Захарка. Глава 18. Второе сватовство

Самым главным человеком в поселке Листвянка был урядник. Когда он шел по поселку в своем мундире, расшитом галунами, с шашкой на боку, перепоясанный портупеей, при оружии, подпоясанный красивым кушаком, в начищенных сапогах, в форменной фуражке с лаковым околышком летом или в папахе — зимой, то один только вид его вызывал почтение у окружающих.

Ему подвластен был уряднический участок, на котором он должен был поддерживать порядок. Сам урядник должен был вести жизнь честную и трезвую, так было написано в его памятке. Он должен быть справедливым полицейским чиновником, и ничем не вызывать человеческого осуждения сам. В его обязанности входило совершать обход или объезд участка, во время которого он должен был смотреть за мерами пожарной безопасности, за соблюдением санитарных правил, заботиться о благоустройстве, а также о благочинности поведения людей всех возрастов.

Андрей Владимирович был совсем молодым человеком. Ему было двадцать четыре года. И молодость его была очевидной, хоть он и старался выглядеть солидным и отпустил бороду и усы. Они не только украшали его, но и защищали лицо зимой от мороза. На Байкале воздух влажный. Зимой иней оседал на воротнике, и мороз пощипывал щеки прохожих, а борода и усы мгновенно покрывались узором из снежинок.

В Листвянку прибыли Мисковы весной. Байкал еще не вскрылся. Была та особенная пора, когда по зимнику путь уже был запрещен, а паромная переправа начнет работать только в апреле, когда на поверхности воды окажутся только редкие льдины.

Андрей Владимирович взглянул на Шуру и изменился в лице. Красота юной девушки запала ему в сердце. А когда он увидел Захарку на телеге, то даже отшатнулся. Таким измученным выглядел путешественник.

— Болен? — спросил он Екатерину Степановну почему-то шепотом.

— Был. Да уже беда миновала, но слаб он очень.

— Я вас переведу в отдельную квартиру. У меня в бараке для переселенцев есть такая. Даже с отдельным входом. Она теперь пустует. Вы в ней и поселитесь. А к мальчику я лекаря здешнего приглашу.

Как были все рады тому, что имеют теплое пристанище, хоть и временное. И даже печурка была в нем для приготовления пищи. Двухъярусные нары справа и слева. Узкий проход между ними.

И сразу же все стали обустраиваться. Отец наносил воды, затопил печку дровами, которыми разрешил воспользоваться на первое время Андрей Владимирович. Шура обдала кипятком и отскоблила нары так, что виден стал рисунок неокрашенного дерева. Девушка отмыла оконце и намыла полы, а печку просто помыла горячей водой, а когда глина, которой она была обмазана, чуть размякла, Шура этой глиной замазала маленькие трещинки и копоть возле дверцы. На выскобленный колченогий стол была положена расшитая скатерть. Все вещи нашли свое место, а сундук был подставлен к столу вместо лавки. И сразу же все вокруг наполнилось жизнью. Впервые за много дней не чаем с сухарями и сушеной рыбой обедала семья, а настоящей ухой из рыбы, которую отец купил недорого у рыбака на берегу. И Захарка впервые поел немного без принуждения.

Когда пришел доктор, чтобы осмотреть Захарку, то был сильно удивлен. В чистой рубашке, помытый, причесанный мальчик не походил на больного. Но когда доктор предложил Захарке встать и пройтись по комнатке, Захарка не справился. Ноги у мальчика подкашивались.

Внимательно осмотрел доктор Захара, а потом вынес свой диагноз.

— Дыхание жесткое, но явных хрипов нет. Туберкулез исключаю. Перенес сильную пневмонию, по-простому воспаление легких. Недостаточное питание подорвало его силы. Кормить. Гулять. Дышать свежим воздухом. Радоваться. Хотя бы стакан парного молока в день. Хоть с этим у нас и трудно. Договорись, Андрей Владимирович.

Андрей Владимирович и договорился, и даже поручил подростку носить молоко Мисковым. И каждое утро почти на рассвете спешил к переселенческому бараку местный мальчик Алеша, который торопливо нес в крынке еще теплое молоко.

