Глава 14. Голубая душа

                1.

     Разум накрывает тьма. От неистовой боли хочется орать, и больше ничего.  Боль заслоняет мир, не даёт ни пошевелиться, ни даже дышать. Где уж там звать на помощь. Кто придёт? Разве что добить. Нет, были и другие. Мысли путаются, лиц не вспомнить. Но они точно были, те, кто хотел спасти. Надо выжить, во что бы то ни стало. Надо позвать, голоса нет, а позвать надо, надо…
     Все силы уходят на то, чтобы преодолеть боль, хоть чуть-чуть отсечь от неё разум и сердце. Если он потеряет сознание, ему конец. «Ты обращаешься с просьбой…», мелькнуло в памяти. Всё равно, к кому. Лишь бы кто-то отозвался. Ну, хоть кто-нибудь, хоть где-нибудь… Только скорее, пожалуйста. Жизнь вытекает из тела, вот-вот закончится…
     На окраине Ицагаля вдоль реки выстроились не только замки, но и скромные жилища простых горожан, слуг, ремесленников, стражников.
     В домике недалеко от переулка заплакал мальчик.
     -Мама, там котёнок умирает! Наверное, снова топили! Надо туда!
     Мать знала о способностях сына, у неё они тоже были, правда, небольшие. Она схватила ребёнка в охапку.
     -Никуда не пойдёшь! Там опасно! Там люди с оружием бегают!..
     Пожилая травница уронила плошку с отваром, рванулась на улицу.
     -Там кто-то… Где-то близко!.. Ему плохо!
     Старик-муж обогнал её на пути к двери и повернул ключ в замке.
     -Не пущу, даже и не думай! Там опасно! Там люди с оружием бегают!..
     Обычно тихий, безлюдный переулок наполнился шумом. Тяжкий топот крупного животного, дробные шаги людей, голоса… Приблизились.
     -Наверняка уже мёртвый! Крови-то сколько, ужас!
     Голоса звучали не зло, даже сочувственно. Он хотел сказать им, что жив. Но не смог. Услышал, как сквозь вату, как издалека, слабый стон. Не сразу понял, что это его собственный.
     -Ой, нет! Не мёртвый! Хоргон!!!
     -Я уже понял, я уже лезу! Я остановлю кровь! Надеюсь, он без сознания, иначе мы его не довезём!
     Он попытался вздохнуть глубже. И с облегчением позволил тьме накрыть его. В ответ на просьбу всё-таки пришли те, кто не станет добивать.

                2.

     Великий человек дал приличные деньги и настоятельно попросил очередную оперу. Отличный заказ. Любой сюжет, любые мотивы, лишь бы получилось нечто воодушевляющее.
     О да, именно такую музыку Тауан и писал. Но сейчас он чувствовал себя утомлённым и неожиданно перестал слышать мелодии в голове. Это было очень некстати. Более того, это была катастрофа.
     Он не знал, что делать, метался по тёмному кабинету, рвал на себе домашнюю накидку и волосы. И плакал.
     Встретился бы кто-то новый, подарил впечатления, вдохновил. Ну, хоть кто-нибудь, хоть где-нибудь… Музыка не приходит, расположение Великого Герцога вот-вот закончится, жизнь закончится…
     Надо проветриться, немного поездить по городу. Будь его воля, Тауан вообще не вылезал бы из кабинета, но прогулка иногда помогает в таких вот случаях. Он попытался понять, что подсказывает интуиция. Странные, противоречивые ощущения вызвали целую бурю в душе. На улицу потянуло безумно, и столь же отчаянно захотелось остаться дома.
     Он ещё немного пометался по тёмной, гулкой комнате с плотно занавешенными окнами, подальше от афирино, потому что яростно пинал мебель. И всё-таки решил рискнуть. Опера нужна, во что бы то ни стало, Унтандъен шутить не любит.
     Тауан обтёр потное лицо большим платком, кое-как пригладил растрёпанные волосы и велел закладывать однорога. Большой, полный форсианец соответствовал своей мощной музыке и на других животных ездить не мог.
     Безмолвные слуги в мягких тапочках бегом бросились исполнять его приказание. Заодно разбудили домашнего врача, без которого их мнительный господин никогда не выезжал.
     Полусонный Хоргон не успел переодеться. Но послушно поспешил выбраться на широкий двор. Он помог близкому другу и покровителю забраться в седло по специальной лесенке, устроился впереди сам, подобрал вожжи и обернулся.
     -Во дворец, на невольничий рынок или по лавкам?
     Тауан растерянно оглядел улицу. Куда именно тянет странное нетерпение?
     -К реке. Послушаю воду, она лучше всего помогает.
     Седло качнулось, как палуба корабля, подвесные лесенки хлопнули по морщинистым бокам,  острый рог угрожающе нацелился на ворота, их тут же распахнули слуги. Выдвинулась толстая ножища, потом вторая. Живой таран неторопливо двинулся по улице. Слуги следовали позади на армаках.
     -Сворачивай в переулок.
     Врач, он же кучер, шевельнул вожжами, но потом вытянул шею и даже привстал в седле.
     -Мы не проедем, там что-то лежит. Клетка. И вроде не пустая. Ани, что ты делаешь?
     Тауан, пыхтя, спускался вниз без посторонней помощи.
     -Посмотреть хочу… Со-о-орки-и…
     -Что там? – сверху живо спросил Хоргон.
     -Ну, что ещё может быть в гнилой клетке?! Сволочи!!! Кто-то избил раба и выкинул на улицу. Руки и ноги чуть не в крошку. Кажется, это мужчина.  Жа-а-алко! Какое мощное, красивое тело! А волосы! В жизни таких волос не видел! Ой, как жа-а-алко… Наверняка уже мёртвый, крови-то сколько, ужас!
     Мужчина в клетке шевельнулся и еле слышно застонал.
     -Ой, нет! Не мёртвый! Хоргон!!!
     От этого вопля врач едва не свалился с лесенки.
     -Я уже понял, я уже лезу! Я остановлю кровь! Надеюсь, он без сознания, иначе мы его не довезём!
     Хоргон легко отломал несколько прутьев, открыл сумку, висящую у него через плечо, полез в клетку и принялся гонять слуг.
     -Воды! И побольше! Нож! Зажимы! Бинты! И посадите къена в тенёчке, ему вредно на солнце!
     Тауан бегал вокруг, всплёскивал руками и причитал.
     -Как мы его довезём?! Он почти такой же большой, как я! Гинкгордо идёт медленно! На армаке никто не удержит! В паланкине растрясёт! В повозке тоже! А если мы не успеем? Ой-ой-ой!
     Хоргон, в конце концов, не выдержал.
     -Ани, успокойся, пожалуйста! Мы успеем! Мы приехали сюда вовремя!
     А потом проворчал себе под нос, но так, чтобы никто не услышал.
     -Почти вовремя. Ещё чуть-чуть, и тут уже никто бы не успел…

                3.
    
