Полковник, самбо и макаров

     Кому, кому, а Витьке всегда доставалось с лихвой по первое
число. Отнюдь не потому, что скромён и нещадными наперёд
запуган. По бойкости своей нёс пацан чувствительные поте-
ри. Начиная от шкодилок первоклашки, всё усугубительней
вменялась ему дерзость проступков.
    Надо ль говорить: здорово тем самым утяжелил пионер-
скую жизнь. Ведь главное качество в ней быть примерным
болванчиком. Схоже с сообщающимися сосудами, подпортил
так стервец бытие ближним.
    В свою очередь и те не затягивали расчётец ремнёвой и
прочей благодарностью.
    Подростковые загибулины Витькиных непрух, как могли
исправляли училки. На показ сердитыми, пропалывали Марь
Иванны разные чертополохи, вылезшие подурить за
компанию.
    Пустяки какие – коленца переходного возраста. Если не
Пушкиным, значит Павкой Корчагиным все к седьмому клас-
су выправятся. На то она и советская(!) школа.
    Сами, ни чем не балованные педагогини, утешались лишь
родненькими цветочками по весне. В деревянном Архангель-
ске золотисто-нахальные головки мать-и-мачехи приветно
торчали из свободной землицы и в половинку детского тапка.
Будто просят (теперь уж в памяти заставших) простоте своей
улыбнуться.
    Многочисленные раскидистые тополя, берёзки, жёлтые
акации выбирали местечки куда просторней. В тихих двори-
ках лучшие пяточки у сараек и вдоль заборчиков – для них,
любимых. Посаженные по плану, тянулись в длину некоторых
улиц дрёмными провинциальными аллеями. Городской воз-
дух одинаково свеж – что на набережную, что на Костром-
ской выйди. Попутно, что ль, хотел заманифестить: «Вон он я! 
Жив покамест!»
    Редкие машины воспринимались важными механически-
ми особями. Пусть катившиеся кой-как по булыжным, дере-
вянным и вовсе затруднительным к обозванию дорогам. Раз-
влечением зевак являлись внезапные остановки. Подкинет
тогда баба-шофер крошечных поленцев в хитрую генератор-
ную печку и дальше трогает ручного монстра.
    Из широкой, светлой Двины грех не напиться с ладошек
вкусной водицы. Ивовые удилища частенько вскидывались от
клёва непереводимой наваристой рыбёшки. Пожалуй, сравни-
тельные плюсы на том честно кончались. Во всём остальном
житуха-жестянка. Грубая, нищая сталинщина без киношных
ляповых белил и румян.
    Шпанёнки, не робкие пацаны, ценили зелёное уединение,
непросматриваемое докучными перестарками, способными
настучать. Вечно там кучковалась молодь, солидно дымила
махрой, делилась мечтаньями. Об аллергии, невесть на чё, и
врачи не ведали. Вот как при голодухе выжить, интересовался
каждый. Да не всякому бедолаге приравненное к чуду давалось.
    Горше ленинградской блокады периодами у нас тут было. По-
читай, каждый пятый с того в Архангельске окочурился.
Везло тем, у кого отцы настоящие или временные, по расто-
ропности некоторых фигуристых мамок, чалились мильтонами,
пожарниками. Паёк ихний золотому кирпичу тогда уподоблялся.
     ВитькА уже с пятого класса знал участковый при кобуре
под дореволюционный большущий револьвер. Это подымало
дворовый авторитет, однако, ужесточало домашние порки тя-
жёлыми руками госпитальной прачки. Чего иного хотите вы
от архангельских мальчишек военных лет?
    Видочки голоднющих, в заплатной одежонке, с причёской
Котовского от вшивости дополнялись влюблённостью шкетов
в невиданное море. Портовый форс требовал прикид по под-
смотренной чёткой моде: мореманской, клёшно-тельняшечной.
Прямо по живому синяя бескрайная даль сверкала в яс-
ных глазёнках юных романтиков и книгочеев. Разница оце-
нок по поведению на таковский трафарет никак не ложилась.
Смешновато, колко топорщилась, хоть, к примеру, возьми в
рассмотр Витьку с Комсомольской. Кстати, хорошиста по рус-
скому и математике, тож не сопливо мечтавшего о дальних
рейсах в загранку.
