На даче

                ЕВГЕНИЙ КАЛАЧЁВ
                «НА ДАЧЕ»
                (рассказ)
          В конце мая, когда установилась жара и днем дышать стало нечем, детский сад перевели за город, где на большом, поросшем огромными тополями и лиственницами, острове разместились дощатые домики, выбеленные известкой.
          Целый длинный день Леха вместе со своими детсадовскими друзьями бегал, играл, строил шалаш под большой отцветшей уже черемухой и лишь для сна заходил в "группу" - такой домик, где немного пахло прелостью и почему-то грибами. Даже ели они на улице за длинным дощатым столом под натянутым над ним брезентом.
          К тому времени, когда из города приехала медсестра, чтобы сделать прививки, Леха с друзьями уже изучил каждое дерево, каждый куст, росший на территории летнего детсада, знал все тропочки и даже нашел ход в заборе на берег реки, которая несла свои воды с дальних гор, где будто бы и летом, как говорил Толька Ревушкин, лежит снег.
          И вот, вместо того чтобы покорно идти на укол, как до этого много раз случалось, Леха вдруг направился в шалаш под черемухой... Не из страха перед болью, нет. И не от глупости - он прекрасно знал: чтобы не болеть - надо прививаться. спроси у него тогда: почему? - Леха и сам бы не сразу ответил. Наверное, все-таки он почувствовал себя не выросшим, но подросшим, способным самостоятельно принимать решения.
          Леха уже подходил к черемухе, когда спиной почувствовал, что кто-то нагоняет. Леха сделал на собой усилие - не обернулся и не ускорил шаг.
          - Ты куда? - громким шепотом спросил Толька. Он обогнал Леху и теперь стоял перед ним.
          Леха окинул Ревушкина с головы до ноги спокойно сказал:
          - Надоело уже. Не буду делать.
          Толька от удивления замер. Леха обошел его и двинулся дальше. К шалашу.
          - А как же я? - сказал Ревушкин.
          - Ты, как хочешь. а мне надоело, - уверенно сказал Леха и нырнул в шалаш. Там он сел на пожухлую листву, имитирующую матрац. Прислушался. Было тихо и хорошо. И на душе, от того, что решение принято, было тихо и хорошо.
          В шалаш просунулся Толька.
          - Мне можно?
          Леха спокойно пожал плечами:
          - Как хочешь.
          Ревушкин залез внутрь, уселся рядом на листву, нервно заилозил ногами.
          - А вдруг нас здесь застукают?
          Леха спокойно сплюнул на землю, промолчал.
          Толька неожиданно вскочил на ноги, ударился головой о сделанную из веток крышу шалаша, тихо ойкнул и затаил дыхание.
          - Кажется, кто-то идет, - с ужасом в голосе сказал он.
          Ревушкин начал раздражать Леху, и он открыл рот, чтобы резко сказать ему об этом, но послышались торопливые шаги, ветки черемухи закачались, и в проеме шалаша появилась головка с косичками.
          - Почему нас не позвали? - с ходу выговорила Галя Жиленкова, дружившая с Толькой.
          Леха хотел опять сплюнуть на землю, как проделывал это лихой ковбой из знаменитого фильма, но увидел Иру. Увидел Иру и расстроился.
          - Ты же можешь умереть, - сказал ей Леха.
          - Почему? - растерялась Ира, и ее щечки с ямочками у губ залил яркий румянец.
          - Почему, почему? Воду попьешь некипяченую... да мало ли всяких бацилл, - сказал серьезно Леха.
          Ира растерянно взглянула на подружку, на Ревушкина. Потом на Леху.
          - А как же тогда ты?
          - А что я? Со мной вопрос решен. Надоело, - обреченно вздохнул Леха. - А ты давай, иди, ставь.
          - Не пойду, - Ира закусила губку.
          Леха посмотрел пристально на нее, вздохнул, помолчал. На душе уже не было той определенности и равновесия, отчего ему было еще недавно так хорошо. И он сказал:
          - Ладно, оставайся.
          Их начали искать через час, когда прививки были уже сделаны всем. Сначала они услышали голос старшей воспитательницы - Валентины Ивановны. Потом стали кричать ребятишки.
          Леха вылез из шалаша и осторожно раздвинул ветки черемухи. Валентина Ивановна послала детей искать беглецов в группах, а воспитателей - Галину Леонидовну и Светлану Валерьевну - направила осматривать территорию дачи.
