Львов. Учебный процесс

 Приятной неожиданностью для меня стало знакомство с сотрудниками курса радиационной медицины кафедры онкологии, расположенной на базе областного онкологического диспансера. На первом занятии куратор группы, Ярослав Степанович (не ручаюсь за подлинность отчества), поинтересовался:

— На каком языке будем учиться: на украинском или русском?

 Вопрос не праздный: в группе было два врача из Брянской области России; четверо – из Белоруссии; преобладающее большинство – из Украины (территорий, радиоактивно загрязнённых в результате Чернобыльской трагедии).

 Ответ аудитории последовал незамедлительно: на «российском»! При этом русские и белорусские врачи из деликатности молчали: решение принималось украинцами. Чуть позже я поделилась с Любой своими впечатлениями о таком единодушном решении учебной группы, уважении к коллегам, не владеющим украинским языком, политкорректности и т.д., и т.п.

 – Наивная ты. Мы же все учились в медицинских вузах, преподавание в которых велось на русском языке. И делопроизводство – тоже на русском. У наших чиновников были попытки перевести медицину на украинский язык, но ничего путного из этого не вышло, – ответила мне соученица.

 Все свои блистательные лекции Ярослав излагал на прекрасном русском языке, без единого подглядывания в конспекты. И только в конце цикла, собираясь докладывать, обязательный для любого курса, материал – СПИД, перешёл на украинский язык. Предварительно извинившись перед нами, сказал:
 
— Мне очень нелегко давать эту тему на русском языке.
 
Курсанты и не уточняли, почему трудно, преподавателю видней: послушали и даже кое-что записали.

 С первого же дня занятий я не могла отделаться от мысли, что я знаю этого человека – Ярослава. Невысокого роста, стройный; с пышными вьющимися, чёрными, с каштановым отливом, волосами, разделёнными на прямой пробор; с огромными карими глазами и оливковым цветом лица – я точно его где-то видела.
 
 В одной из лекций, вскользь затронув тему непреходящих моральных ценностей, куратор сказал:

— Об этом хорошо сказано в главной книге, которую можно читать и перечитывать бесконечно.
 
Поймав мой недоуменный взгляд, ответил:
 
— Да-да, я имею в виду Библию! Открыв её на любой странице, можно найти ответы на все свои вопросы.
 
 Я не стала вступать в полемику, хоть и была на тот момент некрещёной атеисткой. В очередной раз, внимательно присмотревшись к Ярославу, вспомнила, где видела этот запоминающийся образ.
 
 На иконах. Да-да, именно так – весь облик нашего куратора, несмотря на белый халат, напоминал христианские иконы, а лицо – лик, изображение святого.
 
 Долго я никому не говорила о своём открытии; спустя какое-то время поделилась наблюдением с Любой.
 
— Ты смеёшься? – спросила она. Это тебе после его заявления о Библии померещилось!

— А ты давно была в православном или католическом храме?

— Уже и не помню, когда. Очень давно.

— Значит, надо зайти.

 Недалеко от нашего общежития находилась небольшая, очень красивая церквушка. В хорошую солнечную погоду её купола, покрытые сусальным золотом, просто сияли. Минималистичная наружная цветовая гамма культового сооружения была выполнена в золоте, белом и ярко-голубом, лазоревом, цвете.
 
 Каждый раз, проходя мимо, я любовалась праздничным видом храма. В один из дней, возвращаясь с учёбы, мы с Любкой зашли в церковь и приблизились к иконостасу.
Его нельзя было назвать богатым, но то, что нам было нужно, мы увидели сразу. С изумлением посмотрев на меня, подруга спросила:
 
— Ты без меня сюда раньше заходила?

— Нет, конечно!

— А откуда ты тогда знаешь?

 И, указав на одну из икон, сказала:

— Это же вылитый Ярослав Степанович!

— Ну, вот, что я тебе говорила! – торжествовала я.
 
 Своим открытием мы ни с кем не делились, что и неудивительно. В те «безбожные» времена можно было, выражаясь ярким и сочным языком современного поэта (не люблю гендерного разделения творческих личностей) Лады Мали, заполучить «весёленький» диагноз – «совсем поехали кукухой».
 
