Три порции пиццы по-итальянски

– Ты и я – мы одной крови. Ты сестра моя... – произнес Мирон.
Взгляд его при этом не был направлен ни на одну из двух его спутниц. Никак не приняла их на свой счёт и молодая официантка, как раз поставившая на их столик три порции пиццы по-итальянски. Она приветливо улыбнулась всем троим и сгрузила с подноса три бокала вина.
– Что-нибудь ещё? – спросила официантка. Не получив ответа, она оставила на столе зажженную свечку и удалилась.
– Ну, меня-то за сестру ты не держишь… –  заявила Полина.
– О-о, нет! – откликнулся Мирон.
Евгения промолчала… На сегодняшнем конкурсе переводчиков ни в одной номинации её имя не было упомянуто – ни среди переводов, ни среди авторских стихотворений… Стихи, победившие в состязании, были изданы небольшой книжицей и раздавались при входе.
– Твой уровень не ниже, – утешал Мирон, пролистав брошюрку. – Просто – обрати внимание – выиграли стихи более политизированные, более привязанные к сионизму…
Свечка мерцала на столе; вместе с её светом мерцали в сознании Евгении как слова, так и молчание Мирона и Полины.
– Ну что ты сегодня такая варёная? – огорченно спросил Мирон.
Вино было допито. Евгения отодвинула на середину стола свой бокал…
 – Я... в полном... порядке, – ответила она. Каждое слово выдавливалось толчками, и вся фраза напоминала пламя свечи – столь же неровное и неверное.
Евгения взяла бокал Мирона – он также был пуст – и поставила его сверху на свой.
В их сторону начали посматривать…

После работы Женя долго ждала Мирона на условленном месте. Конкурс должен был проходить в Иерусалиме. Поехать с ней Мирон обещал давно, когда она ещё только замахнулась на участие. Репатриировалась Женя как раз в начале интифады и, как и большинство в Израиле, уже не боялась жить «возле собственного холодильника» или там, где часто бывала по делам. В Иерусалим дорога еще не была наезженной, она была там всего один раз – на экскурсии, вместе со своей ульпановской группой, – и потому ещё побаивалась его. Мирон же был старожилом, Иерусалим хорошо знал и любил, поездка вместе с ним не казалась такой опасной. К тому же радовала перспектива наговориться со старым другом за время не очень короткого пути.
Наконец он подъехал. Кто-то сидел на переднем сиденье…
– Моя подружка, – представил Мирон свою пассажирку. – А это – девочка, которая сидела в классе как раз передо мной, – завершил он представление, показав на Женю.
– Очень приятно. И какой он был в детстве?
– Хороший, – буркнула в ответ Евгения…

– А ты что не допиваешь? – спросил Мирон у Полины.
– Я больше не хочу. Если хочешь, допей сам, – помотала та головой.
Мирон осушил её бокал. Женя поставила его на два предыдущих – башня оказалось устойчивой… Постройка снова привлекла внимание посетителей.

Машину поставить близко не удалось, долго кружили, прежде чем удалось воткнуть её на перегруженную стоянку.
– Наше место у помойки… – усмехнулся Мирон. – Побежали, девчонки! Опаздываем!
– Какие мы тебе девчонки?! – недовольно отозвалась Полина.
Женя сконцентрировалась на том, чтобы переставлять ноги и не завязнуть. Ощущение было знакомым, она вспомнила, как когда-то на физкультуре действительно застряла под спортивным снарядом только потому, что со скамейки освобождённых на неё смотрел Мирон.
– Тебе не слишком ли хорошо? – попыталась она съязвить в адрес тащившего их обеих под руки друга.
– В самый раз! – весело ответил Мирон…

Они ждали официантку, чтобы расплатиться. Острые любопытные взгляды не мешали Евгении. Неожиданно оказалось, что созданное этими взглядами поле поддерживает её саму в её звенящем стеклянном состоянии. Женя водрузила сверху свечу. Это был, к сожалению, максимум, что она могла сделать. Но получилось очень эффектно.
Мирон поднялся первым. Женя ещё сидела – она искала в себе внутренний стержень, чтобы подняться и пойти. Башня стояла в недоумении. Её существование зависело сейчас от продолжения этой странной общности троих за столиком.
Отодвинула свой стул Полина, потянула со стола сумочку. Рассыпались, разлетелись, одновременно потеряли опору Женина душа и хрупкая трёхэтажная колонна со светильником…