Воспоминания Детей войны

       Из сборника «Слово солдата Победы». Москва. Издательство Патриот. 2017
           Один из разделов сборника назван - Дети войны.

      Авторов этих воспоминаний объединяет не только то, что они – дети участников Великой Отечественной войны. Общее в них то, что, несмотря на обожжённое войною детство, которое изобиловало удручающими известиями о фронтовых баталиях, гибели родных и друзей, постоянной борьбой за собственное выживание, они не потеряли чувства достоинства и уверенности в победе. В одном строю со старшим поколением они принялись поднимать из руин города и сёла, промышленность и сельское хозяйство Родины.
       По окончании  войны каждый из них трудился так, как требовало новое время – время восстановления страны, постепенного его обновления. И это получилось!

      (Далее идут (в сборнике их 14) некоторые из воспоминаний членов РОО «Дети Великой Отечественной войны» города Москвы о событиях военных лет, сопровождавших их.Поскольку мы писали их совместно, помогая и подсказывая друг другу, то считаем труд общим. И я с радостью вручаю его на обозрение читателей. Тогда написанные мною пролог и эпилог будут более понятны).

         Вспоминает Элеонора Найдёнкина:
               
       С первых дней войны в Москве была введена не только светомаскировка, но и маскировка предприятий и жилых домов. На окраинных пустырях создавали видимость работающих заводов. Будучи дезориентированы, фашисты не одну бомбу сбросили на подсвеченные пустыри.
 
             Дети, не эвакуированные из Москвы, оставались дома одни: матери, старшие братья и сёстры «ковали победу над фашистами» на заводах и фабриках. Как правило, это были многонаселённые квартиры, в которых размещались по 3-4 семьи, и в каждой из них росло по 3-4 ребёнка.
               
       Повезло семьям, получавшим паёк, куда входили смалец и патока. На производстве смальцем смазывали станки и приборы, и он же шёл на изготовление мыла, в котором в эти дни ощущался большой недостаток. Вместо сахара появился сахарин, противный до тошноты продукт. Да и с остальными продуктами было туго: для пропитания умудрялись доставать жмых, отходы от семечек, гороха. За счастье почитали добыть гнилую картошку или немного пшённой крупы, да и то в обмен на тряпки, оставшиеся от мирного времени.                В школе давали бублик и маленькую карамельку – «подушечку». Кроме того, выдавали по два талона в неделю на обед, который состоял из первого и второго блюд, а также сладкой   воды. Мы с подружкой брали один обед на двоих и, таким образом, кормились четыре раза в неделю.

            Осложнение было и с солью. Помог случай. Перед войной рядом с мясокомбинатом в поисках нефти бурили скважину и на большой глубине обнаружили соляной источник. Во время войны это оказалось большой находкой: в двухнедельный срок были построены выварочные печи, и москвичи стали производить по 15 тысяч тонн в сутки.
        Были введены карточки на хлеб и продовольственные товары. Иждивенцы получали по 200 граммов хлеба, дети – 300 граммов, служащие – 400 ,  рабочие -550. О мясе и не мечтали. Однажды нашу семью, состоящую из бабушки, мамы и троих детей, отоварили одним килограммом селёдки. Это было такое счастье!

           В августе 1941-ого года детский сад фабрики «Свобода» эвакуировали  из Москвы. Вывезли 70 детей в возрасте от 3 до 14  лет  и взрослых. Два месяца длилось наше вынужденное «путешествие». Вагоны часто загоняли в тупик, так как в это время интенсивно переправляли на фронт солдат, технику и оружие. Но, как говорится, нет худа без добра: военные подкармливали нас, как могли, выделяли, то котёл каши, то ещё что-нибудь горячее.

          Приютили нас в деревне Воронцовка, близ города  Бузулука Чкаловской области. Детей разместили в колхозном клубе, взрослых – в хатах жителей. Колхоз обеспечил нас всем необходимым: овощами, мукой, сахарином. Более того, выделил для нас лошадь, корову, свинью и кур. Дети трудились наравне с взрослыми. 8-ми, 9-и и 10-летние ребятишки  работали на кухне, убирали помещения, в которых проживали, и занимались другими хозяйственными делами. 12-и, 13-летним подросткам был поручен уход за животными: уборка, кормление, доение, выезд  на лошади по делам в город. Школьники продолжали обучение в местной школе.

             Так прожили зиму 1941 – 1942 года. Весной детишки трудились на колхозном поле, помогали обрабатывать земли под огороды, бахчи. Сажали картофель, помидоры, огурцы, тыквы, арбузы, дыни и другие овощи.
 
              В ноябре 1943 года вернулись в Москву. В столице было голодно и холодно, и, тем не менее, занятия в школах возобновились ещё в феврале 1943 года. Классы были переполнены, в них обучались дети разных возрастов. Тетрадей не было, писали на клочках бумаги, учебники – по одному - два на класс. Чернила замерзали в чернильницах «непроливайках».

             Дети взрослели вмиг: 12-,13-,14-летние подростки во время налётов фашистских бомбардировщиков дежурили на крышах – гасили зажигалки. Помогали семьям с малыми детьми и старикам колоть дрова, собирали мусор на стройках. Дежурили в госпиталях, помогая раненым писать письма. Устраивали для них концерты, ухаживали за ними, прибирали в палатах. На уроках труда вязали для фронтовиков носки, варежки. Помню, смастерила кисет для табака и вышила на нём своё имя. До сих пор думаю: интересно жив ли солдат сейчас?

