Разведке отдал жизнь Гл. 1. Обоз - не обуза

18-19  февраля 1942 года,       
деревня Будница (1),
Велижский район,
Смоленская область
   

Малахит застывшей полосы времени тускнеет, покрывается изящной сеткой концентрических кругов на изумрудном фоне, трескается и внезапно рассыпается в прах, незримый зрению. Жар адреналина будоражит мою горячую кровь, стремительно гоня ее поток по капиллярам, венам, артериям, бурно учащая бег сердечной мышцы и частоту пульса. События в этот миг жизни приобретают свой неповторимый вкус, запах и цвет.
    
В мои чуткие ноздри неуловимо проникает гнетущая смесь запахов дыма, гари, пота, смолы, доползая до нежных легких. Слух привычно «ласкают» грохот ручных пулеметов Дегтярева, трели его младших собратьев «Дегтярей», «Мосек», «Свет», вражеских «Маузеров» и «Шмайссеров»(2).

Разрывы гулких гранат вносят дополнительный колорит в эту атмосферу «уюта и тепла». Доносятся громкие крики команд, ругань бойцов и стоны раненых, испуганное ржание и храпение лошадей, бьющихся в упряжи и ломающих оглобли, приглушенный на снегу стук копыт и сердитое «уханье» потревоженного филина.

В этой троице чувств, зрению выпадает доля фиксировать ослепительные вспышки стрельбы в надвигающемся сумраке, дрожащие ветви сосен и елей под дуновением легкого ветра, истоптанный снег с пятнами крови и россыпями гильз, утративший первозданную белизну, горестную гибель и кровавые увечья людей.
         
Верный «Дегтярь» послушно реагирует на прикосновения моих крепких пальцев. В горячке боя за 5 секунд я израсходовал первого «барабанщика»(3),  раскатисто поливая врага. Быстро ставлю новый магазин, переходя к одиночной стрельбе и теперь уже тщательно выцеливаю противника, плотно прижав приклад в правое плечо.
    
Режут по ушам истошные вопли раненых немцев, среди которых разрываются наши гранаты.
    
Часть блеклых силуэтов немцев мечется под нашим огнем в поисках укрытия, часть уже темнеет на снегу под мерцающим светом луны, часть активно сопротивляется. Стойко проявляет себя отделение полевой жандармерии во главе с приземистым фельдфебелем, пуговицы по углам пластин которых тускло отсвечивают. «Цепные псы»(4) слаженно дают нам отпор, поддерживая огнем карабинов действия своего пулеметного расчета.

Пулеметчики-жандармы успевают начать вести огонь при помощи своего грозного подопечного пулемета «MG-34» с замыкающей подводы, дав пару огненных очередей.
         
Рядом с высокой величавой сосной, у подножия которой я примостился, со свистом рассекают воздух хищные пулеметные пули. Несколько штук повреждают раскидистые ветви, обильно осыпая меня снегом и ошметками коры. Скоро пули нашли свою жертву: метрах в пяти слева навсегда замирают два бойца 1-го батальона, растерзанные остроконечными пулями, навсегда покинувшими «отчий дом» – пулеметную ленту.

Недолгие мучительные крики страдания, боли, стоны пораженных бойцов тают в громыханье боя. При лунном блеске наталкиваюсь на окровавленные бледные лица парней, искаженные мукой. Торопливо отвожу от них скорбный взгляд.
       
Целюсь в первого номера расчета, нежно приникшего к пулемету и левой рукой твердо обхватившего шейку приклада. Держа палец на спусковом крючке, опытный немец короткими очередями уверенно ведет ствол пулемета.
       
Успокаиваю дыхание,стараясь ровно дышать. Сдергиваю к черту рукавицы: вспотевшие ладони яростно вытер о штанины. "Соберись, тряпка" - командую себе. Мысленно вгоняю пулю во вражескую башку. Осталось дело за малым: плавно нажать на спусковой крючок в плохо различимую, торчащую над стволом пулемета голову в каске. Мимо! И снова мимо! Никак не могу попасть! Указательный палец вздрагивает на хвосте спускового крючка. Мои потуги прошли даром.
       
С левого фланга весь пулеметный расчет изрешечен шквальным огнем автоматов моих братьев-разведчиков, близко подползших  под прикрытием деревьев.

Пулеметчик сразу поник головой, заваливаясь набок, получив несколько пуль в корпус. Рядом с ним судорожно дернулся второй номер расчета от первой пули, проникшей ниже среза глубокой каски. Участь третьего номера тоже незавидна: кровавая строчка-стежка прочертила жуткий путь от пояса до груди.

