Я ждала

     Кто в двадцать лет не романтик? Кого отшатнёт испытать
себя? Подавай им маршевое, приподнятое, всегда парящее над
чем-то хилым. Каждый день чтоб был забит для улётных при-
ключений. Если не так – ненастоящие попались.
    Шутка ль  – увидеть свой первый пароход-загранщик! Мо-
жет, он уже отшвартовался? Сейчас за штабелями ровненьких
досок сверкнёт прекрасная явь с рубкой, мачтами, трубой...
    Выпускник мореходки с направлением кадров гнал вдоба-
вок впереди себя душевную волну. И как часто случалось по
милости инспектора, намного раньше шуровал. Низы кур-
сантских штанин, с модной клёшной вставкой, определяли
серчавший сиверко.* Лишь бушлат, застёгнутый по шею, не
трепетал. Да что ни есть на свете супротивного – пофиг(!)
Альке Куликову. Потому как новую страницу жизни напори-
стым шагом спешит открыть.
    Совпадая с настроем, быстрыми тактами мотался в руке
фанерный чемоданчик. Ещё минута самого полного пешего
хода – и возникнет нашенская широченная панорама. Студё-
ная с недавней зимы двинская дорога раздвоится на рукава
чуть ли не под прямым углом. Так пока не переобозванный
Тайванем остров Бревенник географически обозначится.
    Теперь и крайние штабеля остались за спиной. Приспело
Альке определиться. О, момент пика! А парохода-то нет.
    Всё же тянуло на фразу из несуществующего приключенче-
ского чтива. Родил её, как выдохнул, приправляя технарским
англицким: «С правой подходной стороны во-во покажется
стимшип, чудесным, блин, образом».
    К досаде загибчик Маймаксы после 14-го лесозавода будто
сколотил глухой заборище. «Ладно. Потерпим».
    Через несколько часов поёживания и бодрения стала со-
ставляться полная картина. В дополнение к убого застроен-
ному Бревеннику и деревянному причалу «четырки» подри-
совалися верхушки мачт какого-то парохода. «Мой? Не мой?»
Нестерпимо вскипела секундами та минута.
    Дымящий предмет ожидания, наконец, открылся полно-
стью. Хорош! Настоящая грубая клёпаная классика форм.
Видать, тот ещё ходок. Сотни духовых оркестров оглушающе
грянули в Алькины уши бравурно-залихватское. Именно для
такого дня стоило родиться!
    Кое-чё неприличным вызовом портило суровую при-
глядность корабля. Не продавленные ли старые матрасы,
свисавшие с мачт и грузовых стрел? Бывший фашист «Geier
Slettnes», ныне «Елец», слабил тем общий впечатлительный
смак.
    Но шёл-то 1948-й год. Трудно в ту пору было найти взыска-
тельных, рафинадных людей. Вот и Алька, хлебнувший нище-
ты и архангельского голода, отнёся к этому спроста. «Вывеси-
ли – значь так надь».
    Без всяких буксиров, аккуратный в размерах пароход при-
близился носом. Из ответственной сторожки на причал вы-
скочил мужичонка. Хап выброску со шпрингом. Подтащил к
себе до стального конца и накинул его гашу** на нечто сходное
с кнехтом. Затем с достоинством, раз в казённом ватничке, стал
ждать, когда судно подработает винтом. Тут Алька не выдер-
жал: помог ему закрепить кормовой. И вновь поневоле свалил
в ожидательный, а лучше сказать дрожательный пассив.
    Вечер из серёдки мая проявился игрой лёгоньких сумерек.
По-нашему – самая настоящая примета скорого лета, при ко-
тором даже ночь бессильна выключить божий свет.
    Сверхъестественным чутьём погранцы нагрянули. Иль по
наводке, недоступной старикам конторским? За служивыми
в зелёных фуражках с малиновым кантом МГБ подвалила та-
можня.
    Сноровистые матросы «Ельца» спустили парадный трап.
Тотчас подле него окаменел сержант с автоматом. Кому вме-
нялся жёсткий присмотр за государственным интересом,
важно поднялись на борт.
    Продрогшим насквозь Алькой никто не озаботился. Ещё
парочка часов медлюще отмоталась. Одно «бры-ыр», пожа-
луй, смог бы он сказануть. Крепился парень. То походит, то
присядет на подготовленный к погрузке воз досок. Синими
губами попытается высвистеть прилипчивый мотивчик.