           Зиму прожили, а весной в пищу пошла зелень: щавель, крапива, лебеда, листья берёзы и липы. Газоны возле домов занимали под картошку. Сажали мороженые гнилые семена и получали картофель величиной в горох. Но и это было чудо!

           Нужда объединяет людей. Голод, холод, жизненные неудобства не озлобляли их, а делали добрее по отношению друг к другу. Это и помогло нашему народу выстоять в такой страшной мясорубке.

               
              Вспоминает Клавдия Бочарова               

            Война для Сталинского (ныне Восточного посёлка) Москвы, как и для всех советских людей, не была неожиданностью. О ней говорили, к ней готовились. 20 апреля 1941 года были призваны на переподготовку в Литву воины запаса. Среди них был и мой папа – Войленко Мефодий Ильич. Когда их провожали, рассказывала мама, я очень плакала, как будто предчувствовала, что это последняя наша встреча. Так и случилось: он попал в разряд «без вести пропавших». Все послевоенные годы наша семья занималась поисками отца. И наконец, 19 мая 2011 года на мой адрес пришло письмо из Германии с сообщением о том, что членами добровольного общества «Рабочая группа «Берген – Белзен» установлено место захоронения моего отца. Но это отдельная тема.

           А сейчас я расскажу о нашей жизни в годы войны. Когда полукольцо вражеских войск сжималось вокруг Москвы, из посёлка в Куровское эвакуировали ребятишек ясельного и детсадовского возраста. Но из-за приближения к столице вражеских войск нас вскоре вернули домой.

            Поскольку водопроводная станция, находившаяся на территории нашего посёлка, являлась объектом стратегического назначения: она снабжала водой Москву, то на самой станции и вокруг неё были установлены зенитки, прожектора и аэростаты заграждения.

            Хорошо помню детский сад, который находился возле нашего дома. А напротив него – большая площадка с аэростатами, которые во время бомбёжек поднимали в небо и обслуживали в основном девушки. Они держали металлические тросы, за которые были привязаны надувные аэростаты – огромные продолговатые баллоны. Как я узнала позднее, они были длиной 8 метров и диаметром 3 метра. Поднятые вверх аэростаты не давали немецким самолётам низко опускаться над землёй, а с большой высоты назначенные для ликвидации объекты не были так хорошо заметны.

             Случалось, сильный порыв ветра резко уносил аэростат в сторону, и если девушки не успевали вовремя отпустить трос, то это заканчивалось для них трагедией. Очевидцем одной из них стала и я. Обычно мне не спалось в «тихий час». Не был исключением и этот день.
           Я лежала в кроватке и смотрела в окно, которое выходило как раз на площадку расположения аэростатов. Дело было зимой, и мне почудилось, что Дед Мороз помахал мне варежкой. А оказалось, что девушка, не успевшая отпустить трос ударилась об угол здания детского сада и погибла. Этот случай подтвердила в конце 60 годов подруга погибшей девушки, которая приехала на место своей военной службы, а мне посчастливилось пообщаться с ней.

           Помню, как мама иногда ходила через лес в Реутово, чтобы обменять вещи на продукты, потому, что было очень голодно.

           Помню, как рабочих в обеденный перерыв кормили в столовой, которая находилась напротив фонтанов.

           Помню, военные и послевоенные карточки, очереди в магазины за хлебом и продуктами, где по этим карточкам выдавались положенные пайки.

               
  Вспоминает Тамара Звягинцева
               
         Мне было 9 лет, когда началась война. Жили мы в районе Таганки. Я хорошо помню этот день, хотя и не сразу поняла суть происшедшего. Но понимание пришло быстро. Мы с мамой оклеили окна крест – накрест бумагой, чтобы во время бомбёжек не сыпались осколки стекла. Вечерами, как и все москвичи, плотно завешивали окна, чтобы комнатный свет не просачивался на улицу и не являлся бы « маяком» для фашистских бомбардировщиков.

              Как только объявляли воздушную тревогу, мама брала в руки сумку, где заранее было сложено всё необходимое: документы, лекарства, кое-какие вещи, еда, и мы шли в метро (ближайшая от нас была станция «Курская»).

             Однажды по возвращении после отбоя воздушной тревоги домой мы увидели, что оконные стёкла в нашей квартире выбиты – видно, бомбили где – то рядом. Это было пустяком по сравнению с тем, когда люди возвращались к разрушенному дому.
               

                Вспоминает Юрий Тюпин:
               
       Родился я на замечательной северной реке Пинеге. Красивейшей реке русского Севера, как писал о ней знаменитый земляк, великий русский писатель Фёдор Александрович Абрамов. Отец мой, Алексей Дмитриевич Тюпин, сельский учитель, в 30-ые годы в своей родной деревне Узгеньга Холмогорского района Архангельской области  ликвидировал безграмотность. Односельчане из поколения в поколение и сегодня добрым словом вспоминают «Тюпинскую академию». Мать Таисия Яковлевна родилась в той же деревне в большой семье потомственных северных крестьян поморов Рашевых.

        Детство и юность пришлись на трудное военное и послевоенное, со  многими лишениями, но по – своему замечательное и счастливое время. Нелёгкой, но полнокровной, наполненной многовековыми традициями и опытом жизнью, жила тогда северная колхозная деревня. Главным критерием был труд. Труд коллективный, колхозный, практически бесплатный, за трудодни. Трудились все, как взрослые, так и дети. Летом пололи и окучивали картошку, свою и колхозную, заготавливали сено и веники для коз и овец.

