Поездка к Шукшину

 Рассказ.                Анатолий Статейнов.

               
                Поездка к Шукшину.

  В Сростки мы приехали рано,  при   звездах, хотя заря  уже стояла на пороге.  На знаменитой горе Пикет  ночное неба подмывало  светом. Розовая полоска еще не рвала темноту, просматривалось  мутно, как улица через засыпанное дождем  стекло.
   Гора уже обозначилась на фоне неба.  Заголубело над ней, потом поплыли желтоватые краски. Стало ясно, это   утро.  Начинался новый  день. В это время мы и прибыли в Сростки, на свидание с Василием Макаровичем  Шукшиным.
   Остановились напротив музея-заповедника  Василия Шукшина, я тут бывал раньше, знаком с селом.  Повел своих спутников  к памятнику Василия Макарыча,  мы положили  у подножья букет полевых цветов. Потоптались на росистой траве, повздыхали. Нарвали  цветы мы еще вечером, на перевале, когда ехали по дороге Белово – Барнаул.  А потом добавили к букетику несколько веточек зацветшей здесь гречихи.
 Чудесные цветы у гречихи на Алтае: пахнут медом, хлебом и женщиной, что ли? Особенно ночью, гречиха запахами завораживала, будоражила кровь, молодила душу, заполняла голову каким-то  предчувствием, любви,наверное? Вроде не поле гречихи в распадке, а громадный природный сосуд  янтарного меда. Не выдержали, съехали  на обочину, зашли в заросли посевов. Долго стояли не проронив ни звука.  Мама, милая, какая это благодать, цветущая алтайская гречиха.  Вот так и оказались в букете Василию Макаровичу цветы гречихи.
    Первая роса выпала, и напитанные влагой цветы манили свежестью. Минут десять  постояли на поле, а так загорелись энергией алтайской земли, будто лет по двадцать с плеч скинули. И про полудрему забыли, тяготы далекого путешествия. Горело только желание тут, прямо в гречихе, в кого-нибудь влюбиться.  В Сростки мы прибыли свежими и улыбающимися. Восемнадцать часов непрерывной езды мелькнули искоркой.
    Возле музея уже гуртились машины, в них спали люди. Кто прямо в салоне машины, кто маленькую палатку сообразил.  Все, как и мы, приехали,  на шукшинские чтения. Поговорить с Василием Макарычем, пообщаться с теми, кто также его любит. По большому счету мы все здесь были единомышленники. Нас сделал такими Шукшин.
   Только три молодые женщины сидели на скамеечке среди сосен и  подкреплялись пивом.  Судя по бутылкам, что они потом собрали в пакеты, времени на отдых у них ушло много. Они пытались периодически запеть красивыми голосами, но из какой-то палатки сразу же закипал сердитый мужской голос.
     - Девки, ну дайте хоть минутку  поспать.  Вы всю деревню разбудите.  Завтра такой день впереди. Отдохните.
     - Ладно, спи, - великодушно соглашались «девки». Они какое-то время не пили и не пели, приводили себя в порядок расческами и губной помадой, смотрелись в зеркальце. Потом шарили в сумках, но пиво там кончилось.
  – Мать, мать, мать – сокрушались девки, - вот так уважили сами себя!
   По номерам машин  определяем приезжих: из Тувы, Красноярска, Иркутска, Томска, Новосибирска, Екатеринбурга, Москвы. Спят   машины  даже с иностранными номерами. О Шукшинских чтениях многие знают.
  Поскольку время было, а заснуть пока не получалось,  мы тоже поставили палатку возле своей машины и пытались вздремнуть. Я стал рассказывать своим путникам:  брату Вани и брату Валентину, Паше Злотникову, нашему фотографу,  разные истории, которые когда-то вычитал или услышал о Шукшине.
    Мама его, Мария Сергеевна, часто  вспоминала, что сын  любил читать. Она ругается, а он зажжет свечку, одеялом накроется  и читает.  Уж как она его не приструнивала. И книги отбирала, и свечек лишала,  все равно книгой жил. А Вася маленький и сам ещё не знал, чем заниматься будет, но душа ему подсказывала – в книге знания! Потом , когда он окончил режиссерский факультет, эти знания ему пригодились, как основательный жизненный багаж. Макарыч был  гениальным писателем, великолепным актером и неповторимым  режиссером.
