Уравнение Шредингера

 
Не грызи перо, кудрявый увалень
Видно нам судьба – не увидеться
Видишь, снегу намело
Белый искрится…
Что ты, право, приуныл
Давай обнимемся!
 
         Коляску тряхнуло, пассажир открыл глаза. Извозчик вывернул с Фонтанки на Невский. Сразу с Невы ударило мокрым снегом. Пушкин поплотнее запахнулся чуть влажной медвежьей полостью, и тут услышал крик из встречной кареты: «Сашка!». Впереди, привстав на подножку, радостно махал бутылкой шампанского Серёжка Соболевский – любезный друг собственной персоной.
- Поворачивай к Вольфу!
- Не могу, - поежился Пушкин, - Спешу, брат! Хотел еще что-то добавить, но кареты разошлись, только махнул рукой вслед.
 
         - Молодой человек! - голос безжалостно выдернул курсанта Соболева из утреннего сна, - Вам, вероятно, не интересно на лекции по физике?!
         - Задумался! Извините, Георгий Фомич, – и, перехватывая инициативу, затараторил - А правда, что приятель Пушкина Соболевский мог бы расстроить дуэль и тогда поэт остался бы жив?
          Кандидат физико-математических наук Георгий Фомич Парчевский задумчиво посмотрел на балабола и совершенно серьезно сказал: «Соболевского в тот год не было в России. Да, хоть бы и был…». Договорить ему не дал спасительный звонок и курсанты, а с ними и Соболев, уже рванули из аудитории.
          Парчевский, а по прозвищу данному курсантами - «Жорж», уже тысячу лет преподавал физику в Военно-космической академии и нагонял немало страха на будущих заправщиков, электронщиков, оптиков и строителей – чернорабочих ракетных полигонов и вычислительных центров. Среди курсантов даже бытовала примета - если Жорж на экзамен приходил в черном галстуке, то половина «неудов» отделению была обеспечена. Прямо как у классика: «Он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог!».
           Единственной и подлинной страстью физика была пушкинистика. Его знания жизни и творчества «солнца русской поэзии» были поистине беспредельны, говорить об этом он мог бесконечно, чем и пользовались проныры вроде курсанта Соболева. Раз в год Парчевский вывозил целую роту курсантов в Царское Село и милостиво кивая «царскосельским» экскурсоводшам вёл экскурсию сам – и это был его звёздный час.
           Всё, однако, проходит своим чередом, подошёл к финалу и курс физики.
На последнем экзамене по квантовой механике Георгий Фомич сиял белоснежной сорочкой подчеркнутой синевой профессорского костюма и – о чудо! –персиковой нежностью галстука.
           Билет Соболева содержал один теоретический вопрос – вывод уравнения Шредингера – технично был списан – и две задачки, которые неожиданно быстро решились.
           Жорж седой и прямой, проходя мимо стола, кивнул и задумчиво молвил: «Неплохо. Вот дополнительная задача, если решите, поставлю “отлично” и, переломившись надвое как циркуль, быстро начертал на листке ещё одно задание.
           Соболев почесал карандашом затылок и уже на втором витке Жоржа предъявил решение. Парчевский величественно взял листок, склонил породистый нос: «Вот здесь у вас неточность, торопитесь..., впрочем, - его глаз блеснул, - Кто написал: «И жить торопится, и чувствовать спешит?». Не дожидаясь ответа поплыл по проходу.
           «Пушкин!» - крикнул Соболев. «Нет, - не оборачиваясь бросил физик, - Вяземский. “Хорошо”».