Возвратившись в общежитие после первого учебного дня, отметила, что «совместно проживающие» изменили тактику воспитания меня, «неверной», сменив гнев на милость.
 
 – Ну, вот, видишь, преподавание будет вестись на «российской мове», – как собственную заслугу преподнесла, известную мне, информацию, Мария. Значит, после занятий будем заниматься украинским языком!
 
— Да, согласна! И белорусским языком тоже – я помогу! А если не справлюсь, то в магазине «Букинист», тут недалеко, есть раритетный русско-белорусский словарь, 1927 года выпуска. Хоть и дорогой, но я собираюсь его купить, будет нам подспорьем!

— А зачем нам белорусский язык?

— А мне – зачем украинский?
 
Раздражённо фыркнув, инициатор разговора Мария отвернулась и больше к этой теме не возвращалась.
 
 Вечером, выйдя на общую кухню вскипятить чайник, Любаша, с неподдельным интересом, спросила у меня:

— А сколько стоит тот редкий словарь?

— Какой словарь?

— Тот, который ты собираешься покупать?

 Я прыснула от смеха.

— А ты видела поблизости магазин «Букинист»?

— Нет, не видела. А-а-а, так ты сказала неправду?

— Увы, грешна, соврала! Ты же видела, что по-хорошему не получается. А я очень не люблю насилия над своей свободолюбивой личностью!

 Как оказалось впоследствии, можно было обойтись и без таких ультимативных мер. Через два или три дня «учёбы» несознательные курсантки отбыли к местам своей «постоянной дислокации». Мои несостоявшиеся «училки» тоже променяли грызение гранита науки на клубнично-земляничные, луково-чесночные и картофельные дачные грядки.
 
 И наступило для нас с Любашей время, не омрачаемое каждодневным «инородным» присутствием!

 С удовольствием мы ходили на занятия. В самом начале цикла Ярослав Степанович коротко рассказал о применении в медицине возможностей радиационной диагностики и лечения.
 
Учитывая врачебную специализацию курсантов (преимущественно терапевты), подробно не вдавался в тонкости радиодиагностики и лучевой терапии.
 
 Речь преимущественно шла о Чернобыльской трагедии. В Советском Союзе, доживавшем последние месяцы, проблематика последствий взрыва атомного реактора, замалчивалась на всех уровнях власти. Жители пострадавших территорий, включая медиков, не представляли себе масштабы техногенной катастрофы.
 
И только во Львове, из уст нашего куратора, мы узнали, хоть какую-то часть реального положения дел.
 
 Выяснилось, что объём радиоактивного выброса после взрыва атомного реактора Чернобыльской атомной электростанции, в разы! – превышал объёмы выброса после взрыва бомб, сброшенных американскими военными на Хиросиму и Нагасаки 6 и 9 августа 1945 года.
 
В отличие от бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, чернобыльский взрыв напоминал очень мощную «грязную бомбу»; основным поражающим фактором стало радиоактивное загрязнение.

 Ярослав Степанович называл цифры; я старательно их записывала. По возвращении в Барановичи частично (заместителю главного врача больницы всю полученную информацию озвучивать не полагалось) довела цифры до сведения коллег.

 Впоследствии записи затерялись, а из памяти выветрились, полученные во время учёбы, сведения.

 Книга белорусской журналистки и писательницы, лауреата Нобелевской премии по литературе, Светланы Алексиевич, посвящённая аварии на Чернобыльской АЭС в 1986 году – «Чернобыльская молитва (хроника будущего)», – была впервые опубликована в 1997 году. В исторической справке, предваряющей издание, Светлана Александровна привела данные о степенях заражённости радиацией трёх славянских республик бывшего Советского Союза, которые соотносятся с современными (рассекреченными) данными департамента по ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС Министерства по чрезвычайным ситуациям Республики Беларусь.
 
