Я Шура, ребёнок нежный

                «Я Шура, ребёнок нежный…»
                Блатной шлягер пионерского детства.

                «Кто ты такой, чтобы оскорблять… президента? Может быть,
                тебя назвать «сухая козлопень», «чушкастая вобла», «хрен
                моржовый», «запупень заячья», «верблюд вислозадый»,
                «медведь плоскостопый», «петух недорезанный»,
                «машка-семивражка», «вошь зачумерская», «воропень»,
                «тубостыж», «хрюндель спящий», «уморышь всеядный», «чмо»… Я
                могу продлить эти названия до бесконечности. В отличие от
                тебя. Ведь ты не русский… Так и не употребляй русского
                языка… Бездарь… Русский язык – лишь для людей
                высокообразованных!»
                Александр С. http://www.proza.ru/2019/07/14/163


       В нашей местности есть уголок леса, в некотором смысле - заповедный. Туда не всякому доступен вход. Потому как – стрельбище для курсантов военного училища, от которого сейчас осталось одно только название. Во времена же, более для училища счастливые, много в нём юношей готовило себя к ратному подвигу – тут, прямо посреди исторически значимого города был их городок, куда кроме курсантов (с их аудиториями, кабинетами и казармами) заселялось ещё и немалое число чиновников, деятельность которых  способна была возбудить и неприязнь у несдержанной части населения, проживающего за пределами охраняемой территории. А тут, под прикрытием КПП, за надёжным ограждением безопасно было слугам народа. В случае чего и курсантов можно будет поднять по тревоге на их защиту при вероятном обострении ситуации.

            А в лесу, в зоне стрельбища, как не устроить уголок для релаксации отцов региона, изнурённых неустанной заботой о процветании жителей местности специфической: весьма обширной, да малонаселённой? Вот - подозреваю я - что и устроен был там охотничий домик, банька – всё как принято у людей соответствующего уровня возвышенности.

           По направлению в ту благословенную сторону,тоже в лесу, но уж исчезающем под натиском чёрных лесорубов да завзятых садоводов, на выделенных мне сотках, устроил и я себе фазенду, типа, для отдыха и корыстных посягательств на дары природы.  Порой эти мои посягательства оказывались настолько трудоёмки, что к ночи впору бы было пасть и забыться оздоровительным сном, игнорируя присутствие под боком нежной красавицы. Но, так уж устроен человек, что некий ритуал имеет над ним необоримую власть. К примеру – чаепитие.

           Вот и сижу я весь в трусах и майке, да попиваю чаёк из заварки «индийской со слоном». А за окном уже темно, только крупные звёзды мерцают там, где им Создателем отведено постоянное место жительства. Тишина! Только шелест листвы ещё нарушает её повелительное умиротворение. Да…  Что это?  До боли в душе, фантомной памятью пробежавших лет юности, улавливает слух знакомый рокот вертолётной турбины. Это вертолёт приближается от города, да, пророкотав мимо нас, ночным своим полётом удалился в сторону предполагаемого заповедного места отдыха губернатора, так поздно прервавшего свои неизбывные бдения во благо всех и каждого, включая и меня, владельца полинялых трусов и вытянувшейся майки.
          Да, случаются такие оказии, что мимо меня туда-сюда пролетают и сами губернаторы!
         Летают, летают. Да вот и долетался один из них.


        Однажды, после ночной работы, направляюсь я отдохнуть к себе на фазенду, да по пути посещаю рынок, чтобы приобрести кое-что из тамошних продуктов. А время настолько раннее, что торговцы только выставляют свой товар на пустынные прилавки. А кое-кто из шустрых уже и готов меня обслужить в расчёте на то, что я добрый человек и моя первая покупка откроет им удачу на весь суматошный день. Но внешность моя обманчива, и порой там под личиной агнеца скрывается, не столько злобность, сколько язвительность и сарказм. За которые впору бы врезать мне по мусалам, да, оказывается, что вроде бы, как и некому.
          И такой вот причудливый покупатель приближается к месту, где обычно покупает он бюджетные яйца второй категории. Разумеется, куриные. И что он, покупатель, видит? А видит он за прилавком женщину как бы не в себе. Вроде бы она и приступила уже к работе, выставляя ячейки с яйцами, а в глазах её - признаки глубокого страдания. А когда я прошу набрать мне десяток, она машинально пытается это делать, да руки не слушаются её, и яйца мои вожделенные так и норовят убежать от пальцев, выскользнуть и, разбившись об пол, образовать досадный убыток.

- Что это с тобой, голубушка? Не надо мне тогда этих твоих яиц. Обойдусь. А ты уж как-нибудь успокой себя – ведь день только начался.
- А ты разве не слышал – ещё более участливо вопрошает страдалица – горе-то у нас какое!
-Да что такое? – взвинчиваю и я свои тревожные предположения, едва ли не мирового значения.
- Дак, губернатор наш разбился с вертолётом.
-Тьфу ты! -  говорю я сам себе – а я уж было подумал не весть что. И от этого своего облегчения – я, уже вслух, несу околесицу:
- Конечно, он тоже человек и жалко – мир праху его ; да только что уж там – другого  нам дадут. И будем его любить сильнее прежнего.

        На этом наш диалог и закончился. С обретёнными яйцами второй категории отошёл я от девы скорбящей и направился к остановке автобуса, уж размышляя о том, как причудлив бывает человек. Разве вот у ней, печальной, нет в жизни более насущных проблем, не о ком в реальности быть озабоченной, или у ней лично всё настолько благополучно, что гибель вот этого, в нашем понимании, сверхчеловека – затмевает всё и вся? А, может быть, так проявляется элементарное сострадание русской бабы всякому, терпящему бедствие? И есть ли адекватный душевный отклик на таковую щедрость души нашей бабы у человека, которому уже сейчас же безусловно уготована честь быть назначенным на место ушедшего безвременно? Ответ на последний мой вопрос для меня не очевиден – хотя и куда как более важен, чем та же проблема разбитого яйца, выскользнувшего из-под пальцев милой мне продавщицы с нашего рынка.

        Хотелось бы мне, чтобы мой сарказм, под воздействием опечаленной той дурёхи, растворился, не оставив и следа, да вот не приидет такое мне благо. А, напротив того, натыкаешься вдруг на такого вот забавника, озабоченного чистотой образа многолетнего нашего владыки как, упомянутый эпиграфом наш Александр (уж Шурой-то его назвать не поворачивается мой язык). А у него же по этой части - высший лингвистический пилотаж в облацех, где «сухая козлопень», «чушкастая вобла» да прочие «хрюндель спящий» есть всего-то лишь начала его персональной бесконечности.

        И я уже не сомневаюсь в потенциях обладателя такого языка; а, более того, гоню от себя прочь и свои низменные предположения о способности его уж и лизать-то, но настолько при этом избирательно, да глубоко и нежно, что от этих моих фантазий, и сознание моё уже пытается покинуть свою клетку, да там, на воле, приняться кувыркаться на темы уж запретные.

        И я прекращаю дозволенные речи.

06.02.2020 10:55