Карлсон

«Здравствуйте, дачники,
Здравствуйте, дачницы,
Летние маневры уж давно начались.
Гей, песнь моя, любимая,
Цок-цок-цок —
По улице идет драгунский полк».

       Замечательную песенку юнкеров написал Вениамин Баснер на слова Михаила Матусовского. Драгунских полков давно уже нет, а дачники и дачницы продолжают наслаждаться природой Подмосковья.
       Наша любимая дача расположена в Талдомском районе Московской области, в районе 119-го километра по Савеловскому направлению московской железной дороги, между Мельдино и Карманово. Восточнее платформы проходят шоссе и канал имени Москвы. В 70-ти метрах к юго-востоку от платформы расположен железнодорожный переезд автодороги, связывающей шоссе с деревней Филиппово. Вдоль этой дороги между платформой 119 км и Филиппово как раз и расположено несколько садоводческих товариществ. Наше товарищество называется «Чайка».
       В древности на землях между Дубной и Волгой жили угро-финские племена, поэтому финское происхождение названия города из множества версий считают наиболее вероятным (от финского слова «талоуден» – хозяйственный дом). Ко времени нашествия татар под предводительством Батыя и Тохтамыша в 1324 и 1338 годах вся местность была густо заселена, но из-за татарских набегов земля пустела.
В восточной части низменности, в Талдомском и Сергиево-Посадском районах, в бассейнах рек Дубны, Хотчи и Вьюлки сохранился до наших дней настоящий болотный край – Журавлиная родина. Это особая гордость края. Этот природный комплекс занесен в перспективный список водно-болотных угодий международного значения (в рамках Рамсарской конвенции), а также в список ключевых орнитологических территорий мира. Осенью на полях и болотах Журавлиной родины собирается около полутора тысяч серых журавлей, образуя одно из крупнейших в Европейской России предотлетных скоплений этих удивительных птиц.
       На расстоянии около пятисот метров к востоку от платформы 119 километр расположен памятник природы областного значения «Мельдинская колония сизых чаек», которая насчитывает около пятидесяти гнезд.
       Лето, пришедшее, наконец, в нашу среднюю полосу, было в самом разгаре. Зеленый лес бушевал от ветра, изредка поливаемый обильными дождями, вперемешку с ослепительным солнцем. Отправляясь на дачу в отпуск на весь срок, мы выбрали будний день, чем меньше машин на шоссе – тем крепче нервы у водителя.  Сто пятнадцать километров позади, и мы почти приехали. Не успели свернуть в нужную сторону, как обнаружили бегущего впереди авто рыженького, пушистенького чайчонка, бог весть каким образом попавшего на грунтовку; если бы день был выходной, то грунтовая дорога до дачи настолько была бы полна автомобилей, что мышь полевая проскочить через трассу не смогла бы, лягушек это тоже касается. Если бы была суббота, чайчонку бы была «крышка», а тут…
Пустая дорога, а за рулем – орнитолог. Бережно отловленный и нежно вскормленный птенец, таким образом, начал наш отпуск. Если забежать немного вперед, то волею судьбы в дальнейшем малыш продолжил жить и радоваться не где-нибудь, а в Московском зоопарке, где, обретя себе пару, размножается и по сей день.
Такое лирическое начало отдыха умиротворяюще повлияло на наш коллективчик, пока что состоящий из меня и мужа.
       Все прекрасно знают, что такое первый день отпуска для людей, только что приехавших на дачу на долгий срок. Еще на отлажен быт. Не готов обед. Заросшие клумбы и рабатки не радуют глаз. Не постелены постели, не снята паутина с потолка, пыль никто не вытирал, полы не мыл, холодильник не освежал, коврики не пылесосил, окна не протирал.
Решено: в этот день хлопотать будем только о пище для птенца и хозяев, НИЧЕГО делать не будем, а только отдыхать.
Посадив чайчонка в картонную коробку и насыпав ему протертого отварного куриного яйца, мы откопали свои купальники и резвенько поехали купаться на канал.
Хочу заметить, что наша дача расположена между такими водными артериями, как речка Дубна с одной стороны (там крутой берег и не очень удобно) и каналом имени Москвы – с другой, где купаться вообще-то запрещено, но все равно все купаются. Берег канала устлан крупными и неровными камнями; как известно, при строительстве канала использовался труд заключённых ГУЛАГа. Еще в 1932 году для строительства канала был создан Дмитровлаг, который просуществовал более пяти лет. В память о людях, погибших от тяжелейших условий труда, на трассе канала в 1997 году на шестидесятилетие строительства был установлен Поминальный крест.