  Он мать любил. Повзрослел, понимал, что она сделала для него очень и очень много.  Простая, деревенская женщина, она потеряла двух мужей, чувствовала: у сына особая судьба, и небо на его стороне. Как могла, помогала Васе. Он сам тянулся к знаниям. А первой опорой на этой скользкой дорожке к  творчеству была мама.  У нас человеку из глубинки совсем не просто стать признанным в Москве. Особенно сегодня.  У одного из сотни может и получится, кто очень и очень стремится к светлому. Василий Макарович сумел  выложить в столице свою тропинку  к признанию, берега её духовности ещё долго-долго будет видно. Он свою жизнь не прожег на пустяки, на слезы о горькой участи России и судьбе нации, он боролся. Как мог. И победил своих супостатов. Кто его гонителей помнит? А Шукшин, вон он,  на горе Пикет.  Сидит бронзовый, с босыми ногами, улыбается.
   Когда ему захотелось ехать  в столицу и поступать на режиссерский факультет, мама корову продала и дала  денег. Мама его часто выручала деньгами. Помню, как - то нашел письмо Шукшина  Марии Сергеевне, где он «ругался», зачем она купила ему пальто, лишнее это. Дескать, балуешь сына, у меня шинель есть. Зиму спокойно бы проходил и в ней. Потом просит в этом же письме: а валенки ты мне пришли. Москва Москвой, а валенки надо. Надо, конечно, куда без валенок и без пальто тоже. Легко понять, на самом деле он был очень благодарен матери за пальто.
   Босиком в морозы по Москве не побегаешь, хотя в то время вряд   
ли кто по ней уже ходил в валенках, кроме Шукшина. «Цивилизация» наступала. Валенки не устояли перед сапожками и полусапожками. А жаль, деды наши в них ходили, на десятки лет больше нас жили.
   Потом  Василий Макарович   белыми  бурками для себя разжился. У нас в Сибири   они считались показателем  достатка человека. И, если хотите, ума. Гулеван, пустой человечек, на бурки ни когда не соберет.    Хорошо помню, как в шестидесятые годы Сибирь   щеголяла в этих бурках. Любого председателя колхоза, к примеру,  за авторитет не брали, если  без бурок. Председатель  без бурок, все равно, что перед тобой поставили  несоленые щи. Тут если и одолевал аппетит, сразу пропадет.
   Случись, в деревенский дом заходили два гостя, того, кто в бурках, только по имени отчеству и на лучшее место за столом. А кто без модной обуви, особо не церемонились.
  - Вань, ты вот тут, с краю присядь, а то еще гости будут, хоть бы усадить всех, не обиделся бы кто?
  Обидится ли Ваня, в голову не брали, он ведь в валенках. На всех фотографиях Шукшина первых лет его работы в кино, шестидесятые годы двадцатого века,  он в этих бурках. Я в те времена совсем зеленым был, но память, вот что удивительно, многое сохранила. Из нашей родовы только мамин брат Иван Адреевич  Семин в бурках радовался.  Он старше мамы лет на двадцать пять был. И когда выходил из рейсового автобуса в этих бурках, ему кланялись и улыбались не только уважаемые женщины, но и другие деревенские бабы из самых- самых  простолюдин. Здравствуйте, дескать, Иван Андреевич, к сестренке  решили приехать? Рады вас видеть!
  Безденежье в Москве  Шукшина часто  поджимало,  нужда припекала,  просил у мамы помощь. Скорее всего, и не просил, она сама чувствовала, как сын живет, в чем нуждается? Поддерживала. Зато и Василий Макарович  помогал, когда деньги  у него появились. И маме, и сестре. Дом матери новый купил, баню  с ней построил. Хоть и сам рубил, а все равно баня в расходы выходила. Котел под воду купи. А это минимум пятерка. Лес на сруб, стекла на окно. Двери у столяра закажи, скамеечки в баню и  предбанник.  Тут все с копеечки начинается.
  Василий Макарович старался хоть как-то отблагодарить маму  за помощь.  Вот выдержки из одного его письма Марии Сергеевне.