     Иногда жизнь выкидывает такое, что просто невозможно не подобрать.
     Тауан бегал кругами по просторному коридору, потому что врач выгнал его из палаты, чтобы къен не мешал оперировать.
     Наконец, Хоргон вышел за дверь, в крови с головы до пят. Сообщил, что сделал всё возможное и невозможное, собрал конечности из крошки в кучку. Спасённый будет жить и даже, возможно, ходить и бегать, поскольку у него поразительная воля к жизни. Он та-а-акое излучает… Боль, страх и совершенный отказ сдаваться. Можно только позавидовать этому желанию –  выжить во что бы то ни стало.
     Хоргон был доволен реакцией друга. Ани снова начнёт слышать музыку, вон как глаза загорелись, стоило только упомянуть про волю к жизни. Значит, с их положением в обществе и деньгами пока что всё останется хорошо.
     Хоргон был доволен ещё кое-чем. Он заметил одну особенность раненого, о которой ничего не сказал. Новый раб совершенно безопасен для положения врача в доме покровителя.
     Хирург не позволил даже взглянуть на больного, дескать, едва живого нельзя сейчас тревожить, зато оставил слуг присматривать и велел чуть что, звать врача, даже немедленно будить, если спит.
     Тауан повеселел и очень неохотно обуздал своё нетерпение. Он убежал в кабинет, и вскоре оттуда послышались звуки афирино. Идея будущей оперы начала обретать форму.
     Вечером заявился посланец Унтандъена. Он высокомерно поинтересовался, как продвигается работа над заказом. Его встретили Тауан и Хоргон, стоя откровенно в обнимку посреди гостиной. Никаких бумаг ему не дали, но заверили, что работа начата и продвигается. Он невежливо фыркнул и, уходя, в дверях пробормотал:
     -Не понимаю. Вместо того, чтобы возвышать достойных людей, Великий Герцог привечает всяких аморальных извращенцев.
     Тауан выпустил из рук талию друга, выпрямился и уверенно возразил:
     -Извращение и аморальность – разные вещи. Да, я извращенец, но –  высокоморальный!
     Посланец ушёл. Тауан и Хоргон переглянулись. Врач спросил со значением, будет ли Ани сегодня ещё заниматься музыкой. Композитор ласково улыбнулся своему верному Хори, покачал головой, и они в обнимку, степенно, как давно женатые супруги, удалились в спальню.
     К счастью, Унтандъен умён и оценивает людей по делам и моральным качествам, а не по тому, кто с кем спит.

                4.

     Прошло несколько дней.
     Тауан работал над новым произведением, врач наблюдал  за раненым. Тот всё ещё не приходил в себя, но уже не валялся без сознания, а просто спал.
     Вначале он лежал неподвижно, потом начал, не просыпаясь, время от времени менять положение тела, и Хоргон велел покрепче привязать его, чтобы тот не повредил заживающие конечности. Врач никого не пускал к нему, кроме слуг, которые помогали ухаживать.
     Наконец, хирург сжалился над нетерпеливым любопытством друга и покровителя. В конце концов, от впечатлений зависит вдохновение, а от вдохновения, в данном конкретном случае – всё остальное.
     У Тауана аж руки затряслись, когда ему сказали, что наконец-то можно навестить. Он побежал, спотыкаясь, в самую большую и удобную комнату, которая теперь была превращена в больничную палату.
     В палате царил приятный полумрак, но и при таком освещении бросались в глаза, блестели, сияли роскошные, чисто вымытые двухцветные пряди. Раненый лежал неподвижно, и Тауан возмутился, почему это он привязан. Хоргон объяснил и оставил друга наедине со спасённым.
     Тауан долго смотрел, почти не дыша. Поразительный мужчина. Прекрасные, необычные волосы, классические, изысканные черты лица. Безумно интересно, какого цвета окажутся глаза, когда откроются. Да при одном взгляде на него в душе начинает звучать музыка.
     У Тауана прямо руки чесались погладить по удивительным волосам, да и рассмотреть спасённого целиком жутко не терпелось, но он долго не мог коснуться, опасаясь неизвестно чего.
     А когда, наконец, решился притронуться и откинул одеяло, то охнул в великом гневе. У такого великолепного представителя рода человеческого отсутствовало главное мужское украшение.
     -Найду скотов хоть на небе, хоть на земле, хоть под землёй! Засажу в тюрьму!! Да попросту убью!!! Искалечить такого... такого... Сволочи!!!
     Он с жалостью погладил мощное, прекрасное, золотистое тело. И охнул во второй раз. То, из-за чего он так переживал и разбушевался, неожиданно каким-то невообразимым чудом возникло, да ещё и предстало перед изумлённым донельзя Тауаном в полной боевой готовности.
     -Святые духи!!! Да он у него телескопический!!! Это что ж такое творится?! Это же всё-таки — не человек?!
     Вначале Тауан только рассматривал в удивлении и восхищении, потом не удержался и приласкал. В ответ он тут же получил такую благодарную реакцию, что приласкал ещё и ещё, потом увлёкся, потом поразился. В награду за высокую мораль святые духи послали ему инкуба?
     Предвкушение заставило содрогнуться, но форсианец тут же опомнился. До воплощения мечтаний ещё далеко, сначала необходимо полностью вылечить, а там уж, надо полагать, сладчайшая благодарность не заставит себя ждать. Точно так же, как произошло с Хоргоном.
     Хоргон был гениальным хирургом. Но сам по себе, без посторонней помощи, пробиваться не умел. И везучестью, такой, как у старшего друга, не обладал. Впрочем, Тауана заметили всего лишь потому, что он хоть изредка выбирался в литературно-музыкальные салоны знакомых аристократов. Знатным происхождением Хоргон тоже похвастаться не мог.
     Тауан ещё немного времени разглядывал необычное существо, лицо, руки, ноги, всё тело. Потом вернул одеяло на место, осторожно поправил подушку, провёл обеими ладонями по обалденным, шёлковистым, чёрно-жёлтым локонам.
     Раненый пришёл в себя внезапно. Распахнулись глазищи, мотнулась голова по подушке. Тауан еле успел отдёрнуть руку, больной клацнул зубами, ещё чуть-чуть, и отхватил бы пальцы.
     -Эй, эй! Я тебе помочь хочу, я не враг!
     Мужчина, не отвечая, рванулся с койки, рухнул обратно, зашипел сквозь зубы и крепко зажмурился.
     Тауан отскочил подальше и забормотал что-то ласковое, стоя на изрядном расстоянии.
     -Если ты не враг, то почему я связан?
     Тауан в свою очередь крепко зажмурился – от счастья. Этот человек – или не человек – понимает речь, знает язык, разговаривает! Он разумный!
     -Потому что ты ещё не поправился, тебе нельзя пока что двигаться, у тебя руки и ноги были переломаны! Ты вообще помнишь, что с тобой произошло?
     О да, он отлично это помнил. На скулах заходили желваки, красивое лицо исказилось, глаза запылали яростью.
     -Ты знаешь, кто с тобой это сделал? Я их найду, я отомщу за тебя, страшно отомщу! Они поплатятся жестоко, я далеко не последний человек в Эрмейне! Но главное, ты должен выздороветь! Ты мне веришь?
     Форсианец говорил горячо и быстро, не сводя глаз с раненого. Тот молчал, ярость в его глазах угасала. Ах, какие глаза! Огромные, золотые, удлинённые, слегка вразлёт, словно кошачьи. И зрачки стали вертикальными, когда сократились.
     -Как тебя зовут? – голос Тауана задрожал от сильного волнения, дыхание срывалось.
     -Лалга.
     Тауан от неожиданности хихикнул.
     -Но ведь это прозвище! А имя? Как твоё имя?
     -Это и есть имя, другого не знаю.
     -Ладно, пусть так. Но кто ты?
     -Как это – кто? Человек, разумеется. Правда, многие норовят записать в демоны, но я просто человек, как и все.
     Тауан опешил.
      -Да ты на себя посмотри! Ну, какой же ты человек? Когти, зрачки вертикальные, волосы невероятные!
     -Подумаешь, мелочи! – слегка смущённо проворчал в ответ Лалга. - По-моему, я – просто человек. Ну, не такой чуть-чуть, совсем немного. И что? Есть же всякие национальности, которые чем-нибудь друг от друга отличаются.
     -Да уж чересчур отличаешься, Лалга. С такой-то конструкцией нефритового стержня и прочего...
     -Но я — не демон! Я — не нежить, я живой! Меня можно ранить! И убить наверняка можно тоже! Во всяком случае, избить до синяков, порезать клинком, переломать руки и ноги точно можно…
     Он скрипнул зубами.
     -Вот таких вещей старайся никому не сообщать.
     Тауан стиснул челюсти. Он чувствовал боль, пережитую этим удивительным существом, как свою.
     Они посмотрели друг на друга и смотрели долго, молча и пристально.
     Взгляд Лалги стал спокойнее, в нём появилось доверие.

