Счастливые

В одно из жарких воскресных дней послевоенного августа в городском парке культуры звучала музыка: играл военный духовой оркестр. На площадке танцевали пары. А по аллее парка шли двое. Они представляли собой довольно странную пару. У молодой, еще не достигшей тридцатилетнего возраста женщины из-под яркого, шёлкового, синими горохами платка виднелись седые волосы, а девятилетняя девчушка с непослушными смоляными кудрявыми волосами, заплетёнными в тугие косички, была похожа на маленького хрупкого воробышка. Серое платьице, повидавшее виды, явно было ей не по размеру и балахоном висело на тощем тельце девочки.
Это были Анна Григорьевна Кирьянова с дочкой Валей, которые несколько месяцев назад вернулись из родовой деревни. Заонежье освободили год назад, как и Петрозаводск, в котором они жили до войны. Но городская квартира их не сохранилась: дом попал под бомбёжку. Поэтому не сразу удалось получить городское жильё, а только когда в домоуправление пришёл ответ по военной линии, что «Михаил Александрович Кирьянов 1910 года рождения, проявив геройство и мужество, погиб 10 февраля 1944 года и похоронен с отданием воинских почестей северо-западнее д. Козиново Новосокольнического района Калининской области».
Так они получили похоронку, Нюра (как Анну Григорьевну звали свои) – на мужа, а Валя – на отца. И им, как семье героя войны, дали комнату в коммуналке деревянного двухэтажного дома на окраине Петрозаводска.
До войны их большое дружное семейство часто встречалось на праздники. А в этот год всё похороны да похоронки. Получить несколько похоронок сразу не каждый выдержит. Вот и Нюра враз поседела, по возвращении из деревни зайдя в военкомат и узнав о смерти мужа. А незадолго до этого узнала, что нет в живых её отца, которого вместе с мамой финны ещё в начале войны в лагерь отправили. Он умер в концлагере № 7 (или как его называли, больничный барак) на улице Боровой на окраине Петрозаводска в 1944 году, дождавшись освобождения города.
И теперь они шли в госпиталь, проведать Митю, младшего Нюриного брата: привезли его из части, раненого.
Но Митя ранен не был. Оказывается, он заболел туберкулёзом. Псковские болота, в которых их часть просидела несколько месяцев, держа оборону Ленинграда, остались в лёгких. Поэтому его не отпустили из госпиталя домой, и поэтому Вале лучше было не встречаться с Митей, чтобы не заразиться.

***
Валя сидела на скамейке в госпитальном садике и ждала маму. А пока её нет, представляла, как пойдёт в школу, как научится читать и писать. И что у неё будет такой же красивый почерк, как у папы. Она еще не училась, потому что в зоне оккупации, куда попало и Заонежье, не было русских школ.
Валя помнила, как радостно было им приезжать летом в деревню. Лукинские, мамина родня, жили в первой линии от берега: два дома у них на разных концах деревни. А с обеих сторон от часовни тоже в двух домах, и тоже в первой линии от берега, Кирьяновские жили, - папина родня.
И в Шлыковском доме, что через два дома от ближнего к Великой Лукинского стоял, была родня, там летом жила её крёстная, тётка Мария с дочками Женей и Томой.
Все дружные были, с одного конца на другой детвора бегала, аж пятки сверкали.
В Кирьяновском доме, папином-то, детей много было. И Валиного возраста, и постарше, и младше. Но они все были ей тётками и дядьями. Потому что бабушка Лександра, папкина матерь рано умерла. А дедушка Шура другую жену в дом привёл, Катерину. Вот у них и народилось еще пятеро детей. Там всегда было колготно и шумно.
А еще рядом с деды Шуриным домом стояла часовня, на которую по вечерам забиралась детвора, чтобы с высоты полюбоваться закатом и помечтать.
Валя с мамой жили летом в просторном Лукинском доме у бабушки Саши и деда Гриши, а папка Валин летом работал: потому что сначала он деревенским счетоводом был, и его посылали на уборку урожая куда-нибудь в район. А в отпуск разве что на неделю отпускали, чтобы в своём хозяйстве сена заготовить. И мамина старшая сестра Паня с дочками Томой и Люсей тоже у бабушки гостили. Их отец дядя Коля приезжал редко, как и Валин папа. Люся мелкая была, за мамкину юбку всё держалась. А вот с Томой Валя были погодки, и обе сестрии радовались летним вакациям.
Митя помогал деду Грише по хозяйству. Он в первое лето войны уже был взросляк, - шестнадцать исполнилось. Взросляк-то да, но насмешливый: всегда что-нибудь для Вали и Томы учудит. То сзади подкрадётся к племяшкам, которые на качелях во дворе мирно о чём-то болтают, и косички их между собой спутает. Они домой сберутся идти, спрыгнут с качелей-то, да обе и упадут. Девки в рёв, а Митя смеётся, в охапку их берёт и в дом тащит. А там уж утешенье: очередная игрушка, из дерева точенная.
Деда Гриша в сарае сани делал и Митю к работе приучал: как полозья гнуть, чтобы не ломались.
Валя с Томой с любопытством следили, как дед с Митей доски в болотце топили. А через несколько дней их доставали и в тиски помещали. И из прямых досок получались полозья, выгнутые с одного конца.
В дедовом сарае было страшно. То ли из-за того, что там всегда было темно и прохладно. То ли из-за самого деда, добродушного, но уж очень молчаливого. А ещё сестриям было боязно, когда дед мычал. Бабушка Саша одна понимала, что было им говорено.
В сарае Митя и делал игрушки. Деревянные фигурки в его руках то стучали молоточками, то кланялись. Митя шутковал, что вот де приедут племяшки зимой, а он им санки-забавухи смастерит, чтобы сами в гору везли.
А потом началась война. И Валиного и Томиного отцов забрали на фронт. И Митя тоже собрался было, но его отправили окопы рыть против танков, как недобравшего лет до призыва.
Валя давно не вспоминала то весёлое предвоенное время. Но когда мама сказала, что дядя Митя приехал, душа заполохнулась от радости. Только было жаль, что он ранен. Не верилось, что сейчас, когда пришла долгожданная Победа, дядя будет так тяжело болеть, а папа никогда не вернётся домой…

