Сказ о лицемерии

                Сказ о том, как лицемерие выдавало себя за любезность.


               В одной далёкой деревеньке жил известный на всю округу аптекарь. Откуда он взялся в этих глухих местах и почему именно здесь обосновался, односельчане не помнят. Давно это было. Да и неважно уже – откуда он появился и зачем здесь поселился. Главное, что только у них, единственных, на всю округу своя аптека была. А самого аптекаря все уважительно величали «эскулапом» – в честь бога медицины.
В тех местах сроду знахарей да лекарей не водилось, а люди, как известно, болеют. Вот народ сам себя и лечил как мог: кто примочками, кто микстурами, кто пилюлями, кто отварами, а эскулап тот и рад стараться. Звали его странным именем Рефад Евлапмиевич. Для русской глубинки имя «Рефад» непривычное, какое-то оно не православное, инородное. Поговаривали, что бабка у него то ли татаркой была, то ли еврейкой, вот и наделила она внука таким именем.
Дело аптекаря процветало, он богател и пользовался заслуженным почётом. Народ к нему толпой шёл: кто за снадобьем, а кто и умную речь послушать. Рефад Евлампиевич был склонен пофилософствовать и ловок на выдумку разных шуток-прибауток. Сразу видно начитанный человек, образованный, а такого и послушать не грех.

По соседству с аптекарем жил кузнец. Егор – простой мужик, мог и лишнюю чарку пропустить, и крепкое словцо в сердцах сказать, и на кулачные бои охоч, но дело своё знал добре, оттого и шёл к нему честной народ с охотой: кому надо лошадь подковать, кому оградку на погост справить, а кому и ушат починить. Безотказным был Егор Иванович, да и не скуп: коль заплатят ему за работу – спасибо скажет, а не заплатят – с богом отпустит.
Так и жили по соседству аптекарь и кузнец. Иногда друг к дружке захаживали, но только по делу, а дружбу между собой не вели. Не по сердцу был аптекарь Егору.
А вот Глаша, его жена, только и делала, что восторгалась Рефадом Евлампиевичем, всё в пример его ставила своему мужику, мол, посмотри какой он культурный, обходительный, всегда трезв, аккуратен, худого слова от него не услышишь, при встрече любезно кланяется, здравия желает.
– Не то, что ты, остолоп, грубый мужик! – сетует Глаша. – То с заезжим купцом сцепишься из-за негодного товара, то пьяному пастуху холку начистишь за то, что он к своей жинке кулаком приложился. Вечно ты на рожон лезешь, всё никак не уймёшься.
Егор Иванович на её слова только усмехается:
– Глупая ты баба, Глафира. «Здравия он желает». Как можно верить его пожеланиям здоровья? Да ежели все перестанут болеть, с чего он тогда жить будет?
– Ну и что с того? – не унимается Глаша. – Чего ты на него ополчился? Чем он тебе плох?
– Может твой Рефад Евлампиевич образованный человек и любезный, – хмурится Егор, – да только он и богу кланяется, и с чёртом в ладу…
– Да ты что, Егорушка, чёрта-то поминаешь?! – перекрещивается перепуганная Глаша.   
– А то и поминаю, – продолжает муж, – что не по сердцу мне такие люди. Молочница сидит дома, кровавыми слезами обливается. Вся побитая, как собака. А он нет, чтобы её благоверного остепенить, пригрозить ему управой, только ножкой расшаркается, за купленное молочко поблагодарит и мерси вам с кисточкой. А у Степана сынок малолетний сыпью покрылся. Аптекарю нет, чтобы его бабу с больным мальцом к дохтуру в город отправить, а он пучок зелени купил, расплатился и был таков. Скользкий он какой-то…
Глаша только рукой отмахнулась:
– Вечно всё не по тебе. А люди, вестимо, все разные.
– Люди-то разные, да совесть надо иметь. Не по-христиански это – на чужом горе наживаться. Ему наши хвори только на руку.

Вот так и спорили они с женой, пока беда в их дом не нагрянула. Занедужила Глаша. Лежит бедолага, жаром пышет, по постели мечется. То ли простыла, когда бельё в проруби выполаскивала, то ли какую заразу подхватила. Поди разберись!
Егор Иванович поспешил к аптекарю на поклон:
– Выручай, сосед! ПлОхи наши дела.
Рефат Евлампиевич глаз прищурил, ножкой расшаркался и вежливо так говорит:
– Почту за честь, дорогой соседушка, зайти. Только ты не обессудь, не лекарь я. Моё дело – фармацевтика, а диагнозы ставить нам не прописано.
– Да ты только глянь, – просит кузнец. – Может что и присоветуешь.
– Ну а что не глянуть? – с поклоном отвечает аптекарь, – будет время, зайду.
– Так мы ждём тебя, Рефад Евлампиевич.
– Как трогательно, когда тебя кто-то ждёт, – томно мурлычет эскулап.

Ждёт Егор аптекаря день, ждёт другой. А Глаше всё хуже и хуже, уже и заговариваться начала. Мечется она по постели, никого не узнаёт, бредит. Егор по совету людей старается ей пить больше давать да обтирает её тряпицей, смоченной в прохладной воде с уксусом. Народ кузнецу сочувствует. Кто молока принесёт, кто мёду, а кто-то и малиновое варенье. Глаша на какое-то время тяжёлым сном забудется, а на утро всё по новой. Что делать?
Кузнец опять к соседу:
– Рефад Евлампиевич, ты же обещал зайти, посмотреть жёнушку мою. Я ведь жду тебя. Плохо ей.
Аптекарь глаза к небу поднял и глубокомысленно провозглашает:
– В ожидании имеются мгновения очарования…
– Ты что, совсем рехнулся?! – закипает кузнец. – У бабы душа на ладан дышит, а ты тут философствуешь.
– Не обессудь, дорогой Егор Иваныч, – любезно раскланивается сосед, – у меня и своих дел невпроворот. Не досуг мне. Надеюсь на твоё понимание.
– Да что же ты, поганый жид, сразу не мог сказать! – взорвался Егор. – За эти дни я бы уже успел за лекарем в город съездить. Сколько времени упущено.
– Все мы под богом ходим, – вздыхает лукавый эскулап. – Кто знает, сколько и мне на этом свете осталось...
Плюнул в сердцах кузнец, мол, что с дурака взять, запряг лошадь, и поспешил в соседнюю деревню к одной бабке-травнице.

Травница вЫходила Глафиру. А когда узнала, как аптекарь поступил с соседями, только и покачала головой:
– Вот правду говорят: «Лучше быть хорошим человеком, ругающимся матом, чем тихой и воспитанной тварью».

С тех пор кузнец за лекарством ездит в город, а при встрече с аптекарем руку не подаёт. Гадко это, когда лицемерие выдаёт себя за любезность.