                5.

     -Лалга, нет, нет и ещё раз нет, я тебя пока что не развяжу! Хоргон не разрешал ничего подобного! Надо, чтобы кости как следует срослись, а с твоей манерой двигаться...
     Раненый быстро пошёл на поправку, и лежать в постели стало для него невыносимо. Кроме того, восстановление оказалось ничуть не проще операции. Чтобы не нарушилось кровообращение, нужен был массаж, чтобы от долгого лежания не атрофировались мышцы, нужны были упражнения. То и другое  причиняло сильную боль.
     Тауан отвлекал и развлекал выздоравливающего рассказами, даже забыл про музыку. Хоргон приносил листы в палату и подсовывал их другу, но бумага неизменно оставалась чистой.
     Хоргон нервничал. Ани чуть не круглые сутки торчал у постели больного, выматывался, перестал звать в спальню. А главное, перестал работать над заказом. Слишком был занят попытками приручить, изучением и любованием.
     Рассказы исчерпались. Тауану не терпелось послушать историю спасённого. Но Лалге пока что было не до того.
     И тогда форсианец не нашёл ничего лучше, как принести в палату музыкальные инструменты и начать играть.
     Эффект превзошёл все ожидания.
     Лалга забыл про боль, не замечал мучительных процедур, без возражений глотал предложенную еду. Забыл, что надо увёртываться от прикосновений Хоргона, коих с некоторых пор не терпел. Он был поглощён музыкой полностью. Он слушал.
     Восторженные золотые глазищи сияли, Тауану польстил этот взгляд, и форсианец играл ещё и ещё. А когда устал играть, то снова разговаривал.
     И заставил рассказывать Хоргона. Хори фыркнул, но послушался. В конце концов, он втайне тоже рассчитывал приручить и тем самым обезопасить для себя неведомое существо.
     Так проходили дни за днями.

                6.

     -Лалга, тебе ещё рано вставать! Как ты ухитрился развязаться?
     Тауан застал больного в палате вовсе не на койке. Тот стоял возле окна, смотрел на улицу, покачивался, морщился, но держался на ногах вполне уверенно.
     Как именно спасённый сумел освободиться, можно было догадаться, увидев путы, разодранные на ленточки. Путы, конечно, были крепкие. А когти и клыки на что?
     -Сколько времени я тут уже валяюсь?
     -Второй месяц.
     -Точно пора вставать.
     -Пора или не пора, это решать не тебе. Ложись обратно, я тебя осмотрю, - скомандовал Хоргон.
     Лалга смерил щуплого молодого человека пристальным взглядом, демонстративно оскалился и лязгнул зубами, впрочем, не двигаясь с места. Доктор отскочил. Потом отодвинулся ещё дальше и оглянулся на композитора.
     -Ани, прикажи ему!
     В нечеловеческом существе совершенно не было подобострастия. Во взгляде ни капли покорности, а его обладатель словно вовсе не осознавал, кто он по положению, и даже более того, выпрямился с таким видом, словно собрался диктовать свои условия. Это ни в какие ворота не лезло.
     Но Тауан, стоя в дверях, покачал головой.
     -Я не буду ему приказывать. Я не хочу, чтобы он оставался рабом. Лалга, я тебя прошу, не велю, а именно прошу. Приляг всё-таки обратно, для твоей же пользы.
     Лалга вздохнул.   
     -Да пусти ты, я просто побегаю.
     -Не сбежишь? – наполовину шутливо спросил Тауан.
     -Куда я сбегу? Тут же поймают или вообще сходу пришибут, не разбираясь... – Лалга усмехнулся с горечью. - Просто по двору и саду побегаю. А то залежался, этак можно ходить разучиться...
     Тауан освободил двери.
     Лалга, осторожно ступая, выбрался в коридор.
     -Бегать он собрался, прыткий какой, - проворчал вслед Хоргон. – На ногах удержись для начала, и то замечательно будет.
     Врач ошибся.
     Лалга вначале шагал осторожно, морщился и стискивал зубы при каждом движении. Затем резко мотнул головой, махнул рукой, яростно плюнул и с места сорвался на бег.
     Он понёсся с такой скоростью, что вскоре огромный двор сделался ему мал.
     Хоргон удивлённо хмыкнул, наблюдая.
     Лалга пометался кругами по двору, обежал вокруг дома, заскочил в сад, помчался по дорожкам, вздымая песок. Двое форсианцев потрусили следом, готовые в случае чего прийти на помощь.
     Но за Лалгой было не угнаться не только пешком или верхом, а даже взглядом – оживший демон носился с такой скоростью, что только чёрно-жёлтая грива мелькала, всплёскивая на ветру.
     Радость жизни у всех живущих проявляется похожим образом.
     Тауан улыбался, радость Лалги была заразительна. Настолько, что в ритме бега и шагов – утомившись, Лалга сбавил скорость – душа Тауана запела, зазвенела, зазвучала музыкой. Композитор схватил листы бумаги, поданные предусмотрительным Хори, и поспешно принялся записывать.
     Тем временем Лалга окончательно устал и повалился на траву, стараясь быстрее отдышаться.
     -Разучился бегать, ужас.
     Сморщился, потирая голени. Затем с отвращением потряс руками, они ныли тоже.
     Тауан бросил листы, которые тут же подобрал Хоргон, и подбежал.
     -Болят? Давай разотру!
     Лалга резко отодвинулся.
     -Я сам.
     -Ты вообще больше не позволишь к себе прикоснуться?
     -Не люблю прикосновений.
     -Точнее, слишком остро на них реагируешь.
     Лалга промолчал…
     Вечером он снова слушал музыку.
     А затем наконец-то поведал двоим форсианцам свою историю.
     -…Вначале она спасла меня. Я доверил ей распоряжаться своей жизнью. Она обошлась с нею вот так.
     Тауан делал небрежные заметки, торопливо записывал то ли мелодии, то ли рассказанную историю.
     Лалга поймал на себе странный, ярко горящий каким-то сильным чувством взгляд человека.
     -Я никогда так не поступлю. Ты мне веришь?
     Золотоглазый кивнул и отвернулся. А потом поднялся и ушёл, не спросив разрешения.
     Хоргон больше не нервничал. Да, Ани по-прежнему обращает всё внимание на необычное существо, не зовёт в спальню самого близкого друга, мечтает завлечь в постель нового любимца. Да, у существа – демон это или разумный зверь, не суть важно – вся его нечеловеческая анатомия оказалась на месте. Но демон гордый и он – категорически не голубой, готов любой ценой не подпускать к себе. Неблагодарное животное, конечно, но так даже лучше. Он безопасен.
     Тауан посмотрел вслед золотоглазому. Форсианец даже не рассердился на невежливость. Необычное существо и должно вести себя необычно.
     -Да, мой друг, ты отлично собрал его, моя благодарность будет безмерной.
     -Если откровенно, я не собирал бы его, а разобрал на мелкие кусочки, чтобы подробно разглядеть, что там, внутри. Но, полагаю, ты этому не обрадовался бы.
     -Иногда я боюсь тебя, Хори.
     -А ты не бойся.

