Партия 2017 г. Непонятая история

Партия 2017 г. Непонятая история.

Европейскому новому миру, включающему восточную Европу вот уже тридцать лет,  с начал а этого периода он заметно продвинулся на восток. В нём находится Прибалтика, на переходе Украина, просится Грузия, глубоко сомневается Беларусь, был период, когда и Россия смотрела на на эту интеграцию с интересом. Практически все прошли через властные революции, которые еще называют и цветными.

 Тридцатилетию этих событий ряд авторов посвящает свои размышления, пишет статьи и выступает. У проекта нет ни возможности, ни времени, ни сил поднимать и раскрыть эти вопросы самостоятельно, да и не нужно идти  на такие усилия, когда соответствующие темы изучает и раскрывает  целая группа исследователей. Это обстоятельство позволяет работать уже с результатами их труда. Если проект обращается  к такой исходной базе своих исследований, то и  качество  собственной работы  может быть  значительно выше. Собственно, полученный и представленный результат  чужой работы берётся за основу  собственного исследования данной тем, но уже на базе идеологии кореньвистизма с ориентиром на новый общественный порядок. Сегодня  рассматриваю статью Фёдора Лукьянова «Начать с себя и собой закончить». Она сама по себе критическая, поэтому  буду рассматривать две   системы взглядов на события тридцатилетней давности. История проекта началось также  в ту же пору, имеет конкретную дату своего выхода в большую политику — это 23 октября 1988 г. Собственно, это  общая история сложного исторического времени, периода защиты  проектом своей концепции нового общественного порядка, который  развивал и формировал собственный глобальный проект мирового развития, идеология которого  сейчас представлена  в виде Кореньвистизма. Здесь перейду  к статье. Задача понять оценку сторон  этого периодаи сформировать свою позицию по тематике рассмотренных вопросов.

- - - - -   

 


Автор в своей статье обращается  к книге Иван Крастева и Стивен Холмса «The Light That Failed» и той части  которая рассматривает события в России.

ФЕДОР ЛУКЬЯНОВ:
 
«Мимикрия с последствиями»

Основная мысль Крастева и Холмса следующая: эпоха  мимикрии.

 На раннем этапе после распада СССР руководство страны и новые элиты стремились влиться в восточноевропейский тренд. Но быстро выяснилось, что в эту матрицу Россия не вписывается. Краткий период имитации по-восточноевропейски закончился острым разочарованием, породившим другое качество подражания:

«Россия перешла от имитации внутреннего западного общественно-политического устройства к пародии на американский внешнеполитический авантюризм».

«Кремль переквалифицировал имитацию Запада в объявление войны Западу» — полагают Крастев и Холмс

... авторы, кажется, уверены, что российское политическое поведение:

подчиняется надежному управлению,
целенаправленно, продуманно и даже интеллектуально изящно,
полностью зациклено на психологически запутанных отношениях с Западом.

Живущие в России и хотя бы немного представляющие, как на практике функционируют здесь государство и общество, сочтут первые два пункта незаслуженным комплиментом.
А вот третье предположение достойно рассмотрения.

 
Крастев и Холмс:
 «Падение Берлинской стены показало, что обрушение экономических систем и ожиданий убивает людей так же неумолимо, как и «горячая» война. Социально-экономические показатели России последнего десятилетия ХХ века напоминают показатели страны, только что проигравшей войну».

И еще одно значимое замечание авторов:

«При определенных обстоятельствах россияне смогли бы увидеть в разгроме коммунизма свою победу, даже при том, что они – в отличие от поляков и других восточноевропейцев – не добивались освобождения от иностранного господства.

Но такое восприятие было бы возможно в случае либо чудесного повышения уровня их жизни, либо сохранения их огромной империи. Исторический аналог второго – события 1920-х гг., когда большевики сумели удержать под своим контролем б;льшую часть (не всю территорию) империи Романовых – пусть они при этом говорили о коммунизме и строили свое партийное государство.