    Ёкнула истомлённая радость, дождалась-таки: елецким
«открыли границу». От покусительства на сталинский поря-
док подле трапа остался пост с автоматчиком и старшим на-
ряда при портупее со штык-ножом. К живому заслону прила-
галась тумбочка да на вышке поодаль замаячил зелёненький
солдатик.
    Судовое обильное тепло напомнило обжитую кухню с рус-
ской печью. Впущенный совершенно продрогшим, расслабил-
ся в нём Алька. Отдал свои документы, коим по службе надо.
Ничуть не скрывая радости, всех оглядывал, любые мелочи
подмечал. Без обиняков (этих скользких интеллигентных
«но») всё замечательно. Молодёжь, почитай, одни ровесники,
тут в «большевиках». Блюдя мореманские манеры, они солёно
шутили, тусовались, словно в родной коммуналке. Некоторые
готовились отбыть по домам (все же местные) и по сему слу-
чаю принарядились франтами.
    Ну, это что-то! Любой с улицы от них заторчит. Опишем-
ка вскользь. На счастливцах поверх бостоновых костюмов
нараспашку форсистые габардиновые макинтоши, реже ко-
жаные куртки. Шёлковые белые кашне горделиво утверждали
распижонский выпендрёж. Крепкие стильные корочки явно
не фабрики «Скороход». Береты и кепки лондонки набекрень
да козырную масть! Первые – тёмно-синие с нахальной пи-
почкой. Вторые – в приятную глазу хулиганскую рябь.
    На Поморской в лучшем «сером горте» поищите вы подоб-
ное. Обрыдаетесь, граждане. Для энтого в моря хаживают.
    «Неужели и я таким буду?» – прикинул Алька, застесняв-
шись своего видочка. На нём-то обноски курсантского квар-
тета лет. Косвенные участники драк, самоволок, шлюпочных
занятий, штурмов динамовской ограды. (Замечу: очень даже
приличные основы былого взросления).
– Ну, что?! Давай знакомиться.
Отличимо взористый сам по себе, протянул мозолистую
ладонь и представился:
– Лёва Котов. Кочегар.
– Альберт. После мореходки направлен пока машинистом.
    И опять досадно сконфузился. Кажись, похвастал. Разбит-
ной парень Котов это уловил.
– Ладно, ты. Всё путём. Поможешь матрас снять?
    На холодке, у стрелы третьего номера узнал Алька, в чём
вина подвешенных. Оказывается, всей командой клопов в тех
матрасах приговорили. Скрещенные с немецкими, вовсе охре-
нели в кровопивности. Теперь на месяц с лишним забудутся.
    Новичка, разумеется, на вахту с ноля законопатили. Кра-
сота! Гуляй себе по важнейшему отделению на судне. Присма-
тривайся к «трёхногой» паровой машине силёнкой девятьсот
лошадиных.
    Ага, самый малый – цилиндр высокого давления, поболе –
среднего, ширше – низкого. Умно на ней навешаны приводы к
золотникам управления, маслёнкам, макровоздушному насо-
су. Ничего непонятного для Альки со свежайшим дипломом
в том машинном отделении не оказалось. Уверенное спокой-
ствие окончательно завладело парнем. По срисованной у бы-
валых машинёров привычке позволил себе плюнуть в льяла.
Помечтал о том, как механиком будет.
    Обретённой благодатью ремесла, знамо, надо делиться. Но
с кем? Решил он податься в соседнюю кочегарку. Как-никак на
первой практике у топок земснаряда «Чернышевский» потел.
Даром, что совсем был салажонком молоденьким. Претерпе-
вал, честно вспомним, со всей подростковой порослью стра-
ны. Тогда и с техфлота изъяли почти всех мужиков. Так что
у одной Машки доводилось вахту принимать. Другой Машке
сдавать. Всего на том углубителе фарватера при лопате было
шесть(!) Марий.

     В адском отделении скучал голубоглазый красавец Лёва.
Всё у него тип-топ. Котёл запитан под верхнюю метку водо-
мерного стекла. Пар на стояночной марке 10 кэгэ. Мизер рас-
хода, обещает долгий балдёж.
    Приятно, чёрт дери, поговорить с настоящим практиком.