          С середины июля шла заготовка ягод и грибов на зиму. Любимым трудовым занятием для нас, мальчишек, был колхозный сенокос. Здесь вдоволь было верховой езды на лошадях. Колхозные лошади – это отдельная детская радость деревенской жизни. Зимой специально собирались по вечерам в конюшне, чтобы съездить на речку и напоить любимцев в специальной проруби. Весной отощавших лошадей откармливали  чем только могли.
            Летом нас ожидало ещё одно счастливое событие: это коллективные (по 4-5 человек) походы на рыбалку за 5 километров от дома, с ночёвкой в избушке. Такие рыбацкие избы раньше стояли на берегу каждого более-менее приличного озера. Клёв был отменным, только успевай удочку забрасывать, а уж без улова домой не возвратишься.

            Начиная с 5-ого класса, в школу ходили за 15 километров, на неделю. Жили в интернате, питание готовили сами и считали это нормальным. Взрослые старательно готовили нас  к жизни. Тяжеловато, правда, было дождливой осенью. Без плащей и зонтов, мы приходили в школу, насквозь промокшие,  и часто засыпали на уроках. За то с какой радостью мы встречали зиму, сбрасывали надоевшие кирзовые сапоги и обували валенки. Валенки – это лучшая обувь для северной зимы.
 
              Для проживания нам  достались  и сохранились от прадедов самые удобные и долговечные жилища – северные рубленые дома (хоромины). Сруб прочно держит  тепло, лишён духоты, сырости и сквозняков.
            Важнейшим элементом северной избы является русская печь. Это универсальное устройство для обогрева и приготовления пищи придаёт жилищу неповторимую красоту и уют. Какое удовольствие было, придя  замёрзшему  с длительных  уличных прогулок,  влезть на печку и нежиться там в тепле. Нет ничего вкуснее пирогов и шанежек из русской печки.
            Но самым вкусным в то голодное военное время был горячий житник нового урожая с холодным козьим молоком. Жилая часть дома составляет не более 30-40%.
            Самое просторное место в северном доме – это поветь.  Помещение использовалось для хранения сена, зерна. Здесь же вручную мололи зерно на жерновах. Рядом были обустроены мастерская и туалет. На поветь въезжали на лошади по специально  устроенному ввозу. Площадь повети позволяла развернуться лошади с санями. На Пасху там вешали качели. Внизу под поветью размещался двор с хлевом для скота.

              В середине прошлого века вокруг северных деревень девственная природа была практически нетронутой. В колхозных лесах не проводилось  промышленных  рубок.  Дичи, ягод и грибов было в изобилии. Я хорошо помню эти  времена. В 1958 году окончил Устьпенежскую среднюю школу, а вскоре поступил в Архангельский лесотехнический институт.

          Трудовую деятельность начал на Турдеевской лесоперевалочной базе треста «Двиносплав»  мастером, а затем техническим руководителем биржевого цеха.  Лес, так покоривший меня с детства, остался моим спутником навсегда. Работа, связанная с монтажом и наладкой оборудования, пуском в эксплуатацию новых объектов, внедрением новой техники, была насыщена многочисленными и длительными командировками на предприятия лесотехнического комплекса, давала бесценный опыт, повышала квалификацию.
                Мне довелось принять участие в монтаже и наладке  оборудования  деревообрабатывающего предприятия Оппельхайн в Германской Демократической Республике. За успешную работу меня наградили медалью ГДР. В дальнейшем моя трудовая деятельность была связана с лесным машиностроением. Цель её – производство машин и оборудования для лесной, целлюлозно-бумажной и деревообрабатывающей промышленности.
 
                Воспоминания невольно возвращают к родным местам. Жаль, что, к нынешнему веку всё безвозвратно утрачено. Дома – хоромины -  по большей части разрушились, будучи нежилыми. По берегам Пинеги стоят стены домов с пустыми оконными глазницами и проваленными крышами. Леса, в том числе колхозные и водоохранные, вырублены, а река загублена молевым лесосплавом.

               Всё это грустно и печально. И я, в свои 70 лет, с помощью кисти и красок, не имея профессиональной подготовки, главным образом по памяти, пытаюсь восстановить на холсте деревню и природу северного края, где прошло  моё детство. Приятно, что картины, которые  я выставляю на выставки,  устраиваемые  нашей «детской  организацией», вызывают интерес  посетителей.
   

 Вспоминает Тамара Дубкова:         
   
     Серый день. Поле. Я бегу к домам. Меня охватывает страх. Позади меня фашисты, они идут за мной. Вдруг всё тело пронизывает жуткий звук летящих самолётов. Я знаю – это « мессеры». Собрав последние силы, несусь к дому: предупредить об опасности, спрятаться. Звук самолётов настигает меня. Остаётся два шага до дома, до спасения. Но тут начинается бомбардировка. Слышен свист летящей прямо на меня бомбы. Я охвачена ужасом. Взрыв!.. И я просыпаюсь вся в слезах и с облегчением, что это был сон…

          Не помню, когда я увидела этот сон впервые, но он преследовал меня в разных вариантах несколько десятилетий. Что такое бомбёжка в реальной жизни, я не испытала. Наверное, что-то было на генном уровне (моя мама попала однажды под бомбёжку ), а может, очень впечатлительны были рассказы мамы и моей старшей сестры о страшных военных днях.
 
