Две Роковые Силы в Русской Поэзии

В е ч е р н е е  размышление о Божьем Величестве:
   _______________
Лице свое скрывает день;
Поля покрыла мрачна ночь;
Взошла на горы чорна тень;
Лучи от нас склонились прочь;
Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна.

Песчинка как в морских волнах,
Как мала искра в вечном льде,
Как в сильном вихре тонкой прах,
В свирепом как перо огне,
Так я, в сей бездне углублен,
Теряюсь, мысльми утомлен! - М.В. Ломоносов, 1743 г.
           *        *        *

ДВЕ "СИЛЫ РОКОВЫЕ" - СОН И СМЕРТЬ В ПОЭЗИИ ПУШКИНА, ТЮТЧЕВА, ЛЕРМОНТОВА, ФЕТА, БЛОКА

Ночь, звёздная бездна, сон и смерть - в языке поэтики эти понятия встречаются вмести. В русской поэзии тему "звёздная бездна" и человек перед ней открыл Ломоносов. Для Ломоносова малость человека перед звёздной бездной уравнивалась силой мысли человека и величием Создателя. Ломоносова продолжение и конец «Вечернего размышления о Божьем Величестве»:

О вы, которых быстрый зрак
Пронзает в книгу вечных прав,
Которым малый вещи знак
Являет естества устав,
Вы знаете пути планет;
Скажите, что наш ум мятет?
<...>
Скажите ж, коль пространен свет?
И что малейших дале звезд?
Несведом тварей вам конец?
Кто ж знает, коль велик Творец?
           *        *        *
 
Мир менялся: являлись на сцену истории новые поколения, вместе с ними колебались вера и самоосознание человека перед Космосом. Вкратце, как говорится "на ходу" сравним обрисовку проблемы Ломоносова с видением Блока в поэме "Возмездие". Как широко определил тему "бездны" автор: «м и р о в о й  водоворот  засасывает в свою воронку почти  всего человека; от личности почти вовсе не остаётся следа, сама она, если остается еще существовать, становится неузнаваемой, обезображенной, искалеченной. Был человек - и не стало человека, осталась дрянная вялая плоть и тлеющая  душонка.  Но  семя брошено, и в следующем первенце растет
новое,  более  упорное...». Начало - Пролог поэмы «Возмездие»:
 
       П*Р*О*Л*О*Г
Жизнь - без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами - сумрак неминучий,
Иль ясность божьего лица.
Но ты, художник, твердо веруй
В начала и концы. Ты знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить всё, что видишь ты.
Твой взгляд - да будет тверд и ясен.
Сотри случайные черты -
И ты увидишь: мир прекрасен...

И далее у Блока в Первой главе идёт характеристика 19 века:

Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
Тобою в мрак ночной, беззвездный
Беспечный брошен человек!
В ночь умозрительных понятий,
Матерьялистских малых дел,
Бессильных жалоб и проклятий
Бескровных душ и слабых тел!
С тобой пришли чуме на смену
Нейрастения, скука, сплин,
Век расшибанья лбов о стену
Экономических доктрин... (1910-1919)
    *     *     *

ВОТ ТАК! была "бездна, звёзд полна", а "стал беззвездный мрак". Но до такой дисгармонии от Ломоносова до 1919 года было ещё 170 лет пути. Так что пока ненадолго можно вернуться к Гипносу и Татносу - к теме Сна и Смерти. Любой поэт, в том числе и гений, зависим от своего времени. После Ломоносова в поэзии "звёздная бездна" сочеталась с парной темой сна и смерти. А так как русские поэты в большинстве случаев были европейски образованными людьми, не лишне и нам освежить в памяти ведущий в Древнюю Грецию изначальный миф.

В греческой мифологии дети богини Нюкты (или Никта - дочь Хаоса)- ночной темноты и Эреба - вечного мрака два брата-близнеца - Сон и Смерть, Гипнос и Танатос. Сон-Гипнос спокоен, и благосклонен к людям. Смерть-Танатос обладает железным сердцем и ненавистен даже богам. В Европейской традиции братья - близнецы превратились в более поэтичных близнецов - брата-сон и сестру-смерть.

Позднее образ смерти в Европе под влиянием западного христианства превратился в страшную старуху с косой: этим образом устрашали, и этот же образ служил и сатире. Например, в сатирических балладах страшная смерть с косой представляется невинно оболганной, так как неумелые лекаря раньше времени отправляют на тот свет гораздо больше людей, а про устраиваемые монархами войны и говорить нечего.

В любых вариантах тема смерти и сна в поэзии до начала 20 века была широко развёрнута: какой поэт к ней не обращался?! Но русская литература была на 300 лет моложе литературы Европейской: когда в Европе уже иронизировали, в России образ смерти оставался отвлечённо туманным в библейском стиле. Обращались и к исходному греческому мифу. Из русских поэтов блестяще знавший греческую и римскую поэзию Афанасий Фет изложил миф о близнецах "языком богов" - классическим гекзаметром:

Богом света покинута, дочь Громовержца немая,
                Ночь Гелиосу вослед водит возлюбленных чад. (Гелиос - бог Солнца)
Оба и в мать и в отца зародились бессмертные боги,
                Только несходны во всём между собой близнецы:
Смуглоликий, как мать, творец, как всезрящий родитель,
                Сон и во мраке никак дня не умеет забыть;
Но просветленная дочь лучезарного Феба, дыханьем
                Ночи безмолвной полна, невозмутимая Смерть,
Увенчавши свое чело неподвижной звездою,
                Не узнает ни отца, ни безутешную мать. (1858)
           *         *         *

Древний миф о близнецах в Европе закономерно отодвинулся на второй план: Европейских и русских поэтов более греческого мифа интересовало его приложение к жизни им современного человека и этого человека (самих поэтов!) отношения с Космосом. Жизнь человека заставляла его задавать по словам Фёдора Тютчева "роковые" вопросы - о смысле своего личного перед Вечностью конечного существования. Поэтому Сон стал называться не греческим именем, но просто - с н о м, а Смерть - с м е р т ь ю.
   

А.С. ПУШКИН (1799 - 1837) - "НА  СМЕРТЬ  ЮНОШИ".  В лирике Пушкина сон - явление не частое и нередко юмористическое, как в стихотворении «Гусар»(1833), где слово "сон" ни разу не звучит: вслед за полюбовницей - якобы пригожей киевской ведьмой хлебнувший лишнего гусар ночью будто-бы летает на дьявольский шабаш, но к утру оказывается в избе на лавке. Сам гусар убеждён в истинности происшествия, а вот читатель...

Из поэмы «Руслан и Людмила» (1817—1820) зачарованный сон Людмилы и позже из «Сказки о мёртвой царевне и о семии богатырях» (1833) мёртвый сон царевны - есть стандартный не выражающий личные чувства автора литературно сказочный приём. Сон Татьяны Лариной тоже остаётся за пределами двух роковых сил, как и мастерски составленные сны Германна и Петруши Гринёва: это сюжетообразующие, тщательно сконструированные автором сны. Нас же сейчас интересует мгновенное лирическое выражение этой темы самим поэтом. Чаще чем просто сон являющаяся в лирике Пушкина тема смерть-последний сон  раскрывается классически, с соблюдением гармонической недосказанности между "ещё  З д е с ь!" и  "Т а м". Так в 1821 году создана элегия «На смерть юноши»:

.............. Сокрылся он,
Любви, забав питомец нежный;
Кругом его глубокий сон
И хлад могилы безмятежной...

Любил он игры наших дев,
Когда весной в тени дерев
Они кружились на свободе;
Но нынче в резвом хороводе
Не слышен уж его припев.

Давно ли старцы любовались
Его веселостью живой,
Полупечально улыбались
И говорили меж собой:
«И мы любили хороводы,
Блистали также в нас умы;
Но погоди: приспеют годы,
И будешь то, что ныне мы;
Как нам, о мира гость игривый,
Тебе постынет белый свет;
Теперь играй...» Но старцы живы,
А он увял во цвете лет,
И без него друзья пируют.<...>
Над ясными водами
Гробницы мирною семьей
Под наклоненными крестами
Таятся в роще вековой.
Там, на краю большой дороги,
Где липа старая шумит,
Забыв сердечные тревоги,
Наш бедный юноша лежит...

