Заговор вероятностей. Глава 21. Полотно жизни. Ром

        Глава 21.
    
      Полотно жизни.
      
      Двадцатого января Света еще раз отгладила строгое синее платье с большим белым воротником и галстуком. Оно было для нее счастливым. Удачно сдавала в нем все сессии и тут решила не рисковать.

      Но таким свой первый рабочий день она даже представить не могла. В дверях райкома комсомола, надевая пальто на ходу, первый секретарь схватил ее за руку.

      — Пошли, пошли скорее! Нас уже машина ждет! У нас командировка в одну из школ района. Там будет конференция по военно — патриотическому воспитанию, посвященная великой битве на Волге. Сразу со всеми секретарями ученических и учительских комсомольских организаций познакомишься. И тебя мы представим.

     В старенький УАЗ уселись все райкомовцы вместе со Светой. Не было только девушки из сектора учета. Смеялись:

      — Нам сейчас плакат «Райком закрыт. Все — на мероприятии» вешать нельзя. Один кто-то должен быть на связи.

      Машину на выбитом асфальте начало трясти. Она прыгала по замерзшим кочкам разбомбленной в осеннюю непогоду дороге, и Света, сидевшая на заднем сидении вместе с незнакомой девушкой, вторым секретарем райкома, и инструктором, серьезным юношей лет двадцати, весело подлетали, цепляясь за воздух.

      Пока ехали около часа, успели перезнакомиться, и Света поняла: вот чего ей не хватало в последние месяцы ее внешне благополучной жизни. Именно такого легкого общения со сверстниками

      Дома она крутилась, старалась быть неплохой хозяйкой, все успеть сделать, приготовить к приходу Андрея. Возвращаясь с работы, он рассказывал немного о делах в колхозе, старался обязательно посмотреть все телевизионные программы с новостями, приключенческие или военные фильмы. Но он был «жаворонком», уже к концу сериалов начинал дремать на диване и тащил Свету в постель.

      А здесь был праздник общения. Они осмотрели экспонаты школьного краеведческого музея, слушали выступления учащихся в актовом зале о поисковой работе. В спортзале в жюри судили соревнования мальчишек «А, ну-ка, парни!», рассматривали толстые альбомы с фотографиями, подводили итоги эстафеты памяти, знакомились с отчетами секретарей комсомольских организаций школ.

      И все время Свете казалось, что она была рядом с этими мальчишками и девчонками в походах, сочиняла стихи для агитбригады, пела в хоре патриотические песни, рисовала стенгазеты.

      Разбежался, распахнулся горизонт, точно после утомительного подъема в гору, когда глядишь только себе под ноги, чтобы не уйти в сторону от тропы, остановилась на вершине, подняла голову и увидела панораму открытого простора на много километров вокруг, бесконечность небесной шири, ощущая беспредельность жизни и свою силу духа.

      И дом, и Андрей, и даже бабушка отодвинулись в мыслях куда-то незаметно, но в сторону, и весь этот кипящий котел школьной жизни приблизился внезапно вплотную, и стало странно, как он мог кипеть без ее, Светиного участия?

        Ей нужен был этот заряд многоликого сплоченного ученического коллектива, из которого она сама только недавно вышла, и от которого чуть-чуть отстала. С ее мнением считались, к ней обращались, как к Светлане Сергеевне. И теперь она снова стала нужна.

       Домой в поселок вернулись, когда уже стемнело. Машина остановилась у ее дома, расцвеченного огнями во всех комнатах.

      Света влетела в гостиную, не сняв сапоги в прихожей:

      — Андрей, что-нибудь случилось с бабушкой?

      Андрей вышел из кухни с маленьким щенком на руках:

      — А вот и наша пропавшая Света! И учти, Дружок, теперь, запрягшись в комсомольскую оглоблю, она будет спать и дневать на работе, потому что без нее точно не успеют построить коммунизм. Светочка, я понимаю, ты еще очень молода, но потом, позже ты поймешь, что вся эта суматоха с комсомольскими собраниями, встречами, экстренными вызовами и внешним пафосом речей — яркий фейерверк. Красиво, но только секунды.

       Настоящая жизнь — это рассветы и закаты над рекой, это первые всходы на засеянных тобой полях, распускающаяся сирень у калитки, пение соловьев в роще за рекой или у тебя в саду, неторопливое покачивание поплавка в затоне реки.
       Эх, Светочка — веточка! Ничего у нас не случилось, а иллюминация в честь твоего первого рабочего дня. И чтобы случайно мимо дома не проехала! Вот тебе подарок — Дружок, будущая овчарка. Люблю собак, но лужи будем вместе с тобой подтирать!