  - Мама, я вышлю тебе 500 рублей.  Это вам пополам с Наташей (сестрой, примечание А.П. Статейнова) по двести пятьдесят рублей.  Пусть она возьмет на дорогу рублей 100-150, остальные положит на книжку.  Как только получишь деньги, дай телеграмму.  Как только она получит, пусть доедет до Бийска и купит билет в вагон «Бийск-Москва».  И сразу же даст телеграмму, какого числа она прибудет в Москву.  Или я выскочу или попрошу кого нибудь, чтобы её встретили и посадили на поезд «Москва –  Феодосия». Ехать вообще нужно так, «Бийск- Москва – Феодосия – Судак.».  В каждом пункте  я или кто-то другой её будем встречать.  Мой адрес: Крым,  город  Судак, киноэкспедиция  «Мальчик у моря». Шукшину.
  Мама, перешли ей это письмо. Жду их  не дождусь, тут море рядом, где я живу. Ребятишки, да и она сама, наберутся здоровья лет на пять. Пишите мне сразу.
  Такое вот короткое откровение, и без фотографии видно, как сердце Шукшина поет в этот момент.  Самое сладкое  в жизни, когда сам даришь, а не тебе подарок вручают. В эти минуты окатывает безмерное счастье, по себе знаю. Я тоже люблю дарить.  Чем старше становишься, тем щедрей. Небо так сделало.  Деньги ведь, и все остальное, с собой не заберешь.
  Для нас это послание Василия Макарыча  матери  много  рассказывает о душе и сердце Шукшина. Как он любил своих родных, да и всех остальных людей! Знал, что родные нуждаются в деньгах, добился - таки своего момента – выручил. Пятьсот рублей по тем временам – солидные деньги. 
    Я это по своей семье могу сказать. Мама получала дояркой 60 рублей, а отец, конюхом – 70 - 80. Семьей в семь человек на эти деньги жили, ещё и учились.  Мы четверо – в школе, старшая сестра в техникуме в Красноярске. Маме с папой почти четыре месяца требовалось эти пятьсот заработать.
    Отзывчивый человек был Василий Макарыч, щедрый, добрый. Не задумываясь, подарил пятьсот рублей,  состояние. А ведь у самого семья была, еще алименты платил. Он деньгам не придавал большого значения, зато подарки делать любил.
    Не случайно на железной ограде музея в Сростках  кто-то повесил надпись из писем Шукшина: « Люди, милые люди, здравствуйте». Прочитаешь и задумаешься: как велика Русь и как богата на таланты.  А сколько у нашего народа сердечности и добра? Всем  хорошим небо напитало Шукшина, чтобы люди  на земле века видели, что такое русский характер.
 Попутчики мои,  тоже  не без образования. Ваня, брат мой и самый лучший друг, окончил медицинский институт, возглавлял отделение гинекологии в Минусинской городской больнице.   Был добрый и интеллигентный человек.   Валя – всего лишь сельскохозяйственный техникум.  И работал он всегда с перерывами, больше с детьми сидел, а жены кормили семью.  Если бы мужикам и бабам присуждали ордена за то, что они многоженнцы и многомужние, то Валя бы сраху в Герои России махнул.
   Но слушали меня братья охотно, им интересно, я больше о талантливом сибиряке знаю, только что выпустил   фотоальбом о Шукшине из серии «Достояние России».   Разных тонкостей о знаменитом писателе мира понаходил уйму.  В архивах работал, в  музее Шукшина. Здесь прямо, в Сростках.  С людьми, кто Василия Макарыча  знал,  разговаривал. А их все меньше и меньше остается, то говорил с ним. Ровесников уже давно нет. К сегодняшнему дню вообще  единицы остались, кто работал с Шукшиным.  Которые из них уже через раз дышат.  Потому как в большим возрасте.  Одна только жена его ни как не успокоится. Вот она бы вслед за братом моим Валей героиню бы тоже махом получила.  Покойный Виктор Петрович Астафьев её сильно не любил. И писал о ней не раз в сердцах.
  С рассветом машин у музея  прибывает. Всем интересен Шукшин, всех к нему тянет. Скоро вся площадь   забита автомобилями. Милиция приехала, просит  поставить машины на специальную стоянку возле села, иначе народу к Шукшину не пройти. Порядок есть порядок, подчиняемся. И гордость берет – праздник Шукшина получится, главное – многие, кто хотел с ним пообщаться,  приехали. Это тысячи.
 Мы не с пустыми руками на Алтай прикатили, привезли сигнальный выпуск фотоальбома «Горький вкус калины». Он полностью о Василие Макарыче. И хотя работа моя, читаю его письма и реплики -  на глазах слезы: какая трудная у Шукшина жизнь была? Голубое наше небо, расписало ему судьбу мученика. Но при этом подарила характер мужа. Он не терпел, сражался, не за себя – за Россию. За нас с вами. Потому книги его и фильмы  так долго и живут, и еще сколько жить будут – одно Небо ведает.