Часок, смотришь, скоротается. Какое там часок! Уже почти
друзьями сварили картошечки по-кочегарски. Кому рецепт из
прошлого интересен, извольте. Надоть сунуть в ведро с оной
шланг от котельного клапана отбора парка. Две минуты – и
вот вам  объедение!
    Ночное столование сближало своебычливо. Темы перебра-
ли самые разные. Начиная со своих школ  до рейсов «Ельца».
К собственной Левиной истории отнёсся Алька с горьким
вздохом. Все ведь по-тогдашнему не без утрат. Одинаково от-
зывались они болью, сверлящей наживо.
    У того мать с голодухи умерла, у него слепой (с мытарств
НКВДэшных) отец. По старшему брату на фронте погибло. Лё-
вин батя счастливо вернулся с войны целым. Нынче известный
в городе динамовский тренер. Мачеха не как в сказках – душев-
ная, добрая. Она и довоспитала. Сложись иначе, наверняка по
тюрьмам шататься бы направился. Скольких знакомых паца-
нов блатная заманка с безотцовщиной сгубили?!
– Да-а, – подытожили они, не замечая искреннего дубля.
    Запечалились, понятно. «Ишь, цепко клятое прошлое держит.
Ни дна ему, ни покрышки». На машинные часы взглянули. 
Ё… восьмой час! Лёвка вскочил.
– Пора в темпе обиходить топку. Шлак выгрести, залить.
Коксом наладить горение. Закинуть уголька с горочкой. На-
последок подломить «зер гудом».
– Чем, чем? – переспросил Алька.
– Мы так меж собой ломик «понедельник» чествуем. Хохма
с намёком типа: «было ваше – стало наше».
    Резко, делово направился Лёва за свою переборку. «Зуб
даю, вспотеет» – посочувствовал оставшийся посиживать.
    Вот белому человеку – машинёру, не в ходу, фартово. Про-
тёр ветошью подтёки на тихохонькой паровой динамочке. Да
с чистой совестью чин-чинарём к рукомойному кранчику.
    Сдав вахту, очутились подле шкафчиков с робой.
– Ну, что? Будем корешить?
– Ещё как! – ответствовал польщённый Алька.
    Посему, разулыбавшись, ударили по рукам с излишка мо-
лодой силушки. Расставательными словами перебросились.
– Покедова, что ль?
– Ага.
    Погрузка досок россыпью тянулась тринадцать суток. До
Ростока в обычном ходу шли чуть меньше. В достатке, судите,
времечка продвинуть знакомство до настоящей дружбы.
    При хорошей погодке молодёжь пропадала возле самодель-
ного турника. Открутив «солнце», отжавшись на число своих
годиков, вдыхая живительный морской воздух, преобража-
лись парни. Крепкие, статные, с удачными лицами, будто не
знавали гадостей суковатой житухи. С юморным подкалыва-
нием тоже всё в порядке.
    Новое поколение чётко обозначило себя желанием своро-
тить горы. Немеренно в нём было характера и внутренней
чистоты! Какой-то особой струёй влилось оно в поредевший
русский народ. Попробовать разъяснить, почему так, выйдет
путано и длинно. «Ну, а кратко?» – вдруг спросите.
Будь по-вашему.
    Отцы и матери их застали нравственную Русь, которую
пришлось потерять после Гражданской. За ставшие опасными
ниточки былой великорусскости всё равно исподволь держа-
лись. Все мы, признаемся, впитали от малолетства заложен-
ные в нас ненароком примеры. Почти всё остальное только
портило. Разве не так?
    Двадцатилетние на «Ельце» не кайфовали от щедрот госу-
дарства, находившего сугубо важным, довольствовать моря-
ков куревом. По возможности, сигаретами, к вящему прести-
жу Совторгфлота, сметённого из всего мирового пароходного
старья. Кроме однорядных «Мокко» на десять закурок,
других вообще не водилось. Теми и искушало, поелику сам
великий вождь, мудрствуя, попыхивал трубкою. В запоминающихся
киношках ладили самокрутки бойцы на привалах, артистично
прикусывали гильзы папирос офицеры. С отфильтрованной
эстрады неслось незабвенным подкупающим голоском Кла-
вочки Шульженко:

Давай закурим, товарищ, по одной,
Давай закурим, товарищ мой.