       И, уставшая от суматохи такого беспокойного дня, Света впервые почувствовала, что Андрей, возможно, в чем-то прав, но это была его правда, а ей нужно было пройти свою собственную дорогу, чтобы убедиться в достоверности сказанного.

      Она схватила щенка на руки и, не снимая пальто, побежала к бабушке. У них никогда дома не было домашних животных. А этот новый пушистый житель дома, сидевший смирно на груди, сопел осторожно, пытаясь лизнуть руку, как настоящий друг.

       Бабушка была настроена непримиримо:

       — Обрадовалась, что из дома сбежала? Если ты теперь такая деловая, разрывайся, матушка, хоть на две половинки, иди, ужинай, а потом становись к плите и, чтобы на завтра обед был сварен! Господи! Хоть бы мне скорее на свои ноги встать! Была бы тебе подмога! А на Андрея все не вешай! Ему и так достается.

      Но Андрей после ужина решительно потушил свет на кухне:

     — Иди, отдыхай! Завтра наваришь свои борщи.

     От утренних пробежек в будние дни пришлось отказаться. Ограничилась пятнадцатиминутной зарядкой.

      Дни бежали, то размеренно, как волны на водохранилище в рассеянном тумане утреннего восхода, слегка поддернутые рябью от налетевшего ветерка. То волны вздымались пенными гребешками, свинцово-серые, в лад с неприглядным небом в осеннюю непогоду. Или золотились блестками на безбрежной глади летнего улыбчивого дня, вздрагивая и раскачиваясь от пролетающей стремительно моторной лодки под солнечным покрывалом ярких лучей.

      Света на работе попала в свою струю. В водовороте бесчисленных проблем течение несло ее вперед, в гущу неотложных дел. Целый день она была на людях кому-то нужна с ее идеями, предложениями. Готовила решения на бюро, сидела на заседаниях всевозможных советов, выступала на собраниях без подготовки и заготовленных речей, выезжала на единые политдни.

       Дежурила в воскресные дни в райкоме партии, охраняла почти целый день телефон на случай экстренных вызовов. Готовилась в тишине к сессии. В ночь дежурить ставили мужчин.

      С начала марта начал пропадать допоздна Андрей. Готовились к посевной.

      Случалось, встречались вечером возле калитки:

      — Привет, жена! Ты еще дорогу к дому не забыла?

       Света обижалась до слез:

      — Андрей! Ты опять! Представь себя на минуту без работы! Ты же с ума сойдешь!

      — Я мужчина! Я должен пахать всю жизнь! Обеспечивать семью! И то, чем я занимаюсь, — это моя жизнь, мое призвание. Романтика, черт побери, наконец, если говорить красиво!

      — А я на своем месте чувствую себя нужной!

      — Вот завалишь сессию, сразу с работы попросят!

      — Не завалю. Ты плохо меня знаешь!

      — Вот насчет того, что я тебя плохо знаю, ты ошибаешься. Я каждую клеточку твоего тела знаю наизусть!

      — Андрей! Замолчи, пожалуйста! — Этот обмен любезностями заканчивался обычно у кровати бабушки.

       Существовала негласная договоренность — бабушку в их разногласия не посвящать. И все разборки заканчивались в собственной спальне миром и любовью.

     И еще одно отнимало время. Свете, хоть на один маленький шаг, повезло приблизиться к своей давней мечте — научиться рисовать.

      В школе она делала карандашом наброски лиц подруг, учителей, очень похожих на оригиналы. Девчонки ахали и спрашивали:

      — Как это у тебя так здорово получается!

      А она не могла ответить, потому что от обычного рисования домиков и кукол дома, в детском садике, на уроках в школе — нестандартных рисунков детства — вдруг перешла к рисованию законченных изображений в цвете. Ей нравилось рассматривать мельчайшие детали и рисовать красками, удивляясь, как разнообразен мир вокруг. Сама, без подсказки разделила листок пополам — земля и небо, интуитивно почувствовала перспективу убегающих вдаль линий.

      Перед праздником Вооруженных сил, двадцать третьим февраля, ее отправили в районный Дом культуры заказать плакаты и призывы по военной тематике.

      В подвальном помещении с выходом на улицу была мастерская местного художника — оформителя. Света несколько раз видела в райкоме невысокого худенького мужчину в овчинном полушубке и мохнатой кроличьей шапке. Звали его Алексей Петрович, и ему было лет пятьдесят.