(Проект: в этом плюс событий 1917  - 1922 г. и минус 1989–1991 гг.,)

Но в 1990-е гг. волшебной смены политической системы при сохранении значительной части территории государства не повторилось. Чудесное повышение уровня жизни тоже задерживалось – по крайней мере, для большинства россиян. Ужасающие утраты территории и потери населения не прибавили популярности новому режиму. ... В результате русские отказались признать историю 1989–1991 гг., служившую в их глазах своекорыстному самовозвеличиванию Запада, совместной победой, в которой не было проигравших… По их мнению, Запад просил их праздновать чудесное «освобождение» России от цепей советской власти как раз тогда, когда вокруг них рушилась их страна. Эта либеральная пантомима продолжалась в течение нескольких лет на полном серьезе»

(Проект: И ведь праздновали, и тот праздник в кармане,юкак и  продолжение для его владельцев)

Искания после краха.

Рассуждения о российской внешней политике невозможны без учета ее тяжелой родовой травмы: появления на свет из краха государственности и обрушения сверхдержавного статуса.  … СССР почти до самого своего исчезновения сохранял атрибуты одной из двух супердержав. Потом в одночасье Россия оказалась в положении мировой державы и просителя гуманитарной помощи.


Дипломатия 1990-х   была органичной частью того, что происходило в стране. Смесь высокого профессионализма одних и некомпетентности других, искренних заблуждений и непробиваемого догматизма, наивных иллюзий и трезвого реализма. Все это в условиях резко сниженной управляемости, внутренней борьбы за власть, перманентных социально-экономических и политических катаклизмов и фатального дефицита ресурсов.

 Россия тушила пожары – внутри собственной новой территории и по ее контуру, на бывших окраинах прежней общей страны, от которых в силу теснейшей связи невозможно было просто отмахнуться или отгородиться.

Возведенный ныне в высшую доблесть прагматизм – во многом наследие того периода.


России попыталась вписаться в идейно-политический проект, созданный не ей, без ее участия и без учета ее особенностей.

Новый порядок подразумевал одностороннюю адаптацию к его принципам всех, кто им не полностью соответствовал. 

 Непонимание  Западом мироустройства России не предусматривало «особого статуса» – либо полноценное подчинение установленному комплекту правил и представлений, либо отчуждение.

Мир для России словно скукожился. Российская Федерация, хотя формально и стала правопреемником Советского Союза, от глобальных запросов отказалась,  приняла «глобальное лидерство» Вашингтона.

Дальнейшие изменения в политике России проходили под воздействием двух процессов:

Один – все более четкое осознание того, что «подходящего» в российском понимании места в той системе для нее не предусмотрено.
Другой – начавшаяся эрозия самого «глобального лидерства».

 
Глобальное и региональное

Одной из самых нашумевших оценок российского места в мире стало высказывание Барака Обамы в марте 2014 г. о том, что Россия – не более чем региональная держава, так к ней и следует относиться.
ЗАЯВЛЕНИЯ

Принято говорить о нескольких переломных моментах в российском восприятии внешней политики в целом и отношений с Западом в частности. Конечно, и 1999 г. (кампания НАТО против Югославии), и 2003–2004 гг. (цветные революции в Грузии и на Украине), и 2007–2008 гг. («последнее мюнхенское предупреждение» и война в Южной Осетии) очень важны, как и окончательный слом прежней парадигмы в 2014 году. Но судьбоносным стал год 2011-й – неожиданное решение воздержаться в СБ ООН по вопросу о применении силы против Триполи. Из чего тогда исходило российское руководство – вопрос отдельный, зато получился чистый эксперимент: после периода нараставших трений с Западом Москва вновь пошла на предложенную Соединенными Штатами и Европой форму поведения. Иными словами – согласилась на то, что «глобальный лидер» знает, как надо, и это знание не противоречит интересам России.

Гипотеза Крастева и Холмса, с которой мы начали: именно тогда Россия, придя в ярость от поведения Запада, решила превратиться в вездесущую старуху Шапокляк – «хорошими делами прославиться нельзя», значит, займемся плохими.
 
. Российские интересы не принимаются во внимание даже не из зловредности, а из неспособности признать их наличие.

После бурного десятилетия 2001–2011 гг.  пришествие многополярного мира  оказалось скорее вызовом, чем отрадной новостью и руководством к действию.

В России со времени упразднения СССР были понятны две модели международно-политического бытия:

Первая – какая-то форма интеграции в «Большой Запад».
Вторая – противостояние Западу, попытка составить ему противовес.