  Вот как вспоминала о Шукшине его односельчанка Зоя Сергеевна Николаенко.
   - Детство у него полуголодное. Все мы тогда плохо жили.   А уж смирный был.  Мать, бывало, отведет его к бабушке, посадит на лавочку у печки, он и сидит.  Вечером они с сестрой  Натальей придут домой. А если мать еще не пришла, прямо у крыльца свернутся клубочками и ждут ее.
    Как-то, когда он уже режиссером был, нас собрали в клубе, Вася Шукшин хотел выбрать песни для фильма «Печки-лавочки».  Мы запели, а у Васи смотрю желваки ходят…  Так ему эти песни душу бередили…
    Слушал и плакал. Гений он и есть гений. Видел он у этих песнях что-то большое, значимое,  родное. О чем мы никогда не догадаемся. Рассказываю друзьям об этих воспоминаниях, а  тоска давит. Такая  была душа тонкая, ранимая, но талантище.   Не из тысяч, из миллионов  подобный художник один раз в  сто лет родится. Может и в двести. А вспоминают таких тысячи и тысячи лет.
   Еще раз подчеркнем, маму он сильно любил. Рассказывали его актеры, как-то вместе с Шукшиным они  шли к нему домой. Только что приехали в Сростки.  У Шукшина в руках чемодан. Чем ближе к дому, тем сильнее убыстрял шаг Василий Макарович. Потом, подходя к  калитке, бросил чемодан и побежал.
  - Мама, - зовет, - мама!
   И слез  не стесняется. Обнялись с матерью, будто век не виделись.
     Мама у него - обыкновенная деревенская  женщина. Кормила детей сама. Так случилось. Где-то на парикмахера выучилась.  Могла польку стричь, полубокс, ещё чего-то.  Авторитет в деревне парикмахер. А потом сын у ней поднялся на весь Советский Союз. Очень талантливым оказался.  Ох, как измотало его это признание. Сколько он здоровья потерял, чтобы работать в кино?
 Известно,  чтобы заносчивая и пустозвонная Москва тебя  в свои ряды приняла, могучим талантом ты должен быть, иначе затопчут, осмеют. Там научились сворачивать головы способным. Многие одаренные  из глубинки и до смерти своего признания не сподобились. Зато пустозвоны эти в Москве, как осы возле с сахара, плясали и пляшут от счастья. Если видят талант, зажалят. Скорее всего до смерти, вспомним Есенина. Пока не убили, не успокоились. Шукшина также.
   Зачем серости тот, кто ярче её?  Плесени солнышко и чья-то счастливая улыбка – смерть. Проще всю жизнь в сырости и сумерках. А если рядом кто-то потянулся к солнышку, мигом подрежут и ножки, и голову. Солнышко для них  – что-то вроде большого пожара.
   Мария Сергеевна тяжело переживала  потерю сына. И ещё больше, что не похоронили её родного сыночка в Сростках.  Ей так хотелось, чтобы после её смерти они лежали рядом.  И всей России этого хотелось бы.  Но случилось то, что случилось. Ненавистники Шукшина оторвали Василия Макаровича от Родины.
    До самой смерти не успокоилась. Все спрашивала себя и небо: почему и за что?  В столовой местной померла, садилась за стол, упала, и не  вздохнула даже. Всякий раз, когда я приезжаю в Сростки, хожу на её могилку.  В этот раз вместе с попутчиками ходили. Святая, светлая  женщина, такой обязательно поклониться нужно. Её душа и сейчас в Сростках, все видит и все слышит, по-прежнему печется о своих односельчанах. Чтобы это понять, нужно только придти в её домик, где она  жила, и посидеть там на скамеечке, посмотреть с бугорка на село. Вы увидите не только Сростки, а всю Русь.  Я подолгу  сидел на этой лавочке, не с чужих слов знаю. Как же в эти минуты болит моя душа за русских гениев, почему они в своей стране вечные изгнанники?
   Музей для посещения открыли в десять часов. К этому времени, те кто приехал ночью, отдохнули немного в машинах, привели себя в порядок, пошли Шукшина смотреть.   Засверкали в залах музея вспышки и наших фотоаппаратов. 