    Всё, что он считал на пользу закалки характера, перенимал
по-мальцовски зашибись. Ядрёным средством к заметным
подвижкам являлись, вестимо, драки. Пускай война войной –
надоть ещё быть в контрах с соломбальскими, буйной порос-
лью номерных сульфатских деревень. Да и городские завсегда
назначали исконными враждебниками кузнечевских. Одни
урицкие бились меж собой иль изменнической подпорой ко-
ролям Поморской.
    Вечные синяки поделённых местной разборкой сходили за
заслуженные медали. Ради правды ежели – носители их лор-
нировались старорежимными старушками, поделом отколо-
чёнными залупанцами.
    Первым, кто решил сражаться «не числом, а умением» –
наш неоценённый герой. Дело стало за малым – где найти по-
становщиков мастерских драк? Испокон веков на Руси желае-
мое таило варяжский след. Бывало к отечественной гордости
частенько и наоборот.
    Вот так задачка для семиклассника с одними неизвестными!
Без подсказок, узришь ли корень затемнённого сверху спроса?
От кого-то прослышал, есть, мол, боевое самбо. Кладёт ры-
лом наземь всякого бугая голыми руками. На то приёмы изо-
брели ловкие, хваткие. Принялся, насколько получалось, ис-
подволь вызнавать.
    Сосед дядя Гоша, комиссованный по ранению офицер, выдал
нечто предисловия. «Точно. Учат тому смершников*, ухарей из
дивизионной разведки, корпусной, армейской. Боле никого.
Прикинь, оно ж приравнено к оружию, которое после Победы
не отберёшь и забыть не прикажешь». Сыночек милиционера за
списанную контрольную другую капелюшку добавил. «Пожи-
лых мильтонов, по броне, тому не школят. Вот энкэвэдистов –
тех да. Специально в тюрягу возят оттачивать приёмчики. Они
так зэков отлупцуют – грызла блинами кажутся».
    Самодеятельный тощий маленький дознаватель повесил нос.
«Зарули-ка с Павлиновки под лепнину будёновок поверх щи-
тов со звездой и мечами. Представься: «Здрасьте. Я пионер
Семёнов. Хочу драться у вас учиться. Помогите, дяденьки че-
кисты». Хорошо, коль прицелят пендаль сапогом навылет. А
ну как заподозрят, что вовсе не с тем пожаловал?»
    Обломный вывод подкрепила и двоюродная сеструха.
Жила она как раз за тем «серым домом». Под страшным за-
клятием великую тайну ему доверила. Оказывается, в «ихней»
деревяшке окна второго этажа, выходящие на секретный двор,
первым военным летом заколотили. С того уши Митьки, Ань-
ки, Дашки, Петьки, Сеньки растут по-разному. Крупнее и крас-
нее всегда то, за какое мамки заслуженно недавно оттаскали.
Будьте-нате, скорый суд чинят: не подсматривай-де в щёлочки.
Лучше по базару шныряй.
    Тот же дядя Гоша, и во сне не снилось, каково нечаемо вы-
ручил. Загадочным жестом позвал в свою комнатёнку и пред-
ставил приятелю с кое-как сделанным новеньким костылём.
– Витёк – сосед мой. Ничего малец. Самбом интересуется.
    Незнакомый выпивший фронтовик сразу вопросом Витьке в
лоб:
– Для чего оно тебе?
    В утайки ли с так пострадавшим за Родину играть? Выпа-
лил, что накипело, словно предок на духу в Троицкой церкви
любимому батюшке Николаю*:
– Совсем соломбальские ребята с сульфатскими оборзели.
Городские тож за них. Нас с Кузнечихи колотят, где толечко
усекут. Ладно бы кулаками, а то палками, бляхами. Что мы им,– фашисты?
– Вижу, ты пацан серьёзный и дело твоё правое. Примерно
так бы сказал сам товарищ Сталин.
    Покалеченные в лучшем своём возрасте вдруг
захмелено рассмеялись. Гыкнул стеснительно и Витька, по-
просил прикурить. Теперь вроде на равных с настоящими
фронтовиками. Лестно-то как! Кому угодно поклялся бы он,
что западло счёл струсить в бою. Доказать, жаль, нельзя. Воз-
растом в Красную армию покедова не приспел. Оставалось то
бледнеть, то краснеть от волнения.
