Хлебушек для Дуси

Родилась Евдокия в крестьянской семье.
Детей было четверо - два мальчика и две девочки. Дуня и её старший брат были
копией своего отца. Но какой-то странной копией: у отца то ли борода и волосы,
насыщенного медного цвета, вьющиеся крутыми кольцами, то ли степенность и
солидность делали его даже красивым. Его внешность просто убеждала: перед вами человек, как минимум, служитель церкви, а может и купец...

Василий и Евдокия были очень некрасивы. Ужасная форма носа, разрез рта и тонкость
губ, точно тупым ножом прорезанных и глАзок, маленьких, совершенно некрасивых
и намёка в которых нет на "зеркало души".
Просто до странности, как сильно притягивало, да, тянуло смотреть им на лицо и поражаться не уродству, а некрасивости.

Самый младший брат - Сергей, был вообще не понятно, на кого похож -
что-то в нём от советского актёра - Владимира Гусева, но Сергей
гораздо красивей, выше ростом, стройней.

И сестра Анна, толстушка невысокого роста. Рассказать о ней, её характере
не всякий возьмётся. Она в эту минуту тиха и скромна, как послушница
в монастыре. Но вдруг какое-то слово, с которым она не согласна или оно ей просто не по нраву, а может, надоело и захотелось выйти из роли послушницы, и перед вами уже перешедшая на крик женщина. Зычным голосом она такое ввернёт, что просто убьёт наповал! Внешне на матушку свою похожа, но только лицом.
Характером и телосложением противоположность ей.

Ну, вот и познакомились. А рассказ мой о Дуне.

В школу Дуня ходила всего четыре зимы, как тогда говорили.
Учёба - не её конёк. Девочку более занимало рукоделие: шила, вязала крючком
и на спицах, вышивала. Полюбила готовить. 
Когда ей было уже за восемьдесят шесть, она встречала гостью. Кормила
разной вкуснятиной просто "на убой".
И тут говорит:
- К чаю я испекла оладушки, покушай, какие я научилась печь. - В восемьдесят шесть лет научилась! И в самом деле, на вид что-то картинно-красивое.
Но гостья есть уже не могла - так наедаться, как она это сделала, просто неприлично.

Да. Растёт Дуня. Хочется сказать шаблонное - хорошеет. Но всё наоборот.
И парни никакого внимания ей не оказывают, а она уже формируется, зреет.
Тело белоснежное, формы пышные. И мечтает она о замужестве. Никто, никогда
так страстно в жизни ни о чём не мечтал, как она о замужестве.

Дуня рано пошла работать в колхоз, чуть шестнадцать миновало.
Ничего там не платили, труд изнурительный... Но приметил её председатель:
молода, ухватиста, на лицо некрасива... Вот няня для детей его дочери - и пригляжены будут, не обижены, и по дому с уборкой, готовкой управится,
и зятю никого соблазна.

Дуня с радостью согласилась. Несколько лет она провела у Михаловны - так она называла свою работодательницу. И всю жизнь вспоминала эти годы с какой-то
особой гордостью.
Меня Михаловна в баню с собой повела - посмотрела, что я чистая, не заразная.
Только после этого в дом и к детям допустила. Михаловна работала врачом - это
ещё один повод для гордости Дуни.

- Я, бывало спрашиваю у Михаловны, откуда берётся пыль - только убрала,
всё протёрла, а, глядь, то там, то там пыль появляется...
А она мне отвечает:
- Дуня, не будет пыли, и нас не будет!

И Дуня никак не может отойти от этой для неё истины и необыкновенной
мудрости. Она повторяет, кивает головой, вздыхает... "Во! Не будет пыли
и нас не будет!"... Привычка повторять одно и тоже останется с ней навсегда.

Пришло время Дуне уйти от Михаловны. И она тут же завербовалась на разработки
торфа. Это был ад на земле! Заработки, на которые рассчитывали, оказались просто
мизерными, но Господь пощадил девушку - в полном здравии вернулась домой.
Надеялась Дуня, что встретит там свою судьбу... Нет, и это, как и заработки,
не оправдалось.