Бой постепенно затухает, оборона немцев распадается на отдельные очаги сопротивления, через минуту сойдя на ноль.

Ночная мгла накрыла бархатным пологом изувеченную землю. Я вскинул голову, на мгновения оторвавшись от жестоких последствий боя. Какое наслажденье  порой вызывает вид зимнего ночного неба с раскиданными по его бескрайней глади мириадами далеких звезд! Их сверкающие серебром огоньки равнодушно излучают свой свет, безучастный к земной грешной суете…

Каковы итоги? Уничтожены около 70 солдат и офицеров противника, наши потери – четыре бойца 1-го батальона (5).

Немецкий обоз, следующий из деревни Будница в городок Велиж (6), подвернулся как нельзя кстати, так как с продовольствием у нас прямо говоря не ахти. Это связано с рядом следующих факторов: поломкой техники, ее остановкой из-за отсутствия деталей и горючего, падежом лошадей от бескормицы (отсутствия фуража), непрерывными налетами немецкой авиации и неудовлетворительной работой интендантов. Грешно признаваться, но с голодухи мы съели лошадей.
         
В обозе врага обнаружен ценный груз, собранный у нашего населения: картошка-морковка, замороженные свинина и курица, масло, липовый мед в кадушках, сало в бочонках, рожь и ячмень в мешках. Вдобавок: несколько ящиков с немецкой тушенкой, галетами и другой всячиной.
       
Ротный Митяев с курносым поджарым командиром 1-го батальона майором Караваевым приказывают собрать оружие, проверить немцев на предмет выживших.
          
Митяев особое внимание обращает на сбор оружия и снаряжения (подсумков, ремней, противогазных сумок и другого), обмундирования с документами для проведения будущих операций, проорав:
   
–  Быстро подобрать трофеи, погрузить на подводы и в путь! В Буднице явно слышали бой: скоро погоня-подмога прискачет! Жи-вей, парни!
         
Я вместе с другими разведчиками снимаю с порядка десяти погибших немецких солдат (из них – пять жандармов) все снаряжение, кроме нательного белья. Берем шинели, шерстяные кителя и штаны, перчатки и рукавицы, шапки, каски и сапоги.

Почти всегда у военнопленных или убитых фрицев можно найти в карманах следующие полезные вещи, которые условно подразделяем на четыре группы:

1) боевые: патроны, гранаты М39, ножи;
          
2) небоевые: еда (кусочки хлеба, рыбные и мясные консервы, шоколад, конфеты, леденцы, галеты), походная печурка с сухим горючим компании «Esbit»;

3) личные: швейный набор, зажигалка, пачка папирос, солдатская книжка («Soldbuch»), личный жетон (редко, обычно на шейном шнуре), деньги в бумажнике, часы и другое;

4) медицинские: индивидуальные перевязочные пакеты, мази от обморожения, присыпки для ног в баночках и фирменных упаковках.

Довольные богатой добычей, мы торопливо уходим от возможной погони, сопровождая нагруженные подводы в деревни Большие и Малые Замошье (место кратковременного размещения нашей роты). Часть подвод ротный направляет в деревню Бор, передавая в штаб бригады. Бойцы 1-го батальона следуют в деревни Михайленки и Кивали. 

Уже в избе, рассматривая солдатские книжки в светло-коричневой картонной обложке с орлом и свастикой для установления принадлежности к воинской части (днем книжки сдадим в разведотдел штаба дивизии), друган Петька Арчибасов нашел в одной из них неотправленное письмо с пятнами засохшей крови. Письмо, адресованное сестре погибшего солдата.

На первой странице книжки приклеена фотография молодого симпатичного рядового с приветливой полуулыбкой, скрепленная двумя оттисками круглой печати подразделения. Под фотографией –  имя и фамилия.

Друг перевел скупые строки свернутого вчетверо листа фронтовой почтовой открытки («Feldpostkarte»):

«18. февраль 1942

Дорогая Эльза, сестренка!