 Мне всегда почему-то казалось, что худенький, невысокого роста Шукшин не смотрелся рядом со своей последней  женой. Это все равно, что хрустальную вазу отправили погулять по улице с кирпичом. Чуть повернулся кирпич не ловко,  и нет вазы. Так и хочется закричать: осторожней госпожа Федосеева, рядом с вами гений! Что толку сейчас кричать, раньше надо было.  Может кто и кричал, обязательно были такие люди, но их не услышали, да и не собирались услышать.  Федосеева возле себя Шукшина для престижа держала. Не стало Василия Макаровича, она и не вздохнула, поклонников и без него много.  А ничего другого ей и не нужно больше. Всякие там раздумья, воспоминания о Василии Макаровиче – эти хлопоты не из её жизни…
    Женитьба Шукшина на Лидии Федосеевой  это какой-то поворот судьбы. Неожиданный, роковой. Но сам он, конечно же, так не считал, он любил последнюю жену. Наверное, крепко любил. Но сегодня, когда за десятилетия после смерти вся жизнь Шукшина разложена по полочкам, нельзя не отметить, что на талант Шукшина очень сильно повлияла его первая жена – Мария Шумская.  Она тоже от земли и могла бы мужу помочь в работе.
   Теперь уже в глубоких годах Мария Шумская. В последний раз во время посещения Сросток, была у меня мечта побывать у ней. Познакомиться, поговорить, сфотографировать. Даже хотел помочь ей написать книгу,  название рабочее придумал: «Мой Шукшин», не случилось. Буду стараться, хотя вряд ли у меня получится, годы не те, а заделок столько – писать да писать.
   Хотелось тогда же  сделать книгу о Марии Семеновне Астафьевой. Она похоронена на нашей, красноярской земле.  Это могучая женщина. Она талант мужа вынянчила, выпестовала и в свет выпустила. Без Марии  Семеновны Виктор Петрович бы звенел совсем по-другому, если бы вообще звенел. С женой Астафьеву повезло намного больше, чем Шукшину.  Сподобил меня бог, хоть и второпях собранная, но такая книга в «Букве Статейнова» о Марии Семеновне увидела свет.  Только  ведь и Шумская – личность. Но она почему-то  постоянно отказывалась от встречи со мной. Даже когда мы приехали к ней в поселок, она не вышла к нам. Соседка ее два раза ходила уговаривать, потом вылетела на  крыльцо вся красная и махнула рукой – чего боится, не пойму! 
     Смерть Василия Макарыча – еще одна загадка для истории. Многие люди считают, что ему настойчиво помогали уйти на тот свет. Лично я в этом уверен. В том числе, так думал большой друг Шукшина, борец, Алексей Иванович Ванин. Они познакомились на съемках фильма «Золотой эшалон».  Ванин тоже актер.
 - Я встречал его гроб в Москве, - вспоминал Алексей Иванович, -  Отснялся в фильме «Они сражались за Родину и улетел в Москву. Тогда основная моя работа была тренером сборной СССР по борьбе.  Мне позвонили: Вася помер.
   Взял ребят - борцов, поехал в аэропорт. Бондарчук был пепельного цвета. Шукшин лежал в запаянном металлическом гробу, а сверху – деревянный ящик. Мы оставили гроб в институте Склифосовского, строго наказали без нас не вскрывать.
 Хотели похоронить Васю на Новодевичьем, а в те времена для этого нужно было разрешение получить.  У Шукшина для этого чинов и званий не хватало.  Но дошло до Брежнева и он велел –  упокоить на Новодевичьем.  А когда приехали в институт, гробы  разломаны, Васю вскрыли.   Зачем, кто с ним и чего делал – не знаем.
   Три сторожа там, а когда вскрыли, кто, зачем  -  неизвестно. В том числе металлический гроб распилили. Искать нарушителей покоя Шукшина ни кто не стал. Потому, думаю, не все здесь чисто.  Он ведь хотел снимать фильм о Стеньке Разине. Ему предлагали снимать что угодно – продолжение фильмов «Ваш сын и брат»,  «Живет такой парень», но он думал о Разине.  С его талантом это была бы атомная бомба на хулителей России.
    О его убийстве говорили, да и сегодня говорят. Главная задача недругов  России – лишить нас духовности.  Когда мы станем стадом овец, тогда со страной можно делать все, что угодно. А чтобы сравнялись мы  с овцами, нужно совсем немногое – отправить на тот свет наших учителей, художников, писателей, историков. Убить лучших.  Однако, не помнят наши недруги истории, она рано или поздно, все равно откроет правду. И тогда мы все узнаем о подлости подлых.