– Ладно. Пару-тройку приёмов покажу. Для остойчивости
на табурет вот сяду. А ты с финкой на меня бросайся. Ну! Ну!
Атакуй!
    Витька честно изобразил требуемое на позор себе. Острая
боль неожиданно парализовала руку. Наборная в полоски ру-
коять выпала из разжавшейся ладони. Безвольно, самочки(!)
сделался подставой для удара. Новый приём и… объегорен-
ным шмякнулся навзничь затылком. Третий заставил с уско-
рением лететь кубарем к печке голландке.
– Вишь, брат, как драться с умом. Но, заметь, у самого края
выбора: ты или он тебя. Если не сгузал, разберём буде по слогам.
– Да разве я не кузнечевски?! Всё снесу, окромя позора.
    В конце урока Витька вмещал три великих секрета руко-
пашного боя. Признательность за бесспорное сокровище вы-
пирала из его души волной от катерка. Судя по острому ною
сердца, может, даже опережала её.
– Чем для вас расстараться? Пяток картошек заныканых
щас принесу. Полпачки «беломора». Мильтонски сын папаши-
ны спёр за списывания. Я мигом, мигом.
– Валяй. Щедрый царевич.
    Больше замечательного старшего лейтенанта с костылём
Витька не видел. Проездом, знать, был. От дяди Гоши добил-
ся, чего на словах передать ему велено. Странное, непонят-
ное предсказание вонзилось в Витькин неподготовленный ко
взрослости мозг. Потому и запомнилось.
    «Пазгалки ребячьи в новых временах не потерпят. Власть –
штука придумная. Зато против всякого негодяя и упыря отны-
не вооружён. Когда пригодится урок до крайности, вспомнит
меня пусть. В церкви свечку поставит. К тем летам без про-
маха за упокой православного воина Михаила и разведчиков
иже с ним 23-й гвардейской».
    Но пока-то на ржавых швартовых годы к дракам подхо-
дящие. Боевую реформу кузнечевской доморощенной армии
возглавил он(!) Витька. Отобрал десяток самых что ни на есть
отчаянных и посвятил их… Нет, не в тонкости приёмов, чтоб
разошлись направо и налево по всякой шпане. Разбирающий-
ся в чести строже некуда смозговал иначе. Ручная молотиль-
ная его машина имела совершенно новый порядок.
    Боеспособные пятёрки должны прикрывать по бокам. Сам
же он прёт на главаря, в секунды вырубая лютого переростка.
Такое всегда обескураживает, и пока колеблются весы побоища,
протягивают ножки другие заприметные из вражьей толпы.
Понявши, что наша ломит, остервенятся все и каждый. Кто
дотоле трусил, обандеролится пылающей отвагой. «Дик и зло-
бен» сметет чужаков напор кузнечевских, уподобясь воюще-
му Тереку. (Образность Витька всегда у Лермонтова прииски-
вал). Попробуй, переиграй справедливую викторию!
    Круто в диспозиции, круто вживую. Посрамлённые остро-
витяне мчались прочь к спасительному наплавному мосту.
Зимами сигали с высокого берега к заснеженному льду Куз-
нечихи на своём мягком месте, рискуя дорвать единственные
штаны.
    Городские бежали дальше Пермской. Лишь позади кир-
пичной ликёрки переводили дыхание. Следом, ковыляя с
поддержкой, плёлся расцвеченный красной вьюшкой пред-
водитель. Подле, в неменьшем потрясении, отступала битой
челядью кодла ярых махальщиков.
    Признанный певец их удали, и тоже Витька, клёшничал
в развалочку концевым. Сам-то щуплый будет из моряцких
Брилиных. Деды, братья, дядьки, сплошняком штурмана да
механики-паровики. Оттого, наверное, всегда держал он дух
на марке. Вишь, и тогда распевал про какую-то там канонерку,
выбросившую наутро флаг отхода. (Он ещё рассказ за меня
довершит).
    По законам местных войнушек более срамно унижать вра-
га не полагалось. Свои же. Такие же голодные оборванцы.
Отцы, почитай, каждого второго из них погибли. Не из одной
мести за Родину красиво отдать жизнь мечтают. Пусть берёт.