          Но однажды война, а точнее эхо войны, коснулось и меня. Каждое лето меня отправляли в пионерский лагерь, который находился в Дорохове. В этих местах когда-то шли кровопролитные бои с фашистами. Здесь погибла Зоя Космодемьянская, и теперь стоит памятник этой храброй девушке.

            Что за благословенные места! Чудо-леса окружали наш пионерский лагерь. Мы привозили домой орехи, грибы, ягоды, в том числе и клюкву. Но по лесу ходили очень аккуратно, только там, где имелось предупреждение: «Мин нет!». И всё же местные жители подрывались то в одном, то другом месте. Всё это происходило далеко от нас и приходило в виде вестей. Мы, конечно, сочувствовали им.

             И вот однажды сами столкнулись с этим, как говорится, лицом к лицу. Было послеобеденное время, начинался  «тихий час». Лагерь угомонился и затих. Вдруг раздался взрыв чудовищной силы. Никто ничего не мог понять. Мы, как пружины, выпрыгнули из кроватей и ринулись на улицу. Но нас немедленно отправили назад в спальню. Только через несколько часов  стало известно, что около домика начальника лагеря, который стоял в отдалении от детских корпусов, подорвалась на мине собака. Так война, спустя 7 или 8 лет, напомнила о себе.

             Я родилась 7 апреля 1945 года в подмосковном военном госпитале № 4038, где работали мои родители. Сам госпиталь и его пациентов я не помню, так как мне было два года, когда наша семья вернулась в Москву. Но мама так много рассказывала об этом периоде, что сейчас мне кажется: это и есть мои воспоминания.
              В госпитале долечивались раненые солдаты и офицеры и много времени они занимались со мной и моим братом. А два бойца по фамилии Татьянка  и Грицко дали мне имя Тамара Мира, и с их лёгкой руки так меня называли все вплоть до нашего отъезда в Москву. А моего брата, который родился в 1942 году, назвали Валерием – Бог Войны. Учитывая, что во время войны мы были совсем крохами, то и жизнь у нас была достаточно беззаботной: мы носились по двору, играли.

                По окончании войны мы жили на Яузском бульваре, в коммунальной квартире и занимали 16-метровую комнату. Большая часть в ней была отведена дубовому столу, накрытому скатертью. Для нас с братом он служил местом для игр, а иногда и убежищем от наказаний.  И с большим нетерпением мы ожидали обеда. Жили мы голодно.
            В моей памяти на всю жизнь сохранилось воспоминание о большой, коричневой в мелкую белую крапинку кастрюле. В ней старшая сестра Рита готовила для нас с братом еду. Я до сих пор удивляюсь, каким образом она умудрялась в голодное время, из ничтожного количества продуктов стряпать нечто такое, что у меня до сих пор сохранился в памяти необычный вкус пищи. И поэтому иначе, как «вкусная кастрюля», я эту посудину не называла.
            По младости лет я не понимала, что обязана золотым рукам своей сестрички и её неуёмной выдумке, чтобы из ничего мастерить такую вкуснятину. Конечно, и постоянное недоедание подталкивало к тому, что прикосновение к любой пище приводило нас в трепет. Вот и сейчас пишу, а во рту вкус пищи из этой кастрюли. Ничего подобного у меня впоследствии не было.
   
                Маленькой девочкой в День Победы я с радостью наблюдала, как мимо нас идут на парад колонны военнослужащих, многие из которых – участники недавно закончившейся войны. Особый восторг вызывали у меня стройные ряды моряков. Это было, как в сказке. Помню: чёрные мундиры, белые фуражки, белые перчатки, а впереди – бело-голубой флаг. Детские восхищение,  восторг  и уважение к нашей родной армии со временем только усилились.   
   
              Вспоминает Владимир Трибунский:

   До трёх лет я себя не помню. Как мне рассказывали, я родился за год до начала Великой Отечественной войны в городе Баку – станция Насосная. Здесь располагалась дивизия военных бомбардировщиков, в которой служил мой отец Трибунский Александр Николаевич, военный лётчик в звании капитана ВВС. А вот помню себя уже в 1943 году в таёжном сибирском местечке Мингоне на Дальнем Востоке, где стояла воинская авиачасть, в которой мой отец был командиром эскадрильи бомбардировщиков. Как я узнал позднее, с самого начала войны советское военное  командование держало на Дальнем Востоке крупные силы, так как ожидалось нападение миллионной квантунской  армии Японии на Советский Союз со стороны дальневосточных границ.

         Таким образом, непременными спутниками моих  детских гуляний на улице были землянки,  проходящие  строем солдаты  да гул военных самолётов.
          Позже дивизию, в которой служил отец, перебросили на западный фронт биться с фашистскими захватчиками. После войны отец  мало рассказывал о сражениях, в которых он  участвовал, но у него было шесть боевых орденов и несколько медалей. Я запомнил две: «За взятие Кёнигсберга» и «За взятие Берлина».
            А мы с мамой и старшим братом Витей переехали в это время поближе к фронту – в город Ковров Владимирской области. Городок жил, как и все советские города, не оккупированные фашистами. Этот уклад выражался короткой и очень ёмкой фразой: «Всё для фронта, всё для победы!»