Возвращаемся к формуле Обамы. В полицентричном мире глобальная держава сталкивается с растущими трудностями, поскольку управлять глобальными процессами не в состоянии никто. Страна-гегемон даже не перенапрягается.

 Региональность же в такой среде – не второсортность, а необходимое условие успешного существования на международной арене. С начала 1990-х до начала 2010-х гг. Россия, по сути, колебалась между глобальным (стремление в той или иной степени вернуть себе место Советского Союза) и субглобальным (позиция второго уровня в американоцентричной системе).


Закономерно, что фронтальное столкновение России и Запада случилось на Украине. 

Украинский кризис обернулся огромной человеческой трагедией, принес множество бед людям и государствам, но, если взглянуть отстраненно, закончился вничью. Запад и Россия натолкнулись на пределы своих возможностей.


 
Несоветская традиция

Итак, первая половина 2010-х гг. подвела черту, условно говоря, под «парадигмой-1989». В ее основе лежала идея благотворности универсализма, в то время как все более явная тенденция XXI столетия – фрагментация.

Сирийскую операцию 2015 г. чаще всего называют возвращением России в «большую игру» и заявлением ее претензий на глобальный статус.

Москва, действительно, сделала то, что до того момента на протяжении 25 лет (начиная с «Бури в пустыне») могли себе позволить только Соединенные Штаты, – выступила в роли «мирового полицейского». В отличие от событий в Молдавии (1992), Таджикистане (1995), Грузии (2008) или на Украине (2014) сирийский военно-политический поход распространялся за пределы сферы непосредственных интересов, он был направлен на регион, центральный для мировой политики.

Уверенность Запада в том, что у России имеется продуманная стратегия расшатывания демократии в развитом мире (в этом не сомневаются и Крастев с Холмсом), – также часть описанной интерпретации. При этом и те, кто ее разделяет, и оппоненты констатируют (одни с сожалением, другие со злорадством), что ресурсов для настоящей схватки у России нет.

(Проект: Здесь не нужна борьба, нужна  простая  цивилизационная революция, простая для проекта)


Осенью 2015 г. автор этих строк услышал от одного очень высокопоставленного и влиятельного европейского политика следующие слова, произнесенные в сугубо приватном кругу и потому с неподдельной досадой:

«Не успели мы разобраться с Россией на Востоке (имелся в виду украинский кризис), как она уже подобралась к нам с Юга (сирийская интервенция). Куда деваться?!»

 Украина не то чтобы теряла значимость, но становилась частью более масштабной палитры, что давало Москве дополнительное пространство для маневра.



В этом ответ на вопрос – глобальной или региональной державой является Россия. В силу ее специфики Россию никак не зачислить ни в ту, ни в другую категорию. Можно сказать, что это региональная держава с рядом возможностей на глобальной арене


 Все российские «большие идеи», начиная с «третьего Рима» и далее, были не о мировом доминировании, а об обустройстве себя и окружающего пространства. «Мировая революция», а потом – распространение социализма стали отступлением от привычных подходов.
(Проект. Весь процесс российской пертурбации — пьяная свистопляска. Никакая не революция — обыкновенный шабаш. Автор об этом или сказать не может. Без революции из него не выйти. Ничто не поможет, ни Сирия, ни Ливия, и даже Украина, всё значительно серьёзнее и глубже, даже глубже самого глубинного государства.)

Российская внешняя политика до недавнего времени в основном определялась последствиями событий конца ХХ столетия. Выживание, преодоление, восстановление, самоутверждение.

На этом пути хватало ментальных утрат, одна из которых (тут Крастев и Холмс правы) – полная потеря веры в Запад – как пример, которому стоит следовать, будь то морально-гуманитарный или политический аспект. Степень разочарования в Западе сейчас столь велика, что временами переходит разумные границы. В любых действиях или процессах на международной арене российский взгляд склонен видеть исключительно цинизм и злую волю, а упоминание каких-либо идеалов вызывает мрачный сарказм.