      Света, опасаясь поскользнуться на крутых ступеньках, спустилась в подвал, открыла утепленную, обитую искусственной кожей дверь, очутилась в полной темноте, протянув руки вперед, сделала три шага и уткнулась в еще одну дверь, на ощупь нашла ручку, дернула на себя и очутилась в мастерской.

      В отштукатуренном подземелье на старых, видимо, списанных столах всех мастей, лежали рулоны ватмана, сохли написанные белой краской на красном материале лозунги. Возле стены стояли в деревянных рамках афиши о новом кинофильме и торжественном вечере в доме культуры, посвященном Дню Советской Армии.

      В углу под большой, без абажура голой лампочкой на черном проводе стоял небольшой мольберт с начатой картиной. На картине небольшой домик утопал в свежести огромных берез, которые переплелись стволами почти у основания. Картина была не завершена. У стола с банками гуаши, бутылок с разбавителями колдовал Алексей Петрович в темном переднике, как у поварих.

      Света сразу шагнула к мольберту:

      — Это вы рисуете, Алексей Петрович?

     — Да балуюсь в свободное от работы время. Рисую одной семье в подарок. Вы ко мне с объявлениями или с плакатами?

      Света на голову возвышалась над художником, с большой залысиной на темени, худеньким, словно ссохшимся, увядшим, в старом черном свитере, в этом нелепом женском фартуке, с большой кистью в руке:

      — Алексей Петрович! А вы бы не смогли научить меня рисовать?

      Художник положил кисть на заляпанное краской блюдце:

      — Девушка, милая! Этому нельзя научить, если Бог не отметил при рождении! Принесите свои работы, я посмотрю, а потом решим. И потом, - какой я художник? Просто оформитель. Все образование — художественная школа в Волгограде. Учиться нужно в специальном институте.

      Света смутилась:

      — Я учусь в педагогическом институте. Но, когда иду по улице, мне хочется остановиться и нарисовать какой-нибудь необычный уголок, например, дом под снежной шапкой с горящими в ночи окошками или портрет почтальона.

       — А вы не пробовали заниматься фотографией?

       — Нет, я хочу именно рисовать. Чтобы через штрихи карандаша, мазки красками передать настроение, увидеть, как на гладком листе вдруг из ничего появляются контуры знакомого лица. Научите меня, пожалуйста, разбираться в тонкостях оттенков, как грунтовать материал. Я понимаю, что — это целая наука, но я буду очень стараться.

      Договорились встретиться в мастерской в воскресение утром. Выскочила из парилки подвала, чуть-чуть угорев от запаха разведенной гуаши и спиртового разбавителя и едва не забыв про принесенные тексты заказа райкома комсомола.

      Андрей внешне не удивился, узнав про Светино желание учиться рисовать у местного оформителя, Когда в воскресение Света покормила бабушку, наскоро выпила чая и хотела срываться из кухни, Андрей положил свою большую ладонь на Светины тонкие пальцы:

     — Светочка, сколько в тебе энергии! Иногда я даже боюсь, что ты упорхнешь от меня, почуяв запах весенней свободы! Я тебе каждый день удивляюсь! Мне кажется, что ты сама до сих пор себя не знаешь! Вот, что значит молодость! Я с тобой тоже помолодел. Скорей бы лето!

      Занятия растягивались до обеда. Нужно было бежать домой, но этот совершенно новый мир смешения красок, грунтовки холстов, набросков углем — все это завораживало, раздвигало тесноту подвала.  И худенький художник вдруг оказался таким эрудитом в области истории мировой культуры, проговорившись, что в свое время бросил учебу в Саратовском университете на историческом факультете по семейным обстоятельствам.

      Андрей, пока Светы не было дома, привез из больницы не новую инвалидную коляску, вместе с хирургом Николаем Ивановичем провели испытание с участием бабушки и устроили сюрприз.

     Когда Света по привычке, сняв пальто, заскочила к бабушке в комнату и увидела пустую кровать, первой реакцией была мысль — бабушка упала с кровати и у нее опять переломы. Но в следующие секунды Андрей вкатил кресло с улыбающейся, довольной бабушкой, и Света кинулась обнимать по очереди, как стояли, всех без разбора — бабушку, Андрея, Николая Ивановича.

     — Ну, как тебе наша бабушка — путешественница? Вот руки окрепнут, научится сама в кресло садиться и будет километры по комнатам нарезать, не угонишься за ней!

      Эти вкрапления счастья в обыденность, когда у тебя что-то получается, удается, свершается, — та золотая цепочка действительности каждодневного пребывания на этой прекрасной земле среди суеты работы, мелькания дней, клубка бесконечных идей, планов, мыслей, когда все нужно успеть.