***
Когда Нюра зашла в палату, Митя сидел на кровати. Она узнала брата только по родным серым глазам с доброй понимающей грустинкой во взгляде. Статный до войны парень, мечта всех деревенских девчат, выглядел, как дряхлый дед.
Нюра не ожидала, что её младший брат, которому недавно исполнилось двадцать лет, так сильно болен.
Митя, тяжело дыша, время от времени заходился кашлем, прикладывал к губам тряпицу, побуревшую от крови, и рассказывал, как на второй год войны был зачислен в РКК краснофлотцем. А с лета сорок третьего стал служить радиотелеграфистом в составе 36 роты связи. Их рота обеспечивала радиосвязью боевые вылеты 5-й минно-торпедной авиационной Киркенесской краснознамённой дивизии ВВС Северного флота. Потому у него форма моряка, а не связиста. Только ленточек на бескозырке им не положено было.
А когда началось наступление, чтобы полностью снять блокаду Ленинграда, его, комсорга роты, назначили командиром отделения.
Оказывается, Митина рота находилась недалеко от расположения части, в которой воевал Михаил, Нюрин муж. Он был писарем-каптенармусом, по канцелярской части служил, значит.

Еще Митя передал письмо.
Так уж получилось, что когда началась война, мужчин забрали в армию, а Нюра с Паней и детьми остались в деревне. Им не хватило билетов на последнюю баржу. А там уж финны пришли и до конца оккупации выбраться из Заонежья было н;как. Письма в Великую приходили только из Петрозаводска, тоже бывшего под финнами. И понятно, что с фронта письма, даже если они и были, в Заонежье не доходили. Поэтому за всю войну ни от кого из фронтовиков Нюра писем не получала.
И вот в её руках оказалось письмо мужа. Михаил писал Мите, упоминал её, Валю и Паниного мужа Николая Матвеевича.

Полевая почта № 40043-Ф.
Лукину Дмитрию Григорьевичу
От
Полевая почта 28403-С
М. Кирьянова
18.12.43 года
Добрый день! Д<митрий> Г<ригорьевич>.
Привет от Кирьянова М. А. Во первых строках своего письма спешу сообщить, что письмо ваше получил, за которое очень благодарю, вы просили сообщить о Н<иколае> М<атвеевиче>. Сообщаю, что я письмо от него недавно получил, в котором он писал, что состояние здоровья хорошее, работает в настоящее время кладовщиком колхоза на своей родине (в своей деревне). Вот что я вам только могу описать о себе, живу пока хорошо, но тоже переживаю самое главное, что вы писали в своем письме; да, видимо, больше их не видать, на этих воспоминаниях, видимо, все закончилось; очень тяжело, Д<митрий> Г<ригорьевич>, но ничего не поделаешь, видимо, мы такие с вами счастливые.
До свидания. Пиши ответ, с приветом к вам М. Кирьянов.
Д<митрий> Г<ригорьевич>, нет ли у тебя лишнего фото? Нюры или Вали, я очень недоволен, что мне не пришлось их взять с собой.
М. Кирьянов.

