Про междность

         Между народами явно что-то происходило. Малодушкин стоял у окна, теребя занавеску, и тоскливо наблюдал, как улицу во всех направлениях пересекали ощетинившиеся всевозможными букетами мужчины.

         - С ума все посходили! – робко попытался он начать реабилитацию своего жалкого статуса кво.
         - Где цветы, Вань?  Где. Мои. Цветы.??? – супруга стояла в дверях, и Малодушкину казалось, что косяки вот вот повылетают от приложенной к ним запредельной для человека ярости.

         Супруга говорила спокойным голосом, а это означало, что пружина внутри нее не видна, потому что сжалась на полную. Малодушкин тоже весь сжался, ожидая неминуемое расщепления ядра жениного терпения.

         - Цветы? – продолжил он углублять свою могильную яму – А что за повод такой?

         Видимо, чтобы случайным неловким движением не вынести стену, супруга указала одним лишь черным лакированным ногтем на отрывной календарь, предательски вперившийся в Малодушкина красной восьмеркой.

         - Воскресенье?.. Но, ты же, вроде, атеистка… - начал Малодушкин неуверенно.

         Дверной косяк обреченно  заскулил и прогнулся вместе со стеной под увеличившимся напором.
 
         - Ах, март! – Малодушкин принялся стремительно отступать  - Ну, так и что?

          Супруга  решила подыграть своей жертве, как кошка иногда поигрывает с мышью, отодвигая и делая еще ужаснее предстоящую той летальщину. Сощурившись, она стала по слогам читать: «Ме-жду-на-род-ный жен-ский день»….О, как! – со свирепой улыбкой маньяка повернулась она вновь к стоящему у дрожащей шторы супругу, - Женский! Интересно, есть ли в доме женщины? По-моему, есть….

         После этих слов она стала, так же, прищуриваясь, вглядываться в Малодушкина.

         - И, по-моему, я ее вижу! – добавила она сквозь зубы.
         - Между народный? – Малодушкин воспрянул – Как хорошо, что мы с тобой принадлежим к одной нации! А то б сейчас…. Участвовали во всем этом… безобразии! Вон, полюбуйся на этих идиотов!

         И Малодушкин спасительно отвернулся к заоконному пейзажу.

         - Правда, здорово, что мы с тобой не где-то там, между народами? – он повернулся к супруге вновь и даже робко улыбнулся.

         Супруга опешила. Она никак не могла привыкнуть в этой способности супруга говорить так, что возразить ему было трудно, а ударить, вроде бы, было не за что.

         - Ты о чем вообще? – к своему неудовольствию она ощутила, что ее гнев стремительно  сходит на нет от отсутствия аргументов, как вода при открытии сливного отверстия в ванной. 
         - Да, солнце мое! Представляешь? Никто не замечает!...Между! Понимаешь? Причем тут мы?...

         Малодушкин с удовольствием наблюдал, как Цунами обходит его стороной.

         - А название-то какое! Это же бред! «Восьмое марта»! Ты слышала? Только вдумайся! Восьмое – это «оно» А март – он! Как может март быть «восьмое»? Мы же с тобой не неучи какие!
         -….Но…. имеется же в виду число.. – неуверенно и чувствуя накатывающую волну вины попыталась не упасть супруга, имевшая, в отличие от мужа, среднее образование. Косяк вместе со стеной радостно возвращались из дуги в прямую линию.
         - Вот! Число! – полностью роняя женино настроение радостно воскликнул Малодушкин, словно Архимед, выскочивший из ванны с голым задом. – Представь только! Называть праздник в честь числа! Ни месяца, ни, даже, события! Числа! Как тебе такое, а?

         Малодушкин с разверзшимся в стороны ртом лукаво искал у жены поддержки в закапывании ее же амбиций. Чтобы не дать ей понять это, он отпустил совсем успокоившуюся от его дрожи штору и подбежал к супруге, нежно взяв ее за руки.

         - Так же и говорят, представляешь? «Восьмое марта»!  Оно! Число! И когда, кстати,  «с Восьмым мартом»,  то, значит, тоже имеют в виду «оно».  Потому что ты же знаешь, что окончание у мужского рода такое же, как у среднего в данном случае! Но нас, ведь, с тобой не обманешь, а?

         И Малодушкин заговорщически подмигнул ошалело глядевшей на него супруге, которой теперь не хватало сил даже выдернуть кисти из его вспотевших от нервного напряжения ладоней, и которая машинально кивала ему, как заведенная кукла.

         -  И вот…, - Малодушкин заложил руки за спину и стал ходить из угла в угол, декламируя, точно лектор-энтузиаст или точно лектор, который чем-то закинулся перед лекцией, - Теперь сами не понимая, для чего, все эти глупцы бегают по городу, чтобы сделать счастливыми  даже… не своих любимых супруг! Нет! Но чтобы сделать таковыми этих жалких ничтожеств! Этих алчных до честно заработанных денег продавцов варварски умерщвленных растений! Как? Как такое могло произойти с нами, скажи мне, дорогая!

         Малодушкин разошелся так, словно играл Шекспира в драматическом театре. Он воздевал руки и простирал их к навалившейся всем весом на косяк супруге, заставляя воздух в квартире вибрировать от обличительных ноток в его голосе.

         Супруга, держась за голову так, словно у нее обострилась мигрень, прошла к дивану и устало обрушилась на него. Малодушкин вдохновленно подскочил и уселся рядом, приобняв ее за плечи.

          – Ничего! Ничего, дорогая! Мы не поддадимся этому безумию! И как же хорошо, что мы с тобой в одном народе, а не между где-то там…

         Они сидели рядом. Он с чувством облегчения на лице, она – отрешенно. Через пару минут она первой нарушила тишину после пришедшей в семейную атмосферу разрядки напряженности. Устало она подытожила:

         - Опять премии лишили?

         Малодушкин уныло молчал, уставившись в угол, где сходились обшарпанные плинтусы.

         Жена, вздохнув, поднялась и вышла, через минуту вернувшись с большим букетом нежных розовых тюльпанов, водруженных в хрустальную широкую вазу.

         - Вот. С праздником тебя, любимая! – бросила она сдувшемуся супругу, со стуком водрузив ее на допотопный, но крепкий стол, вначале с раздражением смахнув с него прямо на пол многочисленные чертежи и чертежные принадлежности.