Сейчас находимся в 500 километрах от Москвы в деревушке с труднопроизносимым названием. Трудное время настало со снабжением. Мы питаемся картошкой и другими продуктами, которые отнимаем у русских жителей. Свиней и куриц почти уже не осталось. Крестьяне закапывают свое имущество в землю. После долгих поисков мы нашли бочки со свининой и салом. Иногда встречаются такие приятные сюрпризы, как мед и теплые вещи. Порой мне кажется, что еще придется долго воевать. Гоню прочь все сомнения. Временные заминки всегда возможны. Хотя Советы продолжают сопротивляться. Скорее всего мы их поголовно уничтожим, иначе они уничтожат нас. Каждый ребенок и старуха взирают на нас с испугом. Их можно понять. Мы расстреливаем русских бандитов (партизан) и сочувствующих им, невзирая на пол и возраст. Поэтому каждый русский становится нашим врагом. Иногда мне становится страшно. Но наш лейтенант повторяет, что мы выполняем волю великого фюрера на благо нашего народа и рейха. Кроме того, мы защищаем Европу от этих грязных, диких варваров.

За меня не бойся - скоро победим и отпраздную твою свадьбу.
      
Целую тебя. Напиши, как здоровье тети Гертруды и дяди Генриха. От них давно не поступало писем.
      
С наилучшими пожеланиями,твой любящий брат Фридрих».

***

Напрашивается резонный вопрос: каким образом мы узнали об вражеском обозе?
         
Две небольшие сестренки-деревушки Большие и Малые Замошье, в которых квартирует разведрота, затерялись на обширных просторах Смоленщины. В их названии прослеживается указание на окружающий пейзаж – места за мхом, болотиной. В самом деле, местные края богаты грандиозными болотными массивами.

Приют нашему взводу дала бодрая бабуля Бронислава Емельяновна. Она поведала, что на окрестных болотах произрастает пропасть полезных ягод. Здесь голубика и клюква, черника и голубика, морошка и брусника, содержащие целый кладезь витаминов и минералов. Часто можно встретить гнездовья хищной скопы, редкой гагары, вкусных тетерева и глухаря. Здесь истинный рай для охотников. Шастают медведи, кабаны и лоси.

Одного из таких могучих красавцев высотой свыше двух метров два наших разведчика из второго взвода Турехан Утегенов и Кузьма Четверкин завалили, на пару дней обеспечив всю роту свежим мясом. Как парни рассказывали, внезапно завидев лося, они хаотично выстрелили по нему пару раз из карабинов.

Выносливый сохатый, несмотря на кровоточащие раны в туловище, обиделся и решил выразить свои накопившиеся претензии, разворачиваясь в их сторону для плодотворного общения. И только шальная пуля, удачно попавшая между левыми ухом и глазом, надежно вывела его из строя.

К сожалению, могучий великан не порадовал нас своими огромными рогами, сбросив их на зиму где-то в ноябре-декабре.

Строго соблюдаем правила гигиены, регулярно по вечерам растапливая баню с разрешения хозяйки. Дрова – отнюдь не проблема, лес под рукой.

По утрам на общем построении роты старшина Лазарев проводит осмотр бойцов по «форме 20» на наличие вшей. И из-за них-проклятых мы все стрижемся под «ноль». Своим хриплым басом старшина, крепко сбитый парень, со светло-зелеными кошачьими глазами, зычно ревет:

- Галдеть прекратили, охламоны! Становись! Смирно! Оставить! Смирно!

И окинув строгими очами длинный ровный строй, чуть помедлив палит:

- Вольно! Рубахи и гимнастерки закатать до рукавов и вывернуть наизнанку! Живо!

Несмотря на изрядный мороз, мы красуемся с голым торсом. Старшина вразвалку медленно обходит строй. В случае обнаружения нами или старшиной вшей, рубахи и гимнастёрки скидываются в металлическую бочку. Сверху накрывается крышка, и уютная компания вшей в наших одежках жарится-томится на костре. Те, кому в сей день повезло, задорно шутят в своих избах, сверкая обнаженными торсами в ожидании завершения бани вшивцов-бегунцов.   

Главное, тут, братцы, в чем замутка? Правильно. Гимнастерки-рубахи не спалить. Опыт важен. Такое дело поручали набившим руки бойцам...

Недавно мы закончили ужинать под веселый треск поленьев в чреве печки, отведав печеной картошки с жареным лосиным мясом со специфическим привкусом.

Бронислава Емельяновна, кряхтя, бодренько перекатывается на коротеньких ножках и гостеприимно разливает нашему взводу вкусного клюквенного морса. По утрам она угощает вкусным парным молоком от своей бело-пегой буренки Звездочки. Несмотря на свое одиночество (муж давненько ушел в мир иной, захворав тифом, а единственный сын сражается сапером на Карельском фронте) она не жалуется на жизненные передряги, настроена дружелюбно к нам, годящимся ей по возрасту в сыновья, а большей частью - во внучата.