  Канал мы посещаем чаще, так как он расположен по дороге в Дубну, куда мы всякий раз едем за моим отцом, чтобы он тоже вместе с нами радовался дачной жизни, а особенно своему любимому занятию – прополке. Усмешка ваша по поводу прополки совсем ни к чему. Поверьте, это – чистая правда. Любимая поза папы – на четвереньках в грядках, и, если он за день не постоял на четвереньках, он плохо себя чувствует.
В этот день нас было только двое. Солнце палило немилосердно, и тело требовало ВОДЫ.
Разбросав на травке подстилку и вещички, мы, перескакивая с камня на камень, добрались до воды. Поскольку эта водная гладь не для пляжа, а для судоходства и снабжения Москвы водой, глубина начинается сразу у берега. Вода приняла наши разогретые тела, и мы с восторгом плавали до изнеможения, наблюдая живописные берега, проплывающие мимо двух трех-палубные суда для отдыха и путешествий и баржи, груженные песком и гравием. КРАСОТА!
       На берегу на камушке стоял древний, одутловатый, с большим обвисшим  пузиком, дедок. Его лысенькая голова блестела на солнце. Он внимательно следил за нами, видимо, по причине дефицита общения.  Деформированная фигурка старичка казалась такой немощной и одновременно грузной, и с трудом верилось, что он способен войти в воду и плавать. Через некоторое время в его руках появилась тряпочка, серая, не чистая, из которой он по моде тридцатых годов прошлого столетия с помощью четырех узлов изготовил панаму и водрузил ее на лысину. Два узла от панамы обрамляли его святое лицо с насмешливой улыбкой.
Наплававшись досыта, я осторожно выбралась на берег. Перескочила с камушка на камушек и, дотянувшись до соломенной шляпы, прикрыла голову от солнца.
     – Милочка! – обратился ко мне старикан, улыбаясь во весь рот, не сводя с меня глаз, добродушных и смешливых, и голосом надтреснутой флейты продолжил: – Я понял, почему женщины так легко и свободно ходят по острым и колючим камням. Почему им не больно! Потому им не больно, – он сделал глубокомысленную паузу, – что у них снижен болевой порог, – и он поднял крючковатый палец вверх и потряс им.
Я потеряла дар речи. «Вот Бармалей, – подумала я. – Отрастил пузо, а теперь, вишь ли, ему подошвы колет!».
Дедуля продолжил:
     – Вот даже когда женщину кусает комар или пчела, ей почти не больно!
     – Конечно, – ответила я неприязненно. – Когда кого-нибудь распиливают в цирке, то именно – женщину, так как ей НЕ БОЛЬНО, а мужчину туда не заманишь, сразу наступает капец от одной капли крови. Нужно есть поменьше, будете стройный и легкий, как перышко, и никакие вам камни не помеха, а когда весишь тонну, тогда – КАРАУЛ!
Мы засмеялись с ним одновременно. Чувство юмора не потерял, значит, все в порядке.
Муж выбрался на берег, и мы устроились на подстилке, подставив солнышку наши бледные тела. Дедуля долго копошился. Намочил «панаму» водой. В кустиках я заметила старый допотопный велосипед.
Внезапно он окликнул нас, чтобы попрощаться, мы отвлеклись, каждый от своей книжки, и мысленно ахнули. Нашему взору предстал настоящий Карлсон, который живет на крыше. На пригорочке с велосипедом в руках стояло НЕЧТО. Мокрая «панама», прилепленная на лысину, струила по щекам грязненькие борозды; на плечах полоскалась очень старая широкая рубашка линялого красного цвета с заплатками из серой рогожки, которая топорщилась и превращала обладателя в шар; «мужское место» прикрывали широкие штаны, обрезанные выше колен с небрежной бахромой от старости, которые поддерживала одна-единственная широкая шлейка, которая пристёгивалась к поясу штанов на огромную белую пуговицу с четырьмя дырками.
     – Пока, всего вам доброго! Там лягухи в два этажа плавают!– воскликнул дед и, стянув с головы тряпку, помахал ею на прощанье, закинул ногу на велосипед и лихо скатился с горки.   То, что он еще и на велосипеде поедет, несмотря на свою ветхость и нарушенную координацию, просто потрясло нас до глубины души.
Спустя неделю мы встретили его на дороге в этом же виде, с этой же пуговицей. Мы помахали ему, как родному, а он – нам.