Осколки памяти. Ложные надежды...

                ЛОЖНЫЕ НАДЕЖДЫ…

    Как их семья оказалась в том горном селе, Мышковы мало говорили.


    Когда в конце сороковых открыли свинцово-урановую жилу на границе Казахстана и Киргизии, стали разрабатывать, поняли, что запасы не просто богаты, а практически неограниченны! Вот тогда и кинули клич по всем рудникам-копям.

    На новое месторождение потянулись ручейки человеческих ресурсов в виде рудокопов, экскаваторщиков, подрывников и прочая, прочая…

    Люди ехали и по одиночке, и целыми семьями, даже кланами – за «длинным» рублём. И не страшил их тот факт, что урановая пыль – отрава в чистом виде, что силикоз и подобная хворь съест их здоровье за несколько лет. Желание выжить и пожить в достатке привлекали больше, чем отпугивали последствия.

    Вокруг рудника быстро образовалось настоящее село с замкнутой инфраструктурой: общественная баня с парилкой и душевыми, больница, амбулатория и аптека, детский комбинат с первого дня рождения младенцев и до выпуска в школу, средняя школа-десятилетка, зимний и летний клубы с обширной библиотекой и музклассами: эстрадным и классическим, котельная для центрального отопления всего центра и гостиницы для командировочных специалистов, современные магазины, столовые и кафе, почта и отделение Сбербанка, ателье пошива одежды и парикмахерская, даже лёгочный санаторий-интернат открыл свои двери для детей со всего района.

    К концу семидесятых село обзавелось двух- и трёхэтажками, асфальтной дорогой, регулярными автобусными рейсами и собственной футбольной командой.

    Рудник к тому времени перестал существовать (потеря жилы), на месте горно-обогатительной фабрики образовалась уникальная Опытно-Методическая Экспедиция, проводящая тончайшие спектральные исследования пород с новых месторождений СССР.

    Вот на фабрике и трудились родители Мышковы.


    Семья была классическая: дедушка с бабушкой – по линии жены, супруги: Иван и Ольга, их дети: Наталия и Андрей.

    Старшие члены к концу семидесятых упокоились на местном кладбище под сенью гор, дети окончили школу с разницей в два года, родители что-то вдруг рассорились, дело дошло до развода.

    Дети не лезли в дела родных, уговорили просто разъехаться и поддерживать дружеские отношения.

    Ольга осталась с детьми в двухкомнатной квартирке возле клуба. Не бедствовала, работала, растила урожай на огороде, баловала детей импортными обновками – муж помогал по совести.


    Когда Андрей ушёл в армию, с сестрой случился жуткий случай на танцах.


    В тот роковой вечер нагрянули незваные и нежеланные гости с «низов» – турки. Настоящие уголовники, спецы по 117-й статье. Этим грешили многие представители их нации, пользовались родственными связями и страхом местных представителей власти.

    Тем вечером нагрянули они с одной целью: увезти силой девушек для очередной забавы. И подвернулась под руки как раз Наталия Мышкова! Красавица, в теле, с крупными формами рано созревшего тела.

    Если бы не самоотверженная драка местных ребят и девчат, не выжить бы ей! С трудом отбили тогда подругу, что натерпелась страха за свою честь и жизнь.

    Отбить-то отбили, только происшествие глубоко ранило семнадцатилетнюю девушку, начались панические атаки, боязнь выходить из дому, ненависть к мужскому полу…


    По окончании школы её тут же взяли на работу на фабрику, окружили теплом, старались отогреть заледеневшую от ужаса душу. Понемногу отошла-оттаяла, стала спокойно общаться с коллегами, только не могла преодолеть страх одиночества – всегда сопровождали до дома коллеги.


    Пришёл из армии брат, выслушал внимательно, заскрипел зубами, чуть не ринулся на «низа» мстить…

    Остановил участковый Муса Манарович:

    – Сила здесь не поможет. Руки чешутся – найди другое применение. Голова светлая? У меня есть для тебя предложение.

    Силой усадил побледневшего рослого парня на табурет, закрыл на ключ кабинет, сел за стол, сложил крупные руки бывшего атлета на столешницу.

    – Выслушай, солдат. Это приказ.

    Покачав темноволосой коротко стриженой головой, укорил раскосыми карими глазами, снял трубку телефона, набрал номер.

    – Честь имею. … Да, это я. Рад слышать. … Да, нашёл кандидатуру. … Нет, не передумает. Даю гарантию. Настоящий солдат и боец. То, что нам нужно. … Привезу сегодня же. Ожидайте.