              Проживали мы в доме, предназначенном для семей фронтовиков. Мужчин там я не видел до самого конца войны, были только женщины и дети. Бытовую сторону описывать не буду, она исчерпывающе охарактеризована в известной песне гениального Владимира Высоцкого: «… все жили мирно, дружно так – система коридорная, на тридцать восемь комнаток всего одна уборная…». И ещё: «… не боялась тревоги соседка, и привыкла к ней мать понемногу, и плевал я, здоровый трёхлетка, на воздушную эту тревогу…».
            Прекрасно помню, как мама с другими женщинами ножом соскребали бумажные полоски с окон, наклеенные крест – накрест на стёкла для маскировки, чтобы не привлекать вражеские самолёты-разведчики. В 1944 году в этом  уже не было необходимости – Владимирская область была  надёжным тылом. Голода, как такового, не помню, но по утрам всегда почему-то просил дать погрызть сухую хлебную корочку…

             С 1944 года на улицах города стало появляться всё больше калек в военных шинелях – кто  на костылях, кто без руки, а то и вообще безногие, которые передвигались на самодельных дощечках с колёсиками. К некоторым женщинам нашего дома – общежития стали возвращаться раненые мужья. Мама, как манну небесную, ждала письма отца с фронта.

              Между тем, наша детская жизнь шла своим чередом: старший брат ходил в школу. Вблизи нашего дома работал кинотеатр, и мы старались не пропустить интересные фильмы, особенно о войне. Неизгладимую память оставил фильм «Иван Никулин, русский матрос» о том, как воюет морская пехота. После этих фильмов мы, мальчишки, устраивали во дворе игры «в войну» и ожесточённо изображали, как кидаемся с гранатами под вражеские танки. Были и вполне мирные картины на темы русских сказок.
 
                Вечерами  в длиннющем коридоре нашего дома дети устраивали игры. Здесь  заводилами были девочки.  Однажды, (кажется, после фильма «Принц и нищий» или «Золушка»)
мы решили разыграть спектакль про «царский двор» и меня, как самого младшего из компании, посадили на трон как принца. А девочки манерно и очень артистично изображали придворных дам, вели светские разговоры, подавали мне изысканные яства (понарошку), а я важно восседал на троне (то бишь, на табуретке) и выслушивал их речи с большим удивлением.
               Несмотря на суровые военные будни, дети тянулись к чему-то светлому, интеллектуальному,  духовному. Приходили и уходили праздники, Помню, как на Новый 1945 год старший брат повёл меня в свою школу  на детский новогодний утренник, где был настоящий, как мне казалось, Дед Мороз и другие сказочные герои.

                И вот, наконец, в мае 1945 года объявили о взятии Берлина и о победе Красной Армии в Великой Отечественной войне. Как-то ночью сквозь сон услышал стук в дверь и мамин крик. Затем лопотанье брата «папа! папа!». И вдруг, ещё сонный, ощущаю, как кто-то целует меня, прижавшись небритой, колючей щекой. ПАПА вернулся с фронта!  ЖИВОЙ!!!

                Но для нашей семьи война на этом не закончилась. Отец заехал к нам только повидаться, их часть срочно перебрасывали на Дальний Восток для проведения операции по освобождению острова Сахалин и Курильских островов от японских захватчиков. А для нас жизнь, теперь уже послевоенная, продолжалась.

               
                Предстоял долгий  - долгий путь, расстоянием около 10 тысяч километров из Центральной России на самый край света – остров Сахалин. Добирались мы сначала по железной дороге  и ехали целых две недели. Железная дорога тогда ещё не была электрифицирована, и наш состав тащили по очереди паровозы. Они часто останавливались на станциях и разъездах, ожидая встречного состава, потому что не везде была проложена двойная колея.

                Мы ехали в плацкартном вагоне, который был битком набит пассажирами. Помню, на верхней полке ехал мужчина с добродушным лицом  -  он возвращался  с фронта, у него не было правой руки. Несмотря на это, он всё время был в хорошем настроении: ещё бы  -  ехал  с войны домой. Живой! Отсутствие руки не мешало ему легко спрыгивать со своей верхней полки на пол и так же ловко забираться назад.

                На станциях частенько в вагон проникали нищие, которые просили милостыню. Строгая рыжеволосая кондукторша в фуражке одёргивала их и пыталась выпроводить, но ничего не помогало. Иногда в вагон забирались мальчики и начинали громко петь военные песни.
              Особенно мне запомнился один мальчуган, почти такого же возраста, как я, только весь оборванный. Он пел песню «Прощайте, скалистые горы» и пел так одухотворённо, так выразительно, что, казалось, он пронзил мне душу. Под впечатлением я побежал к маме в купе и стал просить, чтобы она что-нибудь дала мальчишке. Денег у нас, конечно, не было, но краюху хлеба для этого пацана мне удалось выпросить. А вот «злую» кондукторшу, которая его выгоняла, я в душе невзлюбил. 
 
                Наконец, мы приехали в Хабаровск, где должны были сесть в самолёт и лететь на Сахалин к папе! В то время не было рейсов гражданской авиации, соединяющих Хабаровск с аэродромами Сахалина, совсем недавно освобождёнными от японцев. Мы долго и послушно ждали посадки на самолёт. Самолёт оказался не гражданским самолётом «Аэрофлота», а военным транспортным самолётом  «Дуглас» американского производства. Такие самолёты появились в наших ВВС в 1945 году по «лендлизу»   -  американской союзнической помощи. В военное время он использовался только для перевозки грузов и выброски парашютистов.

