Старик Минус и пёс Авокадо 9

продолжение

       9

       Дома дед с внуком искупали Авокадо. Пёс купаться не любил, когда вели в ванну, поначалу упирался, потом смирялся с неизбежным и отдавался в руки хозяев, иногда поскуливая, иногда подвывая, но твердо зная, что после всех этих шампуней и гелей его наградят отварным мясом. После купанья и ужина дед с внуком сели играть в шахматы, а Авокадо улегся недалеко от столика, прислушиваясь к речи – вдруг он понадобится. Пса привлекали шахматы, но он вспомнил, как больно Матвей щелкнул его по носу за ферзя, которого он чуть-чуть погрыз. «А может быть это только ферзя нельзя грызть, а остальные можно… ». Чтобы не видеть шахматы и не искушаться (их много, а нос один) Авокадо подлез под столик поближе к ногам деда.
 
       - Дед, разведка донесла, что ты сегодня не отдыхал.
       - Матюш, ей Богу домой приходил, пообедал, компоту выпил.
       - Не юли, дед. Мне будет спокойнее, если ты в обед будешь пару часов отдыхать лежа на диване. Я понимаю, что тебя природа наделила силушкой и здоровьем, но почему бы не помочь природе сохранить это. Дед, не обижайся, я никоим образом не хочу ущемлять твою свободу, но я эгоист и хочу, чтобы ты оставался со мной как можно дольше. И потом, ты еще не научил меня, как покорять женские сердца. Рассказывай, как завоевал бабушку. Признайся, ведь ты специально вчера увильнул, чтобы не рассказывать. Я сразу это понял.

       - Так уж и специально! Хотя… Вот сыновьям никогда не говорил, как дело было, а тебе признаюсь - Маша сделала первый шаг, я бы, пожалуй, не решился. Согласись, с моим глупейшим ранением это было, как ты выражаешься, не комильфо. После выписки из медсанчасти вышла Маша на крыльцо меня проводить и говорит: «Товарищ лейтенант, свое решение пригласить меня в кино с дальнейшими серьезными намерениями предложения руки и сердца, надолго не откладывайте». Естественно меня это окрылило. Ведь к моменту выписки я влюблён был в Машу до невозможности и жизнь без нее уже не представлял. Только кажется мне, Матюша, что Маша своим женским чутьем о нас все сразу поняла и меня в отцы нашим будущим сыновьям выбрала. Конечно, цветы, конфеты и прочие аксессуары ухаживания с моей стороны, естественно, были. Только скажу по чести, боевые награды за завоевание жены мне не положены. Это ей спасибо за то, что выбрала меня, за любовь и счастье, которыми одарила.

       Я, Матюша, ведь и в горячих точках побывал: и во Вьетнаме, и в Корее. Я тогда не задумывался,  действительно ли это необходимо -  влезть в дела чужого государства, но  всё же… Спасибо Маше за то, что лечила мои душевные раны по возвращении из командировок и за верность, которую хранила.
Авокадо лежал под столиком, дремал. Потом послышались в голосе хозяина какие-то незнакомые нотки: тревога, боль. Авокадо заволновался. Вскочил, начал тыкаться носом в колени Минуса, поскуливать, прося как бы: «Погладь меня, погладь, хозяин, и тебе сразу легче станет».

       - Ты чего, Авокадо, - Минус погладил голову пса, - встрепенулся? Лежи. Все хорошо.
       - Дед, по телевизору в передаче анекдот рассказали как раз о тех событиях, - начал разряжать обстановку Матвей. -  Суть анекдота: америкосы окружили вьетнамских партизан и предложили сдаться, на что в ответ услышали: «В’єтнамці ніколи не здаються».
Минус засмеялся: «Надо же, а я и не слышал этот анекдот. Ладно, пойду к себе. Доброй ночи, Матюша».

       - Дед, завтра обязательно днем отдохни, иначе к штрафным санкциям перейду, - пригрозил внук.

       - А, как же, всенепременно отдохну, - пообещал дед, - правда, Авокадо?
Авокадо сразу подал голос. Как бы соглашаясь или подтверждая сказанное хозяином.
Все погрузились в сон. О чём шепчет ночь в ночи? Об отдохновении от трудов. Вот и отдыхает Минус, Господу помолившись. А грядущий  день – о  себе расскажет.

       С раннего утра Павел Матвеевичи с Авокадо прошлись по двору. Авокадо с радостным лаем загнал на дерево чужого кота и был доволен выполненным долгом, своих-то дворовых котов он знал, и относился к ним снисходительно; потом завидев Кирпичика подскочил к ней, чтобы поприветствовать подругу. Ткнулся своей мордой курице в хохолок, затем, подсунув голову под брюшко, слегка подкинул, и Кирпичик взлетела на спину Авокадо, вцепившись лапками в шерсть.  Авокадо  в красивом аллюре начал бегать вокруг бельевой площадки, а Кирпичик восседала верхом на Авокадо, расправив крылья, как орлица на взлете.