   Приведу еще одно сомнение в его естественной смерти, его Александр Михайлович Калачиков высказал, - он хорошо знал Шукшина.
  - Он переиграл сам себя. Влез в кирзовые сапоги, а потом хотел скинуть –  а ему уже не дают.  «Печки лавочки», гармошки - балалайки – снимай. О Степане Разине, о России, о народе  сказать– этого не дали.  Он понимал, в чем причина,  а выхода не видел.
   В чем-то с ним можно согласиться. Так и ушел Василий Макарович, не довел до конца свои большие задумки. Но и того, что написал и в кино снял – для простого смертного  много.  Обычному человеку, если он не Шукшин, не меньше трех жизней на такое нужно.
   Вечером мы отправились ночевать на берег Катуни, в палаточный лагерь.  Его специально сделали для гостей средней именитости: писателей и журналистов из сибирской провинции, композиторов и художников, тоже сибирского разлива.
   Настоящие «гении» из Москвы жили в Бийске, в элитных номерах гостиниц, кушали дорогие блюда и запивали их божественными  винами, чтобы на следующий день говорилось  легче. Правда, равных с Шукшиным среди них  и быть не могло, но все равно «гении». Они за государственный счет в Сростки приехали.  Простакам, типа нас,  за ними не изловчиться.
   Сварили мы себе в походном котелке каши, достали из сумок сала и огурцы, редиску и домашний квас. В стане этом палаточном  коротали ночь в основном музыкальные коллективы, прибывшие в Сростки со всех концов Сибири.  Возле их автобусов  тоже затеплились костерки, а потом зазвенели песни. Это был не концерт,  волшебство. Звенели хрустальные девичьи голоса над рекой.  Звали к себе, горячили. И от этого звонкого девичьего огня ночь казалось теплой-теплой. И мы не сговариваясь ушли слушать девчат, выпить с ними крепкого чая, поплясать вместе у костра. Так ударить плясовую, чтобы река ещё веселей заговорила.  Особенно загорелся вечерними песнями, девичьими голосами брат мой Валя. Где он ночевал эту ночь, что, кому рассказывал – так и осталось тайной.
    Необычайно  долго не могли угомониться казаки из Омска. Сильные мужские голоса, как молитва о вечности, катились  в туманы над Катунью. А вслед за песней летело притопывание и присвистывание. 
  Создавалось впечатление, что где-то там, над Катунью, в ночном небе между звездами и туманом поют наши деды и прадеды, славят свою Россию, подбадривают нас.  А потом, расступившись над туманами, мостят новую  дорогу в будущее  матери нашей – России      
    Мы с Ваней лишь чуть-чуть сомкнувшие в эту ночь глаза, очень жалели, что ночь оказалась такой короткой. С неповторимой красотой и такими чудесными песнями ни как не хотелось расставаться. А Валя и не приходил к нам, где-то возле певичек теплое место себе нашел. 
  И мне казалось, в этом вселенском священнодействии,  на наших глазах снова рождается сильная и могучая Русь. И если не в эти секунды шло её рождение, гордая Россия  все равно вспыхнет как самая яркая звезда на земле. Обязательно и в самое короткое время.  И намного скорее случится таинство, если все мы, каждый по своим возможностям,  будем помогать Руси. А если сделаем для Руси, каждый,  хотя бы четверть того, что сумел  Василий Макарович Шукшин – цены нам не будет. 
   Утром мы ещё раз прошли на Пикет к памятнику Василию Макаровичу. Попрощаться. Ваня уже сильно болел и знал, что эта поездка у него на Алтай  будет последней.   Постояли, повздыхали. Пошли вниз, к машине.  Валя стал рассказывать, с какими красивыми и сердечными девчатами он познакомился. Особенно интересной была молодая женщина Маша из Новосибирской области. Он там возглавляет сельский клуб, создала ансамбль и теперь гастролирует с ним по всей Сибири.
     - Понимаешь, они поют так, железным самому стать хочется. Чтобы и Русь  была такой же мощной.
      Бронзовый Василий Макарович смотрел на нас сверху и чуть заметно улыбался. Жаль, ни кто из нас братьев, во весь голос говорить не мог. Не приучены мы к этому, вот что плохо. Так и не услышали от  нас в Сростках, почему все мы так любим гения.