                Для меня это был первый в жизни полёт на воздушном судне, и я с большим любопытством оглядывал  обстановку внутри салона (если это можно было назвать салоном). Летели мы четыре часа и, наконец, приземлились. Двери самолёта открылись, пассажиры стали выходить.  Светило яркое солнце, зелёная трава под самолётом приятно и гостеприимно расстилалась вокруг. Я вступил на трап и увидел смеющееся лицо отца, ждавшего нас внизу.

         Начиналась новая, послевоенная жизнь, вроде бы мирная, но отголоски войны ещё долго сопровождали нас и больно ранили…
 
                Детство пролетело быстро. С 1952 года  уже жил с родителями в Москве, где в 1958 году окончил школу. Я взрослел, а тут подоспел и призывной возраст. 4 года  прослужил на корабле Северного Морского Флота (такой срок службы у моряков был в то время).  Затем поступил на дневное отделение Московского государственного института иностранных языков им. Мориса Тореза, ныне Московского государственного лингвистического университета, получив специальность «референта-переводчика испанского и английского языков». Это прекрасное
учебное заведение предопределило всю мою дальнейшую увлекательную работу на поприще переводческой деятельности и в сфере международных отношений.
 
                Кстати, ещё до окончания института меня на целый год направили в загранкомандировку – я  успел поработать на Кубе переводчиком испанского языка. В тот период революционная Куба пользовалась, буквально,  отеческой заботой со стороны Советского Союза, который помогал этой маленькой островной стране преодолеть экономическую отсталость. Тысячи советских инженеров из различных областей экономики трудились тогда на Кубе в качестве специалистов – советников. Естественно, что для контакта с местными техническими работниками  требовались переводчики, а их не хватало.
          Вот нам и повезло:  двенадцати студентам – испанистам 4-го курса Института иностранных языков. С благословения Государственного комитета по экономическим связям, мы поехали на Кубу переводчиками сроком на один год при условии, что по  возвращении на Родину  снова продолжим здесь  учёбу. Мы были счастливы: ещё бы  - получить языковую практику в стране, где испанский язык является родным государственным языком. Да, кроме того, подзаработать неплохие деньжата. Вот уж повезло, так повезло!
   
             Окончив институт и став дипломированным специалистом, я вновь поехал работать за  границу. На этот раз в африканскую республику Судан, где проработал переводчиком английского языка по линии Производственного объединения Внешторга «Авиаэкспорт».  В те годы Судан закупил в СССР несколько самолётов АН-24 для использования их в качестве транспортных судов в военной авиации. Но своих пилотов, способных управлять этими самолётами, у них не было.
                Для обучения лётным навыкам местных пилотов в Судан были командированы наши лётчики-инструкторы. Вот с этими инструкторскими экипажами я и работал. Я сидел в кабине пилотов посередине, слева находился наш пилот-инструктор, а справа – суданский офицер-стажёр (араб). Мы совершали учебные полёты сначала над столичным аэродромом в Хартуме, а затем протяжённость полётов увеличилась, благодаря чему я практически познакомился со всей огромной страной.
           Побывал в самом южном суданском городе Джуба, это уже почти у экватора. Здесь проживают в основном не арабы, а чисто негроидные племена и женщины ходят среди бела дня, не прикрывая грудей. Летали через Нубийскую пустыню на побережье Красного моря, в город Порт-Судан: сюда ещё в XVIII веке любили заходить пиратские корабли. На западе страны город Эль-Фашер, граничащий с республикой Чад, поразил нас безжизненной пустыней, без единого зелёного кустика, где местные аборигены пьют воду из маленького грязного озерца, наполненного мутной водой.
         
          Вернувшись из командировки, устроился на работу в одну из структурных организаций Всесоюзного центрального Совета профессиональных союзов (ВЦСПС), который развивал серьёзные двусторонние  и многосторонние контакты с родственными профсоюзными организациями и объединениями за рубежом. В  международных отделах руководящих органов отраслевых профессиональных организаций я проработал свыше тридцати лет, сначала в должности референта, а позднее заведующего международным отделом.

          В разные годы трудился в центральных органах профсоюзов авиационных работников, работников  пищевой и химической отраслей промышленности.
          К сожалению, распад Советского Союза, резкий отказ от плановой экономики и переход предприятий  к выживанию в условиях, так называемого «свободного рынка» привели к резкому спаду производства, в частности, химической отрасли, в которой я работал последние годы на профсоюзной стезе.
           Большая часть химических предприятий оказалась за границей – в отколовшихся республиках бывшего СССР. Химический комплекс, оставшийся на территории Российской Федерации, также сократил производство. Почти исчез существовавший в условиях социалистической системы хозяйствования государственный заказ. Предоставленные сами себе предприятия начали лихорадочно искать заказчиков и рынок сбыта своей продукции.

          Из 2500 химических предприятий в этой ситуации смогли удержаться только 760 стабильных, прибыльных объединений, часть из которых также неуклонно переходит в число убыточных. Естественно, что сократилась и численность трудящихся, занятых ранее в химической отрасли промышленности. Если в 1992 году Росхимпрофсоюз насчитывал 1,8 миллионов  членов, то сегодня только 518 тысяч, включая пенсионеров. Таков неутешительный итог безответственного и почти неуправляемого перехода из одной политико-экономической системы в другую.
          