       «Этой парочке бы в цирке выступать», - подумал Павел Матвеевич, глядя как пёс и наездница делают третий круг вокруг бельевой площадки под аплодисменты и смех  женщин, развешивающих выстиранное белье и  владельцев машин с автостоянки, задержавшихся с отъездом, чтобы поглазеть на показательные выступления: «Вот это дрессура, Павел Матвеевич! Как вам удалось обучить курицу?»

       - Не моя заслуга. Это Авокадо ее обучил. Ангела Хранителя всем.
       - Спасибо, - ответил каждый водитель, махнув рукой Минусу, выезжая со двора.
       Тут послышался  смех Ануш.
       - Утро доброе Павел Матвеевич, - приветствовала Ануш, которая в это время кормила своих кур возле сарая.
       - Доброе и радостное, Анушенька. Повеселились мы, глядя на нашу парочку,- ответил Минус.
       - Избаловал Авокадка Кирпичика. Вся в меня, молодец. Меня мой муж очень балует, спасибо ему, - со счастливым смехом говорила Ануш, - вот только я никак не пойму, как они разговаривают, что понимают друг дружку?

       - Пусть это будет их секретом, Ануш,-  и  направился к своему подъезду, сказав псу: «Авокадо, ты можешь остаться с Кирпичиком», но для Авокадо привязанность к хозяину превыше всего и он пошел за Минусом.

       Нравилось Авокаде будить Матвея. Этот процесс был экстремальным, требовал определенной сноровки и отваги.  Матвей просыпался с большой неохотой, но Авокадо приноровился: вначале стаскивал  одеяло, вцепившись в него зубами, а потом тыкался своим мокрым носом в каждую подошву по очереди, а так как Матвей не переносил щекотки, то тотчас вскакивал с криком. Тут главное было во время увернуться от тапка, и убежать на кухню под защиту старшего Минуса, готовившего кофе.
       - Ну что, разбудил?
       - Ав, - отвечал Авокадо.
       - Молодец, – похвалил Павел Матвеевич, - а от тапка увернулся?
       - Уф!
       - Хвалю. На вот тебе ливеру, а суп тебе Матвей к будке отнесет. Ясно? Выполняй.
       Павел Матвеевич разговаривал с Авокадо всегда медленно, вставляя ключевые слова, чтобы псу было легче уловить смысл сказанного. Ключевыми словами сейчас были: ливер, суп, будка. Чего ж тут непонятного, суп он похлебает, картошечку оставит Кирпичику. Авокадо съел ливер, зевнул во всю пасть, и лег в углу кухни.

       - Женился бы ты, Матюша, - за завтраком начал разговор Павел Матвеевич, -  время ведь к тридцати годам счет ведет, пора уж побеспокоиться о жене и детях. Знаешь, в храме мне одна дивчина глянулась. Ну, вот как для тебя созданная.
       - Да ну! Так уж и для меня. Какая из себя? – поддерживал беседу Матвей, поедая бутерброды.
       - С косой длинной и в платочке, как Алёнушка.
       - Не помню, не видел – сказал Матвей.
       - Да, как же ты увидишь, если редко в храме появляешься, а если приходишь мимо этой девушки то спиной, то боком проходишь, а потом стоишь всю службу в пол смотришь, - в сердцах сказал Минус внуку.
       - Я, дед, в храм молиться хожу, а не на девиц засматриваться, - увидев, что дед обидчиво засопел, сразу перешел на заинтересованный тон, - Неужели тебе только косой Алёнка, то есть  девушка понравилась?

       - Разумеется, не в косе дело, а в деликатности ее и тихости. Вот есть девицы, ступают так, как будто свое «Я» впечатывают, мимоходом по неосторожности толкнуть могут. А эта легонько ступает, скользит, будто лебедушка, по глади озерной, чтоб никого не задеть и молитвенный настрой человека не нарушить. Свечу ставит так, что пламя не колышется. Так мне, Матюша, хочется, чтобы она со своей доброй улыбкой в твою жизнь вошла и принесла любовь в наше холостяцкое жилье.
Матвей все то время, пока дед говорил, молча слушал, потом глянул на часы и заторопился: «Ладно, дед, мне пора. Да, вечером у нас гости. Не волнуйся, цветы, конфеты и прочие аксессуары я принесу. Всё, я поехал». Матвей подошел к сидящему деду и, наклонившись над ним, громко чмокнул в седины.
        - Авокадо, за мной, - Матвей взял кастрюльку с едой для пса и отбыл.
        - Это же как понимать? – оставшись один, спрашивал сам себя Минус. «Аксессуары… Это ж… Ну, Матвей!» – восхитился Минус, когда до него дошел смысл сказанного внуком.