    Кочегарский кубрик Лёвы и каюта Альберта вмещала и
личные накопительные коробки, что ни день пополнявшиеся
парой ненужных, спортсменам по убеждениям, пачек. Одна-
ко, иначе глянуть: мир аж с каменного века поднаторел в об-
менах. На что-нибудь да сгодятся.
    Главное: нескучного, приятственного, вспомянутого, разо-
бранного по косточкам, смехом покрытого – переговорено из-
доволь. Забито, когда придут они  в Архангельск у друг друж-
ки погостятся. Нелишне бы на двух «сковородках» отметиться
по принципу, где повезёт? Потанцевать с грудастыми симпа-
тяшками или, что ещё лучше, – подраться. За правое «наших
бьют!», разумеется. Не зря ж затвердилась лихая поговорка:
«Долго будут помнить… моряков на берегу».
    Сближало их, действительно, с иную поленницу самое раз-
ное. С какой бы стороны ни зайди. Даже то, что соломбальцы,
по неписаному закону, никогда не махались с маймаксански-
ми. Чего не скажешь о разборках до кровищи, толпа на толпу, 
с кузнечевскими и городскими. И уж совсем крепящим друж-
бу принялись из листа толстой латуни делать рамочки под
фотку. Вещицы сложные. На них в художественном беспо-
рядке сушились: адмиралтейский якорь, весло, спасательный
круг. Мало того – бушевали волны! Поскольку будущую фо-
точку ограничивал овал, возникала мысль: не подумывает ли
каждый о счастливой встрече с девушкой?
    Касательно Лёвы – неизбежный вариант на все сто. Бойкие
и скромницы десятка соломбальских деревянных улочек по-
ложили на Лёвочку прельстительные глазки. Где живёт, дав-
но вызнали и тайно начали страдать. Алика Куликова «вели»
маймаксанки влюбчивого возраста.
    Все румяные простушки лесозаводских окрестностей на-
слышаны о смелых парнях, будущих загранщиках. Попробуй,
попади на шару в ту самую мореходку. Сразу там выяснят: кто
ты и что ты? Есть ли маслице в башке? Ну и видом, чтоб был
хват. Вышколенный своими ротными офицерами, всякий из
них любую деву осчастливит.
    Отметая телеграфный слог, выразимся поцветастей. Пор-
хал Аличек в мечтах тех барышень-комсомолок небожителем,
не догадываясь по «некогдасти» о незримых петельках на него.
   ...Какие-то скоротечные три года изменили немецкий Ро-
сток. Разбомблённые штатовцами дома разобрали, расчис-
тили до плеши скверчики. Булавочные и кормящие про-
изводства, с разрешения СВАГ,*** хозяйственные фрицы
оживили. Питейные заведения для русских, образца 45-го,
заделались уже подобием отечественных изб-читален с парши-
вым буфетом.
    С этим-то, признаться, наверху прокололись. Тупого идей-
но-сектантского досуга по доброй воле не жаждал никто.
Иной карамболь посидеть компаниями за выпивкой, выбрав
слабину до жвака-галса**** Почувствовать себя вольными мо-
ряками, коим пристало быть навеселе и даже слегка подебо-
шанить.
    Отобрать игрушку у рёбёнка – жестоко? Уверен, все подтвер-
дят. Что моряк есть тот же ребёнок, только большой, мало кто
знает. Прикиньте здраво: ходить в моря – призвание редких.
Душами они увлекающиеся истинные дети. Иначе бы ни за что
не заманить на кренящиеся палубы во всплесках своенравной
бездны, для которой их обиталище ха-ха(!) скорлупка. Вольна та
стихия проводить до порта, вольна и поглотить, не подавившись.
    Чтоб вновь и вновь тянуться к манящим конфетам стран-
ствий, нужно строго тем же числом разрядиться. Детскость,
знаете ли, пропадёт…Протаскивалась же наперекор установ-
ка из бородатого анекдота: «Сказано чугуний – значит чугу-
ний!» Боролись за наполняемость былых весёлых мест первые
помощники. Составят списочек и поведут, как погонят, под
своим бдительным присмотром.
    Зато дошлые немчики живо скумекали. В закоулках пор-
та открыли гешефтные ларёчки. За марки, всякую валютку –
бите пивка, галантерейки, зажигалочку, то и сё.
    Не на что камраду купить – недурственный предложат об-
мен. На жаргонной кальке те герры объяснялись ошеломляюще:
– Заначные сигареты у нас покатят.
