Хлебушек для Дуси

Родилась Евдокия в крестьянской семье.
Детей было четверо - два мальчика и две девочки. Дуня и её старший брат были
копией своего отца. Но какой-то странной копией: у отца то ли борода и волосы,
насыщенного медного цвета, вьющиеся крутыми кольцами, то ли степенность и
солидность делали его даже красивым. Его внешность просто убеждала: перед вами человек, как минимум, служитель церкви, а может и купец...

Василий и Евдокия были очень некрасивы. Ужасная форма носа, разрез рта и тонкость
губ, точно тупым ножом прорезанных и глАзок, маленьких, совершенно некрасивых
и намёка в которых нет на "зеркало души".
Просто до странности, как сильно притягивало, да, тянуло смотреть им на лицо и поражаться не уродству, а некрасивости.

Самый младший брат - Сергей, был вообще не понятно, на кого похож -
что-то в нём от советского актёра - Владимира Гусева, но Сергей
гораздо красивей, выше ростом, стройней.

И сестра Анна, толстушка невысокого роста. Рассказать о ней, её характере
не всякий возьмётся. Она в эту минуту тиха и скромна, как послушница
в монастыре, но вдруг какое-то слово, с которым она не согласна или оно ей просто не по нраву, а может, надоело и захотелось выйти из роли послушницы, и перед вами уже перешедшая на крик женщина. Зычным голосом она такое ввернёт, что просто убьёт наповал! Внешне на матушку свою похожа, но только лицом.
Характером и телосложением противоположность ей.

Ну, вот и познакомились. А рассказ мой о Дуне.

В школу Дуня ходила всего четыре зимы, как тогда говорили.
Учёба - не её конёк. Девочку более занимало рукоделие: шила, вязала крючком
и на спицах, вышивала. Полюбила готовить. 
Когда ей было уже за восемьдесят шесть, она встречала гостей. Кормила разной вкуснятиной просто "на убой".
Однажды говорит:
- Я к чаю испекла оладушки, покушайте, какие я научилась печь. - В восемьдесят шесть лет научилась! И в самом деле, на вид что-то картинно-красивое. Но гости есть уже не могли - так наедаться, как она это с ними сделала, просто неприлично...

Да. Растёт Дуня. Хочется сказать шаблонное - хорошеет. Но всё наоборот.
И парни никакого внимания ей не оказывают, а она уже формируется, зреет.
Тело белоснежное, формы пышные. И мечтает она о замужестве. Никто, никогда
так страстно в жизни ни о чём не мечтал, как она о замужестве.

Дуня рано пошла работать в колхоз, чуть шестнадцать миновало.
Ничего там не платили, труд изнурительный... И приметил её председатель:
молода, ухватиста, на лицо некрасива... Вот няня для детей его дочери - и в догляде будут, не обижены, и по дому с уборкой, готовкой управится, и зятю никого соблазна.

Дуня с радостью согласилась. Несколько лет она провела у Михаловны - так она называла свою работодательницу. И всю жизнь вспоминала эти годы с какой-то
особой гордостью:
- Меня Михаловна в баню с собой повела - посмотрела, что я чистая, не заразная.
Только после этого в дом и к детям допустила. Михаловна работала врачом - это
ещё один повод для гордости Дуни.

- Я, бывало спрашиваю у Михаловны, откуда берётся пыль - только убрала,
всё протёрла, а, глядь, то там, то там пыль появляется...
А она мне отвечает:
- Дуня, не будет пыли, и нас не будет!

И Дуня никак не может отойти от этой для неё истины и необыкновенной мудрости. Она повторяет, кивает головой, вздыхает... "Во! Не будет пыли и нас не будет!" Привычка повторять одно и тоже останется с ней навсегда.

Пришло время Дуне уйти от Михаловны. И она тут же завербовалась на разработки
торфа. Это был ад на земле! Заработки, на которые рассчитывала, оказались просто
мизерными, но Господь пощадил девушку - в полном здравии вернулась домой.
Надеялась Дуня, что встретит там свою судьбу... Нет, это, как и заработки,
не оправдалось.

Идут годы. Уже у сестры Анны младшему сынишке семь лет. Она крёстная ему.
Собралась Дуня в Удмуртию - братьев своих навестить. Взяла с собой крестника.
В их купе вошли двое попутчиков - солдаты. Племянник на верхней полке в окошко поглядывает, а потом заснул. Что-то его разбудило... глянул вниз, а на его тёте солдат что-то делает. Отвернулся и снова заснул.