                7.

     -Лалга, ты – музыка! Воплощённая музыка!
     Спасённый гулял по саду, Тауан любовался им. И записывал, записывал возникающие мелодии.
     Лалга бродил от дерева к дереву, трогал ветки, разглядывал листья.
     Мягкий, лёгкий, пружинистый шаг от бедра, с перекатом ступни, и на одной линии, словно золотоглазый по канату всё время шёл. Походка женская или кошачья, что при его брутальном сложении выглядело невероятно, странно и к тому же по-гейски. Царственная осанка, с прямой спиной, горделиво развёрнутыми плечами, и голову он опускал крайне редко.
     -Я – музыка? Ну, ты хватил!
     Лалга смутился, остановился и попятился, но затем снова обратил внимание на сад. Крепнущее тело требовало движения.
     Вскоре он забыл о смущении, забыл о том, что на него смотрят, и снова резвился, нюхал цветы, кувыркался, валялся и потягивался всем телом в траве, нырял в фонтан. Потом полез на дерево и сбросил оттуда фрукты, которые Тауан любил, но их не могли достать для него даже самые ловкие слуги с помощью лестниц.
     Золотоглазый отдохнул, вытянувшись во весь рост на мощной ветке, соскользнул вниз, огляделся.
     Неистово ныли руки и ноги, но не только. Чесались пальцы, с когтей спадали старые чешуйки ороговелой ткани. Надо было срочно поточить. Лалга увидел сухое дерево, поцарапал ствол на пробу, потом увлёкся и развеселился. Его руки замелькали так быстро, что во все стороны фонтаном полетели ошмётки коры. Тауан, смеясь, заслонился ладонью.
     Когти перестали чесаться, неодолимо потянуло в сон. Лалга вытянулся в траве, но тут же насторожённо вскинулся, когда рядом зашуршали шаги.
     -Тише, тише, не волнуйся так! – замахал на него руками человек. – Не буду я тебя трогать, просто рядом посижу, посторожу твой сон. Колыбельную спою. Спи себе, не бойся ничего, тут тебя никто не обидит.
     Лалга закрыл глаза и вскоре задышал неглубоко и ровно.
     Тауан сидел рядом, негромко напевал только что пришедшую на ум мелодию и смотрел.
     Необыкновенное сочетание силы и гибкости. Походка, бег, в том числе на полупальцах, когда к птицам или бабочкам подкрадывался. Пластичность и движения, как у танцора.
     Лалга естественно смотрелся в любом интерьере и ландшафте, в доме, в саду, легко можно было представить его и среди дикой природы. Он запросто осваивался, можно этим бесконечно любоваться. Отсутствие комфорта его не смущало, не раздражало и не выводило из равновесия, он вполне довольствовался малым.
     Поражала нечеловеческая гибкость. Казалось, что золотоглазый мог завязаться узлом в буквальном смысле. Или спокойно заснуть, к примеру, вот в такой немыслимой позе – плечи развёрнуты в одну сторону, согнутые в коленях ноги в другую.
     В конце дня Лалга безмолвно внимал тому, как играет Тауан. Золотоглазый полюбил это занятие – слушать музыку в кабинете композитора – и охотно предавался ему ежевечерне. Хоргон тоже был здесь.
     Тауан успевал одновременно играть и любоваться впечатлением от своей игры, которое отражалось на лице необычного существа. Играл-играл, смотрел-смотрел и вдруг схватил бумагу.
     -Не шумите, - рассеянно попросил и углубился в записи.
     Хоргон приложил палец к губам.
     Требовалось не просто не шуметь – вообще не издавать звуков.
     Звуки сейчас были важны другие, те, что в глубине сознания. Они всплывали оттуда, как светящиеся рыбы из тёмных, бездонных глубин океана. Они делались всё громче, отчётливее, яснее и стройнее, и тогда, наконец, становилось возможным их записать.
     Тауан писал музыку. Да, он писал её именно так, слышал в уме и переносил на бумагу мудрёными значками, потом можно было эти листы положить на стойки перед музыкантами и заставить играть.
     Он находил музыку во всём и повсюду, он её видел, слышал, обонял, ощущал всем собой и писал, как дышал, естественно и неостановимо. Музыка была в звоне дождя, тихом солнечном свете, в смехе, ворчании, шёпоте и крике, в топоте армак, в походке мужчин и женщин, грохоте кузнечных молотов, звяканье ложечки в чашке, скрипе сверчков и старых половиц, даже в скрипе железа по стеклу.
     Тауан отложил листы и начал играть. Толстые пальцы порхали над клавишами, афирино содрогался и, казалось, вот-вот разлетится на мелкие осколки от бешеного напора.
     Музыка была мощная, зовущая к жизни, местами неожиданно затейливая, то нежная, то сильная, полная тихой грусти, буйного веселья, отчаянной отваги.
     Тауан заслуженно был признан лучшим и широко известен, так ранее объяснял Хоргон.
     Внезапно наступила тишина. Композитор поймал на себе внимательный взгляд прекрасных золотых глаз, что сияли в полумраке, будто кошачьи, взгляд открытый, глубокий, спокойный и мягкий,.
     -Здесь должны быть ещё инструменты, большие, разные, много, - проговорил задумчиво Лалга.
     -Они есть – в королевском театре. Там огромный зал и огромный оркестр. А ты умница. Руки уже меньше болят? Может, тоже попробуешь поиграть?
     Тауан достал и выложил набор дудок разной длины и толщины – гураев.
     Лалга подумал немного, взял один гурай, поднёс к губам, подул тихонько, затем уверенно положил пальцы на отверстия и принялся ловко перебирать ими. Полилась грустная, неторопливая мелодия. Похожую музыку Тауан слышал у рыбацких костров.
     -Ты играл на нём раньше?
     -Возможно. Я не помню.
     -Но руки твои помнят. А на киаре?
     Лалга отложил в сторону дудку и взял струнный инструмент.
     -Вот как удобно у тебя устроено: убрал когти — играешь пальцами, выпустил когти — вот тебе медиаторы, сразу целых пять, - пошутил человек.
     Лалга засмеялся.
     -Погоди-ка. А петь ты можешь?
     -Попробую.
     Он запел, голосом точно повторяя часть мелодий, которые только что услышал. И голос у него был прекрасен, чистый, сильный, бархатный.
     Тауан заплакал. Он часто плакал, не скрываясь и не стесняясь. Ему было наплевать, если это видели. Всё равно он не такой, как все.
     Сейчас он плакал от радости. Оттого, что опера стремительно обретала жизнь, оттого, что встретился некто восхитительный и вдохновляющий, оттого, что, кажется, нашлись средства приручить и оставить его при себе навсегда.
     Хоргон сидел тихо и наблюдал.
     А золотоглазый во время паузы снова отрубился, прямо на полу в музыкальной комнате. Поправляясь, он много спал, чуть ли не большую часть суток. И в это время на него без помех можно было смотреть.
     Золотоглазый спал, и ему снилось что-то беспокойное, слегка подёргивалась крылатая чёрная бровь с пучком длинных волосков возле виска, словно кошачьих вибриссов.
     Тауан смотрел. Он подмечал много мелочей, и обычных, и красивых, и необыкновенных. Любящий взгляд этим отличается.
     Тауан не сразу суммировал всё, что наблюдал. А когда осознал, то громко хлопнул себя ладонью по лбу. Внезапная догадка блеснула, точно молния.
     От звука резкого шлепка Лалга проснулся.

