Глава 1

Я родилась на свет, чтобы сойти с ума от любви.
Красный домашний телефон назойливо гремел колющим звоном, судорожно нагнетая атмосферу ядовитыми чернильными тучами, я же, простужено хрипела, сипела из раза в раз, ожидая развязки. После неловкого снятия пластиковой трубки и поднесения той к экстрасенсорному уху, внутри мембраны возникал приглушенный протяжный писк, треск и шорох. Каракули хаотично выбивались наружу морскими ежами, рябили язвительной чернотой, искажали объективное пространство спиралями и геометрическими фигурами. Я ни разу так и не успела сказать «ало», заранее осознавая бессвязность предстоящей беседы.
Мы оба молчали.
Я — Ника, не победа.
Он — ночной кошмар.
Я просыпалась посреди глубокой ночи в детской комнате, и замечала, что предметы меняли привычное местоположение. Феномен насторожил.
В своем незамысловатом тайнике, расположенном в углу над громоздкой гнилой антресолью, в бархатной коробке из-под фирменной ручки «Маат», я хранила трофеи — поврежденные магнитные пленки. Обрывки будней ассоциативно переносили меня к определенному фрагменту воспоминания, к особому неисчерпаемому чувству — энергетическому слепку из «cookies». Я вкладывала в неодушевленные предметы часть изжитого прошлого-будущего.
 Мне нередко приходилось ложиться оловянным солдатиком на окрашенный деревянный пол и отмерять собственный рост русской рулеткой. Я ожидала, что вскоре вырасту, вылечу свободной жар птицей неограниченного пост-пионерского счастья из окна, и не подозревала, что фениксы возрождаются лишь из праха и пепла.
Симуляция реальности показалась мне воистину фантасмагоричной.
Я едва успевала наспех креститься, кланяться Древним — религиозным общинам,  влюбляться в безликих прохожих, собирать различные виды мхов и лишайников, прятать находки в прозрачных кармашках.
Другие дети подходили ближе и спрашивали, почему я не хочу играть в «Морских котиков и принцесс». Я искренне не понимала — мальчики изображали тактическое спецподразделение США или отряд ластоногих. Я робела, крепче прижимала к груди энциклопедию, и пряталась.
С моего белого коня содрали бархатную кожу, а синий джип угнали.
За день до уголовного нарушения папка Блэк привел меня в магазин игрушек и предложил выбрать машинку с полки, я обожала крутые тачки.
— Только не бери игрушку в детский садик,— пригрозил Блэк.
Голос у него был грубый, пробирающий насквозь.
Меня не отругали за непослушание, никто так ничего и не заметил: мне же самой не понравилась социализация в режиме «онлайн». Я постоянно болела из-за низкого иммунитета, а от вида клиник меня выворачивало детсадовским муссом наизнанку. Семейный доктор приезжала к нам на автопилоте, выписывала одни и те же лекарства — от порч  и проклятий. Когда я кое-как выздоравливала и вылезала из постели, то сразу же рвалась поделиться своими новыми полезными познаниями в области естествознания. Я начала рисовать животных, чтобы привлечь внимание родителей — они, периодически, попадались на уловку. За каждым рисунком следовала отдельная история о том, что же я изобразила.
Диалоги давались мне с трудом: чужие голоса на фоне напрягали и нервировали. Я боялась неправильно понять или отреагировать в ответ непозволительным образом. У меня возникли серьезные проблемы со слуховым аппаратом после нескольких гнойных ушных воспалений. Я не различала, что мне говорили сверстники — зажеванные интонации были сложны для моментального восприятия. Слова проглатывались, а смысл терялся с протяжным ультразвуком. Обычно я переспрашивала дважды, но и с третьего раза ни черта не понимала, становилось неловко. Я не хотела прослыть глухой или недалекой, сильно расстраивалась и все больше замыкалась в себе.
Подсознание рано запротестовало в ответ на неумные нравоучения. Мама Душенька купила мелки, а затем предупредила, что на обоях рисовать нельзя. Внутри меня жил бунтарь. Спустя несколько недель Он — демонстративно, со смехом, разрисовал все стены в гостиной. Происходящее случилось во сне, но я настолько испугалась, что переломала мелки, сложила в мешок и выбросила.
Душенька называла меня Антоном, когда я буянила. Вспышки гнева для меня не были редкостью в детском возрасте. Мама кричала на всю комнату, в театральной манере, будто объявляла следующий цирковой номер: «Антооооооооон! Не зли меня, не буди во мне зверя». Если же я вела себя по-павлиньи, задрав щучий хвост пистолетом, то Душенька называла меня артисткой Пенелопой. Антоном Кандидовым и Пенелопой Крус. Красотка Чарли — это мое третье амплуа, но я не вдавалась в детали о его лирическом происхождении. У меня не было определенного отношения к своим послужным кличкам, но они вызывали у меня недоумение, с примесью раздражения.
Душенька говорила: «Антон — ужасное имя, созвучно со словом гондон. Антон — гондон. Знаешь, что это?» Так я и узнала, что презервативы в былые времена изготавливались из бараньих кишок; и о том, что яички, в отличие от яиц, могут быть только у мужчин.
Душенька подолгу засиживались в бухгалтерии, а затем тормошила меня ураганом эмоций. Ураган очень быстро стихал, оставляя лишь замешательство. Душенька несколько раз подряд напевала одну и ту же строчку, вырванную из неизвестной песни, протяжно, зловеще, обязательно на весь дом, и вскоре вовсе испарялась из виду. Собирала дамскую леопардовую лаковую сумочку и сообщала, что ей срочно пора по секретным делам. В налоговую инспекцию. В банк. Я обещала хорошо себя вести, хлопала глазами, ждала, пока Душенька наверняка уйдет — полчаса для подстраховки. Иногда она возвращалась проверить, выключен ли газ.
Я примеряла ее красные туфли на шпильках — хотела видеть с другого ракурса, как все полноценные взрослые. Взрослые не выносили кривляний, поэтому на всех фотографиях выглядели односложно и серо, как грозные гномы-рудокопы, выбравшиеся из землянки несколько поколений назад.