Руст, образ

из повести «НЕ ПАРАДНЫМ КОРИДОРОМ» ISBN 978-5-4491-1164-7 Д21 УДК 821.161.1 ББК 84(4Рос=Рус)6-44 М.: Де’Либри, 2021. — 302с.


УЧЕБКА. ГОРНЫЙ УЧЕБНЫЙ ЦЕНТР ШЕРАБАД и КИШЛАК МАЙДАН

Близился к концу декабрь 1984 года

Несмотря на зиму, погода в Сурхандарье редко сменялась на ненастье, оставаясь сухой и тёплой +12оС. После месячного курса молодого бойца и принятия Военной присяги на Термезском полигоне, находившемся в двух километрах от Советско-Афганской границы, Костра, Сидор, Костян, Стрелу, Руста и Монгола в составе разведроты направили в Горный учебный центр (ГУЦ), расположенный в 89-ти километрах северо-западнее. Там в течение двух месяцев разведчикам предстояла горная, тактико-специальная и огневая подготовки. На вершинах холмов ГУЦ были оборудованы стрельбище, душманский городок, палатки разведывательной и горно-стрелковых рот. Три палатки разведроты стояли особняком на окраине тыльной части горного центра. Вскрай им, для занятий по тактико-специальной подготовке разведчиков, был специально возведён душманский городок. Он представлял собой точное подобие глинобитного афганского кишлака с хижинами, строениями и узкими улочками. К расположенным в низине солдатской столовой, умывальникам, кино-клубу под открытым небом с ближайших холмов вели крутые узкие тропы. Два месяца горной подготовки состояли из многократных стремительных восхождений, длительных горных переходов и крутых спусков — всё с полной выкладкой и догрузкой. Альтернативой команде на полигоне 3/15, в горах была «Сопка наша — сопка ваша». Она означала приказ к экстренному овладению вершиной. Проснувшиеся под утро от судороги ног из-за тяжёлых физических нагрузок курсанты крайне об этом сожалели, поскольку смрад непроизвольного выброса углекислых газов и испарения потной влаги с солдатских портянок в нагретом за день воздухе палатки, был не переносим. Для стабилизации работы сердца курсантам-разведчикам регулярно выдавали специальные таблетки.
Единственным местом, на большом удалении от цивилизации, где теплилась какая-то жизнь, был расположенный в трёх километрах от ГУЦ "Шерабад" кишлак Майдан. Он раскинулся в подножье гор, вскрай окаймлённого зарослями высокого густого камыша пруда, в котором водились мириады карасей. Рыбу в пруду никто не ловил, оттого что в пищу ее не употребляли. Местные жители занимались скотоводством, выращиванием бахчевых культур и фруктов: арбузов, дынь, персиков, абрикосов, винограда, хурмы. Во многом структура шерабадского общества сохранила дореволюционный уклад. Здесь, на самом юге Узбекской ССР рядом с афганской границей, советская власть была номинальной. Наследие басмачества явствовало здесь до середины 1960-х годов. К примеру, самой статусной персоной кишлака Майдан в середине 1980-х годов был заведующий крошечным продмагом. Он был сыном местного курбаши, перешедшего с ликвидацией басмачества на сторону Советской власти. Между тем, истрата калорий тяжёлыми физическими нагрузками, отсутствие нормального питания, в особенности мучного и сладкого, наталкивали курсантов-разведчиков на мысль о целесообразности установления с жителями Майдана делового контакта. Случай для этого вскоре представился.
Надо отметить, что с первого же дня курсантской службы на Термезском полигоне, Руст расположил к себе экипаж боевой разведывательно-дозорной машины БРДМ разведроты — двух азиатов: механика-водителя Надира и наводчика-оператора Махмуда, уроженцев Средней Азии, прослуживших к тому времени уже полтора года. В силу азиатской ментальности, Надир и Махмуд были людьми благотишными и в бившей ключом жизни разведроты держались особняком. Услышав их меж собой общение на узбекском языке, Руст удивился его сходству с родным татарским, и в сжатые сроки решил им овладеть. День за днём он вслушивался в узбекскую речь Надира и Махмуда, помногу общаясь с ними обоими и кругом их земляков во всей части: в столовой, в пункте разлива чая, на ночных земляческих посиделках в пустыне за готовкой плова. Повсюду, куда они его брали с собой. В разговорах он фиксировал единство узбекских и татарских слов или их различие. Услышав какие-то незнакомые слова, Руст неотложно уточнял их значения. Он не стеснялся ошибок в произношении. Говорил, поправлял себя и снова говорил. В кругу узбеков он вёл молвь исключительно на их языке. Как мог. Когда затруднялся подобрать слово по-узбекски, то вставлял татарское. Надо отметить, в большинстве случаев это было очень к месту. Так за короткое время он существенно увеличил запас узбекских слов и расширил темы общения. Оценив его усердие в языкопознании, соответствие этикету и приверженность восточным традициям, Надир и Махмуд ввели Руста в узкий круг своих земляков, занимавших в части тёплые хозяйственные места: на складах, в столовой, чайхане. Потенциал Руста по добытию продуктового дефицита для себя и друзей Стрелы, Костяна, Сидора, Монгола и Костра на территории части возрос кратно. Решалась эта задача уже мирными методами. Невзирая на то, что Надир и Махмуд оба были из Узбекистана: один из Кашкадарьинской области, другой из Бухарской, в пылу Надир инно называл Махмуда таджиком. Руст поинтересовался у него, почему он так говорит узбеку. Надир ему растолковал:
— В городской черте городов Бухара, Самарканд, Термез, а также в некоторых районах Кашкадарьи, Сурхандарьи и Ферганской долины Узбекской ССР главным языком населения является таджикский, он же фарси. Это их родной язык. Они же фарсы. Живут там издревле, задолго до нашествия в Азию тюркских племён. На фарси говорят в Таджикистане, Иране, Афганистане. Безусловно, в зависимости от региона, он имеет различие некоторых слов и в произношении. В Афганистане, например, этот язык называют дари или фарси-кабули. Он один из их официальных языков.
