О геологах и их традициях

На Северной полярной геологической станции традиций празднования Нового года было три:
1. Напиться и отослать на Большую землю радиограмму топорно-юморного содержания.
2. Напиться, выйти на свежий морозец и пулять по белым медведям весёлыми шариками с разноцветной краской.
3. Просто напиться.

Но в декабре начальником станции был назначен старший инженер-геолог с нескучной фамилией Фея, и Новый год было решено отметить незабываемо, нестандартно. Роль Деда Мороза как-то сама-собой поручилась геологу Василичу, человеку суровому, обильно бородатому и после третьей бутылки водки слабоуправляемому. Оленями самовыдвинулись связист, механик и два инженера. По иронии судьбы троих из них звали Серёгами, а связист носил неуместно тёплое для этих широт имя Ашот Ованесович. Олени - тема не совсем русская, больше сантаклаусная, но пацаны мгновенно рассудили, что из ролей маячила лишь роль Снегурки, а она, если им не изменяет в процессе долгой зимовки память, немного баба, что для настоящего геолога позор. Женщин же на станции отродясь не водилось по гуманно-сексистским соображениям.
Фея оглядел труппу, не нашёл больше никого, достойного на Снегуркину ипостась, и решил закрыть амбразуру собой.
- Молодец, батя! - оценили геологи и принялись спорить, кто что делает по сценарию. Хотя сценария как такового и не было.
Для начала было решено немного выпить, но так, чтобы к речи Президента все, включая Оленей, пребывали бы ещё в вертикальном положении. Потом записать видео-поздравление для Большой земли, в костюмах и полном гриме, и спеть весь репертуар суровых северных песен. По белым медведям в этом году договорились краской не пулять, потому что медведь - тварь умная, поумней некоторых полярников, и непривычный вид переодетых геологов может вызвать у них, животных, недоумение. А животное в недоумении, как сказал Фея, это прямая угроза станции.
Костюмы труппе сделали из подручных материалов. Шубу Деду Морозу сшили из кумачового знамени, оставшегося ещё с советских времён, борода своя, родная, шапка тоже. Шапку Василич вообще не снимал с начала зимовки. На неё только звезду нашили - тоже из брежневских запасов. На оленьи рога пошли гаечные ключи и детали спутниковой антенны. Ветвистые рога получились, знатные. Фея недобро шутил по этому поводу, вспоминая оставленных на Большой земле Оленьих жён, чем затаил на себя в них, Оленях, тайную злобь.
Костюма Снегурки на станции почему-то не оказалось, о чём Фея догадался за два часа до Нового года, когда Олени Серёги и Ашот Ованесович были уже изрядно подшофе. Не долго думая, Фея снял с окна занавеску, обмотал её вокруг тулова на манер индийского сари, и вышел к коллективу. Ещё подумал было: хорошо, что занавесочка голубого цвета. Но наткнувшись на осоловелые оленьи глаза, поперхнулся заготовленным стишком.
- Лихо ты, Сёма, прихорошился, - шепнул ему Дед Мороз Василич. - Не стрёмно так в бабьем виде к голодным пацанам?
"Стрёмно", - в уме согласился Фея, резонно кумекая, что даже титул начальника станции как-то не очень надёжен, когда вокруг тебя боевые пьяные олени, не видевшие ни одной снегурки уже полгода. В подтверждение его нехорошим мыслям Серёги глянули на него с нескрываемым интересом, а Олень Ашот Ованесович даже покрылся рваным румянцем, не предвещающем Фее ничего хорошего.
Поэтому пришлось быстро дать задний ход, снать с себя занавеску и пошарить в хозподсобке станции в поисках другого костюма. Ничего не попадалось, пока Фея не наткнулся на фрак, оставшийся после одного ненормального отмороженного виолончелиста, три года назад на спор перед своими сооркестрантами с Большой земли, игравший концертик на станции и бежавший с первым же вездеходом, прихватив только инструмент.
Фрак вызвал среди Феиных коллег изумление.
- А что? - откомментировал Фея. - Вполне себе праздничный прикид. К тому же, считайте, дамский. Вон, Марлен Дитрих, кажется, по жизни в таком ходила. Брючный костюмец.
Олени не стали уточнять, кто такая Марлен, да ещё Дитрих, только хмуро кивнули рогами и затянули бодрую новогоднюю песнь. Видеокамеру включить никто не догадался.
Когда отбубенькали куранты и по двадцатому разу чокнулись за Родину, водка совершила самое гадкое западло: она закончилась. Тут же в одной из оленьих голов родилась гениальная мысль: поехать за водкой к метеорологам, на соседнюю станцию. Делов-то, километров пять будет, погодка свежачок, ветра нет. Дед Мороз к тому времени был уже пьян мертвецки. Трое из четырёх Оленей ещё держались на копытах, Фея же удивительным образом оставался трезв.
Вышли на свежий воздух, завели сани-вездеход. К слову, воздух был, и правда, свеж. Минус этак слегка за сорок. Куртки-аляски, накинутые наспех поверх костюмов, спасали мало. Но в желудках плескалась водка, и это согревало. Тронулись в путь. До хрипоты орали песни. Когда до конца маршрута оставался километр, олень Ашот Ованесович вдруг резонно заметил, что Снегрурки Марлен в санях нет. Олени остановились. Долго чесали рога. Протрезветь не удалось, и хором все решили, что Феи с ними не было. Ну не было! Один из Серёг вспомнил, что припасы водки остались на станции, в хозподсобке, припрятанные на чёрный день, который как раз вот прямо сию минуту и наступил. Поэтому сани развернули и с молодецким посвистом рванули на родную зимовку.
Фея, очнувшись в сугробе, с ужасом понял, что боевые товарищи его скинули, как балласт, и это ещё полбеды. Куртка осталась в санях. Фея проматерился всласть и, запахнув полы хрустящего фрака засеменил на виднеющиеся вдали огни дружественной станции.

... Раннее утро той глухой в своей черноте полярной ночи запомнилось метеорологам на всю оставшуюся жизнь. Пьяные в зюзю, переодетые новогодними зверушками, они передали на Большую землю радиограмму:
"Сегодня видели королевского пингвина"
"Да вы пьяны?" - пошутила Большая земля.
"Ни в одном глазу!"  - обиделись метеорологи.
"Тогда напомним, - занудствавала Земля. - Вы на Северном полюсе, не на Южном. У вас медведи".
"Нееее, - оскорбились метеорологи. - Точно пингвин. Открытие научное. Водку с нами пьёт. За Арктику. Назвался Феей. Думаем, самочка. Срочно пришлите орнитологов. И побольше водки".
Большая земля икнула и поверила.