Особенности национального антисемитизма

                (Из записей Марка Неснова)



Одной мадам Гальперин хватило бы на весь земной шар, чтобы оставшаяся часть населения заразилась махровым патологическим антисемитизмом, включая и урождённых евреев, которым выпало несчастье с ней столкнуться.

Мадам Гальперин (а так во дворе называли только её) учила всех жить и воспитывать детей.
Особенно она мучила еврейские семьи,  которым национальная солидарность не позволяла выставить её за дверь.
Дети её ненавидели за это, а взрослые за постоянные нудные поучения.

Всё человечество она делила на антисемитов и не антисемитов.
Других критериев для неё не существовало.

Не знаю, любила ли она кого-нибудь на Земле, кроме своей внучки Софы,
но ненавидела она больше всех на свете Петьку Курочкина.

Петьку комиссовали из лагеря пару лет тому назад по причине запущенного
 туберкулёза и он приехал к матери доживать, сколько ему там ещё осталось.

Просидел он половину жизни то ли с начала, то ли с конца войны.
Как ушёл на фронт, так и сгинул.
И объявился во дворе, когда из старожилов уже почти никого и не осталось.

Работал он у какого-то родственника в сапожной мастерской и пил горькую беспробудно.

Нет, он не валялся пьяный и не устраивал дебоши.
Просто он всегда был в подпитии, чуть выше нормы. Именно чуть.

Мой папа, в отличие от мадам Гальперин, делил людей на тех, с кем он бы пошёл в разведку, и с кем не пошёл.

По всем признакам, Петьку папа относил к первым, потому что всегда готов был дать ему денег на водку, или опохмелить с утра дома.
У непьющего папы всегда стояла бутылка для такого случая.

Мадам Гальперин этого вынести не могла, и папа получал от неё упрёки и поучения.
-Если бы я не родился евреем, я бы стал антисемитом – говорил всегда папа, после ухода мадам Гальперин.

Вечерами соседи усаживались перед окнами в своих палисадниках  решать мировые проблемы и обсуждать прохожих.

Когда появлялся выпивший Петька Курочкин мадам Гальперин тихо, но так, чтобы слышал весь двор говорила:
-О, пожалуйста, возьми его за рубль двадцать!
Что это означало мне неведомо до сих пор, но то, что она хотела выразить Петьке своё  *Фи!* было понятно каждому.
Так происходило каждый день и довольно долго.

Петька не обращал на это никакого внимания и шёл своей шаркающей походкой мимо наших окон в другой конец двора, где в финском домике жила его старая мать.

Но однажды он не выдержал и пошёл к палисаднику, где сидела мадам Гальперин, её еврейская родня и приятели.

-Вот говорят, что Петька Курочкин не любит жидов. Кто говорит? Все говорят.
А Петька обожает жидов. Да Петька за одну мадам Гальперин пол- России расстреляет.
Потому что Мадам Гальперин хоть и жидовка пархатая, но человек замечательный и добрый.

Так Петька выступал минут двадцать перед перепуганной мадам Гальперин и её окружением, раз сто повторив слово *жид* и раз двести сказав, как он их всех любит.

В воздухе стоял ужас, но придраться, после такого признания в любви, было не к чему.

Затем он спокойно повернулся и пошёл восвояси, по дороге поздоровавшись и подмигнув моему отцу и дяде Грише Загорскому тоже еврею-фронтовику.

С этих пор мадам Гальперин Петьку не трогала, но шепталась по всем углам, что большего антисемита она в жизни не встречала, и что Бог его накажет.

И, действительно, к осени у Петьки открылось кровохарканье и он, после тубдиспансера, уже не ходил на работу, а только иногда сидел на лавочке перед своим домом.
Говорили, что зиму Петька не переживёт.

А потом стали происходить чудеса.
В наш двор приехали странно одетые люди. Никто раньше у нас не видел, как одеваются религиозные евреи, поэтому долго не могли разобраться, что за народ прибыл в  наш двор.

Это были евреи с западной Украины, которые на протяжении двадцати лет разыскивали человека по фамилии Курочкин Пётр Иванович.

Оказалось, что в начале войны Петька с группой окруженцев выводил к нашим несколько еврейских семей, сбежавших от немцев.
К нашим вышло только двое бойцов, которые при переходе линии фронта в бою не участвовали.
Каждый из них нёс на себе много дней больного ребёнка. Остальные бойцы погибли.
Когда вышли к нашим, оказалось, что Петька ранен в спину.
У него приняли больную девочку, а самого унесли в лазарет.

С тех пор семья Гольцман разыскивала своего спасителя, зная только, что он
 Курочкин из Николаева.
Инстанции отвечали , что он пропал без вести.
Поиски с годами прекратились, и только Аня, спасённая им девочка, ежегодно посылала запросы во все инстанции.
Наконец, недавно адресное бюро дало ответ и адрес.

Евреи узнали в этом умирающем рыжем мужике своего спасителя и принялись причитать и голосить у его кровати.
Петька держал за руку спасённую им Аню и недоумевал:
-Ну почему евреи. Что мне не всё равно. Что бы я татарку бросил, что ли?

Но евреям было бесполезно что-то говорить. Они называли Петьку *праведником* и молились за его спасение.

Пробыв несколько дней, они уехали, обещав вернуться за Петькой и его матерью, чтобы лечить его в предгорьях Карпат.
Моему отцу они оставили деньги на время их отсутствия.

Но Петька умер.
Хоронили его приезжие и местные евреи. Скрипки играли еврейские мелодии.
Двор не вмещал столько народу и люди стояли на улице.

Над Петькиной могилой евреи поставили памятник, на котором написали
*ПРАВЕДНИК*, а под надписью изобразили семисвечник.

У памятника всегда лежали живые цветы.
Говорили, что после отъезда Гольцманов в Америку в  начале 70-х
 на могилу к Петьке носила цветы мадам Гальперин и её внучка Софа,
отец которой погиб в сорок втором.