Напрасно блещет луч денницы,
Иль ходит месяц средь небес,
И вкруг бесчувственной гробницы
Ручей журчит и шепчет лес;
Напрасно утром за малиной
К ручью красавица с корзиной
Идет и в холод ключевой
Пугливо ногу опускает:
Ничто его не вызывает
Из мирной сени гробовой...
     *     *       *

Как прокомментировал эту выше элегию замечательный литературовед Д.Д. Благой: «Б е з в р е м е н н н а я  смерть юного и "нежного" питомца "любви" и "забав", его одинокая, забытая могила, в которой он, чуждый всему земному, покоится в "мирной сени гробовой" — все это давно стало в ряд "общих мест" и стилистических штампов "унылой" элегии. Но под волшебным пером Пушкина этот окостеневший, мертвый литературный инвентарь снова обретает изначальную свежесть, живое поэтическое дыхание». (Д.Д. Благой. Об одной элегии Пушкина) К этому надо ещё добавить, что смерть как бы оттеснена на задний план яркой сценкой живой жизни. Так что эти стихи есть сколько элегия, столько же и гимн жизни.
________________

ГЕНИАЛЬНАЯ  ЭЛЕГИЯ  ВЛАДИМИРА  ЛЕНСКОГО. В 1828, Пушкин для 6 главы «Евгения Онегина» за своего героя Ленского создаст ещё более гениальную элегию - тоже из одних общих поэтических штампов:

...Паду ли я, стрелой пронзенный,
Иль мимо пролетит она,
Всё благо: бдения и сна
Приходит час определенный;
Благословен и день забот,
Благословен и тьмы приход!

         - XXII -
Блеснет заутра луч денницы
И заиграет яркий день;
А я, быть может, я гробницы
Сойду в таинственную сень,
И память юного поэта
Поглотит медленная Лета...
*     *     *

За предсмертной элегией Ленского как бы "сквозит" за три дня до смерти написанное начала элегии Державина:

Река времён в своём стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остаётся
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрётся
И общей не уйдёт судьбы. (6 июля 1816 г.)
_________________________


"БРОЖУ ЛИ Я ВДОЛЬ УЛИЦ ШУМНЫХ..." И через год после элегии для Ленского Пушкин уже от себя скажет:

....День каждый, каждую годину
Привык я думой провождать,
Грядущей смерти годовщину
Меж их стараясь угадать.

И где мне смерть пошлет судьбина?
В бою ли, в странствии, в волнах?
Или соседняя долина
Мой примет охладелый прах?

И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне все б хотелось почивать.

И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять. --  «Брожу ли я вдоль улиц шумных», 1829 г.
     *     *     *

ДОЛГО ЛЬ МНЕ ГУЛЯТЬ  НА  СВЕТЕ?! Слишком "зацикливаться" на одной тональности Пушкин не любил. Тем же 1829 годом датированы другие более забавные рассуждения о возможной смерти самого поэта:

Долго ль мне гулять на свете
То в коляске, то верхом,
То в кибитке, то в карете,
То в телеге, то пешком?

Не в наследственной берлоге,
Не средь отеческих могил,
На большой мне, знать, дороге
Умереть господь судил,

На каменьях под копытом,
На горе под колесом,
Иль во рву, водой размытом,
Под разобранным мостом.

Иль чума меня подцепит,
Иль мороз окостенит,
Иль мне в лоб шлагбаум влепит
Непроворный инвалид. <...>

То ли дело рюмка рома,
Ночью сон, поутру чай;
То ли дело, братцы, дома!..
Ну, пошел же, погоняй!.. (1829)
  _______________________


ЧЕТЫРЕ  ГЕНИАЛЬНЫЕ  СТРОЧКИ  О  СМЕРТИ. В 1930-м, во время так называемой Болдинской осени, будут написаны  «Маленькие трагедии», где в «Скупом рыцаре» в словах еврея-ростовщика элегия «На гроб юноши» 1821 года с гениальной краткостью уложится в четыре строчки:

Как знать? дни наши сочтены не нами;
Цвел юноша вечор, а нынче умер,
И вот его четыре старика
Несут на сгорбленных плечах в могилу.

Что может ещё сказать в лирике о смерти автор, который все свои рассуждения на эту тему сократил до четырёх гениальных строчек?! Все «Маленькие трагедии» все в той или иной мере посвящены рассуждениям о смерти, но с какой жизнеутверждающей силой это делается!.
        *       *        *

ПИР  ВО  ВРЕМЯ  ЧУМЫ. В том же 1830-м полностью теме смерти будет отведена целая "маленькая трагедия" - «Пир во время чумы», где во время эпидемии чумы компания юношей и девушек предпочитает лучше веселится, чем дрожать от страха. И в этой трагедии в песне "задумчивой Мэри" дана потрясающая картина:


          ...Кладбище
Не пустеет, не молчит.
Поминутно мертвых носят,
И стенания живых
Боязливо бога просят
Упокоить души их!
Поминутно места надо,
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой!
      *    *    *
В ответ жалобной песне Мэри Председатель поёт свой гимн смертельной заразе - чуме:

...Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.
         *    *    *
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
         *    *    *
Итак, — хвала тебе, Чума,
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твое призванье!
    *      *      *
ПУШКИНСКИЙ  «ПИР  ВО  ВРЕМЯ ЧУМЫ» - гимн жизни, пока человек жив. А читателю щедро подарен катарсис - нравственное очищение, возвышение души через искусство, возникающее в процессе сопереживания и сострадания, - которому и должно служить искусство. Больше к снам и к смерти в лирике Пушкин, практически, не обращается. Да что можно было сказать о смерти после «Пира во время чумы»?! В прозе впереди будет в «Пиковой даме» (1833) то ли сон, то ли настоящее явление Германну старой графини с того света, так написанное, что Стивен Кинг должен был бы позавидовать.

И в «Капитанской дочке» (1836)сюжет как бы разворачивается из гениально сочинённого автором для Петруши Гринёва пророческого сна, всем известного со школьной скамьи. Сны - как явление  пророческое интересовали Пушкина более в жизни и в прозе, чем в лирике.
_____________________________________________________
                ____________________________________________


ФЁДОР  ТЮТЧЕВ  И  МИХАИЛ  ЛЕРМОНТОВ. Пушкин и Тютчев - люди одного поколения (Тютчев на 3 года моложе). Даже в печали и трагедии поэзия Пушкина - самая жизнеутверждающая . После смерти Пушкина жизнерадостность нашей лирики несколько пошла на убыль, какое явление уже соседствовало с пушкинской лирикой. Из представленного выше списка великих имён первым громко и параллельно Пушкину заявил тему смерти и сна  Фёдор Тютчев (1803-1873):

Часов однообразный бой,
Томительная ночи повесть!
Язык для всех равно чужой
И внятный каждому, как совесть!

Кто без тоски внимал из нас,
Среди всемирного молчанья,
Глухие времени стенанья,
Пророчески-прощальный глас?

Нам мнится: мир осиротелый
Неотразимый Рок настиг –
И мы, в борьбе, природой целой
Покинуты на нас самих.

И наша жизнь стоит пред нами,
Как призрак на краю земли,
И с нашим веком и друзьями
Бледнеет в сумрачной дали... -- Фёдор Тютчев,  «Бессонница»-1, 1830 г.
    *      *      *
Горечь конечности осознания бытия приводит с собой и бессонницу: лишает дарованного природой отдыха. Эпиграфом к стихам Тютчева можно бы поставить: «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь. (Екк. 1:18). Но уже через год в отрыве от частной точки зрения одного конечного «Я» поэт помыслит более космически в духе Ломоносова:
               
           С**Н**Ы
Как океан объемлет шар земной,
Земная жизнь кругом объята снами;
Настанет ночь - и звучными волнами
Стихия бьет о берег свой.

То глас ее; он нудит нас и просит...
Уж в пристани волшебный ожил челн;
Прилив растет и быстро нас уносит
В неизмеримость темных волн.

Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины,-
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены. - Первая публ. — Галатея. 1830. под заглавием «Сны». Затем — «Пушкина Современник» 1836. Т.III. Под № VIII. С. 13.
         *     *     *

1841-го года стихотворение Лермонтова  (1814-1841) «Выхожу один я на дорогу…» - не повлияло на Тютчева: в то время разница в 11 лет была более, чем ныне, значительной, и мировоззрение Тютчева складывалось в отличных от поколения Лермонтова условиях. За знакомым лично с Шеллингом и Гейне - Тютчевым – был весь богатый в отношении снов и рассуждений о смерти опыт немецкой поэзии. Тютчев будет неоднократно возвращаться к теме сна и смерти. Почти одновременно с Фетовским стихотворением о божественных близнецах ("Богом покинута дочь Громовержца...") Тютчев скажет:

Есть близнецы — для земнородных
Два божества, — то Смерть и Сон,
Как брат с сестрою дивно сходных —
Она угрюмей, кротче он... – «Близнецы», 1852. Первая публ.— Изд. СПб., 1886.
          *      *      *
И далее эта тема проходит через всю поэзию Тютчева:

Тени сизые смесились,
Цвет поблекнул, звук уснул —
Жизнь, движенье разрешились
В сумрак зыбкий, в дальний гул...
Мотылька полет незримый
Слышен в воздухе ночном...
Час тоски невыразимой!..
Всё во мне, и я во всем!..

Сумрак тихий, сумрак сонный,
Лейся в глубь моей души,
Тихий, томный, благовонный,
Все залей и утиши —
Чувства мглой самозабвенья
Переполни через край!..
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай! (1836)
     *      *      *

В лирике Тютчева ударение как бы колеблется между бессмертным величием звёздной и полным потерь земным человеческим бытием, - увы! - зависимым от высших сил:

Нет, моего к тебе пристрастья
Я скрыть не в силах, мать-Земля.
Духов бесплотных сладострастья,
Твой верный сын, не жажду я —
Что пред тобой утеха рая,
Пора любви, пора весны,
Цветущее блаженство мая,
Румяный свет, златые сны? <...> (1835)
       *      *      *

О вещая душа моя,
О сердце, полное тревоги, –
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!..

Так ты – жилица двух миров,
Твой день – болезненный и страстный,
Твой сон – пророчески-неясный,
Как откровение духов...

Пускай страдальческую грудь
Волнуют страсти роковые –
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть. (1855. Перв. Публ.: РБ. 1857. Ч.II. Кн.6. С.144)
    *     *     *

Ночное небо так угрюмо,
Заволокло со всех сторон.
То не угроза и не дума,
То вялый, безотрадный сон.
Одни зарницы огневые,
Воспламеняясь чередой,
Как демоны глухонемые,
Ведут беседу меж собой.

…И вот опять все потемнело,
Все стихло в чуткой темноте —
Как бы таинственное дело
Решалось там — на высоте. (Первая публ. — газ. «День» 1865. 25 сентября. № 33. С. 781, с подзаголовком «Д о р о г о й»)
    *     *     *

В РОМАНТИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ  СМЕРТЬ нередко представлялась как более милосердное явление, чем осуждение людей. Опять у Тютчева:

Две силы есть — две роковые силы,
Всю жизнь свою у них мы под рукой,
От колыбельных дней и до могилы, —
Одна есть Смерть, другая — Суд людской.

И та и тот равно неотразимы,
И безответственны и тот и та,
Пощады нет, протесты нетерпимы,
Их приговор смыкает всем уста...

Но Смерть честней — чужда лицеприятью,
Не тронута ничем, не смущена,
Смиренную иль ропщущую братью —
Своей косой равняет всех она.

Свет не таков: борьбы, разноголосья —
Ревнивый властелин — не терпит он,
Не косит сплошь, но лучшие колосья
Нередко с корнем вырывает вон… (1869. Первая публ. — Изд. СПб., 1886. С.321—322)
   _________________

МИХАИЛ ЛЕРМОНТОВ правомочность "суда людского" тоже неоднократно страстно отвергнет:

Как страшно жизни сей оковы
Нам в одиночестве влачить.
Делить веселье — все готовы:
Никто не хочет грусть делить.

Один я здесь, как царь воздушный,
Страданья в сердце стеснены,
И вижу, как судьбе послушно,
Года уходят, будто сны;

И вновь приходят, с позлащенной,
Но той же старою мечтой,
И вижу гроб уединенный,
Он ждёт; что ж медлить над землей?

Никто о том не покрушится,
И будут (я уверен в том)
О смерти больше веселиться,
Чем о рождении моём... (1830)
       *      *      *
...Как я любил, за что страдал, —
Тому судья лишь бог да совесть!..

Им сердце в чувствах даст отчет,
У них попросит сожаленья;
И пусть меня накажет тот,
Кто изобрёл мои мученья. ("Я не хочу, чтоб свет узнал..." 1837)
       *      *      *   

Когда к выше стихотворению Лермонтова прибавить 35 лет противоречий с обществом долгой жизни Тютчева, то это органично могло бы выразиться следующими строками:
   
  Б*Е*С*С*О*Н*Н*И*Ц*А(Ночной момент)

Ночной порой в пустыне городской
Есть час один, проникнутый тоской,
Когда на целый город ночь сошла
И всюду водворилась мгла,
Всё тихо и молчит; и вот луна взошла,
И вот при блеске лунной сизой ночи…
И сердце в нас подкидышем бывает
И так же плачется и так же изнывает,
О жизни и любви отчаянно взывает.
Но тщетно плачется и молится оно:
Всё вкруг него и пусто и темно!
Час и другой всё длится жалкий стон,
Но наконец, слабея, утихает он. - Ф. Тютчев (1873)
       *       *       *

ПРЕДСМЕРТНЫЕ  СТИХИ. Тютчева «Д в е  с и л ы  е с т ь...» -  поэтически охватывает в том числе и судьбу Лермонтова. А «Бессонница»-2 - как бы пессимистичный перевёртыш «Выхожу один я на дорогу…»: когда бы Лермонтов прожил ещё лет 30, то мог бы и подобное «Бессоннице»-2 написать. Но он прожил только неполных 28 лет, поэтому написал свое первое из четырёх самых последних и наиболее гениальных предсмертных стихотворений:

В ы х о ж у  о д и н  я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.

В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чем?

Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!

Но не тем холодным сном могилы...
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;

Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел. – М. Лермонтов, 1841  Впервые опубликовано в журнале «Отечественные записки» -1843, № 4).
        *        *        *

Через одно стихотворение после «В ы х о ж у  один я на дорогу...» Лермонтовым будет создан «П р о р о к» - как бы зеркально перевёрнутое отражение - своеобразное продолжение пушкинского «Пророка» (1828), конец которого:

...И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь*, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

*в и ж д ь - устаревшее поэтическое - с м о т р и
    ___________

Для Пушкина главное - божественное назначение Пророка и поэта, потому как поэзия - сродни пророчеству. Лермонтов как бы продолжает историю вышедшего на проповедь Пророка в иной тональности, - противоречия с обществом занимает главенствующее положение:

С тех пор как Вечный Судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.

Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья —
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.

Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром Божьей пищи.

Завет предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.

Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:

«Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!

Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!(1841)
    *     *     *
Акцент Лермонтова на отношениях пророка-поэта с обществом закономерен: становление Лермонтова как поэта происходило после восстания декабристов 1825 года. Испуганный Николай I очень внимательно относился к Поэтическому Слову, могущему помещать становлению создаваемого новым царём мощного бюрократического государства. Слово - это внушаемая подданным определённая идеология: это царь понимал правильно. Иначе, написал один поэт что-то на смерть другого, - ну и что?! Мысли царь так, - Лермонтов не пострадал бы за стихотворение на смерть Пушкина: «Погиб поэт! — невольник чести — Пал, оклеветанный молвой...

А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи! - Ведь это прямо и про царя тоже!
_________________


ЗВЁЗДНАЯ  БЕЗДНА  И  ОБЩЕСТВО. Такова под "звёздной бездной" была в России в то время общественно политическая ситуация. Можно сказать, что слишком много упало на плечи добровольного преемника Пушкина и всех с этим связанных разногласий с царём и обществом. Какова бы ни была политико общественная ситуация, отношения с Небом - с Космосом и с Природой остаются всё те же: можно сказать, Космос отражается в сознании в этой ситуации живущих, а не наоборот.

