Про Леху или как я была Лехиной девушкой

С Лехиной мамой мы работали в одном тресте. Я была новоиспеченным мастером по озеленению, а Лехе исполнилось восемнадцать лет. Был он невысокого роста, крепкий, с неровным шрамом на лице. Шрам выпуклой розовой бороздкой шёл через левую щеку и заканчивался где-то за ухом. Вернее за оставшейся половиной уха. Мочки не было. В детстве Леха неудачно прокатился по ледяной горке на железных санках и с тех пор Людмила Николаевна – мать Лехи, любила повторять "спасибо что живой". Часто в обеденный перерыв или во время прогулок по "объектам" она рассказывала о жизни сына и каждый раз с облегчением заканчивала "спасибо что живой". Кого она благодарила я не спрашивала, было и так понятно, что тот кто приглядывает за коренастым пацаном, один раз уже отвел железные острые полозья от Лехиного горла.

Леха закончил школу и в июне получил повестку в армию.
Осенний призыв. Все лето он не вылезал из "качалки" и его тонкие мальчишеские руки налились крепкими бугорками. Через короткую стрижку просвечивал белый острый конец шрама. За день до призыва Лехина родня собралась на проводы. Леха сидел рядом с отцом в центре стола. От выпивки или всеобщего внимания лицо его зарумянилось, он приподнимался, чокался с гостями, с готовностью смеялся в ответ на армейские шуточки. Нарочито грубо отмахивался от материнских всхлипов: – Ма, перестань.

Мать тыльной стороной руки вытирала глаза, клонилась то в одну сторону, то в другую за поддержкой к подругам и те ее с готовностью обнимали и чмокали в заплаканное лицо.

– Ма, – Леха неловко прикасался к материнской руке, – Ма, перестань.

В середине застолья кто-то поднял рюмку за любовь.

– Леха, а девушка у тебя есть? – поинтересовалась соседка.

Леха погладил шрам. – Нет у меня девушки.

В тесной родительской квартире повисла тишина. Кто-то резко чиркнул спичкой о коробок. Получился хлопок и запахло серой. Леха опустил глаза и сгорбился на стуле. От неловкости женщины засуетились и загалдели разом. – Наливай, – потянулось со все концов. Стали чокаться, одновременно говорить, пить и звенеть вилками.

Вечером Леха пошел меня провожать. На бульваре сквозь густую листву просвечивали желтые фонари. Из-за листвы тени получались ажурные и подвижные, как картинки в калейдоскопе. Леха был в хорошем настроение, шутил и хвастался "бицухой".

– Потрогай, – он сгибал руку и сжимал кулак. Через рукав рубашки проступала выпуклость. Я трогала Лехин бицепс. Леха от смеха закидывал голову, – Ну как ты жмешь! Сильней надави. Чувствуешь? Это повторялось раз пять.

Мы вышли к моему дому, и Леха стал подтягиваться на турнике на детской площадке. Окна в домах беспорядочно, один за другим, гасли. От соседней парадной отделились две мужские тени и пошли к нам навстречу. Один из них затянулся сигаретой и красный огонек начертил круг в темноте. Леха спрыгнул с турника и сделал два шага в черноту.

– Гуляем? – поинтересовался голос.

– Гуляем, – ответил Леха.

Тени были выше Лехи на голову и их было двое. Oгонек заалел глубокой затяжкой и полетел в сторону. Леха вдруг резко согнулся пополам, захрипел, зашатался как при качке, откинул руку в сторону, и получив ещё один удар, упал.

– Ребята, – я не узнала свой голос. Он был низким и глухим. – Не трогайте его. Лехе завтра в армию. А там Чечня.

Двое вышли из тени. На вид им было за сорок.

– А ты кто? – спросил тот что стоял ближе ко мне.

– Я его девушка, – тем же глухим незнакомым голосом ответила я.

– Чечня, – повторил второй, – Пошли Бура, его и без нас убьют, – и они направились вглубь двора.

Я помогла Лехе подняться. Он сплюнул кровавую юшку, мотнул пару раз головой и собрался с дыханием.

– Мать сказала, что тут оставят, в Ленинградском округе. Она деньги в военкомат занесла.

Утром следующего дня Леха с черным фингалом под глазом строился в ряд с остальными призывниками. Мать Лехи — Людмила Николаевна рассматривала лицо сына и повторяла "спасибо что живой остался."

От Лехи не было вестей три месяца. А потом пришло письмо, что он был в "учебке", что он в полном порядке.

Леха прослужил два года в Чечне, в каждом письме делал приписку "Привет моей девушке!"

Мы читали его письма, и как заклинание повторяли "Спасибо что живой!"