Не жалко.
    Взаправдышная война, говорят, скоро кончится. Наши уже в
Польше фрицев чихвостят пачками снарядов катюш. Штурмо-
виками илами прижимают клятых к земле. Тридцать четвёроч-
ки неудержимо мнут фашистские преграды. Значит – не при-
дётся с честью погибать. Иное из этого явствует: моряками на
одних судах походят. Друзьями станут. Разве это не здорово?!

     Мальчишеские мечты, увы, не у всех сбудутся. Разные тому
причины. Да эна Витькины легли аккуратно в масть. Прости-
те уже Виктора, ладного, бравого, выпускника АМУ. Несмо-
тря на красный диплом, продвигался по службе без ретивой
успешности.
    Теперь пароходские «козы» утяжеляли его морскую жизнь.
Так бывает, если характер не терпит разного толкования спра-
ведливости. Всё ж с годами, как бы то ни было, второй по-
мощник капитана. Само собой семья и почему-то не в папу
примерные детки.
    Доживающие советские школы плодили идейное криводу-
шие. Мишура барахла, западная попсятина заметно портила
юный народец, начиная с отличников. Сердечных Марь Ива-
новн в святой их простоте заменили наперёд знающие, «как
надо», нахрапистые тётки. Пошла мода на скучно правильных,
карьерно-партийных, подловатых в сути. Недаром брежнев-
ская полоса мягко прозвана застоем. На стыке эпох всегда дерь-
мовое всплывает, чтоб разлиться вонючей слизью. Впрочем, не
будем отбирать хлеб нынешних историков. У нас свой герой. За
ним последуем.
    После достопамятного рейса в дальнюю Арктику фютюр
старпомства буркнет Виктору:
– Прощевай, братец, не обессудь.
    Ещё бы! На теплоходе «Тулома» отличился так зазвонисто,
что на московской Лубянке обвестились.

     Загрузили красавца «поляка» бакарицинские грузчики
картошкой, всяким съестным скоропортящимся добром. Ко-
нечно, не без того – чуток украли. Получателем груза в коно-
саментах значилась некая номерная воинская часть, почти у
чёрта на куличках. Точнее приискать: в восточно-сибирской
Хатанге.
    Второй помощник кэпа до кучи дел за груз и за все дей-
ствия с ним отвечает. Замотался Виктор: стыдил мухлюющих
рубщиц, ругался с наглыми бригадирами. Тупила запутавша-
яся в бумагах контора, что рядом с первой проходной. Только
когда боцман вытянул в линеечку трюмные крышки и нетрез-
вые матросы забили над ними клинья, пришло успокоение.
Всякая техника, размещённая на палубе монументами, из-
начально не колышет.
   Тронулись под ночную разводку моста. Со сдачей лоцма-
на – начало сурового пути, где вахты, сон, кают-компания,
киношка, трёп, курение смешались в непитейный «ёрш» для
нормальных береговых чуваков.
    Раньше, чем достигли моря Лаптевых, настоял Виктор на
обогреве междудонных балластов. Хоть как-то потеплеет в
трюмах. Что было в силах, кажись, всё сделал. Не подмёрзнет
нежный овощ. Служивых, в долгой зиме растянутой до июля,
как есть собой поддержит.
    Припомнились пять драгоценных картошин. Несчастные
молодые калеки офицеры. Зашкаливающий по щедрости
урок-подарок старшего лейтенанта. Горький ком сердечной
памяти не заставил себя ждать. Для тех воскресающих про-
шлое минут держалась в столе распечатанная пачка «Бело-
морканала». Нет-нет да из ней избирательно закурит.
    Наконец Хатангский залив. Погодка подходящая ко звуку: 
бр-р-р. Проследовали к причалу по петляющей реке с низ-
кими берегами. Редкие чумы на них отрешённо доказывали:
жить можно везде.
    Вновь на Виктора стрелки перевелись. Теперь за сдачу.
Что ж, раз груздь – полезай в кузов. Определяй состояние
доехавших. С собой взял тамошнее ответственное лицо за
приёмку груза. То был тёртый своенравный мужик на сезон-
ных заработках. Отлично чувствующий себя в роли распоря-
дительной скрепки между каким ни есть портом и воинской
частью.