Но пришло и для Дуни счастье. Вышла она замуж за Петра. Последышка своей матери,
растившей их, шестерых сыновей без мужа, не вернувшегося с фронта.

Дуня рассказывала о своём замужестве так.
- С ПЕтюшкой можно было жить, он добрый, не пьющий, работяга и нравился мне.
А свекровь... Как я к ней подлаживалась! Не хочет меня и всё. Напеку блинов, сидим едим, свекровь мне говорит:
- Дуня, ты сколько обмакнула блина в сметану, столько и откуси, свой слюнявый
кусок в сметану не суй...
А ПЕтюшка тут же сидит. Слушает молча. Сметана-то налита в общую чашку, все в неё свой блин окунаем.

Нагрею воды помыться в корыте.
- Мам, иди, я тебя искупаю.
А она:
- У меня сын есть. Он меня искупает.
Билась-билась я у них, не выдержала, ушла к своей маме. Папаня-то уже умер. 
Пришла свекровь однажды. Постучала в окно и через него говорит:
- Дуня-то, пущай, кель, возвращается к нам...
Но не пошла к ним.

И вдруг конвейером пошли к ней мужья. Правильней - сожители-примаки. Откуда они только брались? Как, кто им говорил о ней? А дело в том, что они все переживали какие-то свои трудности. Им нужно было отсидеться, переждать... Дуня уходила на работу в колхоз - свекловичницей работала,- а очередное её "счастье" отсиживалось
у неё дома под замком. И, обычно через полгода, они внезапно исчезали, как и появлялись.

Однажды, в промежутке между сожителями, к ней пришёл участковый с обыском. Пришёл один, без понятых. Что искал - не сказал. Но всё перерыл в избе и сарае. Ничего не найдя, ушёл молча, так ничего и не объяснив, не извинившись..

- Сукааа!- Сказала о нём Дуня вслух после его ухода. До скончания своих дней она будет говорить только одно это слово при воспоминании о том непонятном и неприятном для неё случае.

И вот ещё один такой нарисовался у неё. Ох, какой он был красавец! Жгучий кудрявый брюнет! Черты лица просто необычайной красоты... Ну и вытворял же он над ней - ночи напролёт не давал уснуть:
- Я от тебя ухожу, хватит! - Она уговаривает его: куда же ты ночью, завтра иди. И с таким терпеньем, не думая о себе, что с утра ей на такую тяжёлую работу. Утром он засыпал и спал почти весь день! Возвращалась Дуня, готовила ему то, что он пожелает. И вот он взял Дуню с собой в свой город. Там жила его мать в маленьком домике в частном секторе. Стали у неё жить. Дуня сразу на завод уборщицей устроилась. Очень ей там понравилось.

Возвращается как-то она с работы, а её вещи упакованы и стоят на улице у порога. Стала стучать в запертую дверь, а её красавец только и ответил  изнутри - убирайся.

Приехала Дуня к сестре с новостью. Сестра очень сочувствует, но ей с самого
начала было ясно, и это тем же кончится. А Дуня одно твердит: неужели снова
в колхоз? - Нечистый дух! Ходит и повторяет это, чтобы ни делала - Нечистый дух...

Дуня всю оставшуюся жизнь жалела, что не забеременела от этого красавца Витьки.
Не получалось. Да какое получится - когда они встретились, она уже к своим полста
вплотную подступила.

С тяжёлым сердцем поехала Дуня на работу: увольняться приходится - жить-то негде, а ей предложили комнату в общежитии на двоих с девушкой. Согласилась с радостью!

Живёт. Уже успокоилась как-то. О семейном счастье и не думает. Вдруг к ней подошла молоденькая землячка.

- Тёть Дусь, (Дуню давно Дусей стали звать) у меня один знакомый дедушка есть.
У него жена умерла. Он женился несколько раз, но всё как-то неудачно. Я ему о тебе сказала. Тебе пятьдесят семь, а он на семь лет старше. Согласна познакомиться?

- Конечно, согласна.

На следующий же день Василий приехал к Дусе на автобусе. Привёз её домой - жил он в своём доме, вторую половину которого занимал его семейный младший сын - Мишка.