Помыв котелки и ложки, принялись за чистку оружия при свете нескольких плошек. В них плавится соскобленная сосновая смола с фитилем из свернутого куска ткани. Приятный запах смолы витает по избе, вступая в спор с резким душком оружейной смазки.

Кто-то из бойцов сидит на скамьях за столом, кто-то - на полу, предварительно расстелив драную дерюгу.

В районе полдевятого вечера к нам в избу суматошно влетает посыльный от ротного в сдвинутой на лоб шапке в полурасстегнутой шинели, задыхаясь от быстрого бега, прерывисто вопрошает:
      
– Где лейтенант Курахметов?
       
– Это я! – поднимает голову Курахметов в нательной рубахе, отрываясь от чистки разобранного «ППШ», беря заскорузлыми пальцами правой руки в оружейной смазке кусок ветоши.

– Тавщ лейтенант! Через 10 минут построение роты! Приказ командира. Быть готовым выступать! – торопливо доносит посыльный.

- Че сидим! Подъем! На построение! - громко отзывается на приказ Курахметов.

Стук-бряк! Быстро собираем оружие, одеваемся, разбираем в сарае лыжи с палками и спешим на построение к избе ротного.

Митяев кратко доводит обстановку, изредка подкашливая:

– Группа нашей разведки наружным наблюдением обнаружила в деревне Будница подготовку к маршу немецкого обоза из четырех десятков подвод с грузом и до сотни солдат охраны. Вероятней всего, обоз по проселочной дороге проследует до автомагистрали в сторону Велижа. Комбриг поставил боевую задачу: отбить обоз, немцев уничтожить…

Во взаимодействии с 1-й ротой 1-го батальона, от которой осталось почитай две трети от былого, наши два взвода в лесу на подходах к магистрали организовывают засаду.      

Мы поспели к броду у замерзшего ручья всего за несколько минут до появления отряда немцев, и времени устроить засаду по всем правилам не осталось. Кое-как замкнули кольцо окружения и внезапным огнем подавляем сопротивление немцев.

Не всегда так благополучно заканчивались наши бои с врагом. К тягостному разочарованию.

В дурном сне не могло привидеться, сколько боли, страданий, изнурительных походов и горькой потери боевых соратников выпадет в будущем на мою военную долю.

А ведь в конце июня 1941 почти всем советским гражданам казалось, что пара-другая месяцев и враг будет разгромлен нашей доблестной Красной Армией.
 
С воодушевлением и боевым настроем с парой приятелей, отпросившись с судоверфи, я нагрянул в среду 2 июля 1941 в Тавдинский военкомат и записался добровольцем на фронт. Помню томительное ожидание в длинной очереди молодых парней, жаждущих оказаться на фронте. Оказалось здесь и несколько мужчин среднего возраста. А вместе с нами навестил военкома жилистый дедок с окладистой бородой- наш опытный плотник Алексей Федорович. Лет ему стукнуло под шестьдесят. Он солидно потягивает-чмокает трубку, выпуская ароматные клубы терпкого дыма, приговаривая нам:

- Парни, чем черт не шутит! Стрелок-охотник я отменный, сами видали не раз! Даст бог, в снайперы сгожусь!

Пару раз мы ходили с Федоровичем на охоту! Он разрешал нам пострелять из своей огнебойной фузеи - дореволюционной "тозовки", демонстрируя отменные навыки меткости. Один выстрел и косуля поражена!

Но не проперло: забраковали Федоровича по возрасту.

Направили меня в лучезарный, густонаселенный поселок Нурлат Октябрьского района Татарской АССР Приволжско-Уральского военного округа в разведроту 51-й отдельной стрелковой бригады (командир бригады – полковник Павлов, затем его сменил полковник Федоров, комиссар бригады – полковой комиссар Чернышов).

Наша бригада в течение нескольких месяцев проходит комплектование, попутно мы обучаемся по учебно-боевой программе РККА.

Чудом, не иначе, я уцелел в кровопролитных сражениях-мясорубках за Москву, Тверь и Ржев, не получив ни единого ранения, но изрядно вкусив «медовых» впечатлений от военных будней. Не знаю, по какой причине (по глупости, недомыслию или некомпетентности командования) мы совершали марши в районы дислокации днем и в плотных порядках подразделений.

Тяжкими выдались наши переходы: в брюхе пусто, лишь на дне желудка колыхаются жидкий чай да горсть сухарей; в груди – томящая боль от боевого снаряжения и вещмешка, полного боеприпасов; в голове – смятенье скорбных мыслей по факту постыдного драпанья от фрицев; немытые тела изнывают от холода; стонут натруженные ноги в ботинках (не по размеру, просящих каши) с  обмотками. К зиме выдали дырявые валенки, к которым мы приладили самодельные галоши из резиновых противогазных масок.

