала статья в одном из журналов об антропологии. Мерседес знаком показала ей, что следует поправить прическу.

Хьюго был непривычно молчалив и хмурил брови. И Мерседес все поняла. Он все еще не забыл голубей и не оставил мысли добиться ее расположения. Мерседес это огорчило. И она почувствовала дурманящий аромат цветков желтой акации, который здесь все давно уже забыли. Ей стало грустно: Хьюго совершенно не интересовала Мона, а Мерседес не нужен был Хьюго. Было от чего загрустить всем троим. Так рождается одиночество.