 Из общего объёма выброшенных в результате катастрофы радионуклидов семьдесят процентов выпало на Беларусь. Двадцать три процента её территории загрязнено цезием-137 с плотностью свыше тридцати семи килобеккерелей на метр квадратный; пять процентов – территории Украины и шесть десятых процента – территории России. Учитывая масштабность и тяжесть последствий катастрофы на ЧАЭС, Верховный Совет Беларуси, в июне 1990 года, объявил территорию республики зоной экологического бедствия.

 «Как следствие постоянного воздействия малых доз радиации с каждым годом в стране увеличивается число больных с раковыми заболеваниями, умственной отсталостью, нервно-психическими расстройствами и генетическими мутациями…» – С.А. Алексиевич.

 Весной 1991 года, на которую пришлись курсы усовершенствования, не только курсанты, но, смею предположить, и преподаватели, не могли себе представить масштабы трагедии.
 
 Каждый раз, доложив программный материал, преподаватель интересовался:
 
— Есть ли вопросы?

 Аудитория неизменно отвечала:
 
— Нет, всё понятно!

 Какие могут быть вопросы? На улице – апрель, зелень, солнце и другие радости пребывания в цивилизованном европейском городе. Быстренько сложив учебные принадлежности, курсанты моментально освобождали аудиторию.
 
 На второй неделе учёбы меня начали мучить странные сновидения. Заместитель главного врача по лечебной работе Барановичской городской больницы Статкевич Анатолий Антонович, обёрнутый в тогу, голосом главного персонажа пьесы Уильяма Шекспира «Отелло», с интонациями, свойственными ревнивому мавру, спрашивал у меня:

— «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?»

 Я просыпалась в холодном поту и недоумевала: «Он же прекрасно знает, что я некрещёная! Как же я буду молиться? Да и не нагрешила ещё!»

 Разгадка сна пришла совершенно неожиданно. Возвращаясь с учёбы, зашли с Любашей в кофейню. В ней, наряду с кофе, подавали «львовское» пиво (древнейшее украинское пиво, которое начали варить монахи ещё в далёком 1715 году) из кегов. Ожидая нашего кофейного заказа, увидела официанта, несущего на соседний столик три запотевших, тонкого стекла, бокала, янтарного, как казалось в полутьме, пива.
 
 – Так вот о чём мне постоянно напоминает во сне Анатолий Антонович! Ведь он же, веря в моё благополучное возвращение, очень просил узнать, какой алкогольный продукт является лучшим радиопротектором! А я забыла, вот он и не даёт мне спокойно спать!

 В самом деле, незадолго до моей поездки во Львов, Статкевич А.А., ликвидатор последствий аварии на Чернобыльской АЭС, рассказывал о своём пребывании на заражённой территории в качестве невролога. Бригады врачей направлялись в зону поражения на срок от четырёх до шести месяцев. В свободное от работы время врачи отдыхали, иногда, как говорят прибалты, «делали маленькую выпивайку»
 
 Со слов Анатолия Антоновича, в этих «выпивайках» никогда не принимала участие старший товарищ – врач-офтальмолог Н. После очередного снятия показаний индивидуальных дозиметров самые худшие данные оказались именно у неё. На принятие правильного решения у стажированного врача было только несколько часов. И она его приняла!

 Вечером, как только компания молодых врачей за накрытым столом собралась обсудить проблемы уходящего дня, раздался робкий стук в дверь.
 
— Входите! – дружно отозвались все присутствующие.
 
На пороге со своей чашкой стояла доктор Н.
 
— Хлопцы, наливайте! Я тоже хочу такие же показания дозиметра, как и у вас!

 Я не знаю о результатах дальнейших обследований ликвидаторов последствий аварии на ЧАЭС. Однако, судя по перечню вопросов, которыми меня озадачил начмед городской больницы перед командировкой на курсы, показания индивидуального дозиметра доктора Н., улучшились.

 Вспомнив о наказе коллеги, на следующий же день, я нарушила сложившийся стереотип завершения лекций. Едва дождавшись от лектора традиционной фразы: «Есть ли вопросы?», немедленно ответила:
 
— Да-да, Ярослав Степанович, есть!