Лермонтов был молод, и даже в рассуждениях о смерти его стихи на краю романтизма (романтизм - тоже бездонная и многоликая "бездна"!). И всё-таки "бездны" Тютчева и Лермонтова перекликаются! От этого, наверное, хочется добавить к лермонтовскому «Выхожу один я на дорогу...» окончание ещё молодого Тютчева стихотворения «И гроб опущен уж в могилу…»:

А небо так нетленно-чисто,
Так беспредельно над землей...
И птицы реют голосисто
В воздушной бездне голубой... (Совр. 1836. Т. IV. С. 36, -  «Стихотворения, присланные из Германии. - «Ф.Т.»)
  ___________

Приходит на память и едва ли не знакомое Лермонтову стихотворение молодого Тютчева: «Весеннее успокоение (Из Уланда)»*

О, не кладите меня
В землю сырую –
Скройте, заройте меня
В траву густую!
Пускай дыханье ветерка
Шевелит травою,
Свирель поет издалека,
Светло и тихо облака
Плывут надо мною!.. (Первая публикация — Телескоп. 1832. Ч.X. №15. С.297–298)

*Людвиг Уланд (1787-1862) — немецкий поэт,  представитель так называемой «швабской школы» — группы поздних немецких романтиков (Ю. Кернер, Г. Шваб, В. Гауф, Э. Мёрике и др.).
___________________

Лирический герой знаменитого стихотворения Михаила Лермонтова «В ы х о ж у  один я на дорогу…» жаждет обрести во сне гармонию, которой нет на Земле, а есть ли она – Свыше? - Тютчева мнение об этом колеблется. Как сказал пушкинский Сальери:

Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет и - выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма… – «Моцарт и Сальери», 1830

У Тютчева "сияющая бездна" всё-таки при всей красоте оставалась бездной человеку сурово противостоящей. Являлись и более горькие строки:

Природа — Сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.  (Август 1869. Перв. публ. 1886 г.)
    *      *       *

Для лирического героя Лермонтова такие космически безотрадные сомнения во многом оттеснены на второй план разногласиями собственного "Я" с миром и обществом. Здесь надо вспомнить тоже 1841 года широко известное стихотворение  Лермонтова «С*О*Н» со знаменитой так называемой кольцевой композицией:

В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я,
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
<...>
И снился мне сияющий огнями
Вечерний пир в родимой стороне.
Меж юных жен, увенчанных цветами,
Шел разговор веселый обо мне.

Но, в разговор веселый не вступая,
Сидела там задумчиво одна,
И в грустный сон душа ее младая
Бог знает чем была погружена;

И снилась ей долина Дагестана;
Знакомый труп лежал в долине той,
В его груди, дымясь, чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струей. (1841)
  _________________

О СТИХОТВОРЕНИИ  "В полдневный жар в долине Дагестана..." нам ещё придётся вспомнить в связи с одним из известнейших стихотворений Александра Блока. А пока обратим внимание, как в "снах" убитого и одной из "юных жён" мастерки пересекаются мир живых и тот потусторонний, о котором человеку мало что ведомо! С точки зрения лирики "В полдневный жар в долине Дагестана..." - строки завораживающе красивые, а вот относительно мировоззрения автора-поэта те же самые строки свидетельствуют о кризисе. И далее следует хоть какое то лирическое разрешение этого кризиса.

"В ы х о ж у  один я на дорогу..." как бы отрицает-аннулирует и собственные прошлые сомнения и страдания, отрицает собственные строки «И скучно и грустно, и некому руку подать В минуту душевной невзгоды... Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?.. А годы проходят - все лучшие годы...» (1840). Отрицает и печальный итог в тяжёлую минуту жизни ещё только 33-летнего Тютчева:

Душа моя, Элизиум* теней,
Теней безмолвных, светлых и прекрасных,
Ни помыслам годины буйной сей,
Ни радостям, ни горю не причастных!

Душа моя, Элизиум теней,
Что общего меж жизнью и тобою!
Меж вами, призраки минувших лучших дней,
И сей бесчувственной толпою?.. (Первая публ.— Совр. 1836. Т. IV. С. 41, поз заголовком «Стихотворения, присланные из Германии», под  № XXIII - «Ф.Т.»)

*Элизиум — в античной мифологии местопребывание блаженных душ в посмертном царстве теней.
______________________

Если душа не готова «к а к  Мария (Магдалина), К ногам Христа навек прильнуть…», тогда лучше - сон гармонии. И с этого нового исходного пункта Лермонтова «В ы х о ж у  один я на дорогу...» отзовётся в русской поэзии многими откликами – явными, не очень явными и нередко с явным возражением к разрешению темы. Немало стихов Афанасия Фета будет как бы через призму преломлением – отражением мотивов Тютчева и Лермонтова, Александр Блок добавит к этому списку уже самого Фета.
______________________________________________
                ________________________________________________


АФАНАСИЙ  ФЕТ (1820-1892) на 13 лет моложе Тютчева и только на 6 лет моложе Лермонтова. В год гибели 28 летнего Лермонтова - в 1841-ом Фету был 21 год. Они могли бы встретиться, но сошлись бы с друг другом или нет, - вот вопрос?! И воспитание, и характеры и общественное положение были слишком различны. Всю жизнь Фет считал своим долгом как поэт отстаивать и приумножать явленную Пушкиным и Лермонтовым красоту русского языка. Но поэзия - одно, а личные отношения - совсем другое. А вот с Тютчевым Фет  впоследствии успеет подружиться: два уже признанных немолодых поэта будут посылали друг другу свои стихи. В их мировоззрении противоречий не будет. В 37 лет - в сравнении с Лермонтовым поздно и поэтому более философски спокойно - Фет напишет на классическую тему стихотворение «Смерти»-№1:

Когда, измучен жаждой счастья
И громом бедствий оглушён,
Со взором, полным сладострастья,
В тебе последнего участья
Искать страдалец обречён, —

Не верь, суровый ангел бога,
Тушить свой факел погоди.
О, как в страданьи веры много!
Постой! безумная тревога
Уснёт в измученной груди...

Но кто не молит и не просит,
Кому страданье не дано,
Кто жизни злобно не поносит,
А молча, сознавая, носит
Твоё могучее зерно,

Кто дышит с равным напряженьем, —
Того, безмолвна, посети,
Повея полным примиреньем,
Ему предстань за сновиденьем
И тихо вежды опусти. (1857)
   *     *     *

Выше дан - психологический анализ общих жизненных положений, ни полного разочарования в жизни, ни желания "навеки заснуть" не наблюдается, хотя жизнь этого поэта с детства была нелёгкой: Фет начал взрослую жизнь как бедный армейский офицер, незаконнорожденность которого едва удалось прикрыть немецкой фамилией первого мужа матери. Через 27 лет после первого  обращения к «Смерти»  Фет создаст второе «Смерти» -№2 (1884),- несмотря на мрачную тему упорно и страстно жизнеутверждающие строки:

Я в жизни обмирал и чувство это знаю,
Где мукам всем конец и сладок томный хмель,
Вот почему я вас без страха ожидаю,
Ночь безрассветная и вечная постель!

Пусть головы моей рука твоя коснётся
И ты сотрёшь меня со списка бытия,
Но пред моим судом, покуда сердце бьётся,
Мы силы равные, и торжествую я.

Ещё ты каждый миг моей покорна воле,
Ты тень у ног моих, безличный призрак ты;
Покуда я дышу — ты мысль моя, не боле,
Игрушка шаткая тоскующей мечты.
     *     *      *
Можно сказать, что между этими двумя фетовскими к смерти обращениями укладывается не пройденный Лермонтовым путь от возмущения земными несправедливостью и злом к умению преодолевать их творческой мыслью, потому что иного пути человеку не дано. Как скажет  Фет в стихотворении «Ничтожество»: «Были для меня мучительны и дики
Условья первые земного бытия» - «И вот всю жизнь с тех пор ошибка за ошибкой,
Я всё ищу добра — и нахожу лишь зло»:

И дни сменяются утратой и заботой
(Не всё ль равно: один иль много этих дней!),
Хочу тебя забыть над тяжкою работой,
Но миг — и ты в глазах с бездонностью своей.

Что ж ты? Зачем? — Молчат и чувства и познанье.
Чей глаз хоть заглянул на роковое дно?
Ты — это ведь я сам. Ты только отрицанье
Всего, что чувствовать, что мне узнать дано.