— О! — отрадно воскликнул Руст. — Значит, родной язык Махмуда — это таджикский! И на нём, также говорят в Афганистане?! Это же здорово! Получается, мне представился редкий случай нахвататься слов бытового общения и на нём.
Время доказало, что нехитрые познания узбекского и таджикского языков весьма помогли Русту в Афганистане. А пока, Руст усердно продолжал практиковать языки и в беседе с жителем Майдана — водителем ЗИЛа-водовозки, привёзшим в ГУЦ воду, выяснил, что заведующий кишлачного продмага Хамидулла меняет рюкзак урюка на одно не новое солдатское одеяло. Причём бартер проводится только в Майдане. Руст уточнил у него подробную локацию продмага и дома Хамидуллы, и, безотложно известил Сидора, Монгола, Костяна, Костра и Стрелу. 
— Одеяла я беру на себя! — посулил Сидор. — На подсоб мне будут нужны две пары рук. К примеру, ты Стрела, и ты Костёр.
Так и решили. Вечером после ужина в полковом кинотеатре под открытым небом показывали киноленту «Пираты ХХ-го века». На её просмотр поспешил весь личный состав ГУЦ, в том числе и заведующий вещевым складом старший прапорщик Несвитайло. Он занял место в среднем ряду и охватился остросюжетностью боевика. Пока Несвитайло сопереживал попавшим в перипетию героям, споркий Сидор вытащил из его кармана связку ключей, открыл амбарный замок вещевого склада и вместе со Стрелой и Костяном вынес оттуда тридцать неновых солдатских одеял. Пока вся рота смотрела фильм, они занесли их в палатку и, плотно забив в шесть рюкзаков, спрятали под койками. Засим, Сидор спешно вернулся к смотревшему фильм старшему прапорщику Несвитайло и тишком подложил к его ногам ключи. После вечерней поверки и наступления темноты, дождавшись пока все заснут, Руст, Костёр и Монгол, спешно двинули в путь.
— Парни! — толковал Костру и Монголу, пролезший под колючей проволокой первым, Руст. — К кишлаку ведут два пути: лёгкий и сложный. Лёгкий простирается по обочине асфальтовой дороги от контрольно-пропускного пункта КПП ГУЦ до восточной окраины Майдана. Он короче и удобнее, но! В дороге весьма вероятны встречи с офицерами части, грозящие большими неприятностями. Сложный, пролегает по дну петляющего ущелья от душманского кишлака до стыка с тыльной частью кишлака Майдан. Он длиннее и труднее, но! В числе неугодных встреч никого, кроме шакалов, не предвещает.
— Не! — отверг с улыбкой Монгол. — Неприятности нам не нужны. Предлагаю двигаться по сложному пути. Лучше быть съеденными шакалами, чем обречь всю роту на распекание командиров.
— Соглашусь с тобой, — поддержал его Костёр.
— Хорошо, — резюмировал Руст, — идём по ущелью.
Путь к Майдану освещала яркая остроконечная луна и россыпь серебристых звёзд. Время в пути пролетело быстро. Спустя сорок минут, горы расступились, явив долину. 
— А вот и Майдан! — констатировал Руст.
— Как же в этой непроглядной тьме отыскать магазин, — недоумевал Костёр, — не говоря уже о доме завмага. 
— Надо постучаться в ворота ближайшего из жилищ и попросить хозяев указать нам верный путь, — предложил Монгол.
— Так и сделаем, — согласился Руст.
Руст постучался в прикалиток ближайшего дома. Спустя минуту послышался скрип внутренней двери и из ворот появился невысокого роста коренастый бородатый мужчина. Он окинул служивых взглядом и, увидев на их плечах рюкзаки, спросил: «Магазин?» Друзья согласительно кивнули. Мужчина, бросив домашним слово, вышел, и, повёл их по холмистой местности. Вчетвером они молча спускались и поднимались по узким улочкам Майдана, пока Руст не прервал тишину и не заговорил по-узбекски: 
— Я Рустам, а это Иван и Дархан.
— Моё имя Хасан, — представился проводник и продолжил ход.
Пройдя приблизительно пятьсот метров, Хасан и друзья подошли к высоким воротам, розного габаритами дома. Сильным стуком круглой кованой ручкой в прикалиток железных ворот, Хасан разбудил хозяина дома. Спустя минуту, к ним вышел среднего роста, смуглый сухощавый среднего роста мужчина, с гладковыбритой головой и густой чёрной бородой.
— АсСаламу Алейкум, Хамидулла-ока! — учтиво поздоровался Хасан, истово приложив ладонь десной к сердцу и слегка склонив голову. — Солдаты по вашу душу.