                8.

     -Лалга, да ты же кот!
     Он проснулся от хлопка и возгласа, взглянул затуманенными глазами.
     -Что?! Я – кот?
     Тауан лукаво улыбался ему.
     -Ты же не мог не видеть тут мелких домашних котов! Ну вот. Неужели ни разу не пришло в голову, что ты на них похож?
     Лалга пожал широкими плечами.
     -Может быть. Ну и ладно. Гораздо хуже, что подобных мне я ни разу тут не видел. А хотелось бы знать…
     -Что, неужели я первый догадался? Неужели до сих пор никому в голову это не пришло? И Лэзъюре Тан-Кечар даже? Она не присматривалась, не изучала?
     -Очень тщательно разглядывала. И всё равно считала меня демоном.
     -Утилитарное изучение сильно ограничивает анализ, - глубокомысленно заметил Хоргон. – К тому же ей явно дела не было до видовой принадлежности.
     Тауан внезапно пришёл в ужас.
     Спасённый прекрасный мужчина – кот! О боги! Я – зоофил!.. Да, но позвольте, ведь это существо обладает разумом, как человек!..
     Хоргон в это время веселился. Он привязал бумажку на ниточку и пытался уговорить Лалгу ловить.
     -Раз ты кот, то должен любить играть! Ну же, поймай!
     Лалга выбросил вперёд руку и сделал вид, что промахнулся.
     Беленький клочок плясал в воздухе, Хоргон дёргал вскинутой кистью и хохотал.
     Лалга прыгнул и снова сделал вид, что промахнулся.
     Хоргон пробежался по комнате и не сразу сообразил, что его оттесняют к двери. В следующем прыжке Лалга поймал и бумажку, и врача, вынес в коридор и прижал к стенке.
     -Может, я и кот, - нарочито грозно прошипел он в лицо заигравшемуся форсианцу. – Но издеваться не советую. И скажи спасибо, что ты меня спас...
     Лалга в свою очередь засмеялся, не пряча клыки, вернулся в кабинет и насторожённо посмотрел на Тауана.
     Тот уже забыл про свои сомнения и весело хихикал, держась за живот.
     -Раз тебе так хочется, то мы попробуем узнать. Созову-ка я салон, да прямо сейчас. А что тянуть?
     Он чуть не добавил «кота за хвост», но вовремя спохватился.
     -Придут путешественники, опытные, выносливые, много странствовавшие. Глядишь, кто-нибудь из них нам и расскажет что-то полезное.
     Форсианец кликнул слуг и быстро продиктовал несколько приглашений.
     …На следующий день в доме собрались гости.
     Первыми прибыли трое голубых: господа Джебизан, Отъяфиал и с ними разряженный, нежный юноша, который тут же принялся строить глазки хозяину дома. Кто это такие, Лалге на ухо объяснил вездесущий Хоргон.
     Лалга делал вид, что настраивает киару, и с интересом разглядывал гостей, заодно учился отличать особых мужчин. Но получалось не всегда.
     Джебизан был заядлым путешественником. Он пришёл в охотничьем костюме. Если точно не знать о его интимных склонностях, то по виду никогда и не подумаешь. Суровый, высокий, сильный и крепкий, драться умел хорошо.  Недавно к нему пристали возле кабака, хотели побить за то, что голубой. Он в одиночку отметелил четверых так, что они еле уползли.
     Отъяфиал был философом, алхимиком и мистиком. Вот он выглядел типично, в кружевах и воланах, надушенный и напомаженный.
     Тауан слушал рассказы об океанских ветрах, плеске и пляске волн, качающейся палубе, пении птиц в джунглях, и глаза его горели. Тауан мечтал путешествовать, поплавать на корабле, он завидовал смельчакам, восхищался ими. Но слишком любил комфорт и боялся риска.
     Отъяфиал накручивал на палец завитый локон и больше молчал, холодно рассматривая Лалгу. А попозже отозвал в сторонку хозяина дома.
     -Ани, продай мне раба, уступи по-дружески, я хорошо заплачу.
     -У меня нет рабов, только слуги, ты же знаешь. Кого ты имеешь в виду?
     -Этого, дикого зверя.
     -Во-первых, он не продаётся, потому что не раб. Во-вторых, он не зверь, он разумный, такой же, как мы.
     -Ой, Ани, умоляю, не смеши! Ни один эрмин в здравом уме никогда не признает его равным! Будь другом, поделись, не жадничай.
     -Лалга не продаётся, - отрезал Тауан и ушёл встречать других гостей.
     Нежный юноша был ужасно разочарован и огорчён, он рассчитывал на многое, но хозяин дома не уделил ему ни малейшего внимания.
     -Да брось, не переживай, - попытался его утешить Джебизан. - Он же непривлекательный! Глазки маленькие, нос и губы толстые, сам тоже толстый, точно пивной бочонок, косолапыми ступнями, как утка, загребает, когда бегает!
     Тот изящно вытер злые слёзы кружевным платочком.
     -И что? Всё равно, с кем ложиться в постель, лишь бы добиться своих целей!
     Лалга слегка повёл ухом, ловя разговоры гостей.
     -О-ой! Так стра-а-анно – видеть звериные повадки у существа, внешне похожего на человека! – кокетливо и томно протянул нежный юноша.
     -Вот только что – внешне. Разве это человек? По-моему, это дикий зверь. Вон и глаза – жёлтые, звериные. У людей такого цвета радужки не бывает, - вполголоса заметил Джебизан.
     -Да почему звериные-то? Я видел людей с жёлтыми глазами! – возмутился Тауан. У него тоже был острый слух.
     -Да-а, у какого-нибудь кайо, они тоже недалеко ушли.
     -Придержи язык, - шикнул на юношу Отъяфиал. – Наш Унтандъен наполовину кайо. Забыл? Так его гвардейцы живо напомнят.
     Прибыла учёная дама из королевского географического общества, с ней пришли несколько артистов и музыкантов. Эти гости были традиционной ориентации, но композитора уважали.
     Общались и музицировали до поздней ночи.
     Хозяин дома представил отрывки из новой, ещё не законченной оперы «Воля к жизни», играл сам и попросил сыграть и спеть Лалгу. Гости перешёптывались, но дерзостей никто себе не позволял.
     Где обитают большие разумные коты, узнать не удалось, поскольку про существование таковых вообще никто не слышал.
     Золотоглазый утомился презрительно любопытствующим обществом и ускользнул в свою комнату. Поэтому до завтрашнего дня не узнал, что Джебизан и Отъяфиал остались в доме композитора погостить.