Идут годы. Уже у сестры Анны младшему сынишке семь лет. Она крёстная ему.
Собралась Дуня в Удмуртию - братьев своих навестить. Взяла с собой крестника.
В их купе вошли двое попутчиков - солдаты. Племянник на второй полке
в окошко поглядывает, а потом заснул. Что-то его разбудило... глянул вниз,
а на его тёте солдат что-то делает... Отвернулся и снова заснул...

Но пришло и для Дуни счастье. Вышла она замуж за Петра. Последышка своей матери,
растившей их, шестерых сыновей, без мужа, не вернувшегося с фронта.

Дуня рассказывала о своём замужестве так.

С ПЕтюшкой можно было жить, он добрый, не пьющий, работяга и нравился мне.
А свекровь... Как я к ней подлаживалась! Не хочет меня и всё.
Напеку блинов, сидим завтракаем, свекровь мне говорит:
- Дуня, ты сколько обмакнула блина в сметану, столько и откуси, свой слюнявый
кусок в сметану не не суй...
А ПЕтюшка тут же сидит. Слушает молча. Сметана-то налита в общую чашку, все в неё свой блин окунаем.

Нагрею воды купаться.
- Мам, иди, я тебя искупаю.
А она:
- У меня сын есть. Он меня искупает.
Билась-билась я у них, не выдержала, ушла к своей маме.
Папаня-то уже умер. 

Пришла свекровь однажды. Постучала в окно и через него говорит:
- Дуня-то, пущай, кель, возвращается к нам...
Не пошла к ним.

Но с тех пор конвейером пошли к ней мужья.
Правильней - сожители-примаки. Откуда они только брались? Как, кто им
говорил о ней? А дело в том, что они все переживали какие-то
трудности. Им нужно было отсидеться, переждать... Дуня уходила на работу
в колхоз - свекловичницей работала, а очередное её "счастье" отсиживалось
у неё дома под замком. И, приблизительно, через полгода они внезапно исчезали, как и появлялись.

Однажды, в промежутке между сожителями, к ней пришёл участковый с обыском.
Пришёл один, без понятых. Что искал - не сказал. Но всё перерыл в избе и сарае.
Ничего не найдя, ушёл молча, так ничего и не объяснив, не извинившись..

- Сукааа! Сказала о нём Дуня вслух после его ухода.
До скончания своих дней она будет говорить только одно это слово
при воспоминании о непонятном и неприятном для неё случае.

И вот ещё один такой нарисовался у неё.
Ох, какой он был красавец! Жгучий кудрявый брюнет! Черты лица просто необычайной
красоты... Ну и вытворял же он над ней - ночи напролёт не давал уснуть:
- Я от тебя ухожу, хватит! - Она уговаривает его терпеливо: куда же ты ночью,
завтра иди... И с таким терпеньем, не думая о себе, что с утра ей на такую
тяжёлую работу. Утром он засыпал и спал почти весь день! Возвращалась Дуня, готовила ему то, что он пожелает. И вот он взял Дуню с собой в свой город.
Там жила его мать в маленьком домике в частном секторе.
Стали у неё жить. Дуня сразу на завод уборщицей устроилась. Очень ей там
понравилось.

Возвращается как-то она с работы, а её вещи упакованы и стоят у порога
на улице. Стала стучать в запертую дверь, а её красавец только и ответил
изнутри - убирайся.

Приехала Дуня к сестре с новостью. Сестра очень сочувствует, но ей с самого
начала было ясно, и это тем же кончится. А Дуня одно твердит: неужели снова
в колхоз? - Нечистый дух! Ходит и повторяет это, чтобы ни делала -
Нечистый дух...

Дуня всю оставшуюся жизнь жалела, что не забеременела от этого красавца Витьки...
не получалось.
Да какое получится - когда они встретились, она уже к своим полста
вплотную подступила.

С тяжёлым сердцем поехала Дуня на работу. Увольняться приходится - жить-то негде, а ей предложили комнату в общежитии на двоих с девушкой. Согласилась с радостью!