Дуся, не мешкая, приступила к уборке, стряпне. С первой минуты она стала называть так неожиданно нарисовавшееся счастье Васяней и осталась у него в ту же ночь.
Сестра, посмотрев на новую симпатию Дуси коротко сказала: Хороший человек.

И стали они жить. Василий умный, повидавший многое в жизни мужик. Заслуженный фронтовик, до пенсии работавший шофёром, стал надёжной опорой Дусе. А для неё он  - свет в окошке.

Дуся иногда выходила посидеть с соседками, одинокими бабёнками, ещё не пожилыми. Им, конечно, было обидно и завидно, что Василий избрал такую страшилу и их постарше. Хотелось задеть её.

- Ох, знаю я твоего Василия, - говорит одна, притворно вздыхая, - сколько у него баб было, столько волос на его голове не осталось.

- У него стоял, вот и бабы были, - с улыбкой отвечает ей Дуся.

Все поражены... А она своему Васяне рассказала это и они весело посмеялись.

У Васяни две дочери и сын. Дочери всполошились, когда отец зарегистрировал брак с Дусей. Но с отцом прямо говорить не решились, так, через родственников, через знакомых. И он повёл Дусю к нотариусу. Просил закрепить за Дусей право проживания в этой половине дома до скончания её дней. Это было его правильное решение - прямых наследников у Дуси не было, а что с ним случись, его дети вышвырнут её из дома. 

И всё-таки он беспокоился о Дусе. В их селе, где у неё осталась родительская избушка, он с мужем Анны, таким же прекрасным плотником, как и он сам, к тому же и печником отменным, построили небольшую пятистеночку, с русской печкой, горячей лежаночкой. Дусе он говорил, что этот домик не помешает, мол, вдруг война, они сюда приедут жить. Город могут разбомбить - камня на камне не оставят, как это уже было.

Но иногда он не мог удержаться, чтобы коварно не посмеяться над своей супругой.
Как-то приходит, рассказывает, что видел свою сотрудницу и сказал ей:
- Что ж ты так постарела? На что ты стала похожа?! - А она отвечает:
- На Дусю свою посмотри: носатая, горбатая...
А я ей и говорю:
- Она моя роодненькая!
Дуся его "успокаивает":
- Васянь, она с дурию! Она с дуриююю...
И не знаешь, поняла ли она подковырку. Но всё обходится без ссоры, кажется, и без обид.

Прошли семь счастливых лет. Стал Василий чувствовать слабость в руках, ногах. Ранен был на войне, повреждён  был позвоночник. В корсете Василий тогда более года тогда пролежал. Возможно эти отголоски настигли.

И вот лежит. Может только глазами водить, улыбаться или плакать. Но сознание его не замутилось, слух оставался в хорошем состоянии.
Всё прекрасно понимал, глазами показывая, так его поняли или нет. И даже в этом состоянии шутит. Дуся понимает его: просит что-то, отказывается, волнуется... Что-то запросил. Она показывает - это? Нет.
- Это? - снова знак - нет. Она бегает по комнате, стараясь уловить, куда направлены его глаза. Наконец, не выдерживает, почти со слезами выкрикивает:
- Да что тебе надо-то, чурка!
И Васяня счастливо улыбается. Она падает в кресло и мелко трясётся - странно, но она смеётся.

Дуся ухаживает за ним самоотверженно. Сын помогает, а дочерям ... некогда даже проведать отца.  Сама управляется: для мочИ катетер, для стула по-большому - лекарство очищающие кишечник. С Мишкой они регулярно моют Василия в ванне. Непременные ежедневные прогулки во двор - Дуся одна, с большой натугой, сажает Васяню в коляску, вывозит его во двор, где он часа два дышит, смотрит на небо, деревья, слушает птиц...

Кормит его Дуся с ложечки и, нередко, даёт ему вина... рюмочку. Аппетит, кстати, у Василия остаётся прекрасным. И так изо дня в день, из года в год - уже седьмой год заканчивается.

Вдруг у Василия поднялся жар, резко ухудшилось состояние и через сутки с небольшим он скончался. Похороны были достойными. Родственники, друзья, соседи сошлись и съехались, все были искренне печальны.

Дуся по закону и традиции своей малой родины, истошно голосила над гробом:
- Ох, Васяна-Васяняяя! Я катетер у тебя вынулааа, промылааа, а назад поставить не
умеююю... А врачи, суки, на вызов не едуууут...