К разговору на узбекском языке тотчас подключился и Руст. Он представил себя, Костра и Монгола, объяснив следом причину позднего визита. Хамидулла зашёл за ключами и, разбудив пятнадцатилетнего сына Халима, соборно с друзьями направился к компактному глинобитному строению, расположенному на куполе ближайшего холма с вывеской «Магазин». Хасан, посчитавший свою миссию выполненной, собрался было уже уходить, но заметивший это Руст попросил его:
— Хасан! Вы могли бы остаться ненадолго с нами?  Мы хотим вас отблагодарить. И потом, выбраться с вашей помощью из кишлака нам будет гораздо легче.
Хасан замешкался.
— Ну, если Хамидулла-ока не будет возражать, — допустил он, поглядев на завмага.
Хамидулла кивком головы выразил согласие. Когда все уже стояли у магазина, он споро открыл грузный навесной замок, высунул дужку из проушины, и, оттянув кованую перекладину, отворил дверь. Пройдя вовнутрь, Хамидулла включил свет и прошёл за длинный деревянный прилавок, вадно призвав Руста выложить на него все одеяла. Он расправлял и тщательно осматривал в поисках порчи каждое. В итоге, три из тридцати одеял из-за мелких дырок он забраковал.
— Итак, — с патетикой резюмировал Хамидулла, — к окончательному расчёту предлагаю двадцать семь рюкзаков урюка!
Руст, едва скрывая радость, вопрошающе поглядел на Костра и Монгола. Они единодушно кивнули головами.
— Неплохое начало, — одухотворился мысленно Руст, — главная задача выполнена! Деловые отношения завязались.
— А три эти, — Руст податно свернул вчетверо забракованные Хамидуллой одеяла и вручил Хасану, — мы с благодарностью передаём вам.
С этим Руст пожал ему руку. Было заметно, что Хасан испытывает лёгкую неловкость.
— Но это ещё не всё! — с усладой благовествовал Руст. — К этому будет и придаток.
В завершение сделки Хамидулла скомандовал сыну-Халиму спешно наполнить рюкзаки урюком. Юноша тотчас удалился. Хамидулла, как и закадыки, был рад новому знакомству и общению на узбекском языке. 
— Мой рабочий день не нормирован, — информировал он Руста, — когда дверь продмага заперта, меня можно отыскать дома. Ночью и днём, я к вашим услугам!
Спустя короткое время Халим возвратился. С ним были связанные в цепь пять серых ишаков нагруженных двадцатью семью рюкзаками ароматного урюка. Халим держал за узду головного с готовностью сопроводить Руста, Костра и Монгола с грузом в часть. Поздравив друг друга с почином, и, выразив желание расширить сотрудничество, Хамидулла и друзья попрощались. Друзья и Халим оставили Хасана у его дома, дополнив ему в благодарность рюкзак урюка, и втянулись в ущелье. Ночь шла на убыль. В расположение роты друзьям требовалось вернуться за час до команды подъём. Иначе можно было нарваться на просыпавшегося по обыкновению раньше подъёма роты, старшину Толстопёрова. Чтобы не претерпеть экспроприацию рюкзаков с урюком нацело, их надо успеть спрятать. Быстро добравшись до окраины ГУЦ и, разгрузив в подоле ишаков, друзья попрощались с Халимом. Костёр и Монгол остались стеречь поклажу, а Руст поспешил зазвать Сидора, Стрелу и Костяна, чтобы поднять всё разом. Спавшая в тот ранний час рота, проснулась от шума при заносе в палатку рюкзаков с урюком. Три из них друзья безотложно поднесли старшине и сержантам, дабы они не изъяли все. Остальные двадцать три распределили по трём взводам роты.
Сотрудничество Руста и Хамидуллы продолжилось, завязавшись в добрые отношения. Хамидулле импонировало, что Руст татарин — мусульманин, говорит по-узбекски, и предприимчив. Узнав, что к нему должен приехать отец — Фархад Мисбахетдинович, Хамидулла настаивал, чтобы он непременно, остановился в его доме. Впрасол к приезду отца «за успехи в боевой и политической подготовке», командир разведроты объявил Русту трое суток увольнительных. Хотя сутки и неполные: с утреннего развода до вечерней поверки, — ночи нужно было проводить в ГУЦ, всё же, времени для общения с отцом было достаточно. По предложению Руста и уговорам Хамидуллы, Фархад Мисбахетдинович остановился в его доме. Вопреки отказу брать плату за проживание и питание, Фархад Мисбахетдинович дал согласие, поставив это непреложным условием. Три дня, пока он гостил в Майдане, они с Рустом гуляли по округе, рыбачили на пруду, беседовали за чаем на топчане террасы, выходившей в сад, и много говорили о жизни.
— У тебя нет желания остаться? — спросил как-то Фархад Мисбахетдинович Руста, — имею в виду не лететь в Афганистан? 
— Как ты себе это представляешь?! — изумился Руст. — Все мои друзья отправятся за речку, а я останусь служить в Союзе? Это исключено! И прошу тебя, не предпринимай каких-либо действий на сей счёт. Это будет постыдным поступком, за который мне придётся корить себя всю жизнь.
— Ты исполнен романтики! — отметил Фархад Мисбахетдинович. — А понимаешь ли ты, что на войне люди гибнут?! Многие из тех, кому посчастливиться выжить, возвратятся домой искалеченными, как твой безногий дед Ахмадулла, или другой твой дед Мисбахетдин полностью оглохшими. Будут среди них и целиком лишившиеся зрения. Ты хочешь себе такой участи?!
— Я понимаю твоё беспокойство, — проникся Руст. — Вместе с тем, это моя жизнь. Афганистан, это вызов моему поколению! Почему же я должен быть в стороне?!
