Казахстан. Мамины воспоминания. Ч. 15

В семье Хаир был младшим сыном, отец был очень к нему привязан и любил больше других детей, которых было много. В период, когда мы поженились, оставалось только четверо. Это старший брат Капен и две сестры Анель и Камал. Капен был сыном первой, как её называл Хаир, старшей жены отца. Мать Хаира и двух сестёр умерла, когда ему было шесть лет. Растила всех детей старшая жена, о которой у него остались тёплые воспоминания.
До революции у казахов было принято называть людей, к имени прибавляя имя отца. Так и говорили – Хайролла сын Нурлана. То есть фактически люди называли отчество, но не имели фамилии. Допустим, Нурлан сын Матыкбая, Матыкбай сын Нурсадыка и так далее, при чём, люди запоминали свою династию, чуть ли не до десятого колена. В советское время стали называть фамилию – все последующие поколения их семьи стали Нурлановы.
Мы прожили вдвоём с Хаиром в «Здравнице» чуть больше месяца до тех пор, пока ему не привезли кожаный корсет, называемый «тутар», довольно тяжёлая громоздкая вещь. До этого Хаир ходил на костылях, и на свадьбе был на костылях. После этого он поехал на родину, в Абралинский район, ему надо было получать паспорт, которого у него почему-то не было. В Абралах жила его замужняя сестра Анель. Вернулся он только осенью, когда я была уже в Семипалатинске, закончив работу в «Здравнице».
Последний месяц лета запомнился мне знакомством с бахчами, где росли арбузы. Учреждения города имели свои участки, на которых работали бахчевники, нанятые специально  для этого на сезон. Были такие бахчи и в «Здравнице», и в туберкулёзном диспансере. Первое моё знакомство с бахчами вызвало у меня восторг и удивление, я даже попросила остановить машину, на которой мы проезжали мимо по дороге. Удивительное зрелище – поле, на котором среди зелени, почти не видной, валялись громадные арбузы. С самими арбузами мне удалось познакомиться ближе в конце лета, когда их стали убирать с поля. Сначала мы с медицинским персоналом направились на бахчи «Здравницы», но бахчевник сказал, что нынче урожай не удался и посоветовал пойти на бахчевник тубдиспансера. Он сначала предложил самим выбрать арбуз, но когда в разговоре узнал, что я врач из Ленинграда, расчувствовался, забраковал арбуз, выбранный нами, и пошёл и выбрал сам. Действительно, арбуз был изумительный, большой, с ярко красной мякотью, которая была как - будто бы  с крупинками. Когда его разрезали, он трещал. А самое главное, он был очень сочным и очень сладким. Лето было жаркое, и медперсонал ходил в одних халатах, даже зашив его, чтобы не распахивался, и, конечно, засучив рукава выше локтя. В таком виде мы и пришли на бахчи, и когда ели арбуз, сладкий сок стекал по голым рукам до завёрнутых рукавов халата, и к концу нашей трапезы они буквально засахарились и стояли колом. Никогда потом в жизни я не ела подобного арбуза. Втроём мы съели этот громадный арбуз весь!
А арбузы, что были на бахчах «Здравницы», сняли в конце лета. Они были незрелые, и их сложили в погреб, но в начале сентября, заканчивая сезон, мы заглянули в погреб и обраружили, что они дошли, и мы их сели, хотя, конечно, далеко им было по вкусу до тех, что выросли на бахчах тубдиспансера.
После возвращения в Семипалатинск, я снова стала работать в двух отделениях тубдиспансера:  в детском отделении и во взрослом. Ожидая приезда Хаира, я стала думать о необходимости снять комнату в частном секторе, чтобы мы могли начать нашу семейную жизнь. Обратилась за помощью к Анне Георгиевне. Она меня вначале обескуражила словами, что комната, в которой живут Красовы, и куда поселили меня, предназначена для врача, что они были предупреждены об этом, когда их поселяли. Может быть, следует Красовым поискать себе другую площадь. Я конечно сразу же отвергла даже саму мысль о таком предложении, считая это не только несправедливым, но и просто нелепым. Хаир вернулся из родного села Абралы в сентябре, и несколько дней мы жили вместе в маленькой комнате. Чтобы не смущать нас, Красовы на ночь располагались спать в сенях, благо там было просторно. А потом Анна Георгиевна предложила нам посмотреть на предмет проживания маленький полуразвалившийся домик на территории тубдиспансера. В нём до недавнего времени жила старушка повариха, которая уволилась и переехала к дочери в другой город. Мы всей своей «семьёй» отправились на осмотр и пришли к выводу, что нас это вполне приемлемо на первых порах, а потом подыщем что-либо более подходящее.