 Внимательно выслушав мой вопрос, Ярослав Степанович начал издалека:
 
— Шведские учёные провели серию экспериментов с целью изучения радиопротекторного действия этанола (этиловый спирт). Было доказано, что помещённая в этанол клетка…

 Зашедший в аудиторию ассистент кафедры не дал закончить преподавателю фразу: его срочно вызвали к телефону. Извинившись – «продолжим завтра», куратор объявил об окончании занятий.
 
 На следующий день история повторилась. В конце занятий я деликатно напомнила суть вчерашнего вопроса:

— Известно, что в сухих винах, особенно красных, содержится много антиоксидантов…

— Да-да, спасибо за напоминание, я ведь еще не ответил на вчерашний вопрос! Так вот, помещённая в одноатомный спирт клетка…

 На этот раз наш куратор срочно понадобился заведующему кафедрой онкологии. Мысленно я посочувствовала клетке, находящейся в этаноле уже двое суток.
 
 На третий день группа с нетерпением ждала развязки. Я уже заготовила следующий вопрос:

— А как же пиво? В нём же, помимо антиоксидантов, содержатся практически все витамины группы Б!

 Ярослав испытующе посмотрел на меня, вероятно, подумав:
 
— Это ж надо, каких курсантов присылают белорусы – одно у них на уме!

 Затем продолжил тему, начатую двумя днями ранее:

— …Помещённая в этиловый спирт клетка «чувствовала» себя превосходно и практически не подвергалась разрушающему действию ионизирующей радиации.
 
 В аудитории – шум и обсуждение услышанной информации.

— Но! Когда экспериментаторы пересчитали объём этанола, необходимый для защиты от радиации всего человеческого организма (на единицу веса), выяснилось, что он (объём) в несколько раз – в три-четыре – превышает смертельную дозу. То есть «in vitro» (в пробирке) правило работает; «in vivo» (на живом организме человека или животной модели) – эксперимент смертелен.
 
 Что же касается вина и пива, то я положительно отношусь к их употреблению в небольших количествах. Как справедливо заметила любознательная курсантка Фурс (кивок головой в мою сторону), помимо витаминов и антиоксидантов, они повышают настроение, что также является положительным моментом в повышении иммунитета.
 
 И, обратившись ко мне, преподаватель спросил:
 
— Надеюсь, я ответил на все Ваши вопросы?

— Да, спасибо, я получила исчерпывающие ответы. Теперь смогу донести эту информацию до коллег, делегировавших мне полномочия по детальному изучению именно этого аспекта радиационной защиты.

 Как ни странно, начмед городской больницы, озвучивший моими устами не очень удобные вопросы, сразу же перестал сниться. Вероятно, телепатически уже получил интересующую его информацию.
 
 Не так давно я пересказала эту историю заведующему отделением лучевой диагностики Барановичской городской поликлиники номер три Златогуре В.А. Врач высшей квалификационной категории, эрудированный, разносторонне образованный и обладающий системным аналитическим мышлением, Владимир Абрамович высказал свою точку зрения на проблемы радиационной защиты.
— Вы думаете, что только алкоголь повлиял на показания индивидуальных дозиметров? Я ведь тоже там был четыре месяца в 1987 году и знаю проблему изнутри. Начальство всех уровней призывало медиков, как самую сознательную часть общества, проводить среди населения разъяснительную работу примерно такого рода: радиация абсолютно безвредна и не наносит никакого ущерба здоровью человека и животного. А для пущей убедительности – личным примером медицинских работников демонстрировать эту «безвредность», начальство инициировало проведение всевозможных соревнований на открытом воздухе.

 Мой брат, тоже врач, работал в Чернобыльской зоне вскоре после взрыва. Участвовал в соревнованиях по волейболу, футболу; загорал и купался в реке Припять. Ушёл из жизни в молодом возрасте, так же, как и его коллеги, из первых, направленных в Чернобыльскую зону, групп специалистов.