Тут же она оборачивается к снохе, Мишкиной жене и голосом самым обычным, говорит:
- Тань! В шкафу, на нижней полке, лежат платки и полотенца на дары, иди повяжи всем.
И снова:

- Ох, Васяня-Васяня, идёшь ты к своей дорогой женеее, матери своих дееееток...
Снова оборачивается:
- Не забудьте все двери закрывать за гробом, когда будут выносить!
Как и всё имеет свой конец. И это печальное мероприятие закончилось. Положили покойника в могилку рядом с женой.

Две дочери Василия немедленно подали в суд иск о выселении Дуси. Они не церемонились: говорили, что бабе Дусе жить осталось два понедельника и пусть она поскорее едет в своё село. Судья призвала их к порядку и порядочности. В решении указала, что ответчица имеет право жить до скончания своих дней в половине дома и даже выделила ей сколько-то квадратных метров от общей площади жилья на право собственности, которыми она может распорядиться по своему усмотрению. С тех пор Дуся, при случае, с горечью говорила: Я судииимая.

Живёт баба Дуся, поживает. Здоровье не подводит её. Денег достаточно. Как вдова ветерана войны и труда, она пользуется некоторыми льготами.
От её кровных родственников остались тот крестник и её племянница - дети сестры. С детьми братьев, которые так и живут в Удмуртии, поддерживает связь письмами.
Как-то послала племяннице 1000 рублей - всего лишь тридцатую часть своей пенсии.
Племянница позвонила:
- Тёть Дусь, зачем ты? Я не нуждаюсь, а тебе самой на всё нужно.
- Ничего, ничего, я чайку попью...

И вот, приезжает её племянница, дочь сестры. 
- Давай говорить откровенно: хоронить тебя некому, кроме меня.
Отдай мне деньги на твои похороны.

Вот это поворот! Дуся сказала, что все её дела ведёт Мишка. Что смертные деньги она положила на книжку на его имя и книжка у него. Племянница кинулась к Мишке -
покажи мне бабкину сберкнижку!
- А она разрешила это? - спрашивает он озадаченно.
- Разрешила!
- Ну, пойдём к ней.
- Тёть Дусь, вот твоя племянница книжку требует, хоронить тебя собралась. Ты скажи, и я ей отдам книжку.
А Дуся уже всё продумала: племянница раз в год наезжает и норовит что-нибудь урвать. А Мишка всегда рядом, во всём ей безотказный помощник.
- Миш, а случится, ты меня схоронишь?
- Конечно, а на кого ж тебе надеяться?
- Миш, а где схоронишь?
- Где скажешь - там и закопаю...

Племянница, раздосадованная и злая, укатила, не солоно хлебавши.
А к этому времени Мишка сёстрам компенсировал в денежном выражении их доли в доме, а Дуся завещала свои метры ему.

Вот так мы живём, к чему-то стремимся, что-то хотим оттяпать, прибавить к тому, что уже имеем. А наши судьбы предрешены. Где-то и кем - нам неведомо: один год умерли хлопотливая племянница, крестник и... скоропостижно скончался Мишка. Жена его - Татьяна, предложила Дусе жить с ними, им легче будет присматривать за ней,  а свободную половин капитально отремонтировать для взрослеющей дочери.
Старушке уже далеко за восемьдесят! Татьяна помнила добро бабы Дуси, которая вынянчила, выпестовала их с Мишкой Машеньку с года и до школы. Они с мужем работали, а бабушке сначала приносили, а потом уже и приводили Машеньку.

Дуся согласилась безоговорочно, повторяя по своему обычаю раз за разом:
- Поживу с вами сколько мне даст Господь ещё хлебушка поесть... А чтобы избежать конфликтов, приговаривала: молчи, глуха, мене греха...

Однажды Дуся проснулась, совершила обычные гигиенические процедуры, пошла поставила себе чай, попила его с разными вкусностями, которых у Татьяны всегда в изобилии.

И прилегла на диван. Это тоже было в её обычае полежать, может и уснуть, прикрыв лицо белым головным миткальным платком.

Машенька звонит матери, с тревогой говорит о том, что не слышит, как бабушка
дышит.

Татьяна тут же примчалась, откинула платок... Хлеб для бабушки закончился до последней крошки... На девяносто лет хватило.

Похоронили её в одну могилу с Васяней - он и там в окружении своих баб.