       Все были несказанно рады приходу ранней весны с ее не устоявшейся, меняющейся погодой: то пронизывающий холод с бешеным ветром, то почти летняя жара, когда под заборами в тени еще сохранились и плачут горько островки грязного льда, — и все это под распахнувшейся бездонной широтой неба.

      Андрей после работы начал копать землю, решил заложить новый сад на новой земле:

      — Светочка, дом нам построили колхозный. А сад мы посадим с тобой вместе. Я кое-какие деревья два года назад посадил. Но теперь мы заложим настоящий фруктовый сад и виноградник для наших будущих детей и внуков.

      Знаешь, я весной, словно рождаюсь заново, когда вожусь на земле. Это чувство — от предков-хлеборобов. Нужно и тебе заразиться любовью к земле. Тогда и на твоих будущих картинах станут дышать воздухом поля, леса, речка. И ты проснешься от спячки городских застроек, зажавших людей в своих цепких бесчувственных объятиях.

     Она любила Андрея не объяснимо. Когда слышала его голос, который начал ее возбуждать, постепенно привыкая к его постоянным прикосновениям, когда он, словно проверял, никуда она не делась, здесь, рядом. Она уже не стеснялась обжигающей ласки ночью, но какая-то полоска отчуждения теплилась между ними. Света чувствовала вину, что она поторопилась со своим замужеством, словно не дослушала знакомую мелодию, захлопнув дверь, выключила телевизор, не досмотрев до конца серию понравившегося фильма.

      Ведь она тогда так легко поверила на слово Петру Ивановичу и его жене. Но самого Ивана ведь не видела и его объяснений не слышала. Прыгнула в объятия другого человека, словно разобиженная девчонка назло родителям.

       В середине апреля Андрею исполнилось тридцать три года. Решили бабушку не бросать. Развели костер, на самодельном мангале Андрей с Николаем Ивановичем начали готовить во дворе дома шашлыки.
 
       И, когда Света случайно зашла за чем-то в кухню, телефон разрывался. Женский взволнованный голос попросил передать трубочку Андрею.

       — Сейчас позову, — Света выскочила на крыльцо. Андрей вытер руки, спросил:

     — Кого это черт надирает? Сказала бы «Занят» и все, — но сам зашел в кухню.

      Когда сели за стол в прежнем составе: бабушка, Андрей, Света, Николай Иванович и Ирина Васильевна, вдруг пришел Алексей Петрович, принес новый подрамник с натянутым и загрунтованным полотном. Его тоже усадили за стол.

       После тостов за именинника Андрей вдруг весело рассмеялся:

      — Готовься, Светочка, к бегству! Звонили мои сестры с поздравлениями. Они собираются со своими семьями в июне приехать к нам загорать на Волге. И со Светой хотят познакомиться. Умирают от любопытства, кого я себе в жены взял! А мы их бросим здесь одних, а сами на море уедем. Бабушку отправим к дочке Наде, чтобы не скучала без нас.

      — Но у тебя в колхозе то посевная, то уборочная страда! Кто тебя летом, Андрей, отпустит? — Николай Иванович поставил рюмку на стол. — Ты у нас — не выездной!

       — Ничего, как-нибудь две недели без меня перебьются! Я уже пять лет в отпуске не был. Даже путевку профсоюзную в санаторий пообещали.

      Все получилось, как Андрей задумал. Приехали отчим с матерью в начале июня после окончания учебного года и увезли бабушку к себе.

     Света разозлила Андрея, но настояла со слезами на своем. Собрала вещи, учебники и уехала в город, чтобы целых две недели жить, готовиться спокойно к сессии и сдавать экзамены без ежедневной тряски на автобусе.

      Огород и грядки с цветами оставила на Ирину Васильевну:

      — Андрей, Дружка не умори с голода! В субботу приеду, всего наготовлю на целую неделю и опять вас брошу на произвол судьбы! Ждите тут без меня гостей!

      В субботу приехала поздно вечером, замочила в стиральной машинке постельное белье, полотенца, хотела искупаться под душем. Но Андрей приготовил ванную с какими-то травами, забрал из воды голую в махровую простыню, донес до кровати:

     — Как я по тебе скучал, девочка моя! Ну, его к черту твой институт, твою работу, твои картины! Ты только моя! Всю ночь и весь день будешь со мной без перерыва на обед!

      Света смеялась от души и стеснялась такой откровенной радости Андрея от прикосновений к ее коже и поцелуев.

      (продолжение следует)

  Предыдущая глава 20.  http://proza.ru/2024/03/23/577

  Следующая глава 22.   http://proza.ru/2024/03/23/734