    Положил трубку на место, поднял скуластое лицо, внимательно посмотрел на насторожённого гостя.

    – Поехали в район. Нас ждут. Дело для настоящего мужчины. Даже завидую тебе, Андрей. Клянусь честью.


    В военкомате на ступенях их ждал военный в годах, при регалиях.

    Окинув внимательным взглядом прибывших, офицер кивнул приветливо участковому, козырнул в ответ, принял протянутую руку, поздоровался, повернулся к парню.

    – Это он и есть? Так и думал. У тебя чутьё на нужных нам людей.

    Первым протянул руку молодому, пожал крепко, по-отечески, представился:

    – Сиротенко Алексей Ильич. Отныне твой куратор, наставник и отец, – отпустил, повёл в здание. – Разговор сугубо кабинетный, не для глаз и ушей посторонних. Даже в погонах, – оглянулся через плечо, лукаво улыбнулся Мусе. – Ещё разок послушаешь?

    – Если позволишь, Алексей Ильич. Не шутка – отдаю почти сына.

    Разговор получился не скорый и не лёгкий. Затянулся на три часа.

    Закончился ближе к вечеру.

    Вдвоём вышли на площадь перед комиссариатом, дождались дежурной машины – Сиротенко приказал отвезти визитёров домой.


    В салоне хранили молчание: Муса переживал за парня, на которого только что обрушилась невиданная ответственность и гриф повышенной секретности – дал подписку; Андрей старался сдержать нервную дрожь в руках от услышанного. Чего угодно ожидал от странной встречи, но такого… Теперь переживал за своё будущее, за мать с сестрой – что им сказать, чтобы поверили безоговорочно, что будут без него делать, как жить…

    – Позволь дать совет.

    Едва покинули машину и проводили глазами, Муса повернулся к дембелю.

    – Скажи домашним, что едешь в Сибирь на газоразработки, работа вахтовая, прибыльная. Можешь прибавить, что хочешь денег накопить к свадьбе. Остальное – по подписке. Ни намёка.

    – Спасибо, Муса Манарович. Так и сделаю. Благодарю за предложение и совет. Честно говоря, не знал, куда деться… Село уже не радует, а оставить маму и Наташу…

    – Теперь можешь это сделать. Не сомневайся ни на миг. Хороший выбор. Достойный.


    Андрей уехал через три дня. Быстро собрался, выписался, отметился в военкомате и пропал.

    Люди спрашивали, интересовались, где работает, клянчили адресок…

    Домашние отмахивались:

    – Дайте ему прижиться на новом месте!


    Через месяц прилетело страшное сообщение: «Мышков Андрей Иванович погиб в авиакатастрофе под Уренгоем. Причина крушения вертолёта – перегруз и сложные погодные условия. В тумане транспорт задел лопастями высоковольтную линию электропередач. Не выжил никто. Нашли только части тел и оплавленные нагрудные металлические жетоны с личными номерами».

    Мать и сестра погибшего были просто раздавлены страшной вестью, обе попали в больницу: Наталия с нервным срывом, мать – с сердечным приступом. Месяц отлежали.

    Дом осиротел, женщины стали похожи на приведения: исхудавшие и безжизненные.


    – …Уезжают? Куда? Им есть куда ехать? – село удивлялось, переживало за бедняжек.


    – Наташенька, куда ты с мамой срываешься?

    Варвара-вахтёрша остановила девушку на проходной, завела в каптёрку, напоила крепким чаем с бояркой.

    – Вам так горько оставаться здесь? Хотите найти могилу Андрюшки? Не советую. Будет только больнее. Здесь все свои с рождения, родные.

    – Знаю, тётя Варя… всё сознаю… И ехать страшно, и оставаться тошно. Не могу я тут жить дальше…

    – Понимаю тебя. Как жизнь жестока… Моя Ванда его так любила… Хорошо, что не знает, я не смогла сказать ей. Пусть думает, что он где-то живёт и радуется… Лучше обман невинный…

    – Ванда? Разве? – удивилась, вскинула мокрые глаза, распахнула, слипшиеся реснички дрогнули. – Он не говорил никогда, клянусь. Сказал бы, если б было что в душе и на сердце. Мы всегда делились тайнами и первыми чувствами… Не думаю, что скрыл бы такое…

    – А я и не сказала, что они любили. Она. Безответно. Наверное, обманывала себя ложными знаками внимания. Так с девочками часто бывает… И пусть. Её грела любовь к нему, радовала. Пусть обманывается и впредь. А ты живи настоящим, милая. Решила, так езжай. Никого не слушай. Забирай маму и уезжайте. На новом месте вас не свяжут с твоей и его историей. Станет легче со временем. Обещай только, что напишешь мне письмо, как устроишься. Можешь через проводников поезда письмо передать. В Москве или другом городе в ящик бросят, вот и не узнают наши кумушки, где вы. Хитрость такая…

    Грустно посмеявшись, женщины по-родственному обнялись и расстались.