Нюра перечитывала и перечитывала письмо: вот штемпель красными чернилами: «20.12.43», а вот синими: «26.1.44». Значит, Митя получил его, когда Миша был ещё жив. А тут стоит чёрный штамп «ПРОСМОТРЕНО военной цензурой» и рядом с ним такая знакомая вязь инициалов: Мишина подпись...
С улицы в палату доносились непривычные звуки мирного Петрозаводска, Митя что-то говорил, а Нюра не могла оторвать взгляда от письменного бланка.
Рядом с адресами на картинке солдат с гранатой и автоматом поднимал вверх красное знамя и призывал бойцов вперёд за разгром немецких оккупантов и изгнание их из пределов нашей Родины. А по ровным красного цвета типографским линиям разбегались строки, красиво написанные Мишиной рукой. Нюра уже не видела слов, она старалась не заплакать и цеплялась взглядом за всё, что есть на этом листке.
- Синие чернила… Миша, наверное, писал ночью за столом, макал ручку в чернильницу и думал о них с дочкой. Нет, какой стол? Конечно же, какие на фронте столы? На коленке писал. Нет, не на коленке: ровный почерк, размашистые завитки Мишины, - успокаивала себя Нюра, пытаясь представить военный быт мужа.
Уходя от Мити с ценным письмом в сумочке, Нюра улыбалась, как будто повстречалась и со своим Мишей тоже, и душа успокоилась. Она улыбалась впервые за всю военную круговерть, улыбалась дочке, улыбалась машущему им из окна палаты Мите. И открытая светлая её улыбка напоминала лучик света, устремлённого куда-то вдаль: то ли туда, где Миша писал это письмо, то ли туда, где они с ним снова встретятся. А в том, что они обязательно встретятся, Нюра больше не сомневалась.
- Подал же он мне весточку о себе, значит, по-прежнему одно мы с ним целое… Мы такие с вами счастливые, - шептала она, то ли повторяя строки из письма мужа, то ли отвечая ему…

***
Чёрное форменное платье и темный сатиновый фартук для Вали Нюра шила по ночам, чтобы дочка не знала, что это были соседские обноски.
В первом классе Валя оказалась самой маленькой по росту, хотя среди детей были и младше её на год, а то и на два. У большей половины класса отцы не вернулись с войны.
Пережив осень и затяжные дожди, Митя умер зимой 1946-го. Похоронили его в Песках рядом с отцом, которого он пережил немногим больше года.
На кладбище во время похорон Нюра узнала, что у Мити две медали: «За боевые заслуги» и «За оборону Советского Заполярья». Они блестели под зимним солнцем на тёмно-синей флотской рубахе лежащего в гробу Мити.
А в мае этого же года умерла их с Митей мама, Александра Григорьевна Лукина.



PS. От автора:
Когда уже моих бабушки Анны Григорьевны Кирьяновой и мамы Валентины Михайловны Захарченко не было в живых, я узнала от тёти Тамары (маминой сестрии Томы), что её отец Николай Матвеевич Ломаев воевал под Москвой, получил ранение и левая рука у него долго не работала, до конца жизни он был инвалидом, но при этом долго работал в милиции и вышел в отставку в звании майора. У него было много наград, полученных на фронте, в том числе, Орден Красной звезды, а также медали, полученные во время службы в милиции. К сожалению, они не сохранились, во время переезда из Удмуртии в Карелию украли две коробки с книгами, а в одной из них была коробочка с наградами. До конца жизни он горевал по этой потере. После ранения он был комиссован и с семьей уехал на свою родину, в Удмуртию, где и работал в колхозе, о чём написано в письме. У Николая Матвеевича и Пани, Прасковьи Григорьевны после войны еще трое сыновей родились: Гена и двойняшки Саша и Серёжа. Тамара Николаевна Порошина, заслуженная учительница Республики Карелия, и её невестки с семьями и внуками сейчас живут в Петрозаводске.

PS-2. Тамара Николаевна Порошина отошла ко Господу в июле 2021 года. Похоронена в могиле своей бабушки Александры Григорьевны Лукиной.
Светлая память воинам нашим и их близким...