– Добрейшие вы люди.
– Я. Я.*****
    Воспрещения на всяческое, тогда ещё вводили частями.
Как-то не догадываясь пресечь прогулки до жидких и прочих
приманок. В советской зоне оккупации, чай, не очень предо-
судительно. Ну и бьющейся за малый достаток немчуре чуть
потрафить.
    На роду ли человеку пишется: взять да злосчастно чегой-то
восхотеть? Найти для этого времечко. Разжиться потребным.
Даже подумать: бриться аль не стоит? Обновить ли стрелки на
брючатах? Кстати, клёвый вечер выпадет …
    Лёве припомнилась топочная жара, мучившая его весь пе-
реход. Редким удовольствием представил жадный начальный
глоток на прохладном ветерочке. Совсем уж несносная к от-
казу причина: накупить своей второй мамушке ниток мулине.
Наверняка скромный подарочек ей по сердцу придётся. Ка-
кая она у них с батей Марьюшка-рукодельница! Он для неё
сын и она для него мама. Ничем-нибудь – войной, бедой про-
верилось!
    «Жаль, Алька вахтит. Вместе б прошвырнулись». Весёлая
походная решимость окончательно завладела им. К своим
табачным «керенкам» склонился в приподнятом настроении
гуляки. Шесть тощих рижских «Мокко» перекочевали в кар-
маны. За рубашку-бобочку пачек эдак …дцать.
    Вон Лёва уже на палубе, близ надстройки. Смотрится стат-
но и знатно. Не про подобных ли, как высокая проба: «Ухарь-
купец – молодой удалец». Чтоб не выказать, признаваемую
всеми кочегарскую значимость, перекинулся шуточкой с
вахтенным матросиком. Пообещал сделать «буль-буль» и за
его казённое здоровье. А тот ему, ежель чё, под мышки под-
хватить и помочь взобраться.
    Сходя с трапа, Лёва вдруг безотчётно, не понимая себя, по-
скучнел. Почему так? Куда девалось ощущение приятности
задуманного, играющей в нём силы? Одна невязка, и та со
стороны: наделённость неотразимым обаянием, коим, чудак,
весьма тяготился. Спроста желал быть самым торным солом-
бальцем. Сшитый из досочек, катер завести. Новую сарайку с
верстаком, тисками, полками под инструмент. А теперь ещё и
в знаменитую мореходку поступить. Друг Алька зря не посо-
ветует.
    Он пересёк причал, многочисленные колеи портовых рельс.
Довольно-таки метко вышел к шарабану без вывески, но не
без клиентов. Облепившая его компашка парней «БГМП» бла-
гожелательно подвинулась. Лучший уступленный пятачок,
проявление приязни сразу подкрутили настроение. Первый
глоток скатился даже чудесней представляемого. Мамушке на
сколь там вышиваний крестиком ниток приобрёл!
    Само собой втянулся в интересный базар с питерскими за-
даваками. На чего-то все они подле заманой точки присели.
Благодать по-рассейски, и только.
    Довершив толкание сигарет и раздушевное общение, чуток
захмелено расстались совершенными приятелями. На пеших
курсовых углах не преминули обернуться. Дабы криком и
свистом, поднятием рук призвать капризницу-удачу.
    За пустяком метров опять загрызла непонятная тоска. Лёва
внутренне боксёрски подобрался. Мягонькие ниточки в ку-
лёчке пихнул за бобочку. Сжатые кулаки и обострённое зре-
ние напряглись на схватку с чем-то нереальным. Живых недо-
битых фашистов он, выражаясь пацански, не ссал.
    Смутное предчувствие полностью оправдалось. Внезапно,
по чуханью, уловил маневровый паровоз на малой скорости.
Высунувшийся из его будки немец показал жёлтым фонарём
влево, куда поворачивала от стрелки пара рельс. Значит, спе-
ши(!) наоборот.
    Лишь только оказался на безопасном пути, железяка трава-
нула паром, поддала ход. Подло, обманно, мигом выкатив впра-
во. Прокопчённым чудовищем сбила под колёса, принялась
тащить, плющить. Упырь в ней заделался снова танкистом, а
давимый, ненавистным русским с бесполезной винтовкой...