    Вскоре Мышковы уехали, взяв с собой только носильные вещи.

    – Будто бес их гнал! – возмущались бабы в бане. – Рано утром сорвались, как от кого бежали…


    Через полгода Варваре пришло письмо из Томска.

    Удивившись, вскрыла, прочитала, облегчённо выдохнула: «От Наташи… Всё у них с Ольгой хорошо. Ну и слава богу… Пусть живут спокойно…»


    Прошло тридцать лет.

    Годы внесли суровые коррективы в жизнь села и страны в целом.

    Республика стала суверенной, вынужденно разъехались по всем странам мира бывшие односельчане: кто в Германию, кто в Россию, а кто и вовсе за океан: в Канаду и США! Даже в Австралии свои «засветились»!

    Интернет, что пришёл на помощь, соединил быстро материки и города, ранчо и деревни, позволив найтись тем, кто жил когда-то на руднике в ущелье казахско-киргизских гор.


    Варвара тоже уехала к детям: сначала жила у сыновей, потом перебралась к дочерям в Москву, оттуда попала в самое сердце России, под Орёл, в деревеньку с чистыми колодцами и красивейшими пейзажами.

    Не закисла в глуши, теребила младшую дочь Марину вопросами, просила найти сельчан.

    Та уступала, стучала ночами клавишами компьютера, знакомилась, сидела на форумах… Обычная жизнь любопытной натуры и творческого человека. И поиски принесли результаты: нашла всех, кто был в доступе и здравии, узнала радостное и грустное – жизнь.

    – Представляешь, Лебедей нашла! Младший в Германии живёт, недалеко от нашего Анатоля, – радовалась, сообщая новость про бывших соседей. – А младшая дочь Веры в Дубай уехала, замуж за араба вышла… Сынок – чудо чернокудрое!

    Варвара радостно кивала, сожалея, что видеть своими глазами не может – десять лет уж слепа. Всё расспрашивала, жадно слушала ответы, удивлялась, тихо плакала, когда узнавала, кого уже нет на свете.

    – Мам… на сельском форуме вывесили – Воронского старшего не стало… А его жена уж пять лет, как покойница… Жаль так…

    – А Наташу Мышкову так и не нашла?

    – Нашла. Она не ответила мне. Видимо, не хочет общаться. Её право.

    – Бедная… Мы ей напоминаем о беде и позоре том… Это ли не понять…


    Прошёл год, и как-то ночью Марина нашла… Андрея Мышкова, три десятка лет как покойного!

    Совершенно обалдев от находки, смотрела на страницу мужчины и узнала в нём его, Андрея! Живого!

    Полистала фотогалерею, убедилась, что не ошиблась – указано место рождения и школа обучения. Присмотрелась к фотографиям семьи: все в военной форме. Увеличив, рассмотрела шевроны и эмблемы – РВСН России. Только тогда картинка-паззл сложилась в уме.

    «Вот оно что! Он тогда попал в программу “Ядерный щит России”! Стратегические ядерные силы – СЯС! Чёрт, как сразу не догадалась-то!.. Вот глупая… И эта скоропалительная работа на разработках, авиакатастрофа, отъезд семьи… Тупица ты, Маринка… Он был под “программой”! Потому такая секретность и мощное информационное прикрытие. Изощрённая ложь и грандиозная мистификация в интересах безопасности государства и страны. Понятно всё теперь. Не в никуда выехали его сестра и мать, а к нему в закрытую зону. Потому до сих пор Наташа не общается с нами – боится навредить брату. Напрасно. Он уже рассекречен, сам страницу завёл, выложил фото и правдивую информацию. Даже семью раскрыл. Все военные. Там нашёл жену, сын и дочь по стопам родителей пошли… Красавцы такие… Что ж, рада была повидаться, Андрейка! А маме не скажу – потрясение обеспечено. Не в том она возрасте и здоровье. Пусть думает, как помнит. Так безопаснее.

    Закрыв страницу, выдохнула, покачала головой.