— Ну, хорошо! Романтика, романтикой, но о нас-то с мамой ты подумал?! — взывал Фархад Мисбахетдинович.
— Не переживайте! Всё будет хорошо! — уверял Руст.
— Хорошо! — отпустил отец. — Я сказал тебе своё мнение. Решай сам! Только гляди, не пришлось бы потом о своём решении пожалеть, — предостерёг отец.
— Я не пожалею! — обязался Руст, спросив абие отца. — А что сподвигло тебя к этому разговору?
Отец, выдержав паузу, нехотя поведал:
— Вчера поздно вечером, когда ты ушёл в расположение роты, мы беседовали с Хамидуллой о жизни. С чего-то вдруг он со мной разоткровенничался и сообщил, что у него есть связи, позволяющие удержать тебя от отправки в Афганистан. Он сказал, что считает тебя перспективным парнем. Ему импонирует, что ты мусульманин, говоришь по-узбекски, учишься в Москве и так далее.   
— Чего же он хотел взамен? — удивлённо спросил Руст.
— Я пропустил эту фразу, — ответил отец, — не мог же я развивать эту тему, не зная твоей позиции.
— Спасибо тебе! — поблагодарил Руст.
Вечерело. Неожиданно появилась юная дочь Хамидуллы, Дильбар, принёсшая чайник горячего чая и менажницу, наполненную орехами и изюмом. Зримо ей было лет тринадцать, четырнадцать. Две её сплетённые чёрные косы при движении разлетались по сторонам либо достигали середины присущего Сурхандарье ярко красного платья куйлак. В тон ему снизу выглядывали короткие с орнаментальной каймой штаны лозим. На голове Дильбар была расшитая яркими нитками куполообразная тюбетейка дюппи. На протяжении всего времени, пока Фархад Мисбахетдинович гостил в доме Хамидуллы, она старательно ухаживала за ним и приходившим в увольнение Рустом: подавала еду, чай, не переставая хлопотать по хозяйству. Осталось так и неизвестно, что хотел от Фархада Мисбахетдиновича взамен Хамидулла, предлагая помочь его сыну избежать отправки в Афганистан. Но у Руста впереди были большие планы.
Время стремительно шло вперёд. Завершался трёхмесячный курс подготовки в Афганистан. Накануне в ГУЦ Шерабад из Ташкента прибыла группа старших офицеров разведотдела ТуркВО, курировавшая подготовку войсковых разведчиков. По итогам показательных выступлений по тактико-специальной подготовке и рукопашному бою, проведённым в Душманском городке ГУЦ, подопечные старшего лейтенанта Ровбы были экзаменованы на высшую оценку. С завершением горной подготовки Сидор, Костян, Стрела, Костёр, Руст и Монгол вместе с другими курсантами из ГУЦ Шерабада возвратились на Термезский полигон и ждали отправки за речку.


Из главы операция «МАНЁВР»

.... Руст увидел перед собой выше среднего роста, сухощавого и смуглолицего, с ярко зелёными глазами и густой, с проседью, бородой, дехканина. Он был в выгоревшей на солнце светло-коричневой чалме  и палевом перухане , на котором виднелись белые волнистые разводы пота. Руст приглушил звук транзистора и согласно восточному этикету встал и поприветствовал его первым:
— АсСаламу Алейкум!
Афганец не ответил традиционным приветствием, со взбудой начав монолог на дари и языке жестов:
— Наступит ночь, — предрекал он, заметно егозя, — и вы начнёте стрелять в сторону кишлака и сожжёте наш хлеб. В итоге нас ждёт голодная смерть!
В ажитации он трясцой ухватывал скрюченными пальцами бороду и вытирал свисавшим на плечо отрезком  чалмы с очей слёзы.
— У меня четверо детей: трое сыновей, один из которых инвалид, и младенец — девочка, осиротевшие после смерти в родах жены, да старуха-мать. Дайте нам хотя бы два дня, чтобы мы успели завершить страду.
Суть булгачившей афганца апории, Руст понял. Он лишь испоредь уточнял значение незнакомых слов у сидевшего рядом тарджимона Азима Ахмедова, понеже его родной таджикский язык был предельно схож с афганским дари. Ватарба афганца имела основание: известно, что ночной покой отдыхавшим воинам в боевых условиях в горах и зелёной зоне обеспечивался непрерывным беспокоящим огнём в направлении вероятной угрозы. Того требовала обстановка. Молвь афганца была сумной. Он глядел на Руста молящим взглядом и с надеждой. В какой-то момент ему даже чаялось, будто шурави проникся его назолой. Но, не получив зарок не открывать огонь, с безнадеждием махнул рукой и обречённо побрёл прочь.
— За два дня им не управиться! — прикинул, стоявший сбочь Стрела.
— Абсолютно! — согласился с ним подошедший Костян.
— Беспроторица! — поддержал Сидор.
— А что если всё же рискнуть?! — предложил Руст. — Мы разрядим магазины от трассирующих патронов и заменим их на обычные. Огонь будем открывать в случае острой злободневности и не по полю.
— Руст, это блажь! Ты же знаешь, — зиждился Сидор, — не будь ночью стрелкового огня, мы рискуем близко подпустить духов. Да и заснуть вероятность дюже возрастёт. Со стрельбой-то оно поспокойнее и караульному, и спящим! И потом, — продолжил он, — как ты себе это представляешь: с других машин будут палить, а у нас тишь да гладь?! Ротный сразу почует неладное. Наконец, может возникнуть опасность того, что духи выберут именно наш участок для прорыва к трассе.
