С добрым утром?.. или Всё возможно...

   Павел Игоревич Стрельцов проснулся оттого, что ему очень сильно захотелось пить. Ощущение было такое, будто в горле застряло что-то колючее, похожее на ежа, или на эти лопуховые шарики-липучки, которые он очень любил в детстве кидать в прохожих с балкона. Просто умора была, если эта липучка накрепко цеплялась к одежде человека, проходящего по тротуару! А как по-цыплячьи они вытягивали шеи и вертели головами, пытаясь отделаться от липучек, запутавшихся в волосах! Просто лопнуть хотелось от смеха!
   В детстве Пашка был вообще приколистом! А как он сходу переиначивал любые фразы и обращал их в приколы! Ха! В этом Пашке не было равных! А когда он здоровался с глуховатым соседом Семёном Гавриловичем своей коронной фразой «Ратуйте! Умён Гарилович!», то все пацаны просто падали со смеху!
   Всё это живой картинкой промелькнуло перед Павлом Игоревичем, пока он полусонный, не открывая глаз, спускался из своей спальни со второго этажа в семейном загородном доме. Так же, не размыкая веки, он добрёл до кухни, заученным движением открыл кран с фильтрованной водой, набрал в высокий стакан воды и сделал пару глотков. Ёжики-липучки, как будто съёжились и отступили… или отпустили.
   Павел Игоревич потёр щёки ладонями, ощутил суточную небритость и улыбнулся согревающей душу мысли, что впереди ещё два дня праздничных, а значит можно понежиться в постели. Он уже развернулся было, чтобы идти обратно, как вдруг услышал щлёпанье, как минимум шести босых ног по паркету, а потом прозвучали три различных приветствия… или издёвки.
- «Сдобрим пудрой, Папа Извергович!»
- «Кокс колоть, Падре?»
- «Это шок бревно проел!»
   Павел Игоревич как-то сразу перевёл это на обычный язык: «С добрым утром, Павел Игоревич!», «Как спалось, папа?», «Петушок давно пропел!»
   От удивления он резко открыл глаза! По левую руку от Павла Игоревича верхом на высоком стуле, спинкой повёрнутым к животу, восседал детина лет шестнадцати с чёлкой «а ля Гитлер», в солдатском кителе с отпоротыми рукавами, а по всей длине его правой руки от плеча до кисти синела наколка, красноречиво возвещавшая миру о том что «Фашизм – везде! С. С. + С. Д.». 
   По правую руку от Павла Игоревича царственно восседал на высоком барном стуле пацан лет десяти. Полголовы обрито наголо, а другая полвина волос выкрашена во все цвета радуги. Футболку на три размера больше, чем полагалось ему по возрасту, украшало изображение ржущей лошадиной морды. Надпись над её головой гласила: « Я – острослов!» - и, чуть ниже, «Не для ослов!».
   Прямо, пред ясные очи слегка ошалелого Павла Игоревича, не совсем ещё уверенно, возвышалсь головушка третьего отпрыска. Волосы его дико топорщились, словно иглы дикобраза и он рассеянно ковырялся в ломте пиццы, лежащей перед ним, и странным образом рассортировывал её начинку. В одну сторону он отравлял листья салата, укроп, кинзу, петрушку, лук, огурчики, оливки, а в другую сторону складировал колбасу, ветчину, курочку.
   «Боже! Лучше бы он не открывал глаза! Это что же, его семья? Это его дети?» - подумал Павел Игоревич о себе, но почему-то в третьем лице.
   Павел Игоревич ещё раз оглядел «святое семейство», эта мысль промелькнула, прилетев ниоткуда, и он в очередной раз был ошеломлён тем, что все трое, сидевшие за столом, были, как две капли воды похожи на него – на Павла Игоревича Стрельцова.