Это была русская изба, состоящая из одной довольно большой комнаты и сеней. В комнате стояла пнчь – плита. Недостатком было то, что вся избушка покосилась на сторону, скривилась и крыша. Снаружи она производила совсем страшное впечатление, а внутри было лучше, правда пол был наклонён так сильно, что в дальнейшем нам приходилось привязывать вещи к противоположной наклону стене, а то они постепенно сползали. Анна Григорьевна, узнав о нашем согласии, распорядилась и санитарочки стационара быстро побелили потолок и стены, а пол, хотя он и был с небольшими проплешинами от старой краски, решили не красить, а только помыли.
Перенесли свои вещички, благо было недалеко носить – избушка фактически находилась в одном дворе, хотя дома числились по разным улицам: домик, где жили Красовы по Красноармейской улице, а наша избушка по улице Белинского.
Вещей было у нас немного. Из мебели только узкая железная кровать с сеткой и тюфяком, которые выделили мне в тубдиспансере, когда я поселилась у Красовых. В домике от старой хозяйки остался только топчан – широкая скамейка, и табуретка. В вопросах устройства нашего быта Хаир, несмотря на молодость, а он был моложе меня на четыре года, оказался более практичным, чем я.
Из деревни он привёз ватное, вернее, на верблюжей шерсти, одеяло, две подушки, большой тканный полосатый шерстяной ковёр и большую кошму тёмно-коричневого цвета с белым рисунком. Кошму положили на пол, полосатый ковёр повесили на стену. Топчан первое время использовали вместо стола, привязав его к кровати, на которой сидели, когда ели.
Позднее мы купили большой хороший стол, потом два хороших крепких стула с мягкими сиденьями. Всё это были вещи, бывшие в употреблении, покупали их на базаре, а не в магазине, благо базар был от нас недалеко. Постепенно обзавелись и посудой, и кастрюльками.
В общем, наладили свой быт, и даже стали приглашать гостей. Прежде всего нас посещали те бывшие «дружинники», которые один за другим стали выписываться из больницы. Встречали мы их с радостью.
Неожиданно для меня однажды приехала из Аягуза Полина Котляр, та, чтожила со мной вместе в общежитии. Она не ужилась там, не поладила ни с сослуживцами, ни с больными, и уехала оттуда самовольно. Задержалась у нас на довольно длительный срок, пытаясь уладить свои дела в облтубдиспансере. Для нас её пребывание было, конечно, не очень удобно, но у нас не хватало смелости сказать ей об этом, а сама она этого не замечала. Каким-то образом все же ей дали место в общежитии для приезжающих на стажировку по физиотерапии в институре Физиотерапии, который имелся в Семипалатинске. Она требовала отпустить её из Казахстана вообще, в чём ей отказывали. Тогда она прибегла к неожиданной для всех мере – пыталась отравиться, наглотавшись таблеток люминала. после того, как её откачали, завоблздравотделом Пильчер отпустил её на все четыре стороны, заявив, что «сумасшедшие» врачи ему не нужны.
Перед наступлением холодов нас посетила жена брата Хаира Надя, и привезла ему тёплую одежду: пальто, шапку-ушанку, шарф, хотя их носил уже брат, но они были вполне добротными и ещё долго служили Хаиру. А вот мне, готовясь ко второй зиме в Казахстане, мы купили шубку-жакет из меха крота, хороший пуховый платок и фетровые белые валенки, которые я носила с галошами, и они так и не сносились за семь лет моего пребывания в Семипалатинске. Я привезла их в Ленинград, и из них потом сделали бурки для сына Серёжи, обшив кожей и пришив подошвы из кожи.
Покупая вещи, одежду, нам приходилось экономитьна еде. Продукты покупали на базаре, в магазинах почти ничего не продавалось, а на базаре можно было купить всё, и молоко, и мясо, и овощи. Вот только почему-то не продавался сахарный песок. Почему-то это было запрещено.