          Леха вернулся в шалаш.
          - Начали искать, - сказал он, хотя об этом и так все знали.
          - Что будем делать? - шепотом спросил Толька.
          " Не надо сдаваться", - хотел сказать Леха, но, посмотрев на  Иру, произнес:
          - Я для себя решил - ухожу на берег через щель в заборе. А вы?
          Толька вскочил и опять ударился головой о крышу шалаша. Вслед за ним поднялись и девочки.
          - Мы с тобой.
          - Надоело, - подражая Лехе, сказал Ревушкин. - Я тоже с тобой.
          Когда Леха, Толька, Ира и Галя, крадучись, на цыпочках подходили к забору, их заметили. Ребятишки закричали: "Лови!" - и бросились к ним. Беглецы замерли в нерешительности. Леха взглянул на Тольку, на девочек. Ему почему-то стало особенно жаль Иру.
          " Беда будет, если она заболеет", - подумал он и вдруг резко присел, нырнул в траву и, пригнувшись, побежал.
          Лехе что-то кричали вслед, но он летел так, что колосья трав больно хлестали по голым ногам. За кустом акации остановился и, тяжело дыша, осмотрелся. погоня отстала. Он остался один. Отдышавшись, окружным путем он опять прокрался к забору, где раздвигались доски, оглянулся, прежде чем нырнуть в свободный мир.
          - Прощайте, - тихо сказал он.
          Свободный мир узкой полосой тянулся между забором и рекой. Леха глубоко вдохнул прохладного воздуха, идущего от воды, и не спеша двинулся по тропинке. Было тихо. Лишь где-то шумела вода на перекате, да изредка всплескивалась рыба, играя на солнце у поверхности воды.
          Наконец, Леха нашел подходящее место - большущую корягу, прочно зацепившуюся огромными корнями за берег. Леха взобрался на нее и поудобнее уселся.
          Отсюда, с высоты, как с капитанского мостика, хорошо была видна вся река с воронками и водоворотами. Виден был широкий перекат с мелким, переливающимся на солнце каменистым дном, виден был противоположный берег, покрытый, высохшей от зноя, желтой травой и колючими кустами караганника. Это выжженное солнцем плато тянулось на той стороне до самых гранитных красных гор.
          Лехе, если он смотрел выше реки, не цепляя ее взглядом, казалось, что перед ним бескрайняя, бесконечная пустыня, где никогда не бывает дождей, где нет воды и где могут жить только змеи, стригуны и тушканчики. Леха представил себя одиноко бредущим по этой пустыне к гранитным горам, где почти у самой отвесной вершины он приметил пещеру. И ему стало опять хорошо и спокойно на душе, как тогда, в шалаше. Леха представил, как он поднимается по горячему красному граниту к надежному укрытию, где ночью будет тепло, потому что камень, вобравший за длинный жаркий день солнечное тепло, будет отдавать его ему, Лехе. И Лехино тело будет вбирать это сухое тепло камня каждым мускулом, каждой косточкой, каждой клеткой.
          Так думал Леха, и время текущее так медленно,было за него. Минута казалась годом, а час - жизнью.
          Подошел к коряге отец. Закурил и тоже задумчиво стал смотреть на реку. Леха почему-то не удивился его появлению, подождал, когда тот докурит папиросу, слез с коряги и молча взял его за руку.
          Молча они вошли на территорию дачи, отец о чем-то поговорил с Валентиной Ивановной. Потом собрал лехины вещи.
          На поляне, где тропинка уходила от реки влево, отец остановился, сел на траву, закурил и опять задумчиво стал смотреть на реку. А Леха на поляне поймал большую зеленую саранчу. У нее не было крыльев, но зато был изогнутый, словно сабля, хвост. Насекомое не помещалось в кулачке, и большая голова саранчи торчала наружу. Саранча шевелила челюстями, и Леха в глубине души побаивался, что та может его укусить. Но саранча лишь выпустила темно-коричневую каплю.
          - Папа, папа! - закричал Леха. - Это кровь?
          Отец встал, подошел к Лехе, посмотрел.
          - Не знаю. - сказал он.
          И они пошли дальше. А Леха этот день почему-то запомнил на всю жизнь. И на всю жизнь у него осталась память о той реке, о красных гранитных горах, о солнечном тепле, которое впитывало его маленькое тело. И только став взрослым, он понял, что это и есть ощущение Родины, которое живет в каждом нормальном человеке.