И дольше века

Россия-2020 – страна совсем не идеологизированная. Попытки сформулировать ценностную базу раз за разом заканчивались либо набором лозунгов и цитат случайно выбранных классиков, быстро терявших актуальность, либо сугубо прикладными рецептами, которые укладываются в пресловутый прагматизм, эффективное решение возникающих проблем. Это относится ко всем разделам государственной политики, внешняя – не исключение. Дискуссия о том, что России нужна миссия, большая идея, задача международного масштаба, снова началась.
(Проект: 2020 год ничем не отличается от 1988 г. тогда произошел отказ от исходной  ещё голой идеи переустройства системы организации общественного порядка, сегодня  происходит игнорирование идеологии кореньвистизма, сформированной из той исходной точки. Никаких других идеологических вариантов ни для России, ни для мира нет. Кореньвистизм – это вершина идеологического представления мира, он не отменяет всего социального прогресса, он принимает все его основы и делает своё представление нового общественного порядка. Можно сказать, если не весь мир в идеологическом плане, мягко говоря,  потерялся, то проект партиий 2017 г. даже в той форме как представлен на сегодняшний день уже даёт конкретное направление выхода из глобального кризиса, даёт для всех,Ю для всего мира и каждого человека.)


Россия путем проб и ошибок трех десятилетий на собственном опыте испытала пагубность и некритичного подражания, и зацикленности на противостоянии сторонним идеям.


 Процентов на восемьдесят вся международная политика сегодня виртуальна, и это реальное содержание происходящего. Крастев и Холмс, кстати, приводят очень удачный образ современности:

«Жизнь после конца истории перестала быть «унылым временем» буржуазной хандры и стала напоминать культовую сцену перестрелки в полной кривых зеркал комнате смеха из классического фильма-нуар Орсона Уэллса 1947 г. «Леди из Шанхая» — аллегории мира общей паранойи и нарастающей агрессии»

(Проект: Это и есть согласие с проектом Цивилизационной революции, о которых указанные авторы ничего не знают, а Россия игнорирует.)

 Выхолащивание содержания в пользу все более зрелищного шоу удобно для решения сиюминутных задач, однако в долгосрочной перспективе плодит в общественном мнении крайне примитивные представления. Они губительны, потому что полицентричный мир оставляет все меньшее пространство для линейных черно-белых толкований, требует понимания нюансов.

 Для объяснения публике решений, порой неожиданных и нестандартных (а их уже приходится принимать), нарратив должен быть отстраненным и рациональным.

Обратим внимание на очень важную мысль, которую высказывает, заглядывая в будущее, историк Доминик Ливен:

«Вероятно, ключевым вопросом будет выживание. От правителей потребуется большая осторожность и богатое воображение. Если из событий, предшествовавших 1914 г., и можно извлечь какой-то урок, то он будет о том, что политическому лидеру необходимо тщательно управлять общественным мнением – вне зависимости от типа государственного устройства страны, которую он возглавляет».

(Проект: Управление обществнным мнением — это чистой воды Суверезм , как субъектное управление верой населения с целью всеохватывающего частно-властного присвоения.  Вся идеология, которая и скрывается, под предлогом запрета на государственную идеологию. Управление общественным мнением — прямой путь к катастрофе, понятно, к которой и идёт мир.)

 
Раздел о России Иван Крастев и Стивен Холмс заканчивают следующим утверждением:

«Справедливо будет сказать, что Кремль по-прежнему убежден: выживание режима зависит от подрыва глобальной гегемонии либерального Запада»


Идея глобальной миссии едва ли реализуема. И причина не только в том, что ее нелегко сформулировать в мире, переживающем кризис всех идеологий. Прежде всего, сомнительно, что нечто глобальное, общемировое жизнеспособно в международной системе, находящейся в фазе политико-экономической фрагментации и дробления по линиям культур и идентичностей.

( Проект. Простое правило для исследователей:  безвыходные ситуации формируются незнанием выхода. Простой вывод,Ю который может быть законом. Он и действует.)

Эрик Хобсбаум в книге «Эпоха крайностей» называл ХХ век коротким – он, мол, начался, когда прогремели залпы Первой мировой войны, а завершился крушением СССР в 1991 году. 
- - - - -

Вот и закончились выводы по итогам рассмотрения тридцатилетней истории. Дежурная статья. Авторов за них не критикуют, поэтому и комментарии проекта ограничиваются несколькими словами. Для другого объяснения нет основания