В поднебесье полностью царят самолеты врага: хищные бомбардировщики «Ю-87» и юркие истребители «Мессершмитты», которые днем и ночью терзают нашу территорию.

19 января 1942 года во время одного из налетов на колонну бригады при движении по дороге в сторону городка Торопец тяжело ранены комбриг полковник Федоров и начальник штаба бригады майор Юделев, погиб начальник штаба отдельного батальона связи младший лейтенант Беликов, два десятка бойцов ранены и убиты.

Командование бригадой принял на себя смельчак с рокочущим голосом полковой комиссар Чернышев. После его назначения передвигаемся только ночью. Обозы постоянно отстают, крайне плохое снабжение продовольствием, в том числе сахаром, солью, табаком во всех частях бригады. Бывало, кроме горсти сухарей ничего и нет на сутки. Приходилось обращаться за помощью к местному населению. Хлеб, картофель, мясо, полученные в дар от женщин и стариков спасают нам жизнь. Но у них зачастую тоже ничтожное количество продуктов (скот и хлеб забирали немцы, если крестьяне не прятали в лесу).

Из моего разведвзвода численностью в тридцать красноармейцев в строю остались только два командира отделения, мой дружбан весельчак Петька Арчибасов, с которым мы в апреле 1942 влились в состав новой разведроты, и пять бойцов.

Остальные парни... Эх... Отличные, смелые, задорные пали на поле боя или получили тяжелые ранения.

Жалкие остатки моей бригады пошли на формирование 119-й стрелковой дивизии в  Калининской области (под командованием сурового полковника Кулагина). В 19 часов 20 апреля 1942 года, погрузившись в 1-й эшелон на станции Торопец, моя рота отправилась в путь (с нами отбыли 1 и 2 стрелковые батальоны, минометный батальон и рота противотанковых ружей). Очутившись спустя 3 суток в старинном городе Калязине, я прошел суровый курс интенсивной подготовки, став полноценным разведчиком.



Примечания к тексту:

1) Будница - название деревни происходит от слова буда (постройка);

2) «Дегтярь» - прозвище пистолета-пулемета конструкции Дегтярева;

   «Мося» – жаргонное обозначение 7,62-мм винтовки системы Мосина-Нагана образца 1891/1930гг.;

  «Света» («СВТ-40») – 7,62-мм самозарядная винтовка системы Федора Васильевича Токарева (1871–1969) образца 1940 года;

  «Маузер» («Mauser 98k») — магазинная винтовка конструкции братьев Петера Пауля и Вильгельма Маузеров, официально принятая на вооружение в 1935 году;

 «Шмайссер» («MP 38/40«)- абсолютно неверное прозвище пистолета-пулемёта, разработанного Генрихом Фольмером на основе более раннего MP 36, состоящего на вооружении вермахта во время Второй мировой войны. К конструкции данного пистолета-пулемета Хуго Шмайссер прямого отношения не имел (ему принадлежал патент на магазин и приёмник для магазина).

3) "Барабанщик" - барабанный магазин на 73 патрона к "ППД".

4) «Цепные псы» - прозвище военнослужащих полевой жандармерии из-за носимых на металлической цепи блях с эмблемой «Feldgendarmerie».

5) Дударев Яков Петрович (1916-19.02.1942): призван Мензелинским РВК Татарской АССР, красноармеец 1-го отдельного стрелкового батальона 51 стрелковой бригады.

  Сумочкин Гавриил Осипович (19?-19.02.1942): призван Тимирязевским ОВК г.Москвы, красноармеец 1-го отдельного стрелкового батальона 51-й стрелковой бригады.

  Плешин Аврук Давыдович (1908-19.02.1942): призван Ленинским РВК г.Киева, младший лейтенант, командир взвода 1-го отдельного стрелкового батальона 51-й стрелковой бригады.

  Афонасьев Павел Федорович (1914-19.02.1942): призван Кировским РВК г.Казани, сержант, помощник командира взвода 1-го отдельного стрелкового батальона 51-й стрелковой бригады.

6) По одной из версий название города означает в переводе с латинского "Кастро Велисио” - обширный, передовой укрепленный рубеж. Так город прозвал в 1580 году сопровождавший в походе польского короля Стефана Батория австрийский историк С. Герберштейн.