                9.

     -Лалга, не ешь булочки! Не то будешь таким же толстым, как я, и не сможешь быстро бегать!
     Подоконник был широкий, Лалга лежал на нём, вытянувшись во весь рост. Сквозь полупрозрачную занавеску его нельзя было заметить с улицы, а он мог наблюдать всё, что хотел, с высоты второго этажа.
     Золотоглазый послушно отодвинул тарелку и слез с подоконника.
     Тауан выглянул в коридор, по его знаку слуги внесли блюдо с печёным мясом и овощами. Умиляясь, некоторое время форсианец смотрел, как Лалга ест руками,  облизывая и пальцы, и блюдо. Потом попробовал объяснить, как надо кушать изысканно. Лалга слушал рассеянно.
     В комнату доставили свёртки.
     -Это тебе, одежда и обувь. А то ходишь в набедренной повязке, точно раб.
     -Так ведь больше ничего и не нужно, жарко же.
     -Как это – не нужно? Ты должен иметь культурный вид!
     -Пфф! – Лалга пренебрежительно фыркнул.
     -А фыркать – это тоже некультурно!
     Лалга засмеялся, затем посерьёзнел.
     -Напрасно ты тратился. Не надо мне вещей, ни к чему это.
     Тауан понял правильно.
     -Это просто подарки, ты ничем за них не обязан. Я уже понял, что ты не продаёшься. – Тауан вздохнул. – А я бы купил… За любую цену.
     Он бросил искоса взгляд на Лалгу. Лалга немедленно отвернулся, и Тауан снова вздохнул.
     -Я продолжаю надеяться, что со временем ты начнёшь доверять мне полностью, и мы сблизимся… ещё больше.
     -Нет, - мягко сказал Лалга. - Я пытался объяснить Хоргону. Я – не извращенец.
     -Значит, тебе нужна женщина, - печально заметил Тауан.
     -Не знаю, кто мне нужен в этом смысле. Сейчас, пожалуй что, никто.
     Тошнит меня от всех. Но сказать такое вслух – значит, обидеть людей, которые спасли, лечили, кормили. И Лалга промолчал.
     Тауан тоже помолчал. Придётся проявить гораздо больше терпения, чем он рассчитывал. Даже если безумно и безответно – оно никогда не безнадёжно.
     Золотоглазый вернулся на подоконник и уставился наружу сквозь кисею.
     -А что ты высматривал из окна?
     Лалга медленно повернул голову. В глазах с разлившимися зрачками клубилась тоска, словно ночная мгла.
     -Я хочу уйти.
     -Нет! – вырвалось у Тауана. – Я ещё не все твои рассказы послушал!
     Я ещё не налюбовался тобой, я ещё не все мелодии сочинил, глядя на тебя…
     -Ты не отпускаешь меня?
     -Я тебя не удерживаю! Но куда ты пойдёшь? И разве тебе плохо здесь?
     -Да нет, наверное… Мне душно и тесно. И тянет куда-то на юг. Не знаю...
     -И я не знаю. Ты даже не помнишь, как называется твой народ, чтобы я мог спрашивать точнее. Не уходи, ты же пропадёшь без нас! Послушай! Кое-что я уже разузнал. Мстить больше некому, жрецы лишили Тан-Кечаров имущества и выгнали на улицу всех, неизвестно, где они теперь. Сейчас мы с Хори поедем ещё кое-куда... Останься, Лалга, очень тебя прошу!
     -Хорошо, я останусь, - медленно сказал Лалга.
     -Ты точно не сбежишь? – Тауан в большой тревоге смотрел на него.
     -Точно, обещаю. Пока вас не будет, весь дом облазаю, мне интересно.
     Тауан весело улыбнулся. Золотоглазый любопытен, как настоящий кот.
     -Лазай, где хочешь, всё твоё. Только в комнаты гостей не заглядывай.      
     Лалга кивнул, Тауан ушёл.
     Во дворе послышались людские возгласы, тяжкий топот гинкгордо, стук ворот. И наступила тишина.
     Лалга подумал. Что он ещё не видел? Здание, обнесённое высокой стеной, походило на замок. Залы, комнаты, переходы, башенки... К гостям он и не собирался соваться.
     Но, как оказалось, у них было другое мнение.
     За дверью послышались голоса.
     -Хозяев дома нет, это удобный момент, - проговорил Отъяфиал.
     -Ты уверен? – проворчал Джебизан.
     -Разумеется! Я сразу его узнал, видел на торгах в Турлавере. Он точно раб, и Ани нам соврал, но это неважно. Захватим зверя и уведём, мне он сопротивляться не сможет. Нам за это ничего не будет, просто заплатим отступного. Мне любопытно посмотреть, что у него снаружи, а что внутри…
     Лалга тихо фыркнул, вылез в окно на лепной карниз и притаился.
     Посмотрим, какие вы опытные и выносливые.

                10.