    «Это же он сам и есть!» - поразился своей недогадливости Павел Игоревич, но почему-то опять в третьем лице! Потом пригляделся к младшему и заметил сомнение в его действиях. «Да ведь он ещё не определился! На него ещё есть надежда! Пусть ма-а-а-ленькая, но есть!» - вновь в третьем лице подумал Павел Игоревич и зажмурился… Зажмурился, как в детстве, когда не хотел видеть что-то очень мерзкое или очень страшное… Зажмурился так, что стало больно глазам, а по внутренней стороне век запрыгали разноцветные искорки, заплясали цветные радуги и вспыхнули молнии! Он заткнул уши пальцами так, что чуть не лопнули перепонки! «Всё к чёрту!» - подумал Павел Игоревич…
    …Скворцов Павел Игоревич проснулся оттого, что очень сильно захотел пить. Он спускался из спальни со второго этажа по лестнице в загородном доме. Он знал его, как «свои пять пальцев» и ему совсем не обязательно было открывать глаза, чтобы благополучно добраться до кухни. И всё бы ничего, но в мозгу беспрестанно ворочались сотни и тысячи разных слов, колючих и прилипчивых, как лопуховые шарики-липучки, как ёжики. Слова толкались, теснили друг друга, а когда им удавалось сложиться в самостоятельную фразу они сразу же занимали место у Павла Игоревича в горле. Эти фразы вели себя нагло и неуправляемо, не давали сглотнуть, не позволяли вздохнуть.
- «Разрешите пройти, пожалуйста!» - тоненько пищала одна.
- «Разыщите! Потом пожалуйтесь!» - с визгом и хохотом вещала другая.
- «Скажите, как пройти на рынок?» - тихонько осведомлялась одна.
- «Свяжи! Потом проси на вынос!» - хохотала в ответ другая.
- «Пашенька, помоги бабушке.» - ласково просила одна.
- «Кашляешь? Собери ракушки!» - обхохатывалась другая.
- «Вымой, Пашенька, ручки!» - уговаривала одна.
- «Вырой бабушке кучку!» - каталась от хохота другая.
   Павел Игоревич с трудом добрёл до кухни. Мозг разрывался от беспрерывной возни в нём этих ненормальных! В ушах не прекращался шум и толкотня этих взбесившихся слов! В горле ощетинились иголками сотни ежей-липучек! Павел Игоревич отрыл кран, сунул в рот два пальца! Ежи в горле упирались, цеплялись друг за друга, но Павел Игоревич упрямо и остервенело выплёвывал и смывал эту мерзость. Глаза он по прежнему не открывал, но его внутреннему взору открылась вся неприглядность картины.
Вот он стоит склонившись над раковиной, а из его горла вылетают скользкие, омерзительные, зелёные, дурно-пахнущие шарики-липучки, и он смывает их оглушительным напором воды! Выплёвывает и смывает, выплёвывает и смывает! Павел Игоревич перестаёт это делать только, когда в мозгу прекращается копошение, а в ушах раздаётся тоненький писк, как при взлёте самолёта. Горло саднит, но шариков-ежей больше нет.
   Он рискнул открыть глаза и увидел в зеркале отражение взъерошенного шестнадцатилетнего парнишки с всклокоченными волосами, с покрасневшими от нечеловеческих усилий глазами, с мокрыми от слёз щеками. В зеркале за его спиной отражалось встревоженное лицо пожилой женщины.
- «Что с тобой, Павлик?» - взволнованно спросила она.
- «Я с тобой справлюсь!» - со сдавленным смешком прошуршало где-то в глубине сознания…
   Пашка сглотнул…
- «Всё хорошо, бабуля! Просто пицца несвежая попалась. Иди спать, не беспокойся. Я справлюсь...».
   Павел настороженно всматривался в своё отражение, пытаясь разглядеть насмешников из ночного кошмара, скрывающихся в омутах зрачков. И только одна мысль крутилась в мозгу, словно старая заезженная пластинка, мысль о том, что срочно необходимо что-то делать со своей жизнью, пока она не превратилась в кошмар наяву...