Что ж я узнал? Пора узнать, что в мирозданье,
Куда ни обратись, — вопрос, а не ответ;
А я дышу, живу и понял, что в незнанье
Одно прискорбное, но страшного в нём нет.

А между тем, когда б в смятении великом
Срываясь, силой я хоть детской обладал,
Я встретил бы твой край тем самым резким криком,
С каким я некогда твой берег покидал. (1880)
     *      *      *

Утешение Фет найдёт в философии немецкого философа Артура Шопенгаура (1778-1860). И рождаются строки:

Измучен жизнью, коварством надежды,
Когда им в битве душой уступаю,
И днем и ночью смежаю я вежды
И как-то странно порой прозреваю.

Еще темнее мрак жизни вседневной,
Как после яркой осенней зарницы,
И только в небе, как зов задушевный,
Сверкают звезд золотые ресницы.

И так прозрачна огней бесконечность,
И так доступна вся бездна эфира,
Что прямо смотрю я из времени в вечность
И пламя твое узнаю, солнце мира.

И неподвижно на огненных розах
Живой алтарь мирозданья курится,
В его дыму, как в творческих грезах,
Вся сила дрожит и вся вечность снится.

И всё, что мчится по безднам эфира,
И каждый луч, плотской и бесплотный, —
Твой только отблеск, о солнце мира,
И только сон, только сон мимолетный.

И этих грез в мировом дуновеньи
Как дым несусь я и таю невольно,
И в этом прозреньи, и в этом забвеньи
Легко мне жить и дышать мне не больно. (1864)
        *        *        *

ТВОРЧЕСТВО  И  ЖИЗНЬ. Спасение он тягостного сна жизни Афанасий Фет нашёл - только в прекрасном сне искусства, творчества, красоты. И всему стихотворению предшествует эпиграф из Шопегаура: «Р а в н о м е р н о с т ь  течения времени во всех головах доказывает более, чем что-либо другое, что мы все погружены в один и тот же  с о н; более того, что все видящие этот  с о н  являются единым существом»(нем.). - в этом случае, конечно, человек должен жить, обо какое он имеет право жертвовать жизнью сразу "всех"?! Если тебе дан дар творчества, - ты обязан использовать его на благо людям, а я для этого нужно жить.

Признающая мировое зло как неизбежность пессимистичная философия Шопенгаура, как ни странно, заставляет жить и искать облегчения в творчестве. Философию Шопегаура можно назвать попыткой одухотворения тютчевской "бездны" путём сознательного равнодушной бездне противостояния мыслью. Не потому ли про-шопенгауровское стихотворение Фета образами перекликается с поэтикой зрелого Тютчева вообще и в частности с его стихотворением «Бессонница»("Часов однообразный бой, Томительная ночи повесть!")?! Ещё более тютчевским являются дополняющие «Измучен жизнью, коварством надежды» строфы:

...Сон сиротлив одинокой гробницы,
И только в небе, как вечная дума,
Сверкают звезд золотые ресницы.

И снится мне, что ты встала из гроба,
Такой же, какой ты с земли отлетела,
И снится, снится: мы молоды оба,
И ты взглянула, как прежде глядела. (1864)
____________________

СНЫ  ТВОРЧЕСТВА. Относительно снов в творчестве Фета можно суммировать: если жизнь несправедлива и тяжела, то не хватало ещё, чтобы и сны были страшными! Уж сны-то творчества сколько-то зависят от их создателя: писать стихи нужно только о красоте мира, тем самым способствуя умножению в жизни прекрасных моментов. (Лермонтову бы хотя до части такого жизнеутверждающего мировоззрения дожить!) И Фет как никто другой умел эту красоту в мире и в людях видеть! Поэтому в его стихах найдётся немало счастливых снов:

На заре ты её не буди,
На заре она сладко так спит;
Утро дышит у ней на груди,
Ярко пышет на ямках ланит.

И подушка её горяча,
И горяч утомительный сон,
И, чернеясь, бегут на плеча
Косы лентой с обеих сторон... (1842)
       *   *   *

Спи, ещё зарёю
Холодно и рано;
Звёзды за горою
Блещут сквозь тумана  <...>

Дышат лип верхушки
Негою отрадной,
А углы подушки,
Влагою прохладной. (1850)
        *   *   *
<...> - Чудную песню я слышал во сне,
Несколько слов дояву мне прожгло.
Эти слова-то ищу я опять,
Всё как звучали они подобрать... (1875)
        *   *   *

Немало в лирике Фета и оформленных как сны печальных воспоминаний. Что делать: печальные "сны" прошлого уже нельзя "пересмотреть", но  красота языка смягчает трагедию: «Д л я  я с н ы х  дней, для новых откровений  Переболит скорбящая душа». Органично продолжающим тютчевский посвящённый Лёле Денисьевой цикл стихов (у Фета была своя трагедия) является:

Долго снились мне вопли рыданий твоих, —
То был голос обиды, бессилия плач;
Долго, долго мне снился тот радостный миг,
Как тебя умолил я — несчастный палач.

Проходили года, мы умели любить,
Расцветала улыбка, грустила печаль;
Проносились года, — и пришлось уходить:
Уносило меня в неизвестную даль.

Подала ты мне руку, спросила: «Идёшь?»
Чуть в глазах я заметил две капельки слёз;
Эти искры в глазах и холодную дрожь
Я в бессонные ночи навек перенёс.  (А. ФЕТ, 1788)
            *       *       *

И, наконец, одно из самых знаменитых фетовских неоднократно как романс положенных на музыку стихотворений, где слова "сон" не произносится, но царствует преображающий действительность "с о н" творчества:

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нём дрожали,
Как и сердца у нас за песнию твоей.

Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна — любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой... (1877)
            *       *       *

За полтора года до смерти 70-летний поэт Афанасий Фет создаст удивительно перекликающиеся с лирикой молодого Тютчева строфы - утверждения бессмертия в творчестве, что уводит сознание человека от замкнутости на трагедии конечного существования личного "Я". У Тютчева:

Оратор римский говорил (оратор - Цицерон)*
Средь бурь гражданских и тревоги:
«Я поздно встал — и на дороге
Застигнут ночью Рима был!»
Так!.. Но, прощаясь с римской славой,
С Капитолийской высоты
Во всем величье видел ты
Закат звезды ее кровавый!..

Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали Всеблагие (=Мифологические божества древних)
Как собеседника на пир.
Он их высоких зрелищ зритель,
Он в их совет допущен был —
И заживо, как небожитель,
Из чаши их бессмертье пил! (1831)
  _____________

*Цицерон был идеологом гражданской войны 48—45 гг. до н. э. в римской аристократической республике. Итогом этой жестоко подавленной войны было установление диктатуры Юлия Цезаря.
      *      *      *

Старый ФЕТ скажет более лирично и мягко, в ранг божества возводя Творчество и с памятью о Лермонтова «Выхожу один я на дорогу...»:

 У г а с ш и м   з в ё з д а м
Долго ль впивать мне мерцание ваше,
Синего неба пытливые очи?
Долго ли чуять, что выше и краше
Вас ничего нет во храмине ночи?

Может быть, нет вас под теми огнями:
Давняя вас погасила эпоха, —
Так и по смерти лететь к вам стихами,
К призракам звёзд, буду призраком вздоха! (6 мая 1890)
       ______________

В сборниках стихов Фета пьеса «У г а с ш и м   з в ё з д а м» обычно помещается близко к началу в разделе «Элегии и думы». Тем создаётся впечатление, что это в юности созданные стихи. Это сам Фет так располагал свои стихи по темам, а не по датам написания. Недаром Фета называли "времяборцем", ибо время стремительно проходит, а красота вечна, что поэт и доказывал само составлением сборников своих стихов. Но для правильной оценки философии поэта важно понимать: «У г а с ш и м   з в ё з д а м» - одно из последних стихотворений и итог нелёгкого длинного пути.
______________________________________________
               

АФАНАСИЙ ФЕТ  И АЛЕКСАНДР БЛОК: ДВА  САКРАЛЬНО  ФАНТАСТИЧЕСКИХ  СТИХОТВОРНЫХ  СНА. Снам в творчестве Фета кто-нибудь когда-нибудь непременно посвятит отдельную работу. А наша тема зовёт нас вперёд - к Александру Блоку. В 1879 году Фет создаст в жанре философской фантастики стихотворение, которое, по всей видимости, не давало покоя Александру Блоку. У Фета:

        Н*И*К*О*Г*Д*А

Проснулся я. Да, крышка гроба. — Руки
С усильем простираю и зову
На помощь. Да, я помню эти муки
Предсмертные. — Да, это наяву! —
И без усилий, словно паутину,
Сотлевшую раздвинул домовину

И встал. Как ярок этот зимний свет
Во входе склепа! Можно ль сомневаться? —
Я вижу снег. На склепе двери нет.
Пора домой. Вот дома изумятся! <...>

Бегу. Сугробы. Мёртвый лес торчит
Недвижными ветвями в глубь эфира,
Но ни следов, ни звуков. Всё молчит,
Как в царстве смерти сказочного мира.
А вот и дом. В каком он разрушенье!
И руки опустились в изумленье.