 Что же касается описанной Вами истории, то там не всё так однозначно. Дело в том, что молодые мужчины, к которым относится Статкевич А.А., свободное время проводили в закрытых помещениях: читали, играли в шахматы, шашки, нарды, карты, наконец. А доктор-окулист Н. в это время совершала променад на «свежем чернобыльском» воздухе. Вот потому такая разница в результатах показаний их индивидуальных дозиметров.

Возвращусь, однако, к учёбе. Демократичная обстановка на кафедре настолько расслабила, не обременённых совестью курсантов, что бОльшая часть их уехала домой. Оставшимся же учащимся приходилось проявлять чудеса изобретательности: присутствовавшие десять-четырнадцать (вместо тридцати пяти) человек должны были так рассредоточиться по аудитории, чтобы преподаватель «не заметил потери бойцов».
 
 Когда же на занятиях, «из дальних странствий возвратясь», появлялся какой-нибудь несознательный курсант, группа обязывала его в течение нескольких дней посещать все лекции. За это время могла съездить домой часть сознательных учащихся.

 Мы с Любашей посещали все без исключения занятия и выторговали себе преференции – два свободных от учёбы дня, приуроченные к празднику Первомая.

 Ближе к завершению цикла всех курсантов, сотрудников кафедры и практических врачей собрали в актовый зал онкологического диспансера. Любаша уже произвела «разведку боем»: лекцию нам будет читать сам профессор В. Выступление было посвящено, если не изменяет память, вопросам онкологической патологии в Западной Украины.

Приготовив тетрадь и ручку, собралась конспектировать. Увы, не с моим счастьем: материал подавался на украинском языке.
 
Поначалу я спрашивала у подруги значение тех или иных терминов. Потом, когда буквально в каждом предложении слышала словооборот (или слово) – «топ то», ассоциирующийся у меня с детским выражением «топ-топ», перестала прислушиваться.
В перерыве уточнила у Любки:
 
— А что это профессор всё время топчется на месте – «топ то» да «топ то»?

 Люба перевела «топтание», как «то есть» или что-то в этом роде.
 
 Вторую часть лекции я практически не слушала и рассматривала присутствовавших на ней коллег. К моему удивлению, только единицы слушали профессора и делали пометки в тетрадях. Остальные, подобно мне, «ловили ворон». Их можно было понять: профессиональные термины на украинском языке для непривычного уха звучали весьма забавно.
 
 Кстати, то же самое можно сказать и о белорусском языке. Даже для меня, патриота своей Родины, белорусско-язычные медицинские названия звучат не всерьёз, а как будто – понарошку.
 
Для подтверждения правоты своих слов приведу несколько белорусских-украинских-русских медицинских терминов:

— Ныркi – нирки – почки
— Залоза – залiза – железа
— Стравнiк – шлунок – желудок
— Прышчэпка – щеплення – прививка
— Нястравнасць – нетравлення или розлад шлунка – несварение.

 Прожив всю жизнь в Беларуси, я не могу синхронно перевести медицинские названия с белорусского языка на русский. Очевидно, такой же дискомфорт испытывали и слушатели профессора: подавляющее большинство из них приобрели профессиональные знания в русскоязычных медицинских вузах.

 Продолжение «языковой» темы возникло спустя шесть лет после описываемых событий.
 
 Осенью 1997 года мой свояк Цыркунов Владимир Максимович, профессор, член-корреспондент Академии медицинских наук Беларуси, заслуженный деятель науки Республики Беларусь, включил меня в состав делегации от Брестской области для участия в Фальк-симпозиуме, проводимом во Львове.

 Владимир Максимович, главный гепатолог министерства здравоохранения Республики Беларусь, фактически создавший гепатологическую службу в суверенной Беларуси. Благодаря профессору Цыркунову В.М. в нашей стране эффективно функционирует стройная система оказания медицинской помощи больным как гепатологического профиля, так и всего спектра современных инфекционных заболеваний.
 