    – А Ванда знает? Вряд ли. Некогда ей в “Паутине” сидеть. К лучшему. Она вообще ничего не знает! Даже о том, что он “погиб”. Для неё он по-прежнему жив и желанен. Всё ещё ждёт чуда, дурочка… А я не скажу. Пусть и дальше плутает в тумане…»


    Ванда приехала в гости, мало разговаривала с сестрой, больше с матерью, раздражалась на её немочь, старость и нездоровье, что-то выясняла, ссорилась…

    Марина долго молчала, стараясь не распалять ту на ненужную склоку, но Ванде не гостилось тихо-мирно: всё чем-то задирала сестру, вспоминая уж совсем старое и давнее – школу и юность. Даже укорила тем, что как-то испортила её с Андреем свидание…

    Тут Марину и прорвало:

    – Вспомнила она… Ты всё его ждёшь, идиотка? Надеешься, что он тебя найдёт и заберёт с собой? Что любит по-прежнему? Когда же повзрослеешь? Только ты его любила! Не он!

    – Ложь! Он любил и любит меня! Он приедет! А ты до сих пор мне завидуешь, змея!

    – Не приедет! Никогда! Мёртвые не возвращаются! – рявкнула в негодовании так, что сестра вмиг стихла. – Ты настолько была им ослеплена, что не желала ничего видеть и слышать! А его нет давным-давно! Три десятка лет уже, как погиб! Сгорел в вахтовом вертолёте в Сибири! Даже тела не нашли! Не веришь, спроси у мамы!

    Посмотрела в побелевшие неживые глаза матери, добила сестру жестокими словами:

    – А ты жди. Ещё пару десятков лет. Может, на небесах и догонишь. Уверена. Ты же борзая…

    Вышла из комнаты матери на кухню, спокойно налила холодной воды в стаканы, поставила на поднос и понесла обратно.

    – На-ко, глотни холодного. Может, просветлеют твои куриные мозги от многолетнего самообмана.

    Ванда, переводя безумные глаза с сестры на подозрительно молчаливую мать, вдруг рухнула на колени, подползла к родительнице, вцепилась влажными пальцами в её колени и зашептала с надрывом:

    – Мама… Мамочка… Скажи, что Маринка врёт, как всегда… Что делает мне больно из зависти…

    – Он погиб давно, доча… Смирись. Это правда. Скрывала от тебя. Берегла. Она тоже недавно узнала… Не вини Маришку… Плакала тоже…

    Мари аккуратно подала матери стакан, дала напиться, легонько забрала и вышла прочь, не слушая истерические вопли-всхлипы сестры. Лишь прошептала под нос:

    – И аз воздам. Вот когда я тебе за всё отомстила, сестрёнка… Ты мне столько крови попортила…


    Через полгода вышла на связь одноклассница Ванды, Хельга, живущая на границе с Данией, в Бремен Хафен, радостно сообщила, что Андрей жив-здоров, что хотел бы встретиться с одноклассниками в Москве или Питере…

    Переслав сообщение сестре на страницу в Сети, Марина «умыла руки»: «Захочет, сама с Хельгой или Маргерит свяжется».

    Не связалась, даже оборвала те хлипкие связи, что наладила поначалу. Закрылась.

    Одноклассники сестры забрасывали общительную и по-наивному простодушную и открытую Марину письмами, рассказами из их жизни, на ушко сплетничали, показывали фотографии родных и близких, тех, кого ещё помнила острая на память и жадная на эмоции «девушка сорока пяти лет», как, шутя, её называли. Недоумевали, конечно, почему Ванда стала такой букой, вот и компенсировали дефицит внимания общением с младшей сестрой бывшей однокашки, звали в гости…


    Варвара умирала долго и мучительно.

    Перед самой её кончиной Марина рассказала правду о семье Мышковых. И причину, почему они так поступили с односельчанами. Постаралась доходчиво пояснить упрямой и скорой на суждения матери, отчего так всё сложилось, зачем нужна была такая чудовищная ложь из уст государства, что ранила стольких людей. Да что там, до сего дня ранит…


    Ванда приехала на похороны похудевшей и сильно постаревшей.

    То ли смерть матери так подкосила, то ли семейные неурядицы достали вконец, то ли крушение личных надежд выбили из-под неё ту саму незыблемую опору, что поддерживала всю жизнь – веру в будущее счастье с любимым и единственным, тем, кого ждала так долго…

                Февраль 2020 г.

                Фото из личного архива. Село, вид сверху. 70-й г.

                http://proza.ru/2021/03/27/1844