       Павел Матвеевич пребывал в радостном ожидании, чтобы скоротать время до вечера, расположился на скамейке под каштаном и учил Авокадо переворотам в прыжке.
       - Добрый день, Павел Матвеевич.
       - Здравствуй, Дима, - ответил Минус. Павлу Матвеевичу очень нравился Ваничкин отец, шахтер лет сорока, с широкой щедрой улыбкой и добрым нравом.
       - Вспомнил сейчас, глядя на Авокадо, каким задохликом он был, когда ко двору прибился. Ведь в какого умнейшего пса вырос. Талантище, - восхитился Дима очередному перевороту Авокадо. – Видели бы вы, Павел Матвеевич, как Авокадо с детьми на санках с горки зимой катался. Умора. Ванечка мой в санки сел, а Авокадо впереди умостился. И поехали вниз с горки, визжа, лая и смеясь. Потом в горку Ванечка санки за веревку тянет, а Авокадо с  нижней стороны головой своей подталкивает. И снова с горки вниз с лаем и смехом. Я это вспомнил, когда Авокадо с курицей на спине гарцевал. Вам надо было дрессировщиком быть, Павел Матвеевич.
 
       - Нет, Дима, я своей стезе рад и тому месту, на которое Господь меня определил.
       - Вы всю жизнь в Армии служили?
       - С восемнадцати лет. Я не планировал посвящать себя армии  вплоть до момента, когда меня вызвал командир части и вручил направление в военное училище. В тот же миг я решил: «Служение Отечеству - это мой путь».  А вот пока курсантом был, мог из училища вылететь в два счёта. Сколько раз в праздники лазал через забор в винный магазин, а потом выпивали не закусывая. И ведь, ни разу не был пойман. Спасибо Господу, что сокрыл грех юности моей от начальства, что исправил меня от кривизны,  и я не попал в беду.

       - А я Павел Матвеевич, с детства о шахте мечтал. Мой отец крепильщиком был - крепления деревянные ставил в шахтных выработках.
Пилу свою домой приносил точить. Сядем с отцом на кухне, отец газету расстелет и начинает каждый зубчик пилы обтачивать, а металлическая пыль оседает на газету. Когда заканчивал, комкал  газету в плотный шар и клал его в центр сковородки. «Ну, что сынок, - говорит, - сейчас будет праздник» и  поджигал газетный шар. Что тут начиналось! Газета горит и стреляет разноцветными искрами.  Настоящий праздничный разноцветный фейерверк, только квартирного  масштаба. Это мне, мальцу, доставляло огромную радость. Я считал, что работа – это праздник и когда вырасту, буду обязательно шахтером. Так и вышло. Работаю на шахте  уже двадцать лет и  каждый час в шахте мне в радость. Кстати о часах, я всё на ваши часы посматриваю, никогда таких часов как у вас ни у кого не видел.

       - А, понравились! Это, брат ты мой, легендарные часы.
       - Павел Матвеевич, не томите, - от любопытства у Димы в глазах лучики запрыгали.
       - Это наградные часы “Selza” моего отца за взятие Берлина. С этими часами интересная история связана.  Рассказать?
       - Я уже весь внимание, Павел Матвеевич, -  заверил Дима.
       - В мае 1945 года на окраине Берлина во время зачистки от  засевших в зданиях единичных фашистов или небольших групп, рота моего отца обнаружила склад с ящиками, в которых находились в общей сложности 17 тысяч часов “Selza”.  При дальнейшем расследовании выяснилось, что в 1940 году командование Люфтваффе заказало для лётчиков в Швейцарской фирме часы  “Selza”  с противоударным устройством и светящимися стрелками.

       Хочу сказать, что после Сталинградской битвы, когда наступил перелом в ходе войны и наша армия начала наступать по всем фронтам, во всех частях армии начали действовать трофейные команды. Они шли за наступающими частями наряду с похоронными командами и собирали трофеи. Часы поступали в наградной фонд. Потом командование награждало отличившихся в бою наших солдат часами сразу после боя, и это была желанная награда, так как до награждения медалью можно было не дожить, погибнув в следующем бою.

       После взятия Берлина советское командование трофейными часами “Selza”   наградило отличившихся солдат и офицеров за взятие города, в том числе и моего отца. А мне отец вручил эти часы, когда болеть начал в 1965 году.

       Вскоре по делам службы я был у ракетчиков и один из офицеров заинтересовался моими часами. За двадцать лет краска на стрелках начала отшелушиваться и с десяток  пылинок были на стекле. Офицер объяснил мне, что на цифрах и стрелках нанесен радиоактивный радий. Офицер был дотошный и дозиметром проверил мои часы. Часы фонили очень сильно, но я не был готов расстаться с подарком отца. В общем, офицер этот убедил меня, что необходимо почистить стрелки и цифры, и вернул часы мне через несколько дней. Как видишь, с этими часами я дожил до девяноста лет.

       - Интересная история, Павел Матвеевич.  А на кой ляд этот радий вообще наносили на стрелки? – спросил Дима.
- Радий входил в состав краски. Именно он давал светящийся эффект. На советских часовых заводах  начали применять краску на основе фосфора в середине шестидесятых годов, а до этого тоже применялся радий, - пояснил Минус. - Рад был, Дима, нашему общению. Пойду домой. Обещал внуку отдыхать днём.

       - До свиданья, Павел Матвеевич. Спасибо за интересную историю.


Продолжение http://proza.ru/2020/05/07/2311