 Справочно. Доктор Фальк Фарма – немецкая фармацевтическая фирма, лидер в сфере производства гастроэнтерологических препаратов (Фрайбург, Германия). Была основана Гербертом Фальком в 1960 году. Является пионером в разработке препаратов для медикаментозного растворения холестериновых жёлчных камней и терапии холестатических заболеваний печени (хенофальк, урсофальк), лечении неспецифического язвенного колита и болезни Крона (салофальк).
 
 Проведение симпозиума было организовано на самом высоком уровне: встреча, размещение, обучающая и культурная программы. Последняя была выполнена не в полном объёме: помешали ноябрьский дождь со снегом.
 
Увидев за окном гостиницы такую погоду, сразу вспомнила выражение моего знакомого, коренного львовянина:
 
— Погода у нас, как у лихой свекрови настроение: то солнце светит, то, через секунду – проливной дождь идёт!

 Я не очень-то и огорчилась: всё самое интересное я посмотрела в 1991 году. А бродить по улицам в такую непогоду – б-р-р-р…

 Выбрав терапевтическую секцию симпозиума, настроилась на пополнение специальных гепатологических знаний. Удобно устроилась в кресле, примерила и временно отложила в сторону наушники для синхронного перевода в сторону. Осмотрев аудиторию, разыскала глазами двух-трёх своих однокурсников, издалека их поприветствовала, надеясь в перерыве пообщаться.
 
 Услышав английский язык открывавшего симпозиум модератора, надела наушники. «Несподзянка» (неожиданность), как говорят поляки, ждала меня: из наушников полилась мелодичная украинская речь. Пока произносилось приветственное слово участникам форума, всё было понятно.
 
 Перевод на украинский язык тематического выступления первого же докладчика вынудил меня снять наушники. Сидевшая рядом сестра Татьяна спросила:

— Ты будешь слушать выступления на английском языке?

— Да, а что делать?
!
— А ты поймёшь?

— Постараюсь. Школьная программа, два года учёбы в институте и бесконечные переводы журнала «The Lancet»  в качестве домашних заданий. А в трудных случаях ты подскажешь!

 Действительно, Татьяна хорошо знает английский язык, причём классический, без отклонений от британской литературной нормы. По возвращении из недавней поездки в Великобританию рассказала, что очень комфортно чувствовала себя в Лондоне. Пока Владимир Максимович читал лекции участникам международной конференции, Татьяна пешком исходила весь центр столицы, набив при этом кровавые мозоли на ногах. Посмотрела всё, что считала нужным; легко находила общий язык с лондонцами и не ощущала себя чужеродной в их среде обитания.

 Возвращусь, впрочем, к Фальк-симпозиуму. В общих чертах, с подсказками сестры, я поняла докладываемую лектором тему. Тем более, что выступление сопровождалось мультимедийным показом графических и текстовых материалов. А по возвращении из поездки даже доложила своим коллегам о неизвестных мне ранее, методиках лечения заболеваний печени и желчевыводящих путей.

 В «Книге странствий» Игорь Губерман припоминает одну из командировок, его, двадцатипятилетнего инженера-электрика, в Ленинград. Вечером он зашёл к одной приятельнице в надежде, «что судьба в её лице пошлёт ночлег». Ленинградка в тот же вечер уехала в отпуск; Игорь Миронович остался ночевать в её квартире. После «прощального банкета» не ушла и присутствовавшая на нём блондинка, со слов хозяйки квартиры – «положившая глаз» на Губермана.

 «Был я некогда возмутительно молод и срывал, где ни попадя, цветы удовольствия».
 Блондинка была «знакомой знакомых моей приятельницы, а сюда приехала (врач-рентгенолог) на какие-то курсы повышения квалификации. Тут я прыснул и сказал, что попала она точно по адресу, – она зарделась, но не удержалась от смеха, и ледок от необычной ситуации растаял на глазах».

 Интересно, ездил ли молодой инженер-электрик Игорь Губерман в командировки во Львов?

  «The Lancet» – еженедельный рецензируемый общий медицинский жур-нал. Один из наиболее известных, старых и самых авторитетных общих журналов по медицине, основанных в 1823 году английским хирургом Томасом Уикли. Ланцет – хирургический инструмент.