Доходы наши были не велики: я получала две ставки, Хаир небольшую пенсию. У него первый год была инвалидность первой группы. Кроме того, ежемесячно нам присылал по пятьсот рублей Капен, как обещал на свадьбе. Он просил дать возможность первый год не работать Хаиру, чтобы не вызвать обострения туберкулёзного процесса. Ведь ставка врача в то время была всего шестьсот рублей. Но Хаир  в быту не считал себя инвалидом. Быстро перестал носить и корсет, и делал всю работу, которая нужна в доме: носил воду с колонки на улице, носил продукты с базара, вот только помню по моему настоянию попросил какого-то казаха с тележкой довезти до дома сначала мешок картошки, а позднее мешок с углём для топки плиты.
Поскольку я почти весь день была на работе, Хаир и готовил, и убирал, и даже стирал сам. А к весне, когда стали готовиться к появлению на свет ребёнка, сам побелил всю комнату. Когда я удивлялась его умению всё это делать, он мне всегда отвечал, что у него было тяжёлое детство в доме брата. Невестка плохо к нему относилась и заставляла его делать всё, попрекая и сочиняя про него брату всякие небылицы. Посетив нас, она не смогла удержаться, чтобы не сочинить про нас басню.
В тот момент, когда она приехала к нам, у нас не было ничего, чем бы мы могли угостить её кроме чая с сахаром и пшеничным хлебом. Вообще-то у казахов чаепитие является обязательным элементом гостеприимством, и мы не очень смутились отсутствием чего-либо вкусного. А вот Надя пожаловалась потом сестре Хаира Анель, что видела у нас на столе пряники на тарелке, а мы ей их не предложили. Сначала мы опешили, когда услышали это от Анели, а потом разобрались, чем это было вызвано. У нас действительно на столе лежали на тарелке кусочки, но не пряники, а кусочки сушёного кислого молока, которые Хаир привёз из деревни. Этот продукт назывался курт. Он имел вид не очень аппетитных серых очень твёрдых кусочков кисловатого вкуса. Курт далеко не вкусная вещь, но тем не менее в периоды безденежья, он нас выручал – мы пили с ним чай. Основной пищей нашей в этот период были молоко, каши, картошка. Мы даже придумали такое блюдо из картошки – тушили её в небольшом количестве воды, положив в воду лавровый лист. В таком виде она напоминала нам тушёную картошку с мясом. Мясо мы покупали редко. В основном, казахи предпочитают мясо баранов. Очень долго его варят, оно становится очень мягким. Таким мясом и угощают обычно гостей. Однажды Капен сообщил, что будет проездом в Семипалатинске, просил встретить его на вокзале. Он назвал точную дату и час приезда, так что мы с Хаиром тщательно подготовились. Хаир принёс с базара баранину и мы долго тушили это мясо. Но когда Хаир поехал за братом на вокзал, вернулся один. Оказывается, мы не поняли, что  он будет именно проездом. Потом мы сами ели это мясо несколько дней. Я не помню, чтобы и в дальнейшей нашей жизни в Семипалатинске брат когда- нибудь заезжал к нам. Хаир объяснял это тем, что брат не хочет обременять нас , зная, сколько трудностей достаётся хозяину, когда надо принять гостя.
Мы прожили в этом домишке до самой весны.
И сейчас, вспоминая свою жизнь в Семипалатинске, я могу сказать, что это было самое счастливое время нашей совместной жизни. Мы были очень дружны и внимательны друг к другу. Все вопросы решали сообща. Беспокоились о здоровье друг друга. Я всё время помнила, что Хаира надо щадить из-за его болезни. А Хаир проявлял особое внимание ко мне, зная, что мы ждём появления на свет ребёнка. Готовились к этому событию заранее. Купили детскую кроватку, детскую ванну. Готовили пелёнки и распашонки. Хаир ещё, когда ездил в деревню, купил там и привёз большой рулон фланельки. Правда, она была пёстрая, но в то время всякий материал был в большом дефиците.
Абсолютно во всех вопросах быта нам помогали две семьи – Красовы и Нигматулины, мои первые соседи. Умудрённые житейским опытом, Раиса Александровна Красова и Фарида Губайдуловна Нигматулина вникали во все наши вопросы и очень умело руководили нашими поступками. Они сразу приняли Хаира и относились к нему и ко мне по-матерински. Абсолютно во всём помогали нам, благо жили мы близко друг от друга, фактически в одном дворе, но предпочитали ходить друг к другу не через двор, в котором хотя и были зелёные насаждения, но там обычно гуляли и больные туберкулёзного стационара. Поэтому мы ходили кругом, по улице Белинского, потом повернув на Красноармейскую. Принимали участие в наших «совещаниях» и дочь Раисы Александровны Аля, и муж Фариды Губайдуловны – Абубакир Измайлович Нигматулин.