— А я великодушный помысел Руста поддерживаю! — изъявил вотум Монгол, растёрший в ладонях сорванный колос пшеницы и начавший жевать его зерно, — почему бы нам не сотворить благо?!
— Монгол! Вечно ты со своей шаманской добродетелью! — распалился Сидор. — Ты слышал, что по связи набаял ротный?! На БМП-2 отдельной бригады, прибывшей на эту операцию из удалённого региона, духи вырезали всех до единого — и экипаж, и десантную группу. Апропо, это произошло здесь поблизости. Вот они горькие последствия уклонения от устоев.
— У них заснул караульный! — поведал о происшествии Стрела.
— Да! — согласился Сидор. — Но веди он безотлыжную стрельбу, вряд ли б заснул!
— А ты раздели вопрос на две части! — предложил Сидору, безмятежный Монгол: на сон на посту и ночную стрельбу. Можно ведь и не стрелять. По крайней мере, если для того не будет острой нужды. Вместо одного часового можно выставить двух. А времени на дежурство отвести в два раза больше: не час, а два.
Руст оставался под впечатлением от безотрадного предвестия афганца:
— Парни, предлагаю всё же извлечь из магазинов все трассирующие патроны и заменить их обычными! — репетовал он свой призыв. — И огонь открывать в случае острой злободневности.
Поговорив вобизор, друзья пошли навстречу просьбе отца афганского семейства, постановив: без необходимости огонь не открываем! Ближе к ночи они распределили смены, как то предложил Монгол. На сон грядущий достали из десантов БМП-2 все плащ-палатки, постелили их на броню, положили сверху толстые из верблюжьей шерсти в цветастом шёлке, афганские одеяла и, ими же укрылись. Руст, как инициатор моратория на открытие огня, понимал личную ответственность перед товарищами, оттого большую часть ночи бодрствовал либо находился в полудрёме, постоянно окликая караульных, не заснули ли.
Была тихая тёплая ночь +32С. Гугол звёзд и сияющий серп луны наслаждали своим сказочным пейзажем. Однако время без стрельбы истекало медленно со взбудой. Отступя брони слышался неумолчный мотет протяжных воплей стаи шакалов схожий с многоголосием рюмивших младенцев. Скованные уговором в кромешной тьме не стрелять, друзья не решались пойти и отогнать их подальше. Наступившим утром продолжилось рытьё глубокой траншеи окрест БМП-2 и ведение наблюдения за местностью.

.... Изневесть перед совместной трапезой у БМП-2 разведчиков появился мятущийся Шераги. Он забежал под навес, огляделся и, убедившись в отсутствии большого командора капитана Шевчука, предупредил: «Я сейчас вернусь». Спустя пять минут он возвратился с тремя бородатыми афганцами крепкого телосложения не похожих на афганских торгашей или перекупщиков соляры:
— Рустам! Я доверяю вам и хочу, чтобы вы поговорили с  этими людьми.
Руст и стоявшие рядом разведчики враз поняли, что это духи. Кишлак Мулла-Гулям, как и многие другие населённые пункты уезда Ханабад провинции Кундуз, с начала войны входил в зону влияния полевого командира ИПА доктора Шамса. На участке Мулла-Гулям, расположенном на трассе Кундуз–Файзабад, местные отряды оппозиции беспрестанно минировали дороги, атаковали советские и афганские транспортные колонны. Руст предложил моджахедам пройти под навес и сесть. Сам же подозвал механика-водителя Павла Гришина и наводчика-оператора Семёна Негоду и, попросил их с брони вести наблюдение в направлении трассы и кишлака. В случае выхода кого-либо из кишлака или приближения БМП-2 командира роты капитана Середы, немедля ему сообщить. С появлением визитёров к навесу стянулись Сидор, Монгол, Костян, Стрела, Костёр и Азим Ахмедов.
— Мы бы хотели поговорить с вами наедине, — предпочёл сохранявший спокойствие, со строгим лицом статный моджахед, одетый в палевого цвета чалму и бежевый перухан.
Руст переглянулся с друзьями и согласительно кивнул головой.
— Мы не дадим им уйти! — бросил Русту, отходивший крайним Сидор.
— Не торопи события! — предостерёг его Руст.
По одну сторону от тлевшего очага расположились Шераги и трое моджахедов, по другую Руст и Азим Ахмедов. Руст уловил дуновение запаха едкого дыма горелого хвороста, присущего инсургентам. Лица их были смуглыми и сухощавыми. Он окинул всех взглядом и, молча, кивнул Азиму Ахмедову. Тот не спеша повернулся вполоборота, дотянулся до чайника и, наполнив до половины пиалы, истово прикладывая руку к груди, передал каждому бытчику. После первого глотка чая, Руст призывно воззрел на старшего зримо визитёра в ожидании начала разговора. Моджахед представился:
— Я Халфутдин из кишлака Мулла-Гулям, — горделиво начал статный моджахед, — нам известно, уважаемый командор Рустам, что вы мусульманин и хороший человек. Мы пришли сюда, чтобы предложить вам и тем, кому вы доверяете, уйти с нами, — излагал он на катаганском диалекте узбекского языка со спорадичным вкраплением слов на дари, пристально глядя Русту в очи. — Мы обеспечим вас кровом и поможем обзавестись афганской семьёй. Подумайте, зачем вам здесь умирать?! Это ведь не ваша земля! Вот вам, к примеру, последний случай, — он кивнул в сторону моджахеда, сидевшего по десную, — двое его молодых родственников тут недалёко были найдены в арыке с прострелянными головами. Ответьте! Что нам остаётся после этого делать?!