    Часом позже убивец врал чистым Геббельсом. Помощник
его, как некогда пред унтерами, лупил белесые глазёнки. Улав-
ливая кривые уточнения, обстоятельно поддакивал:
– Я. Я.
    Дежурный офицер комендатуры с порядочного бодуна по-
зволял грузить себя лапшою. Понимание сути обеспечивал
ему переводчик, натасканный на допросы военнопленных.
Быстрое прочее шпреханье разумел через слово-другое. Лей-
тенант-девица, спеша записать, нервно скрипела пёрышком.
Выходило того… впрямь, морячина, во всём сам виноват.
    Им даже, представьте, было стыдно за «бестолкового» погиб-
шего своего соплеменника. А осознавать себя при власти в гер-
манских интерьерах – архи, архи круто. Запамятовали напрочь,
что за эту масляную жизнь всякому русаку обязаны. На чьём
горбу тащатся с разными комендантскими шишками? Серых
трудяг – своих кормильцев на полуиспепелённой войною Роди-
не, малодушно исподволь тоже стыдились. Честь и погоны, и всё
на свете заменило им немецкое барахло, скупаемое по дешёвке.
    С такого-сяково Котова уже не сдёрнешь вычеты и на их
оборзевшую свору. Выходит – вдвойне, втройне повинен.
Поганую мысль, конечно, не выказали, но что им на пользу,
шельмы просекали. Да и куда проще так-то случай предста-
вить.
    Всё-то у них было образцово. В анкетах писали классово
верное: «родители из крестьян-бедняков», «из семьи рабоче-
го». Чем закончилось наше присутствие в Германии, истории
известно. Сколько сразу в ней «немцев» из таких вот прибавилось!
Уже через поколение тех "сидельцев" заполучим врагов.
    Только, чур! Боже упаси путать тех комендантских хомячков
с армейскими честнягами. Недаром в наступательном грозном
порядке замерли там дивизии, добывшие Победу! Эдакий
тонкий посыл америкосам от Сталина: «Дёрнетесь с атомной
бомбой – в Ла-Манше замочу». (Ядерная «дубинка» у нас че-
рез год будет).

   ... Дорога домой ввергла елецких в жестокую переживатель-
ную проверку. Живой образ Лёвы никак не связывался с ко-
робочкой, куда после кремации ссыпали парня. Мало того,
снесённой на сохранение в каюту капитана. Совсем уж помра-
чительно: иногда Лёва «гулял» по судну!
    Пара рогатых уверяла: мол, застукала его в боцманской
кладовке под полубаком. Как бы замёршим показался – ту-
луп на плечах накинут. Взгляд сразу отвёл. Пропадаю, де-
скать. Бац, и обратился в невидимого. Рядом горка старых
валенок. Примерить, что ль, собрался? Или штормишко так
их сгрёб? Гадать не стали. Наутёк пустились до самой над-
стройки.
    Но более впечатлился встречей с ним кочегар-зольщик
Жека. Вроде неизлечимо сбрендил. Последним трусом «за-
бил болт» катать тачки из пустеющего бункера. По евонно-
му – узрел там Лёвушку, сидящего на остатках угля. Яко бы
тот пропаще улыбался и точно от боли раскачивал кудрявой
головушкой.
    Жуткий страх моментально приварил Жекины «гады»,
лишённые шнурков. Зольщик дурным воплем оранул от па-
раличной немощи. Подсёкся в коленках и за тачку навзничь
опрокинулся. По состоянию почти одинаковым с видением,
едва-едва живым.
    А Лёва закрыл ладонями своё выразительное лицо. Словно
показал, как горько и тошно ему без них, за незримой чертой
нежданной смертушки.
    Осиротевшему Альке ни разу, однако, не явился. Не хотел, мо-
жет, расстраивать? Будто знал: и так по-настоящему переживает.
И на самом деле, без пяти минут механик закручинился. Ров-
но при закате стариковских дней. Нигде места себе не находил.
Всё вспоминался и вспоминался ему замечательный друг. Един-
ственно странное было: Лёвин голос озвучивался памятью точь-
в-точь и всегда справа, как когда-то на первой ночной вахте.
    Не в привычном духе: тихо, поминально вела себя отчаян-
ная братва. Разнопорядочные все шуточки, все подколочки
растерялись. Лёвино место в столовой команды свято пусто-
вало. Некоторые всерьёз задумывались: «Хватит ли водки в
Архангельске достойно проводить классного(!) парня?»