Селенье спит под снежной пеленой,
Тропинки нет по всей степи раздольной. <...>

Ни зимних птиц, ни мошек на снегу.
Всё понял я: земля давно остыла
И вымерла. Кому же берегу
В груди дыханье? Для кого могила
Меня вернула? И моё сознанье
С чем связано? И в чём его призванье?

Куда идти, где некого обнять,
Там, где в пространстве затерялось время?
Вернись же, смерть, поторопись принять
Последней жизни роковое бремя.
А ты, застывший труп земли, лети,
Неся мой труп по вечному пути! - А. Фет "Никогда", Январь 1879
________________________________________

На это выше стихотворение Фета стихотворение Александр Блок напишет свой вариант:

          С**О**Н
Я видел сон: мы в древнем склепе
Схоронены; а жизнь идет
Вверху — всё громче, всё нелепей;
И день последний настает.

Чуть брежжит утро Воскресенья.
Труба далекая слышна.
Над нами — красные каменья
И мавзолей из чугуна.

И он идет из дымной дали;
И ангелы с мечами — с ним;
Такой, как в книгах мы читали,
Скучая и не веря им.

Под аркою того же свода
Лежит спокойная жена;
Но ей не дорога свобода:
Не хочет воскресать она...

И слышу, мать мне рядом шепчет:
«Мой сын, ты в жизни был силен:
Нажми рукою свод покрепче,
И камень будет отвален». —

«Нет, мать. Я задохнулся в гробе,
И больше нет бывалых сил.
Молитесь и просите обе,
Чтоб ангел камень отвалил». - 20 июня 1910
        *       *       *

«НИКОГДА» ФЕТА И  «СОН» БЛОКА. Несмотря на мрачность темы фетовское «Н и к о г д а» по сути жизнеутверждающе: «Д л я  к о г о  могила Меня вернула? И моё сознанье  С чем связано? И в чём его призванье?»  На фоне всего творчества Фета ответ ясен: призвание в служении Красоте и людям, - в явлении им через поэзию Красоты Мироздания.

Стоит ли поэту заражать мир избыточным пессимизмом, которого и без него слишком много?! Немала была доля пессимизма в частной жизни самого Фета, но это поэт изо всех сил старался отодвинуть за грань творчества. Поэт - высокое, свыше определённое звание; поэт жрец, а не демиург. Поэтому поэт не может кардинально и быстро переделать мир, но внести свою лепту в его улучшение он может и должен.

Во «СНЕ» 1910-го позиция лирического героя Блока во иная - более личная: он не может встать из склепа - нет сил. И здесь играет роль и время творчества Блока, и его связи с творчеством Фета. Взросление Блока пришлось на 1880-1890-е - время покушений на царей "снизу", на это реакции и казней "сверху" и мрачного настроя общественной мысли. Не изменило ситуации и вступление на престол изначально непопулярного правителя Николая II в 1894 году. Это общественное беспутье-бессилие и отражено во «СНЕ», плюс некоторые личные проявившиеся несовпадения Блока с признанным мастером слова Фетом.
_____________

УЧИТЕЛЬ  ФЕТ И  УЧЕНИК  БЛОК. Наравне со стихами Пушкина и Лермонтова лирика Фета входила в гимназические хрестоматии, по которым учились со всеми другими  «истами» и старшие, и младшие символисты. Фет – был признанный мастер воплощения идеала Словом. А символисты именно жаждали на манер теургов как можно быстрее преобразить мир словом - в общественном смысле: "О, если б мог я силой гениальной Прозреть века, приблизить их к добру! <...>

Блажен поэт, добром проникновенный,
Что миру дал незыблемый завет
И мощью вечной, мощью дерзновенной
Увел толпы в пылающий рассвет!" (БЛОК, 1899)

Импрессионистская яркость фетовского слова оставляла символистам желанный простор  для интуитивных прозрений и домыслов пути в "пылающий рассвет". И соответственно своим задачам Блок прямо называет  Фета тоже - теургом («О современном состоянии русского символизма»,1910 г.): мастерские методы Фета работы со Словом символистами были признаны искомым к тому оружием. Неприятность была в том, что роль – маска сначала теурга-демиурга и позже уже в раздражении Блоком названного «демоном-искусителем слабых» (статья Блока"Судьба Аполлона Григорьева", 1915 г.) совершенно не «ладилась» к смиренно преклонённому перед Красотой Фету.

Со временем мнимо фетовское всё более начнёт стеснять Блока: мешать ему идти своим путём. В 1919-м, в предисловии к своему сборнику «З а   г р а н ь ю  прошлых дней» Блок сообщает читателю, что «з а г л а в и е  книжки заимствовано из стихов Фета, которые некогда были для меня путеводной звездою». Значит, после 1915 года якобы "снятый" с Фета образ творца-теурга будет преодолен. На самом же деле само преодолена-переменена будет одна из неправильных установок Блока для своего же творчества.

  Эту перемену являет намеренно полная фетовских отзвуков-реминисценций поэма Блока «Соловьиный сад» (1915 г.). Напомним сюжет этой тоже сотканной из снов поэмы: сердце бедного труженика влечёт таинственный сад, где "не смолкает напев соловьиный", которым полны стихи Фэта. И случилось чудо: прекрасная хозяйка сада полюбила труженика, - какое-то время он наслаждается с ней счастливыми снами в саду. Но однажды герой проснулся, поняв, что это не настоящая жизнь. И от зачарованного сна в Соловьином саду герой бежит в реальную, полную бурь и тревог жизнь.

Так от подоплёки стихотворения Блока «СОН» 1910 года мы наконец-то вышли на тему снов, смерти и усталости от жизни непосредственно в поэзии Блока. И здесь придётся вернуться к началу творческого пути Блока.
  ________________________________________________________

Все наши сны продлятся наяву. (1902)
   *     *    *

Я сам свою жизнь сотворю,
И сам свою жизнь погублю. - А. Блок
   *     *    *

НОВОЕ  ПОТЕРЯННОЕ  ПОКОЛЕНИЕ. СНЫ  В  ПОЭТИКЕ  МОЛОДОГО БЛОКА первоначально выглядят почти затёртыми штампами: с о н -  г р ё з а - мечта - предчувствие - олицетворение некоего внутреннего видения - всё это обычные синонимы в стихах молодых поэтов. У Блока находим с о н - младенческой невинности; с о н - земного и неземного счастья, что объединяется в образе-сне о мистической героине лирики Блока - Прекрасной Дамы: "В лицо мне гляди озарённый  Только образ, лишь сон о Ней". Бесконечная игра со словом "сон" постепенно заставляет забыть о штампах, а самих перекликающихся друг с другом поэтических снов у Блока - целая бездна. По количеству в его поэтике употребления приема "сон" Блок - абсолютный рекордсмен.

Блоковские сны необыкновенно богаты эпитетами:"дремотная сонь - неуловленный бред", светлый "запевающий сон, зацветающий цвет"; с о н - "намёк и нераскрытой мечты торжество"; "голубоватый сон"; "в непробудном сне царевны  Синева пуста", "улыбки, сказки и сны..." и т.д, и т.п.

Дурных снов в блоковской поэзии тоже немало: жалкий сон обмана жизни - "тяжкий сон житейского сознанья" (цитата из Вл. Соловьёва - эпиграф у Блока); "с е р ы й  сон  предчувствия последних дней зимы", с н ы  тяжёлых дум и страданья, избавление от которого есть - смерть; сон воспоминаний - "жизни прошлой сон"; "яростный сон наяву" (несчастной любви) и т.д, и т.п.