— Почему вы уверены, что это дело рук шурави?! — опровергал Руст.
— А чьих же ещё?! — утверждал Халфутдин
— Это могли сделать моджахеды из других партий, — не исключал Руст, — между отрядами разных исламских партий идёт междоусобная война.
— Нет, это сделали шурави! — настаивал Халфутдин.
— Тогда с высокой долей вероятности предположу, что эти люди имели при себе оружие, — допустил Руст.
— А какое это имеет значение?! — спросил Халфутдин. — Они ведь на своей земле и вправе сами решать, как им ходить — с оружием или без.
— Большое! — заметил Руст. — Идёт необъявленная война и гибнут Советские воины! Мы здесь, чтобы помочь Саурской революции освободить афганский народ от гнёта.
— Нас ни от кого не нужно освобождать! Оставьте нас в покое! Наш уклад остаётся неизменен столетиями. Мы не умеем жить по-другому! А главное — не хотим! Самое дорогое, что у нас есть это наш Ислам. Вашему высшему руководству, прежде чем ввести сюда войска, следовало бы изучить историю Афганистана: свергнутый в 1973 году после сорокалетнего правления эмир Захир-шах повторил судьбу другого афганского правителя Амануллы-хана, потерявшего власть в 1929 году и, подобно ему, доживает свой век в изгнании. В обоих случаях виною всему были реформы: стремление построить светское общество, слепое подражание западу, СССР с его коммунистической идеологией, отказ от векового уклада и традиций предков, вплоть до отмены ношения афганскими женщинами чадры. Мы не хотим такого Афганистана!
Руст внимательно слушал речь моджахедов и, не прервав, дал каждому высказаться. В обрушившемся потоке контрдоводов, он понимал бесперспективность холивара и спросил себя: на что эти люди рассчитывали, придя к таким же, как они, убеждённым в своей правоте шурави?! Какие у них были основания считать, что со встречи они уйдут живыми? И если даже в них не разрядят рожок из автомата, точно не пленят? «Объяснение этому всё же есть, — мыслил Руст, — будучи сами воинами, они знали, что идут на разговор к воину. Одно дело — пуля, выпущенная в неприятеля в бою, другое — во время доверительно-го разговор. Да, — умозаключил он, — размирье размирьем, а добрые помыслы и благодеяния вознаграждаются благоволением». Словесный портрет командора-мусульманина Руста с рассказа Шераги вызвал у моджахедов кишлака Мулла-Гулям неподдельный интерес. Великодушие и милосердие, подобно силе и храбрости сызвеку на Востоке имели собинную цену. Руст вежливо поблагодарил собеседников и с невозмутимым спокойствием поведал:
— Мой дом далеко на севере за Амударьёй, — растолковав им далее, — Все шурави — мои братья! Я сам один из них! С ними я пришёл, с ними и уйду, если останусь жив, конечно.
— Это ваше решение, — выспренне принял Халфутдин, — единственное, что мы можем гарантировать: у кишлака Мулла-Гулям с вами этого не произойдет.
Руст прозорливо зарань предупредил Сидора и других товарищей об окончании разговора и попросил воздержаться от каких-либо неожиданных действий, дав парламентёрам безмятежно уйти. Поблагодарив за встречу, моджахеды разом встали и, пропустив вперёд Халфутдина, не спеша с контенансом направились к улочке, уводившей в глубь кишлака.
— Не могу поверить своим глазам! — изумился поступку Руста, наспех зашедший под навес Сидор, провожая моджахедов взглядом, пока они исчезали в узком проходе кишлака. — Ты их отпустил?! Попади ты им в руки, не приведи создатель, не отпустили б тебя! — высказал он убеждение.
— Попадись они мне в горах, — объяснял Руст, — без колебаний выполнил бы свою солдатскую работу, как делал это не раз. Но, когда они отправились к нам на разговор, они словно голову засовывали в пасть льву. Ведь рисковали переоценить нас, верно?! Ну как же можно было не отдать должное их храбрости и позволить нас переоценить?!
Сидор, задумавшись, промолчал.

Из главы операция «ЗАПАДНЯ»

.... Огонь по высоте ненадолго стих. Но, начавшись вскоре с новой силой, не прекращался уже до сумерек. Завершился третий день противостояния. Все предыдущие сутки бои начинались с восходом солнца и стихали лишь к закату. Наступила ночь.
— А какой сегодня день?! — изнавись поинтересовался лейтенант Шило у снаряжавших магазины патронами Сидора, Костра и Руста.
Костёр вгляделся в запотевшее стекло своих часов Ricoh и сообщил:
— Уже 23 августа.
— О! — воскликнул Шило. — Для тех, кто несведущ в героической летописи нашей Родины, поясняю: 23 августа — это памятная дата в истории сражений, переломивших ход Великой Отечественной войны. 23 августа 1943 года ознаменовало победу Советской армии в битве на Курской дуге. А 23 августа 1942 года стало самым кровопролитным днём Сталинградской битвы. Утром того дня армада танкового корпуса Вермахта, прорвав оборону наших войск, с северного направления вошла в Сталинград. Лётчики Люфтваффе сбрасывали на улицы города сотни тысяч зажигательных, фугасных и осколочных бомб, стремясь уничтожить максимальное количество людей. Бои шли за каждую улицу, за каждый дом, переходя из рук в руки по нескольку раз. Каждый год 23 августа к Братской могиле на Площади Павших борцов города-героя Волгограда, к Мемориалу «Вечный Огонь» и к мемориальному камню «Город-герой Сталинград» в городе-герое Москве приходят ветераны Великой Отечественной Войны, жители Военного Сталинграда и благодарные потомки, чтобы почтить память погибших и возложить венки и цветы.