    Забитые под комингсы трюмы смогли убедить заглянув-
ших с палубы. Соображающий мужик то-то плотно угорел.
– Впервые вижу столь отборно-базарный вид. Да как ты их
уберёг?!
– Проще некуда. Голодуху в войну пережил.
    Начали выгрузку своими стрелами. Наперво смайнали
технику на причал. В каждый трюм по вербованной брига-
де спустилось. Солдатушек пособничать лишком два взвода.
    Тут непогодь, которой глупо удивляться, чихнула дождём. По
срочняку стоп главное старание. Задёрнули трюмные крыш-
ки. В ожидательной паузе не то, что распогодило – мокрый
снег повалил. Грузчики сбились у надстройки в колыхающий-
ся нервный лоскут.
– Второй, а, второй, давай работать. Мы согласны.
– Нет, уж. Не дам тепличное добро гробить.
– Не по себе власть берёшь! Смотри! Нарвёшься!
– Я и смотрю. Пуганые вы какие-то.
    В каюту зашёл, дракон вслед хвостом припёрся.
– Виктор Петрович, хочу скобу на одной оттяжке сменить.
Глянь-ка. – И по-деревенски кладёт увесистую лирообразную
штуковину на стол.
– Достали вы меня все: то «смотри», то «глянь».
    Со стороны парадного трапа басовые рыки:
– Где ваш второй?! Где он, мать его?!
    К облегчению негодующего, жильё второго ближайшее
к трапу правого борта. Тяжёлое топанье и явление рослого,
мордастого, заметно пьяного по образине. Представляется с
гонором властного беспредельщика:
– Командир части полковник Харченко, – и сразу к горя-
чему. – Ты, ты почему разгрузку прекратил?! Молчать! Да я
тебя-а!...
    Дракон при офицерской разборке забыл, зачем и с чем при-
шёл. Трусовато боком, боком… «Тем лучше», – оценил остав-
ленный. Желая сбить накал полковника, предложил сесть.
Ого! Войсковой широким задом накрыл половину диванчика.
Теперь набирал воздуха для нового приступа ора.
– Погоди. Сейчас иллюминатор открою. Легче чревовещать
будет, – кое-как сдерживался Виктор.
    Перегарная волна со сквозняком устремилась на коридор.
В её смраде полетели брань, бахвальство в стиле пупа безраз-
мерной тундры. Затем, с выкатом чумных глаз, потребовалась
новая заправка.
– Кончил, чурбан в портупее? Теперь ты слушай. Ждём
пока чуть погода наладится. Не то зимой солдат заморишь.
– Кацап, кого учить маешь?! Да я в тебе восемь дырок зараз
почну!
    Правая лапа Харченко царапнула по кобуре и тем его воз-
будила. Разъяренным бычищем вздыбился, желая пущего
аффекта. Следующей секундой, вчинил последний свой ар-
гумент – чёрный безотказный «макаров». Теснота каюты и та
гарантировала: в упор промашки не будет.
– С предохранителя-то снял? – полюбопытничал рас-
стрельный.
– Молчать! Открывай, сука, ваши ямы! До трёх считаю. Раз,
два…
    Тут бешеный полковник, врасплох для себя, встал раком.
Серёдка потной лысины подпёрла столешницу. Лапа с «мака-
ровым», будто сама собой, закрутилась за спину и разжалась.
Ижевский брэнд-шпалер перекочевал к Виктору.
    На ощущение вмиг протрезвевшего вояки тяжёлый пред-
мет пронесся над головой и с шумом плюхнулся за борт.
– Доигрался ты, дядько. Кроме х…, чего ещё вытащишь?
Брысь(!) за гарнизонные ворота!
    Непохожий, бледный Харченко без топанья, на носках,
рванул испуганным телком к трапу. И уж с причала раздалось
плаксивое причитание октавой выше:
– Да я тебя-а-а за за за пис-та-лет…
    Минут эдак через двадцать реваншист явился в окружении
автоматчиков. Тотчас с ними к капитану, где принялся сугубо
оскорблённым излагать факт неслыханного злодеяния.