Много в ранней лирике Блока и лирических (не основанных на реальных фактах) смертей: то дева или царевна умирает, то "Он" - лирический герой. Ему "снилась смерть любимого созданья" или смерть Офелии, - всё это пока чисто символические смерти. То герой лирики молод и силён, то он "усталый от дневных побуждений":

Я стар душой. Какой-то жребий черный -
     Мой долгий путь.
Тяжелый сон - проклятый и упорный -
     Мне душит грудь. - (1999)
        *   *   *
В 1899 году написания выше стихотворения поэту нет и 19 лет. Это ещё не реальная усталость, но калька с лирики Лермонтова. Блок тоже ощущает себя частью очередного потерянного поколения, грядущее которого "иль пусто, иль темно. Меж тем, под бременем познанья и сомненья, В бездействии состарится оно." (М.Ю. Лермонтов "Дума")

На протяжении творческого пути образ лирического героя Блока будет колеблется от пламенного рыцаря до живого мертвеца. Превращениям облика героя нет конца. В реальном, ещё не преображённом мире герой живёт в некоем "чёрном" городе, где "Ресторан как храмы светел, И храм открыт как ресторан..." (1906), где люди спят мутным сном повседневности: "На безысходные обманы Душа напрасно понеслась..." - "В этот город торговли Небеса не сойдут!"
________________

ПУТАНИЦА  В  СНАХ  БЛОКА. Кажется, что счастливые и тяжёлые сны и для лирического героя, и для его автора Блока запутываются настолько, что рождается гениальное, но и трагическое стихотворение "Незнакомка" (1906), когда поэту является то ли должная преобразить мир Прекрасная Дама, то ли проститутка. Что совершенно и абсолютно невозможно в лирике Афанасия Фета, в хорошем смысле изрядного моралиста. При этом Блок в 1906 году ещё считает Фета своим учителем.

В 1906 появляется поэма  Блока "Ночная фиалка. Сон" - содержание которой прозой выразить затруднительно. Коротко можно сказать так: "Ночная фиалка" - причудливый сон о том, как тысячелетиями люди грезят о "Нечаянной радости" - о преображении жизни, и, может быть, только недостижимая мечта придаёт земной жизни какой-то смысл. Эта тема у Блока вроде явлена почти по Шопенгауэру и Фету, с одним исключением: у последних двух нет разочарования обессиленного демиурга, - от этого спасает красота жизни.

САМЫЙ  ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИЙ  ПОЭТ РУССКОЙ  ЛИТЕРАТУРЫ. Когда читаешь "Ночную фиалку", возникает странное ощущение, будто туманно сонные, медлительные "вековые" образы поэмы нанизаны на некую так туго натянутую струну, что она вот-вот лопнет!.. И страшно становится за автора: ведь это нечеловеческое напряжение. Александр Блок - поэт с обостренно эсхатологическим чувством времени: «А на улице – ветер, проститутки мерзнут, люди голодают, их вешают; а в стране – реакция; а в России жить трудно, холодно, мерзко». Конечно, всё это нуждается в преображении! Но такое по силам ли одному человеку?!(«"Религиозные" искания и народ» - А. Блок, 1907 г.). В любом случае Блок яростно протестует:

За городом вырос пустынный квартал
На почве болотной и зыбкой.
Там жили поэты,- и каждый встречал
Другого надменной улыбкой.

Напрасно и день светозарный вставал
Над этим печальным болотом;
Его обитатель свой день посвящал
Вину и усердным работам. <...>

Разнежась, мечтали о веке златом,
Ругали издателей дружно.
И плакали горько над малым цветком,
Над маленькой тучкой жемчужной...

Так жили поэты. Читатель и друг!
Ты думаешь, может быть,- хуже
Твоих ежедневных бессильных потуг,
Твоей обывательской лужи?

Нет, милый читатель, мой критик слепой!
По крайности, есть у поэта
И косы, и тучки, и век золотой,
Тебе ж недоступно все это!..

Ты будешь доволен собой и женой,
Своей конституцией куцой,
А вот у поэта - всемирный запой,
И мало ему конституций!

Пускай я умру под забором, как пес,
Пусть жизнь меня в землю втоптала,-
Я верю: то бог меня снегом занес,
То вьюга меня целовала! -- А. Блок (1908)
_______________

"ТРАГИЧЕСКИЙ  ТЕНОР  ЭПОХИ" И МИСТИЧЕСКАЯ МИРОВАЯ ТРАГЕДИЯ. В 1908-м Блок перевёл мистическую трагедию в 5 действиях  австрийского драматурга Франца Грильпарцера (1791-1892) - "Праматерь" (1817). В этой трагедии над родом тяготеет проклятие его Праматери: её неуспокоенный дух бродит по коридорам родового замка, что, в итоге, и приводит к гибели рода. В статье о собственном переводе Блок объяснит: «"Праматерь" написана в эпоху "политической реакции" 1815-1848 гг., в те печальные и грустные времена, которые во многих чертах напоминают наше страшное и угнетающее безвременье... За романтическою бутафориею, которой щедро украшена юношеская трагедия Грильпарцера, не сразу можно почувствовать её таинственный внутренний смысл». - "Из статьи об одной старинной пьесе", 1908 год. На момент написания этой статьи Блоку 28 лет, - сколько было Лермонтову в год смерти.

Можно сказать, что и всё творчество Блока тяготеет к мистической мировой трагедии, - таково мировосприятие поэта. Блок всегда напряжённо прислушивался к "т а и н с т в е н н о м у  внутреннему смыслу времени", а это очень духовно напряжённое - очень нервно изматывающее занятие наподобие того, как быть и зеркалом, и совестью своей эпохи. Но кто же мог научить этому? Пушкин, Тютчев, Лермонтов, Фет, Достоевский, Толстой. Образно говоря, Блок стремился работать за всех их сразу: быть совестью эпохи - тяжёлая ноша! Недаром Анна Ахматова назовёт Блока - "трагический тенор эпохи".
____________

От самовольно взваленной на себя ноши - совести эпохи - кто из поэтов бы не устал?! И с 1910 года в блоковской лирике чаще являются мотив бессилия как в -  "Я  в и д е л  с о н: мы в древнем склепе..." В 1912 создан  цикл "Пляски смерти" из 5 стихов, - все их можно назвать снами. Стихотворение №1:

Как тяжко мертвецу среди людей
Живым и страстным притворяться!
Но надо, надо в общество втираться,
Скрывая для карьеры лязг костей...

В зал многолюдный и многоколонный
Спешит мертвец. На нем — изящный фрак.
Его дарят улыбкой благосклонной
Хозяйка — дура и супруг — дурак.

Он изнемог от дня чиновной скуки,
Но лязг костей музыкой заглушон...
Он крепко жмет приятельские руки, —
Живым, живым казаться должен он!
         *     *     *

Такой получился страшный с проекцией на моральное состояние общества сон. Из цикла "Пляски смерти" стихотворением №2 является знаменитое:
 
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века —
Всё будет так. Исхода нет.

Умрёшь — начнёшь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь. - 10 октября 1912
  *      *      *

"Ночь, улица, фонарь, аптека..." - есть крайне пессимистическое эхо кольцевой композиции Лермонтовского "В полдневный жар в долине Дагестана...": конец и начало стихов совпадают - выхода нет. И оба стихотворения - Лермонтова и Блока с руки последнего тоже представляют своеобразную кольцевую композицию.
  ________________
 
Из цикла "Пляски смерти" стихотворение №4 - "Старый, старый, старый сон. Из мрака Фонари бегут - куда? <...>

В воротах гремит звонок...
Переходят за порог
Проститутка и развратник. (Вспоминаем "Преступление и наказание" Достоевского)
     _____________

Стихотворение №"5 в стиле частушки:

Вновь богатый зол и рад,
Вновь унижен бедный.
С кровель каменных громад
Смотрит месяц бледный...

На фоне в №5 косвенного упоминания - сгущения в частушку двух романов "Бедные люди" и "Униженные и оскорблённые" Фета пытаются заменить Достоевским, не слишком удачно, как автор сам понимает: он не прозаик Достоевский. Ближе Блок подойдёт к прозе Толстого: "На железной дороге" ("Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая..." 1910), - "Перед судом" ("Что же ты потупилась в смущеньи..." 1915) - во многом навеяны эпизодами романа "Воскресение".