— Товарищ лейтенант! — обратился к Шило, вскрывавший в это время цинк с патронами, Руст. — Лично я всё это знаю! И как сведущий в героической летописи нашей Родины, считаю должным также отметить, что вы пропустили ещё одно знаковое событие, произошедшее календарно 23 августа. В этот день в 1939 году за три года до этих судьбоносных кровопролитных битв Великой Отечественной войны в Москве был подписан пакт Молотова-Риббентропа о ненападении между СССР и Германией, который был вероломно нарушен фашистами 22 июня 1941 года.
— Так держать Тукаев! — похвалил подчинённого обрадованный его знанием истории лейтенант Шило.
— Знаете, товарищ лейтенант! — продолжил Руст, вдругорядь обратившись к Шило. — Много о войне мне рассказывал мой дед Ахмадулла, лишившийся ноги до уровня бедра в ходе прорыва из окружения на Брянском фронте в 1942 году. Хотя оба моих Деда участвовали в Великой Отечественной войне с самого начала. Дед по отцу Мисбахетдин, воевавший в артиллерии, был не многословен и суров норовом. В 1941 году он был ранен, а после лечения вернулся в строй и дошёл до Берлина, где получил сильную контузию и абсолютно потерял слух. А вот дед по матери Ахмадулла воевал в кавалерии. Он напротив, был очень добр и словоохотлив. Как-то в ненастный мартовский вечер 1979 года я с интересом наблюдал, как в течение несколько часов он, не вставая с рабочего места, нажимая единственной ногой на педаль ножной швейной машинки «Zinger»,шил к сроку очередной заказ — партию каракулевых шапок. Я обратил взор на обрубок его правой ноги, и подсев напротив, попросил рассказать какой-нибудь интересный случай, приключившийся с ним на войне. Он приподнял с влажного лба вытертую временем тюбетейку и, сказав, что не уверен, будет ли этот случай мне интересен, но тогда он чудом избежал смерти, начал своё повествование:
—В июле 1942 года 112-я кавалерийская дивизия, в которой он воевал, участвовала в сражениях у деревень Алёшки и Малые Борки. Кони тогда были сильно уставшими и голодными. Проезжая мимо одной из этих деревень, в центре поля Дед увидел несколько крупных скирд. Желая накормить коня, он подскакал к одному из них, стал стягивать верхний слой сена и сгребать его в кучу. Как выяснилось позже, это увидел председатель местного колхоза и пожаловался в особый отдел 112-й дивизии. Вечером, отыскав по его и коня приметам, Деда арестовали, обвинив в хищении колхозной собственности. Приговор, по Закону «о трёх колосках» от 7 августа 1932 года, также известный, как «Указ 7/8», Постановлением ЦИК и СНК СССР — за ущерб, превышавший стоимости трёх колосков, в условиях военного времени, предусматривал высшую меру наказания с полной конфискацией имущества и приводился в исполнение на месте. Изъяв личное оружие, обмундирование и, разув, Деда на ночь спустили в погреб одного из хат, приставив часового. С восходом солнца его подняли двое из расстрельной команды, связали за спиной руки и повели на распыл. Отведя за окраину деревни, они приготовились к выполнению приказа, но вняли к просьбе Деда дать ему перед смертью помолиться. Перед уходом в мир иной, чтобы облегчить себе душу, он спешно вполголоса провёл молебен и, только было произнёс такбир Аллаху Акбар, как вдруг услышал, доносившийся издали голос своего командира эскадрона — комэса, громко кричавшего: «Не стрелять, не стрелять!»
За ночь, комэс оббежал вышестоящее командование и начальство особого отдела, убедил их в отсутствии у Деда корысти и, назвав его отважным бойцом, лично за него поручился. Вот так, мой дед избежал приведения приговора в исполнение. Тогда, ещё двенадцати летний юноша, я не мог понять, зачем на войне стрелять в своего солдата, из-за какого-то сена. Желая поскорее отвлечься от тяжёлых воспоминаний, Дед взял в руки костыли, и пересел с рабочего места поближе к телевизору. В это время в телепередаче «Международная панорама» шёл репортаж из афганского города города Герат. Голос за кадром рассказывал, что социально-экономические и политические реформы правительства Афганистана привели к всплеску социальной напряжённости на западе страны и радикально настроенные исламисты при поддержке местных военных и иностранном вмешательстве иранских шиитских кругов, используя недовольство части гражданского населения, подняли антиправительственный мятеж, повлёкший многочисленные жертвы. В числе погибших были, также три советских гражданина.
Я спросил тогда своего деда: к чему, по его мнению, приведут эти события. «К войне!» — ответил он незамедлительно. В конце декабря 1979-го года мой дед скончался. Между тем, стало известно, что в эти дни начался ввод Советских войск в Афганистан. Вот такая сермяга. — заключил Руст.
— Верно, всякое бывало, и тем не менее! — подтвердил решительный настрой лейтенант Шило, дав установку Русту и сидевшими подле Костру и Сидору. — Завтрашний день нужно провести достойно.
— Мы приложим все усилия, а там, как судьба положит, — истово ответил за всех Сидор.