Живёт. Уже успокоилась как-то. О семейном счастье и не думает.
Вдруг к ней подошла землячка.

- Тёть Дусь, (Дуню давно Дусей стали звать) у меня один знакомый дедушка есть.
У него жена умерла. Он женился несколько раз, но всё как-то неудачно.
Я ему о тебе сказала. Тебе пятьдесят семь, а он на семь лет старше.
Согласна познакомиться?

- Конечно, согласна.

На следующий день Василий приехал к Дусе на автобусе. Привёз её домой.
Жил он в своём доме, вторую половину которого занимал его семейный младший сын - Мишка.

Дуся, не мешкая, приступила к уборке, стряпне. С первой минуты она стала
называть так неожиданно нарисовавшееся счастье Васяней и осталась у него
в ту же ночь.

Стали жить они хорошо. Василий умный, повидавший многое в жизни мужик.
Заслуженный фронтовик, потом работавший до пенсии шофёром, он стал надёжной
опорой Дусе. А для неё он стал светом в окне.

Дуся иногда выходила посидеть с соседками, одинокими бабёнками, ещё
не пожилыми. Им, конечно, было обидно и завидно, что Василий избрал
такую страшилу и их постарше. И хотелось задеть её.

- Ох, знаю я твоего Василия, - говорит одна, притворно вздыхая, - сколько
у него баб было, столько волос на его голове не осталось.

- У него стоял, вот и бабы были, - с улыбкой отвечает ей Дуся.

Все поражены... А она своему Васяне рассказала это и они весело
посмеялись.

У Васяни две дочери и сын. Дочери всполошились, когда отец зарегистрировал
брак с Дусей. Но с отцом прямо говорить не решились, так, через
родственников, через знакомых. И он повёл Дусю к нотариусу. Просил закрепить за Дусей право проживания в этой половине дома до скончания её дней. Это было правильное его решение - прямых наследников у Дуси не было, а что с ним случись, его дети вышвырнут её из дома. 

И всё-таки он беспокоился о Дусе. В их селе, где у неё осталась родительская избушка, он с мужем Анны, таким же прекрасным плотником, как и он сам, к тому же и печником отменным, построили небольшую пятистеночку, с русской печкой,
горячей лежаночкой. Дусе он говорил, что этот домик не помешает, мол, вдруг война, они сюда приедут жить. Город могут разбомбить - камня на камне не оставят, как это уже было.

И всё-таки, он иногда не мог удержаться, чтобы коварно не посмеяться
над своей супругой.
Как-то приходит, рассказывает, что видел свою сотрудницу и сказал ей:
- Что ж ты так постарела? На что ты стала похожа?! - А она отвечает:

- На Дусю свою посмотри: носатая, горбатая...
А я ей и говорю:
- Она моя роодненькая!
Дуся его "успокаивает":
- Васянь, она с дурию!
И не знаешь, поняла ли она подковырку. Но всё обходится без ссоры,
кажется, и без обид.

Прошли семь счастливых лет. Стал Василий чувствовать слабость в руках,
ногах. Ранен был на войне, повреждён  был позвоночник. В корсете Василий
более года тогда пролежал. Возможно эти отголоски настигли.

И вот он лежит. Может только глазами водить, улыбаться или плакать.
Но сознание его не замутилось, слух оставался в хорошем состоянии.
Всё прекрасно понимал, глазами показывая, так его поняли или нет.

Дуся ухаживает за ним самоотверженно. Для мочИ катетер, для большого стула -
раз в неделю лекарство для очищения кишечника. С Мишкой регулярно
моют Василия в ванне. Непременные ежедневные прогулки во двор - Дуся
одна сажает Васяню в коляску, вывозит его во двор, где он часа два дышит,
смотрит на небо, деревья, слушает птиц...

Кормит его Дуся сама с ложечки и иногда даёт ему вина... рюмочку.
Аппетит, кстати, у Василия остаётся прекрасным.