                Красивые рассуждения о свободном рынке оказались ловушкой для «дурачков». Оказалось, что рынок уже не свободный, а давно  «схвачен», и никаких новичков здесь не ждут. Предприниматели Европы, бурно радовавшиеся развалу советской плановой экономики, встретили новых поставщиков из России и Белоруссии буквально в штыки.
                На уровне Европейского Союза была принята, так называемая антидемпинговая программа мер, запрещающая, к примеру, ввоз калия из России, Белоруссии и Украины в Западную Европу. Мотивировалось это вымышленным, ни на чём не основанном утверждением, что наш калий более низкого качества, что сырьё якобы добывается с нарушением техники безопасности. Более того – в России используется дешёвая рабочая сила и так далее и тому подобное. Хотя обвинения и беспочвенны, европейцы добились того, что экспорт калия в их страны запрещён по сей день.

             Но российские предприниматели не растерялись, они быстро нашли покупателей в азиатском регионе и получили заказы на много лет вперёд, что свидетельствует о высоком качестве этой продукции. Подобная ситуация сложилась и с другими товарами  российской химии.

              Внедрение транснациональных компаний в российскую экономику, и в химическую отрасль в том числе, не лучшим образом отразилось на положении рабочих. Так, с приходом новых хозяев на российские химические предприятия, таких как «Хенкель КГаА (Германия), Проктер-энд Гэмбл (США), Мишлен (Франция) и других, сразу же начались проблемы у трудовых коллективов этих предприятий. Вот пример. В середине 90-х годов компания Хенкель (ФРГ) стала главным владельцем трёх российских заводов, производящих моющие средства. Поначалу рабочие этих предприятий с гордостью осознавали себя частью крупной транснациональной компании, которая была признанным лидером на международном рынке прикладной химии.
                Однако  вскоре рабочие разочаровались. Те высокие стандарты трудовых отношений, которые выдерживает компания у себя на родине, в частности на Хенкель – Дюссельдорф, в области оплаты труда, охраны окружающей среды и здоровья трудящихся, техники безопасности на рабочем месте, бережного обращения с квалифицированными  рабочими кадрами  и пр., абсолютно не проявлялись в отношении работников российских предприятий.

               При новых хозяевах началось дробление предприятий и вывод вспомогательных производств за рамки предприятий (аутсорсинг), замораживание и без того низкой зарплаты ( и это в условиях высокой инфляции в России), резкое сокращение персонала при отсутствии модернизации технологических процессов. Менеджмент не выполнял условия коллективного договора в области охраны и оплаты труда. Это привело к производственным рискам с точки зрения техники безопасности, сокращению финансовых средств на самые необходимые социальные нужды. Руководство Хенкеля всячески скрывало информацию о доходах предприятий, отказывая профсоюзной организации в необходимости знать истинное экономическое положение и размеры получаемой прибыли.

                Такая же ситуация сложилась и на других предприятиях, купленных западными фирмами. Налицо проявились двойные стандарты поведения зарубежных предпринимателей у себя дома и в России. На предприятиях возник психологический дискомфорт, назревали серьёзная конфликтная ситуация, угроза стихийных митингов и остановки работы.
 
              К счастью, забастовочных эксцессов удалось избежать. Помогло вмешательство Российского профсоюза химических отраслей промышленности, с одной стороны, и профсоюза рабочих стран Западной Европы, с другой. Были составлены Протоколы о дальнейшем сотрудничестве, и, начиная с 2003 года, такие совещания проводились регулярно. Вот  так непросто проходило и продолжает происходить приобщение российских рабочих к международному капиталу.

             Несмотря на различие  в профилях отраслей, суть моей работы была примерно одинаковой – поддержка международного сотрудничества с родственными зарубежными организациями. Это: завязывание контактов путём переписки с аналогичными организациями за рубежом, развитие связей в русле общих отраслевых интересов, приём зарубежных делегаций в нашей стране, выезд за границу в составе профсоюзных организаций по приглашению партнёров. Проводили совместные мероприятия у нас и за рубежом.

              Громыхающий бульдозер «перестройки» прошёлся по мощному экономическому комплексу страны, как и по всему советскому обществу, с большими негативными последствиями.

               Развал Советского Союза стал серьезным испытанием для общественных организаций России и других бывших союзных республик. Однако если самодержавная КПСС развалилась в одночасье, как песочная глыба, то в отличие от неё, как ни странно, её «приводной ремень» - профсоюзы – устояли на ногах. Была проведена реорганизация профсоюзных структур. Несмотря на размежевание союзных республик, профсоюзы создали объединение, в которое практически единогласно вошли  все страны СНГ. Это коснулось всех профсоюзных структур, как отраслевых, так и общенациональных.  ВЦСПС реорганизовался  в ФНПР (Федерацию независимых профсоюзов России).
 
                Исходя из качественно новых задач, российские профсоюзы изыскивали пути обновления своей работы, перестраивали привычные организационные функции, заменив их  действенными, защитными. В силу этого, опыт профсоюзов зарубежных стран и особенно развитых капиталистических держав, был важен для российских профсоюзных организаций. В самом деле, социальные блага, которыми пользуются трудящиеся развитых стран Запада, значительны. Высокий  жизненный уровень, высокая заработная плата, высокий уровень пенсионного обеспечения граждан – всё это, бесспорно, свидетельствует о достижениях той системы, в которой они живут. Однако все эти блага не свалились на трудящихся с неба.