     -В комнате спрятаться негде. Но он точно был здесь недавно – недоеденное мясо на блюде совсем свежее, не успело подсохнуть.
     Джебизан задумчиво прошёлся взад-вперёд, стуча каблуками и звеня шпорами, пряжками и цепочками. Мимоходом заглянул в сундук, перевернул постель – просто так, поскольку и без того было ясно, что там никто скрываться не может. Посмотрел на подоконник, потрогал свежие царапины от когтей. И внезапно высунулся наружу.
     -Да вот же он, никуда не делся, и по всему дому искать не надо! – весело сообщил охотник алхимику.
     Тот тоже выглянул в окно.
     -Цып-цып-цып, кис-кис-кис! Иди сюда, будешь нашим тъявой!
     -Что такое – тъява? – с любопытством спросил Лалга, вися на стене.
     -Бесценный возлюбленный, - с удовольствием пояснил Отъяфиал.
     -Ещё чего! – фыркнул Лалга и полез наверх.
     -Этот кошак вызывает азарт, - буркнул Джебизан. – Думает, не поймаю.
     Он сбросил сапоги и куртку, и тоже полез на стену, ловкий, как обезьяна.
     -Да-да, поймай его! – крикнул Отъяфиал. – Я только в глаза ему посмотрю, и всё! Пойдёт с нами тихо и смирненько, точно квиша на заклание.
     Лалга забрался в мансарду. Она была заперта, но за дверью уже возился Отъяфиал, ковыряя замок, а в окно лез Джебизан.
     Лалга забежал в соседнюю комнату, подпёр дверь сундуком. Пока охотник ломал створку, Лалга вышиб раму окна вместе со ставнями и снова вылез на стену. Он перебрался в следующую комнату, вынес запертую дверь плечом и выскочил в коридор.
     Позади резво шлёпал босыми ступнями Джебизан.
     Лалга на бегу опрокидывал мебель. По дому словно неслась буря.
     -Не швыряй предметами, не повреди его! – надрывался позади Отъяфиал, пытаясь перекричать грохот. – Просто поймай!
     -«Просто поймай», - передразнил Джебизан, перепрыгивая через опрокинутый диван. – Не так уж это просто оказалось.
     Лалга уже не совался в комнаты, любая комната может стать ловушкой. А вдруг ещё кто-то захочет помочь ловить?
     На повороте коридора он снёс плечом вазон, пол усеяли осколки.
     Джебизан влетел в россыпь, поскользнулся, порезал ступню, выругался.
     Лалга бросился вон из дома.
     Они несколько раз обежали вокруг здания. Лалга швырялся мебелью, уже садовой. Прыгнул в фонтан, развернул трубу и щедро облил преследователя водой, чуть не сбил струями с ног. Азарт охотника это не охладило.
     -Как так? Ты с одра встал, я знаю! Ты хромал на концерте, ходить нормально не мог! А теперь носишься, как бешеная армака! – обиженно вопил  Отъяфиал.
     Лалга нырнул в заросли.
     -Ну вот! Надо было взять сеть! А тут мы его до скончания века будем искать! Сад просто дико запущен, настоящие джунгли!
     -Я привык охотиться в джунглях, - проворчал Джебизан, читая следы.
     -Тъява, ну, выходи к нам! Ты живёшь в доме нетрадиционалов, значит, и сам такой! Так чего кочевряжишься, пытаешься строить из себя недотрогу?
     -И почему не приходит в голову, что кто-то может не строить, а попросту этим и являться? Да, я не хочу, чтобы меня трогали все подряд!
     Лалга не выдержал и ответил с вершины дерева. Ствол был гладким, без нижних ветвей и сучков, человек без когтей сюда не заберётся.
     Джебизан влез на соседнее дерево и перепрыгнул. Лалга тоже перепрыгнул, показал охотнику язык, ушёл по кронам далеко в сад и спрятался где-то.
     -Ну вот, мероприятие не удалось. Хозяева вернутся, и…
     -Хозяева уехали на целый день. Тс-с, стой тихо, я всё сделаю.
     Джебизан застыл возле самой дорожки.
     В саду повисла мёртвая тишина, даже птицы не чирикали.
     Двое ждали, почти не дыша. Когда они готовы были потерять терпение, на дорожке показался Лалга. Он крался на цыпочках, бесшумно, точно кот, и внимательно смотрел по сторонам. Но преследователей не видел в упор. До тех пор, пока Джебизан не поймал его в жёсткий захват за горло.
     -Попа-а-ался, котик. Теперь я точно посмотрю, что у тебя внутри!
     Джебизан нахмурился.
     -Как ты это сделал? Вы же рядом стояли, а я вас не видел! – прохрипел удивлённый Лалга.
     -Правильно. Дикие звери не знают ин-виза, это людское изобретение. Если у тебя хорошее воображение и сильная воля, ты представляешь себе, что ты это не ты, а дерево, столб, груда мусора. И тебя не замечают в упор.
     -Вот что за дурак? Зачем ты ему рассказал? – обозлился алхимик.
     -Настоящий охотник борется со зверем на равных, оставляя ему возможность остаться в живых, - веско изрёк мрачный Джебизан.
     Отъяфиал схватил Лалгу за волосы, ловя взгляд пленника.
     -Смотри мне в глаза! Мои глаза приказывают тебе! Я приказываю! Ты видишь только мои глаза, ты слышишь только мой голос, ты повинуешься мне!
     Лалга немедленно зажмурился. А затем резко обмяк, рискуя свернуть себе  шею.  Джебизан от неожиданности выпустил его (вес-то немаленький), получил когтями в живот, взвыл.
     Оставив клок волос в пальцах Отъяфиала, пленник вывернулся и был таков.
     Дикий вопль заставил вздрогнуть двоих охотников и крону дерева.
     -Что происходит?!!
     Вернулись Тауан и Хоргон, и композитор увидел разорённый двор.
     -А мы тут в догонялки играли, - мило улыбнулся Отъяфиал.
     -Вон!!! – взревел хозяин дома.
     Алхимик благоразумно умолк и быстро вывел скрюченного охотника за ворота, которые тут же захлопнули слуги.
     -Благодарю премного, Хори. Твоё предчувствие, как всегда, точное.
     -Да-а, вредненькие гости у нас оказались, - задумчиво протянул Хоргон.
     Лалга спустился с дерева.
     -Один из них попробовал на мне что-то странное – приказывающий взгляд.
     -А ты – что? – с живым интересом спросил врач.
     -А я не смотрел ему в глаза.
     -Приказывающий взгляд, м-м-м, как интере-е-есно, гипноз, стало быть… Хочешь, научу тебя защищаться? Вероятно даже, ты и сам сможешь так делать. Демон, как-никак, да ещё и кот впридачу, - Хоргон фыркнул смешливо.
     -Хочу. Потому что, мне сдаётся, они на этом не успокоятся.
     -Тогда пойдём в отдельную комнату.
     Лалга заколебался.
     -Пойдём-пойдём. Не бойся, покушаться не буду, - усмехнулся врач.
     Лалга зашагал следом, опасаясь сжимать руки в кулаки. Когти никак не хотели возвращаться в лунки.
     Тауан посмотрел им вслед.
     Ох, Лалга ты Лалга. Жизнерадостный подросток и мудрый воин в одном лице. Удивительное сочетание, удивительная личность. Привлекательная до безумия.

                11.