Ночью разведчики чистили оружие, отводя на сон редкие часы. А мятежники перегруппировывали силы, доставляли на свои огневые позиции боеприпасы и, обходя высоты, где закрепились Советские войска, минировали отходные тропы. Они понимали, что это жизненно важная артерия. По ним шла реверсная перевалка боеприпасов и воды на передний край и эвакуация погибших и раненных в тыл. Вместе с тем, сами боеприпасы были уже на исходе, боекомплекты снаряжены последними патронами из цинков. Вода закончилась накануне. Прицельный огонь мятежников по вертолётам Ми-8МТ, как по приоритетной цели не позволял им сбросить на передний край боеприпасы и воду, эвакуировать раненых. Посему эвакуация происходила в глубине от передовых позиций — на тыловых высотах. Это отвлекало резервы и снижало темп наступления. Когда одному Ми-8МТ всё же удалось с рассветом сбросить груз на тыловую высоту, командир роты Середа вызвал к себе Руста и приказал:
— Тукаев! Надо назначить из взвода четырёх бойцов, чтобы они отошли на тыловые высоты и транспортировали боеприпасы и воду на занимаемые позиции.
— Товарищ капитан! — объяснял Руст Середе. — Вы ж знаете, у меня в данный момент во взводе подавляющие числом молодые, необстрелянные. Они не прослужили за речкой и месяца. Разрешите собрать эту группу не из молодых, добрав из других взводов, и повести мне самому?!
— Ты мне нужен здесь! — отказал Середа.
— Три дня назад, если помните, — настаивал Руст, — следуя впереди разведывательного дозора, я вывёл роту на высоту и хорошо запомнил все тропы. Я уверен, это их знание, сохранит жизни группы. Разрешите мне повести группу?!
— Хорошо! — под напором согласился Середа.
Руст взял с собой Сидора, Костра, Мамаладзе и Солодуху. Спустя несколько часов, преодолев длительное расстояние до места, они с боеприпасами и тюками с водой, спускались с противоположного склона к подолу. Первым в группе шёл Руст. Он следовал, строго по тропе, никуда не отступая. В какой-то момент под его ногами прозвучал характерный щелчок. «Мина! — понял он. Его охватил ужас: Неужели?! Не может быть! Как это могло со мной произойти?!» В мгновение, от щелчка и до разрыва, Руст прогнал в голове главные для него мысли: о том, на какие тяжкие муки он обрёк своих родителей тем, что, не сказав им, напросился в Афганистан и получил там такое страшное увечье. Другой сумной мыслью было то, что увечье, не позволит ему вернуться на ринг и побороться за место на пьедестале первенства СССР по боксу и что ему уже никогда не овладеть сердцем девушки, с которой бы он, непременно, хотел связать свою судьбу. Последним, что заполнило мгновенье, была надежда: «Может, всё-таки нет?! Может это не мина?!» Но мысль прервал громкий разрыв и тяжёлый удар по ногам, обративший Руста во вращение. Он кубарем покатился вниз, в панике ожидая следующим кувырком навалиться на другую мину, которая разорвёт его уже в клочья, но не мог остановить себя в круговороте. Неимоверным усилием, на очередном витке Руст упёрся ладонями в горную осыпь, прекратив спуск по склону. Его шатало, в влаянии сменялись вершины нависших гор, глаза застилала густая пелена, в ушах повис протяжный звон. Он повалился на бок и увидел, как из рваных окровавленных мягких тканей его голеней торчали белые кости, из них капала светлая жидкость. Группа оцепенела.
— Не подходи! — были первые слова Руста, рванувшимся к нему Сидору и Костру. — Здесь, видно, всё заминировано!
Он помотал опалённой пороховой гарью головой и по-пластунски подполз к отброшенному взрывной волной своему АКС-74. Резко потянув за ремень и, сняв с предохранителя, он направил его на себя. Сидор в миг, разгадал его умысел и, сделав рывок, с силой вырвал оружие.   
— Верни автомат! — требовал Руст. — Я всё равно уже не жилец! Пока меня дотащат до вертушки, другие подорвутся! Подошедший Костёр, молча вколол Русту двойной промедол и, располовинив ножом, отмотанный с приклада АКС-74 багровый резиновый жгут, затянул на обрубках его голеней, истово написав на нём текущее время.
Через пять минут Руст потерял сознание, его погрузили на плащ-палатку и переправили на тыловую высоту. Туда, где без последствий мог приземлиться вертолёт. А Сидор, Костёр и другие разведчики возвратились на позиции роты.
«23 августа 1942 года стал самым кровопролитным днём Сталинградской битвы!» — процитировал Костру фразу лейтенанта Шило удручённый Сидор.
Между тем, транспортируемый в плащ-палатке Руст, спорадично приходил в сознание и видел над собой лица потрясённых обширностью его ранения, воинов из других рот. Вдругорядь, он очнулся, услышав стрекот приближавшихся вертолётов Ми-8МТ. Он приподнялся, упёрся на ладони и увидел в тени нависавшей горной стены длинную цепочку плащ-палаток с ожидавшими эвакуации раненными и убитыми. Спустя минуты, его лицо укалывала мелкая сыпуха, движимая потоком воздуха вращавшихся лопастей. Сквозь их звон, он слышал приказ офицера: «На первые вертушки грузим тяжёлых. За ними лёгких. 200-х в конце». Тем временем в зоне противостояния завершалось подавление авиацией последних очагов сопротивления и в кратчайшее время с различных направлений началось наступление на базу Кокари-Шаршари.