Ежедневно Ванечка ходил в ближайший лес и собирал зеленые веточки сосны. Он их постилал в комнате на пол. Хвоя в тепле таяла и прекрасно пахла. Захарка дышал воздухом леса. Отвар пихтовых шишек сделала сестра по совету доктора и давала Захарке вместо чая этот чуть горьковатый напиток. А как кормили Захарку теперь, когда они наконец-то остановились в пути. И кулебяка, и даже борщи, и оладьи, и блинчики из овсяной муки. Понемногу мальчик стал набираться сил. Но вот доктор говорил что-то про радость?

— А кто тут у меня есть? — спросил Захарку Андрей Владимирович во время очередного ежедневного визита в их квартирку, — друга тебе принес.

И он положил прямо на постель Захара маленького щенка. Тот притих на минутку. А потом, виляя хвостиком, пополз прямо к Захарке и уткнулся ему мокрой мордочкой прямо в щеку.

— Фу, ты! Он целоваться лезет! — и Захарка засмеялся счастливым смехом. — А звать его как?

— А ты и придумай. У него нет пока имени.

— Я его Байкалом буду звать. Он ведь мальчик?

— Да. Мужского рода щенок. Байкал — хорошее имя. Вот только с ним гулять будет нужно. Ты как? Сможешь?

— Смогу, — сказал Захарка твердо.

Хотя прежде он на улицу не хотел идти ни за что на свете.

Как же торжественно одевали Захарку на его первую прогулку. Полушубок, валенки и шапку, и теплые рукавицы, а Шура еще и шарфом укутала от морозного ветра. Андрей Владимирович сходил за санками с высокими спинками, на которых здесь многие ездили по льду Байкала.

И вот, наконец-то, Захарка в санках, с песиком на руках, закутанный и перекутанный, отправился на свою прогулку. А Шура и Андрей Владимирович сопровождали его, подталкивая в высокую спинку зимних санок.

Теперь на прогулку они ходили ежедневно.

Однажды Захарка услышал, как у печки плакала Шура.

— Мама, мне он так люб, что сердце просто замирает. И нельзя мне его любить.

— Это почему же, доченька?

— Неровня я ему. Он благородный, а я — простая крестьянка. Он мне виды подает на то, что ему нравлюсь, а я строго себя веду.

Захарка так любил свою няньку, свою сестричку, что решил вмешаться, и все дело поправить. Он же сватовство когда-то разрушил, а теперь он же все дело и поправит.

И когда они втроем опять гуляли вдоль Байкала, он попросил сестричку принести какую-то веточку с самого берега. Озеро было таким чистоплотным, что не выносило даже маленькой веточки в своих водах, и все выплескивало на берега.

Шура спустилась к берегу, а Захарка горячим шепотом поведал девичью тайну Андрею Владимировичу.

— Слышите, Андрей Владимирович, она Вас любит. Дюже сильно. Но плачет и говорит, что не ровня она Вам.

— Любит? Любит!

Молодой мужчина почти закричал.

— Да тише Вы, услышит. Ругаться будет, что я её тайну Вам выдал.

— А я думал, что я ей не ровня. Старше я. А она такая юная. Так ты думаешь, стоит посвататься? Можно?

— Давно пора.

И вот в неурочное время Андрей Владимирович с торжественным видом заявился в квартирку Мисковых с серьезным разговором.

Он сел к столу.

— Я — сирота. Вначале отца потерял, потом матушку. И вот некому стало за меня платить за учебу мою, некому меня содержать было. И я пошел работать урядником. И получил место в Листвянке. И справился, уже второй год работаю. Люди меня уважают. Ни в чем плохом замечен не был. Вот… Поэтому прошу, отдайте за меня вашу дочь.

Мама Захарки не поняла совсем, о чем речь.

— Как, отдать? В услужение что ли?

— Да замуж он её зовет. Сватается он.

И мама сразу заплакала.

— Да что же это? Да как же так? — растерянно спрашивала она неизвестно кого.

— Слышала, Шура? Пойдешь?

— Пойду, мама. Благословите нас.

И отец совсем не выдал своего волнения видом, но голос его дрогнул, когда он взял в руки семейную икону Николая Чудотворца и благословил детей на долгую и счастливую жизнь.

Захарка не сразу понял, что теперь им с сестренкой предстоит разлука. На всю жизнь. Он радовался её счастью. А ахнул только тогда, когда погрузились они всей семьей на паром, чтобы плыть на нем дальше, а Шурочка, уже повенчанная с Андреем Владимировичем, уже его законная жена, осталась в слезах на причале. И смотрела только на него, на Захарку.

— Храни вас всех Бог, родненькие мои.