    Обрусевший «Елец» и стихия так же, мнилось, порознь пе-
реживали. Флаг, верной приметой скорби, был приспущен на
четверть, согласно уставу. Дым из трубы выходил совершен-
но иной ипостасью. Свежачок с норд-оста, возмущаясь, рвал
её, рассеивал, топя до последней крошки сажи. Тщетно. Из-
начально продолжала она истекать потно-солёной, траурной
кочегарской косынкой.
    Обдумывая наперёд, кэп озадачил дедушку:
– Поколдуй, Митрич, над паровым свистком. Уж расста-
райся модестом мусоргским. Мне чтоб, непременно, печаль
остро слышалась. Ничем другим, кроме моего задания, не за-
нимайся. Так-то. Выдашь сильней «Хованщины».
    Из всего сказанного не шибко культурный стармех вынес:
«На всю Ивановскую, стало быть. Я ж ли не смастерю! А за
то, что Лёвка всегда держал пар на марке, добавлю звонкости.
Всех проймёт».
    По приходу, после таможенного шмона, пришла за сыном
родительская чета. Мужчина выглядел узнаваемым постарев-
шим Лёвой. Миловидная заплаканная супруга защитно при-
жималась к его плечу. Многочисленная команда в лучшем вы-
ходном обличье выстроилась у комингса второго трюма.
    Настала щемящая, терзающая нервы, тишина. Непривычно
волнуясь, капитан снял, признаваемую за знак авторитета до-
военную лойдовскую фуражку. Помолчал. Затем попытался:
– Всё, чего ни скажешь, не утешит Вас. И нас никогда не
утешит потеря славного парня. Почему это случилось, считаю
делом не прояснённым.
    Далее развить вязкую мысль было бы чревато. Пауза, гово-
рящая сама за себя, затянулась. Некоторые представили сей-
час всю подлость врагов, прикрывшихся белой тряпкой зами-
рения. «Нихт шизен! Нихт шизен!*» – и погубив поверившего,
сгинули отмороженными суками. Не опуститься до прокля-
тий помогла слабая женщина в чёрном платочке. Она отдели-
лась от плеча мужа, подошла к части дубовых лючин, покры-
тых флагом. Ровно на средине красной материи – деревянная
коробочка, напоминавшая шкатулку без затей. Как любимое
дитя, мать взяла её и крепко прижала к груди.
– Мальчик мой! Прости. Могу сказать чего-нибудь не так
твоим друзьям и командирам. Зато от сердца. Они поймут, Лё-
вушка.
    Тихий голосок из одной боли, трогательное, всем родное
лицо держали внимание.
– Ты уходил в рейс беззаботно весёлым, щедрым на ласко-
вые слова, как никогда красивым. Счастливое продолжение
дней и лет сулила тебе жизнь. У тебя бы росли прекрасные
дети, а мы бы нянчили их. Нечем нам теперь заполнить пу-
стоту, когда отнята земная радость. Остаётся лишь плакать,
молится. Но и гордиться, что ты был у нас. Сколько моряков,
твоих друзей будут помнить тебя! Только им ни на кого зла
держать не надо. Оно мертвит души, отравляет память. Отво-
дит праведное наказание с небес Божьих. Я ждала, Лёвушка,
так, как ждала бы тебя родная мама. И буду ждать до обещан-
ных всем нам встреч с теми, кого мы любили. Сколько бы, го-
лубчик мой, веков не прошло.
    Женщина, впустившая в сердце неизбывное горе, кротко
поклонилась команде.
– Примите моё материнское благословение.
    Отец Лёвы, с выдержкой фронтовика, взял её бережно под
руку. Кто был на палубе, разом встретились с ними взглядами,
соприкоснулись сердцами, растворились в их горе.
    На минорной нечеловеческой высокой ноте протяжно зазву-
чал струёй пара судовой свисток. Не сдерживая больше души, в
товарищеском строю плакал друг кочегара - Алька.

* Сиверко – северный ветер.
** Гаша – зарощенная петля на конце швартового троса. (Сам трос также
         по жаргону называется концом).
*** СВАГ – Советская военная администрация Германии.
**** до жвака-галса (в переносном знач.) гульнуть до предела.
***** «Я. Я» (нем.)  – Да. Да.
 ===*  Nicht schieВen (нем.)  – не стрелять.