    С гладких слов выходило: при исполнении командирского
долга заглянул он в каюту второго поинтересоваться, когда
продолжат выгрузку. Будучи неправильно понятым, подверг-
ся оскорблениям всяческого толка. Хуже того, слышал вражьи
поношения нашего социалистического строя. Какими-то явно
шпионскими приёмами распоясавшийся второй завладел пи-
столетом. Вовсе глумясь над всем, что дорого советскому че-
ловеку, выбросил табельный ПМ за борт. Поэтому-де, имею
право арестовать вашего мерзавца до решения трибунала.
– Что вы говорите – липа на липе. Не этот ли прикинулся
утопленником?
    С издевательской улыбочкой капитан Макишов протягива-
ет сухое воплощение фишки самодурства. Лишённые месяцами
витамин, доброго солнышка, фыркают сквозь зубы парни с «ка-
лашами». Заранее представляя, как обхохочут облажавшегося
командира в казарме. «Ну, смелые приколисты эти моряки!»
    Рожа посрамлённого Харченко наливается одной щекой
спелым, краснющим помидором, другой сахарным буряком.
Сам не очень-то веря, он рычит:
– Это вам не сойдёт! За чинимый яки саботаж ответите!
    «Макаров» ныряет в родную, исцарапанную допрежь ко-
буру. Следует разворот сапогами «кру-гом». С беспримерным
топаньем, надёжно прикрытый с флангов, полковник испол-
нил ретираду.
    Небесная канцелярия по жалости к солдатикам нет-нет да
открывала небесные окна над Хатангой. Впритык хватило, не
замочив, не поморозив сельский товарчик, справиться с вы-
грузкой.
    Позабавивший куцое народонаселение, полковник где-то
скрывался. Не со стыда. Помилуйте. Над кляузными доклад-
ными корпел, правил, акцентировал. Помогая осмыслитель-
ной задаче, больным прикинулся. И в самый раз. Алиби ему
ой как поносно надобилось!
    С другого старого поляка –«Вычегдалес» – пропал стармех,
ледовый* старпом с водниковским медиком. Рабочая шлюп-
ка обнаружена пробитой на речной отмели. Куда девались с
ней люди, отпросившиеся порыбачить в сибирском раздолье?
Того командированный следователь не просёк или чего-то за-
ранее испугался. Ответ вырисовывался, отнюдь, не спрята-
ным ёжиком в тумане. Их, определённо, порешили.
    Не терпят там «чужаков» в своих клёвых и бабахательных
квадратах. Были ли лихие с безотказным армейским оружием?
Засомневался лишь тот следак. Гильзы-то нашли и… призна-
ли давным-давно лежачими. Страна Советов абы кому стволы
не доверяла. «Враки всё, досужие слухи».
    На обратном пути представительная в балласте «Тулома»
странно скользнула мимо устья Енисея. Привычный заход в
Игарку за досками к удивлению многих не состоялся. Почему
так-то, догадывались двое: капитан – чёткий мужик и Виктор.
    Ближе к Мурманску получена радиограмма: «…следовать
в Архангельск». Э-э, стало быть, полковник Харченко занялся
мстительным строчкогонством. Известное дело, нашлись сра-
зу у него благодарные читатели. «Сидевшие так высоко, что из
окон кабинетов виден Магадан». Такая вот ходила милая шутка.
    Прочёл в копии страшное чернильное фэнтази и начальник
СМП. «Полковник – командир части, – обдумывал он, – не бу-
дет врать. Наверняка по изложенному в тьмутараканьей Ха-
танге стряслось. Ох, и гад этот второй помощник Семёнов…
(Культурные слова в таких замесах у него куда-то девались).
Там ещё три наших покойника! Во(!) времена настали».
    Стравливая пар волнения, штилевал Сергей Иванович в
просторе кабинета на восьмой адмиральской палубе пентагона.
Постепенно мысли сбивались к собственной персоне.
    «Пора от жутких чтений, докладов мне на покой. Может ещё и
поживу сохранно в дачной-то скуке. Выспавшись, грядочки в
девятом часу поливать буду. А жёнушка мне с веранды: «Серё-
женька, кашу с молочком или с маслицем подать?»