И далее последовала статья Блока "Судьба Аполлона Григорьева". 1915 г., в которой на Фета задним числом была надета опять ему чуждая маска уже не демиурга-преобразователя, но не менее чуждая - демиурга-искусителя слабых.

Как уже говорилось, окончательное отречение от Фета будет выражено Блоком поэмой  «Соловьиный сад» (1915 г.). "Борьба" с якобы Фетом принесла поэту явное благо: его стих становится всё яснее, кратче и ёмче одновременно. Сюжеты начинают словно выскакивать из реальности. Но трудно измениться навеявшему самому себе столько снов. Так в 1901 вдохновенный рыцарь Блок ждал Прекрасную Даму, должную помочь ему преобразить мир:

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо —
Всё в облике одном предчувствую Тебя.
Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо,
И молча жду, — тоскуя и любя.

Весь горизонт в огне, и близко появленье,
Но страшно мне: изменишь облик Ты,
И дерзкое возбудишь подозренье,
Сменив в конце привычные черты.

О, как паду — и горестно и низко,
Не одолев смертельныя мечты!
Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
Но страшно мне: изменишь облик Ты.
        *     *     *

Через 14 лет, в 1915-м Блоком написан, практически, отклик - перевёртыш:

Протекли за годами года,
И слепому и глупому мне
Лишь сегодня приснилось во сне,
Что она не любила меня никогда...

<...> А душа моя — той же любовью полна,
И минуты с другими отравлены мне,
Та же дума — и песня одна
Мне звучала сегодня во сне... - 30 сентября 1915
        *     *     *
"Предчувствую Тебя..." и "Протекли за годами года" - есть опять на годы растянутая кольцевая композиция: запланированная Блоком или в контексте блоковской лирики реализовавшаяся как бы сама собой?.. Нет однозначного ответа. Но Блоку явно необходим был выход из созданной им же самим картины мира. Этот выход в полной мере найден так и не будет, - в этом судьбы Лермонтова и Блока схожи.
  ________________________________________________
                _______________________________________________________


 
АЛЕКСАНДР  БЛОК. КАРДИНАЛЬНАЯ - РЕВОЛЮЦИОННАЯ  ПЕРЕМЕНА  ТЕМЫ: ОТ  СНА И СМЕРТИ К ПОЭМАМ "ВОЗМЕЗДИЕ"  И  "ДВЕНАДЦАТЬ". Когда трудно измениться, - усталость и инерция уже накопились, - тогда необходима кардинальная перемена темы: с 1910 по 1919 Блок пытается написать масштабную поэму "Возмездие", о "бесчувственном сыне нашего века", и, значит, - о литературном наследнике Онегина, Печорина, Рудина. Блок жаждет продолжить заданную Пушкиным в "Капитанской дочке" тему - народ и дворяне: "Но власть тихонько ускользала Из их изящных белых рук..."

Жизнь нового лишнего человека пройдёт тоже в пустую, но вот его сын должен быть уже иным: «Р о д, испытавший  на себе возмездие истории, начинает, в свою очередь, творить возмездие; последний первенец уже способен огрызаться и издавать львиное рычание; он готов ухватиться своей человеческой ручонкой за колесо, которым движется история человечества. И, может быть, ухватится-таки за него...».

«Возмездие» не дописано: его автор не чувствует "н и  н у ж д ы, ни охоты заканчивать поэму, полную революционных предчувствий, в  года, когда  революция  уже произошла.." - и сделали эту революцию иные, "не запланированные" автором силы. Кроме того, такая поэма совершенно не нужна была новой власти: Автору приходилось считаться с действительностью.
 __________________________________

МИСТИЧЕСКИЙ СОН  О  ДВЕНАДЦАТИ НОВЫХ "АПОСТОЛАХ". После недописанного "Возмездия" и в замену ему закономерно было явление в 1918 году поэмы "Д в е н а д ц а т ь". Жизнь не предложила других быстрых методов преображения кроме Революции 1917 года, и жаждущий преображения поэт поверил и откликнулся. Но принять ему чуждое он мог только на мистическом уровне, отсюда перед 12 солдатами революции-убийцами: "В белом венчике из роз - Впереди Иисус Христос", - на фоне всей блоковской лирики тоже своеобразный сон. В котором его автор успеет в реальности быстро разочароваться.

Слишком много разочарований дают простор дурным снам, ведь поэты всегда живут в мире своего творчества. Как было сказано в эпиграфе блоковскими строками: "Я  с а м  свою жизнь сотворю, И сам свою жизнь погублю."  - это оказалось почти предсказанием. Но разве Лермонтов не предсказывал свою смерть?! В прямом смысле Блок не погиб на дуэли как Пушкин и Лермонтов, но можно сказать, что он всё-таки погиб на дуэли со своим временем: как и его учитель Фет, Блок был не щадящим себя  времяборцем, но человеческое сердце не выдержало напряжения.
           ______________________________________________


"НАМ  НЕ  ДАНО  ПРЕДУГАДАТЬ, Как слово наше отзовется..." (1868)- сказал Фёдор Тютчев. Неоднократно замечалось, что страх притягивает именно то, чего некто опасается, - много думание или много говорение о чём-то приводит подобные ситуации. Сложно отрицать этот в жизни мистический (= не поддающийся научному объяснению) в жизни аспект. Так Лермонтов слишком страстно писал о смерти, а вышедших из под пера Блока снов столько, что еле видно лицо автора. С точки зрения психологии можно сказать, что в собственной лирике сны и смерти его поглотили: "Т а к  я, в сей  б е з д н е  углублен, Теряюсь, мысльми утомлен!" - как сказал М.В. Ломоносов. Личному нервному срыву способствовала и тяжёлое послереволюционное время.

Платят за полученное в жизни - за талант, в том числе - абсолютно все: к положительному в жизни всегда прилагаются отягчающие моменты. Тютчев и Фет смогли обеспечить себе творческое долголетие и благополучие(которое Фет взял в тяжёлом бою с судьбой). Но выигравшие время жизни с ним получили и проблемы зрелого возраста. Перед смертью Тютчев, обратился к своей дочери:

Всё отнял у меня казнящий бог:
       Здоровье, силу воли, воздух, сон,
Одну тебя при мне оставил он,
       Чтоб я ему ещё молиться мог. (1873)
                *    *    *

Афанасий Фет за неполный год до смерти скажет:

Всё, что волшебно так манило,
Из-за чего весь век жилось,
Со днями зимними остыло
И непробудно улеглось.

Нет ни надежд, ни сил для битвы —
Лишь, посреди ничтожных смут,
Как гордость дум, как храм молитвы,
Страданья в прошлом восстают. (1892)
     _____________

И почти перед смертью Фет в своё ранее 1836 года стихотворение "Офелия гибла и пела" вписывает строки:

Ах, много по жизни мелькнуло
Дней светлых, безумной тоски,
И счастье давно потонуло,
Лишь песни плывут да венки.
        *    *    *

Александр Блок за год до смерти:

Яблони сада вырваны,
Дети у женщины взяты,
Песню не взять, не вырвать,
Сладостна боль её. - август 1920 г.
    *    *    *

Что же! человек и гениальный поэт - смертен, а его стихи нет. Как то раз при великом немецком поэте Гёте весьма бурно сожалели, что Моцарт так мало прожил. И Гёте ответил, что люди не понимают и той музыки, которую Моцарт успел создать за свою короткую жизнь. Так зачем же Моцарту было оставаться жить - мучиться непониманием?! Гении уходят, но"род" поэтов едва-ли возможно истребить.

Великих поэтов - их путь - надо принимать таким, какой он есть, не предъявляя к ним необоснованных требований из другого - из нового читателя времени. Как сказал Пушкин вслед тоже за Ломоносовым: "Х о л о п о м  и шутом не буду и у царя небесного" - этому у Ломоносова, Пушкина, Тютчева, Фета и Блока можно и нужно учиться.

И, конечно, краткая пробежка на определённую тему по лирике Лермонтова, Фета, Блока не может явить красоту их языка: читайте сами ими написанное, Дорогие Читатели.