И так изо дня в день, из года в год - уже седьмой год заканчивается.

Вдруг у Василия поднялся жар, резко ухудшилось состояние и через сутки с небольшим он скончался.

Похороны были достойными. Родственники, друзья, соседи сошлись и съехались, все
были искренне печальны.

Дуся по закону и традиции своей малой родины, истошно голосила над гробом:

- Ох, Васяна-Васяняяя! Я катетер у тебя вынулааа, промылааа, а назад поставить не
умеююю... А врачи, суки, на вызов не едуууут...

Тут же она оборачивается к снохе, Мишкиной жене и голосом самым обычным,
говорит:

Тань! В шкафу, на нижней полке, лежат платки и полотенца на дары, иди повяжи всем.

И снова:

- Ох, Васяня-Васяня, идёшь ты к своей дорогой женеее, матери своих дееееток...

Снова оборачивается:

- Не забудьте все двери закрывать за гробом, когда будут выносить!

Всё закончилось, как и всё имеет свой конец.
И тут дочери подают на суд о выселении Дуси. На суде они не церемонились,
говорить, что бабе Дусе жить осталось два понедельника. Судья призывала их к порядку и порядочности.

В решении указала, что ответчица имеет право жить до скончания своих дней
в половине дома и выделила ей сколько-то квадратных метров от площади жилья в право собственности, которыми она может распорядиться по своему усмотрению.
С тех пор Дуся при случае с горечью говорила: Я судииимая.

Живёт баба Дуся, поживает. Здоровье не подводит её. Денег достаточно.
Как вдова ветерана войны и труда, она пользуется некоторыми льготами.

От её кровных родственников остались тот крестник и его родная сестра,
её племянница. С детьми братьев, которые жили в Удмуртии, она поддерживает
связь письмами.

И вот, приезжает её племянница, дочь Анны. 

- Давай говорить откровенно: хоронить тебя некому, кроме меня.
Говори мне, сколько у тебя денег, где они, чтобы я могла тратить их на твои похороны.

Вот это поворот! Дуся сказала, что все её дела ведёт Мишка. Что смертные
деньги она положила на книжку на его имя. Племянница кинулась к Мишке -
покажи мне бабкину сберкнижку!
- А она разрешила это? - спрашивает он озадаченно.

- Разрешила!

Мишка достал сберкнижку, показал. Сумма незначительная.

К этому времени Мишка сёстрам компенсировал в денежном выражении их
доли в доме, а Дуся завещала свои метры ему.

Племянница, раздосадованная и злая укатила, не солоно хлебавши.

Вот так мы живём, к чему-то стремимся, что-то хотим оттяпать, прибавить
к тому, что уже имеем. А наши судьбы предрешены. Где-то и кем-то.
Нам это неведомо.

В один год умерли племянница, крестник, Мишка. Жена Мишки, Татьяна,  предложила Дусе  жить с ними, им легче будет присматривать за ней, если она будет на глазах.
Дусе уже далеко за восемьдесят! Татьяна помнила добро бабы Дуси, которая вынянчила, выпестовала их с Мишкой Машеньку с года и до школы. Они с мужем работали, а бабушке приносили, а потом уже и приводили Машеньку.

Дуся согласилась безоговорочно, повторяя по своему обычаю раз за разом:
- Сколько мне даст Господь ещё хлебушка поесть... А ещё...  чтобы избежать конфликтов, она приговаривала: молчи, глуха, мене греха...

Однажды Дуся проснулась, совершила обычные гигиенические процедуры,
пошла поставила себе чай, попила его с разными вкусностями, которые
у Татьяны всегда в изобилии.

И прилегла на диван. Это тоже было в её обычае, полежать, может и уснуть,
прикрыв лицо белым головным миткальным платком.

Машенька звонит матери, с тревогой говорит о том, что не слышит, как бабушка
дышит...

Татьяна тут же примчалась, откинула платок... Хлеб для бабушки закончился
до последней крошки... Почти на девяносто лет хватило.

Похоронили её в одну могилу с Васяней. Васяня и там в окружении баб.