    Какая благодать под распевы птичек над эдаким задумать-
ся! Правда, внука тотчас из «Артека» турнут. Обломится до
аттестата ему там греться, купаться да мною таким же блат-
няжкам козырять. Опять же дочки, зятья восплачут. Сокру-
шённей и громче тот, который в Лондоне через министерство
пристроен. Э-хе-хе. Чего это я? Нет, нет. Погожу. В моем по-
ложении только усложненным классиком оправдаюсь: что за
комиссия, Создатель, быть взрослым дочерям отцом! Тяжела
ты, начальника фуражка!»
    Столичное КГБ утвердилось в следующем: собрать всех
причастных в порту приписки судна. Пусть архангельские ко-
митетчики ту выходку с антисоветским душком рассмотрят.
За малым и доставка самолётами полковника, вплетённого в
историю мужичка, за счёт казны.
    Капитан «Туломы», его помощник ждали своей участи на
месте. Тогда-то решил Виктор Петрович, что должно испол-
нить наперёд. Без понтов сбылся-таки край выбора: «ты или
он тебя».
    Ненастным октябрьским вечером под тёмными сводами
кладбищенской церковки «Всех святых» зажёг и поставил по-
минальную свечу. Неумело помолился за упокой душ право-
славного воина Михаила и его разведчиков.
    Проплыла узкими каналами сердца, пара горьких лермон-
товских строк:

Наедине с тобою, брат,
Хотел бы я побыть.

    «Эх, как верно». Кулаком оттёр первую с детства слезу.
Прочувствовал, словно уверился: справедливый суд на од-
них небесах. Выходит, за коих молился, те и без того поняты и
милованы навеки. С ними все павшие и претерпевшие сверх
мыслимых сил за Отечество.
    Больше этим он для себя сделал. Ладно. Им честный воин-
ский покой. Нам же – будь, что будет.

     Когда прибыли дальние, принялись объяснительные паро-
ходских, приёмщика сопоставлять с докладными Харченко.
Тема остро запахла жареным для непросчитавшего наперёд
ходы полковника. Подтвердилось: нежный товар доставлен и
выгружен безупречно. И только благодаря тому, что пережи-
дали погодную напасть. Будь исполнена воля офицера, порча
всего привезённого была бы неминуемой. И то, что пистолет
вернул капитан, и сцена с автоматчиками косвенно подтверж-
дали непозволительный пьяный кураж.
    Отдельно, гамлетовскими тенями, маячили убиенные: дед,
старпом, судовой доктор. До удивления новым гуляй-полем и
готовом батьке в Хатанге оставалось всего-то ничего.
    Ясная хрень, на том следственная проверка споткнулась.
Харченко дожимать посчитали политически чреватым. (Сей-
час бы – резонансным). Умные товарищи в погонах склони-
лись к выводу: пока не поздно, надо ставить закругляющую
точку. Обставили концовку соответствующе серьёзности уч-
реждения. С нашими пароходскими, за неимением вины, веж-
ливо за руки попрощались.
    Жаль, сеструхиного дома и в помине уже не было. Зашли
на радостях с кэпом отметить вкус свободы в другое место.
    Честнягу приёмщика отправили, куда пожелал при коман-
дировочных деньжищах с хатангским коэффициентом.
    Неомахновца понижением на две звезды обратили в майо-
ра запаса. Даже не доверив передачи части другому команди-
ру. Ту грозу без грома выскользнувший за счастье почёл. «Где
им,– наивничал,– москальским дурням усё бачить».
    Свою лепту внёс и понервничавший за те дни Сергей Ива-
нович Кузнецов. В своём легендарном стиле вровень с ним
оригинала Виктора Фёдоровича Брилина – кадровика по ком-
составу – наставил:
– На всякий случай самбиста упеки в ближний каботаж.
Работает и дерётся больно прекрасно. Сам Комитет государ-
ственной безопасности подтвердил. Это ли не отзыв?!
– Так почествуем же героя лавровой путёвкой в Крым.
 Лады?


===* Смершники – из армейской контрразведки «СМЕРШ». Аббревиатура
          расшифровывалась как «смерть шпионам».

===* Протоиерей Николай (Родимов) – настоятель Троицко-Кузнечевской
          церкви. В 1938 году в возрасте 82-х лет по сфабрикованному в НКВД об-
          винению принял мученический венец (расстрелян). Причислен к Собору
          святых новомучеников и исповедников российских.

===* Ледовый старпом придавался для усиления вахты третьего помощни-
         ка капитана.