     -Лалга, познакомься. Это къен Къяраф, командир сотни гвардейцев, которые будут нас охранять.
     Тауан прислушался к предупреждению Лалги и вызвал из ближайшей казармы отряд стражи Унтандъена. Он имел такую привилегию.
     Ещё один сотник? Лалга напрягся. Навстречу ему с жёсткого стула в гостиной поднялся крепкий, седоволосый, коротко стриженый мужчина неопределённого возраста, в парадной форме, при оружии. Он быстро оглядел Лалгу с головы до ног, одобрительно кивнул. 
     -Кот, который всем переходит дорогу, - весело усмехнулся Къяраф. - С нынешнего утра я весьма наслышан. Очень приятно, будем знакомы.
     Он слегка наклонил голову, приветствуя. Лалга сделал то же самое.
     -Къен Тауан, вы утверждали, что у вас нет рабов. Тогда почему он так одет?
     Тауан посмотрел на Лалгу. Ну, я же говорил.
     -Потому что мне жарко, - ответил Лалга. – А задыхаться я не люблю.
     Тауан посмотрел на Къярафа. Ну, я же говорил.
     -Дело не только в одежде, - спокойно заметил сотник. - Доспехи, хотя бы лёгкие, и оружие в нынешней ситуации къену Лалге отнюдь не помешают. У Отъяфиала вместо языка жало, люди верят ему, даже когда он несёт заведомую чушь, и слепо следуют за ним, как отравленные. Уверенно предположу, что вскоре явится толпа. Мы оставим вас ненадолго, надо организовать оборону. Позже я вернусь и ни за что не упущу возможность поговорить с таким интересным къеном.
     Удивлённый Лалга стоял посреди гостиной. Его назвали господином!
     Хоргон засмеялся, глядя на него.
     -Къяраф – давний друг. Именно друг, он не голубой. Он не столь пуглив и не столь предубеждён, как обычно. У него отличное образование, большой опыт и широкие взгляды. Он из старой элиты, чьи предки служили ещё прежним династиям и чья мораль не выродилась. Настоящий аристократ, человек сильного духа и высоких убеждений.
     Гвардейцы оцепили дом и охраняли комнату Лалги.
     -Под зданием есть подземные ходы? – спросил сотник у Тауана.
     -Нет. Их искали, но не нашли. Хори обшарил здесь всё, Лалга тоже лазил.
     Сотник покачал головой. Тауану, отверженному своей семьёй, этого просто не сообщили. Врач ранее не жил в домах аристократов и понятия не имел, как искать. Отъяфиал же любил копаться в старых хрониках. Къяраф обследовал бы дом лично, но времени не осталось.
     Появилась толпа, сотни три горожан. Они окружили дом, но на ружья и мечи не лезли, в здание прорваться не пытались, только кричали. Демонов – в джунгли, демонов – на костёр, пытать, повесить...
     Къяраф утвердился в своих выводах – главного нападения надо ждать изнутри. Если в дом проникнет большой отряд, никакой демон отбиться не сможет. Даже у нечеловеческой скорости есть предел.
     Сотник собрался послать в дом ещё несколько человек, но не успел.
     На втором этаже раздался шум. В окно выскочил полуголый беглец и полез на крышу. Там его ждали, насели большой группой, получилась куча мала.
    Мощный и вёрткий, он ухитрился выбраться. Нападающие рассыпались цепью и растянули сеть. Беглец метался по всей кровле. Подоспели гвардейцы, их вёл Къяраф. Алхимику демон не достался, его удалось отвоевать.
     Толпу разогнали, подземный ход нашли. От реки он вёл в подвалы, затем разветвлялся, и внутри стен можно было проникнуть во многие помещения, в том числе в комнату Лалги.
     Хоргон осмотрел раны Лалги, тот отделался несерьёзными, хоть и многочисленными царапинами. Къяраф с любопытством расспрашивал его, но существо без памяти не слишком много интересного могло поведать.
     А Тауан в это время заперся в кабинете, и оттуда не доносилось ни звука. Хоргон вскоре убежал из гостиной и суетился под дверью музыкальной комнаты, то и дело прикладывая ухо к замочной скважине.
     Рано утром хозяин дома куда-то уехал.
     Впервые он уехал один.

                12.

     -Лалга, глянь во двор, посмотри, что я тебе раздобыл.
     Он вздрогнул и резко повернул голову…
     Тауан с самого утра куда-то уехал, и Лалга угрюмо бродил по дому и саду – на улицу выйти нельзя, говорить ни с кем не хотелось.
     Так же внезапно хозяин имения вернулся. И застал нечеловеческого друга не в саду, не на чердаке, а в комнате. Тот снова лежал на подоконнике.
     -Посмотри-посмотри. Я нашёл для тебя редкость.
     Форсианец улыбался многозначительно и грустно.
     Во дворе стояла пятнистая, чёрно-золотая армака. Осёдланная.
     Лалга нерадостно пожал плечами.
     -И где мне тут ездить?
     -Не тут, а отсюда.
     -Ты меня отпускаешь?!
     -А что мне остаётся? Я хочу, чтобы ты жил. А здесь рано или поздно поймают и убьют. Ты прав, тебе надо искать своих, таких же, как ты. Тут тебя убьют хотя бы из одного только страха перед необычным. Гвардейцы вечно охранять не будут, это не моя личная стража. Поезжай на юг или куда ты там хотел, ищи своих. Только осторожно, лучше – ночами. Это животное видит в темноте, совсем, как ты…
     Лалга, не сводя с армаки заворожённого взгляда, медленно вышел во двор. Тауан, колыхая полами халата, шагал следом.
     -Покорми её прямо сейчас, и она будет признавать только тебя.
     Широкогрудая, с поджарым, стройным телом, с длинными, сильными ногами, армака была хороша. А горящие глаза выдавали боевой характер.
     -Это девочка. Она будет тебя защищать и охранять.
     Армака милостиво подобрала бархатными губами с ладони Лалги кусочки фрукта и позволила ему запрыгнуть в седло. А затем радостно загарцевала, выгибая шею и явно гордясь своим всадником…
     За город выехали под охраной. Сотня гвардейских армак выступала парадным шагом, потому что гинкгордо шагал медленно.
     Армака Лалги нетерпеливо плясала в середине отряда и норовила боднуть рогами в круглый морщинистый бок. Толстокожий однорог не замечал этого, как не замечал и Тауан. Он ехал, повесив голову на грудь.
     Неторопливое шествие приблизилось к холмам. Дальше Лалга поехал один, точнее, помчался. У армаки был норов, схожий с характером её всадника, она взяла с места в карьер.
     Тауан, почти не видя сквозь слёзы, проводил глазами горделивый силуэт всадника, летящего вскачь по гребню холма. А затем отпустил сотню и велел Хоргону править домой. Он больше не боялся никого и ничего.
     Дома, в тихом, пустом и тёмном кабинете Тауан долго сидел, закрыв лицо руками. Потом схватил пачку бумаги и перо.
     Листы стали быстро заполняться бледными кляксами и чёрными закорючками.