            Всё это они получили не потому, что «добренькие» предприниматели раскошелились в надежде обеспечить качественный уровень жизни своих сограждан. Подобное стало возможным только в результате упорной и последовательной борьбы профсоюзных организаций за права трудящихся. Достойные блага заработаны честным, кропотливым трудом. Правильно выбранные методы профсоюзной деятельности заставили правительства и предпринимателей этих стран прислушаться к требованиям трудящихся. Повинуясь этим требованиям, правительства стали принимать законы в пользу трудящихся, требуя от предпринимателей их исполнения. Представители профсоюзных  объединений заседают в парламентах и чётко следят за продвижением и исполнением трудового законодательства предпринимателями. Потому и эффективен результат.
                Опыт западных профсоюзов предстояло изучить, чтобы изыскать лучшее для внедрения в российскую действительность. Надо отдать должное нашим коллегам, что они от нас не отгородились, не отшатнулись, а щедро делились своим историческим опытом. Мне довелось неоднократно участвовать в загранпоездках российских профсоюзных организаций по приглашению профсоюзов Германии, Великобритании, Финляндии, Швеции, Норвегии и Франции.
 
                В Женеве, где я бывал на трехсторонних совещаниях МОТ, мы с коллегой сфотографировались на фоне знаменитого памятника, который носит название «Перекуем мечи на орала» -

                В 2007 году я вышел на пенсию, и, к сожалению, судьба российских профсоюзов от меня уже не зависит, а положение на предприятиях остаётся плачевным.
 
                Работая в общественной профсоюзной организации на международном поприще, я не сделал супер – престижной карьеры и не стал  "денежным мешком», к чему сейчас многие стремятся, поскольку заграничные поездки позволяли получать и тратить только скромные командировочные деньги. Но я счастлив, что благодаря поездкам, мне открылся практически весь мир, множество культур, языков и характеров. Я побывал не только в «облизанной», благоприятной Западной Европе, но и в таких экзотических странах, в которых из «наших» мало кто был.
         К примеру, мне посчастливилось познакомиться с удивительной природой пятого континента – Австралии, побывать в джунглях, посидеть у костра с аборигенами и своими руками потрогать плоды хлебного дерева, о котором мы слышали в далёком детстве. А вот живого крокодила удалось посмотреть вблизи только в клетке.
           В Мексике посетили загадочные пирамиды племени майя, тех самых, которые предсказали конец света в 2012 году.
           Побывал я и в Южной Африке, в зулусской деревне, жители которой и сегодня отличаются первобытным укладом. Поразил своей красотой и мощью Ниагарский водопад. И огромное удовольствие  получил я в Канаде, покорив на горных лыжах великолепные олимпийские склоны в ста километрах от Монреаля.

           К не менее экзотическим моментам я бы отнёс  и небывалый  снегопад в Нью-Йорке, где я был в январе 2006 года. В это время весь город занесло снегом. Непривычные к таким природным катаклизмам жители были в шоке.
           Снегоуборочная техника у них, оказывается, в зачаточном состоянии, поэтому весь транспорт этого многомиллионного города оказался парализован. Лишь на третий день городские власти раздобыли лопаты и предложили безработным  расчистить улицы. Вот это хохма! Выходит, кое в чём мы всё же обогнали Америку!
               
              Воспоминания о трудовых годах невольно вызывают в моей памяти слова из известной песни, которую пел Вахтанг  Кикабидзе: «Я часто время торопил, привык во все дела впрягаться, пускай я денег не скопил, мои года – моё богатство…». Применительно к себе, я хотел бы перефразировать последнюю строчку: «Мои впечатления – моё богатство».
               
             "    "    "               

           Дети войны…  Дети, пережившие войну…  Дети, познавшие войну…  Какое бы определение мы ни подбирали, сущность его противоестественна. Малыши, появившиеся на свет для продолжения рода и процветания Отчизны, для любви и счастья, оказываются вдруг в ситуации, с которой и не каждый-то взрослый справится. Эвакуация, бомбёжки, оккупация, голод, холод, гибель родных и близких, потеря милых сердцу жилищ – такова судьба ребятишек, чьи детство или отрочество совпали с Великой Отечественной войной.   чувства собственного достоинства, они шли навстречу трудностям, заняв своё место в борьбе со злобным врагом.

      Дети войны гордятся, что им посчастливилось быть сыновьями и дочерьми тех, кто, не колеблясь, встал на защиту Родины.  Кому-то повезло: они дождались отцов с фронта. Другие получили страшные извещения о гибели любимых и дорогих им людей. Третьи ищут своих отцов, не вернувшихся с полей сражений, по сей день. И наш долг состоит в том, чтобы ни один из воинов великой страны не остался забытым, даже если он сложил голову в единственном для него бою.
      Дети защитников Родины рука об руку с отцами-победителями восстанавливали разрушенное хозяйство страны, закладывали прочный фундамент  для её дальнейшего процветания. Они продолжили славные традиции ветеранов Великой Отечественной войны  по увековечиванию честного, а не перевёрнутого представления о героическом сражении советского народа за свободу и независимость Родины, а также за освобождение народов, оккупированных  фашистами.
          Поколения, идущие на смену, должны знать правду о войне и послевоенном времени.
               
         Раиса Лунева, член Объединённого Совета ветеранов Союза журналистов РФ,
         в 2011-2012 годах заместитель председателя Совета организации "Дети Великой Отечественной войны" города Москвы.