Хирургия. Часть одинадцатая

               

- Ну, что ты, пригорюнился? Переживаешь за Василия? – спросил я у Феликса, когда мы вошли в палату.
- Если честно, да! – признался он мне и уныло упёрся взглядом в Васькины тапки, стоящие рядом, но один носком вперёд, а другой вперёд пяткой. 
Феликс поднялся, поставил тапки правильно и снова посмотрел на них.
- Легче стало? – спросил я.
- Легче!
- Видишь, как мало человеку нужно, чтобы улучшилось настроение. Всего-то, тапки упорядочил, расставив их в привычном ракурсе, и  отлегло от души уныние, а мир, хоть чуточку стал светлее.
Я продолжил мысль:
-  Ты не по Василию, переживаешь, а предполагая, что он испытывает страдания, жалеешь себя, ожидая операции, волнуешься, а он, с улыбкой, со спокойной душой покатил на телеге с лёгкостью, с которой семечки щёлкают сидя на завалинке.
- Да, - согласился он со мной.
- Спокойствие, – залог пищеварения! Помни это и не волнуйся. Превращай свои проблемы в пустяк или, ещё лучше, - перекладывай их на посторонних, как теперь многие делают и тебе легче будет. Отвлекайся, от того чего тебе неприятно, бери пример с известных личностей. Ищи аналогии.
- Например?
- Да примеров сколько хочешь! Мы Россияне, чуть, что не так, тут же находим виновника:  Начальник обидел, - Путин виноват!  С тёщей поругался? Понимаешь, что она сволочь, но у нашего человека – Путин виноват! Ну, нет, другой приличной личности, более авторитетной, на которую свои обиды можно было бы свалить безнаказанно.
Что о нас говорить, вон, руководители зарубежных стран этим маневром пользуются. Возьмём огромную страну  Америку, с самодовольными американцами и маленькую страну Беларусь с огромными амбициями руководителя и  мирным, терпеливым населением. Страны разные, а у народа проблемы одинаковые. У каждого из них две беды: Коронавирус и Президент, но виновник один – Россия вместе с Путиным.
- Так, что делать, Сергей Петрович? Где они, и где я?...  Как вы поступаете в таком случае?
- Я иду своим путём и никого в неудачах, кроме себя, не обвиняю. Коль виновник известен, легче исправить ошибки. Успех зависит только от себя. Как говорится – сам нагадил, сам подбери! Вот и Василий, мне симпатичен.  У нас много общего. Он тоже свои проблемы разгребает сам.
- Сергей Петрович! Вам с Василием легко быть такими.  Вы закалённые, смелые, быстрые, а я вырос в среде, где без советов и опеки – шага не сделаешь. Мама тон задавала, а Дора Михайловна, её поддерживала.
Всё было подчинено моим желаниям, интересам, здоровью. Я был особым ребёнком, с ограничениями умопомрачительными. Всё для меня - «вредно», всё кипятилось, парилось, витаминизировалось. Простой воды из крана, я выпить не мог…  От любой домашней работы отстранён с напоминанием:  «У нас есть домработница!»
-  Феликс! Знаю я таких детей и таких родителей. Зимой я живу в Северной столице, в  Санкт- Петербурге - В ГОРОДЕ – ГЕРОЕ, пережившем блокаду, немыслимые лишения и опасности.  Так вот, не дай Бог, подобной беды в наше время.  Даже отдалённой беды, от той, которую пришлось перенести бывшим ленинградцам… Люди не переживут и десятой доли тех лишений.
 Я из племени военной безотцовщины, и мне дико смотреть, когда нынешнее поколение не ценит то, что имеет. Многие вчерашний чуть подсохший  хлеб, надкусанный кусок торта, купленный накануне творог с датой срока хранения истекающей через два дня - с семейного стола сбрасывают в мусор! Недоеденные продукты у таких же чистоплюев, тоннами выбрасываются туда же. На мытьё чайной чашки, готовы вылить из водопроводного крана ведро воды, а то «микробы могут  на них остаться, да повредить здоровью».
Расточительность, неуважение к продуктам, надуманные страхи и элементарная глупость  –  процветает.
- Тебе знакома такая картина, Феликс?
- Я об этом, как-то  не задумывался, Сергей Петрович.
- Знаешь, почему не задумывался?
- Нет, не знаю.
- Ты никогда, ничего не производил, не выращивал, не создавал, не голодал. Был потребителем продуктов, которым тебя пичкали состоятельные родные. Вот Василий не выбросит хлеб. Никогда не выбросит, потому что он его выращивал и знает ему цену.
В конце шестидесятых годов прошлого столетия я жил в Белоруссии. Работал главным инженером приличного завода и, на служебной «Волге» мне пришлось приехать в Ленинград в командировку.  Вот, что произошло с нами памятное.
Мы с технологом Еловым пошли по делам в проектный институт «Ленгипродор», а водителя Конончика Михаила Ивановича, оставили с машиной в районе института, на тихой улочке.
Михаил Иванович, был спокойный, ироничный, порядочный человек.  Он больше молчал, но если ответит, то найдёт такие слова, что обязательно заставит улыбнуться. Когда мы с инженером Еловым возвратились к машине, то застали водителя в возбуждённом состоянии.
- Что случилось, Михаил Иванович? – спросил я.
- Ничего, не случилось! – нервно сказал он, и передвинул на затылок кепку.
- Я вижу, что ты взволнован, Михаил Иванович!
- Всё нормально, - ответил он, и сдвинул кепку с затылка на лоб, прикрывая глаза.
- Рассказывай, Михаил Иванович! Меня не обманешь. Коль начал кепку по голове перемещать, значит это неспроста.
Михаил Иванович, сдвинув кепку опять на макушку, заговорил:
- Идут два парня, друг друга толкают, хохочут и пинают по дороге батон! Посмотрел я на парней, осуждающе, а один из них:
- Чего мужик смотришь?
- Не делом занимаетесь, ребята, хлеб пинать ногами – великий грех! – говорю им.
- Ты, что проповеди нам собрался читать? Успокойся, мы атеисты!
- Да кто бы вы ни были, не имеете права такое вытворять! Здесь в блокаду люди гибли от голода, а вы на этой святой, политой слезами и кровью земле…
Парень не дал мне договорить и, пнув в мою сторону остатки батона, сказал:
- Ешь, голодрань!
Я не выдержал такого …,  метнулся в их сторону, но они молодые, быстрые, разве догонишь…  Взял  остатки батона, завернул в газету, положил в багажник. Приеду домой - скормлю курам… 
- Успокойтесь, Михаил Иванович. Не стоит нервничать  из-за этих выродков. Сейчас поедем в гостиницу, отдохнёте, покушаете. Завтра направимся домой.
- Сергей Петрович! Если позволите, я хочу проехать в одно место, которое мне особенно памятно. Я был во время блокады  там, где размещались БАДАЕВСКИЕ продовольственные склады. Немцы их полностью разрушили бомбардировкой, чтобы уморить голодом жителей Ленинграда, а пожары сравняли их с землёй. Родители у меня погибли при бомбёжке, я находился в стае таких же, как и я – обездоленных сирот.  Какое-то время,  мы ютились, где попало в этом районе, и питались землёй…
- Как это понимать? – спросил я, хоть уже успел в виде догадки предвидеть ответ.
- Земля была пропитана остатками расплавленного сахара и жиров. Мы находили участки земли более насыщенные обгорелым пищевым продуктом, выгребали и ртом из этой земли высасывали сладковатую массу растворённую слюной. Таким образом, утоляли голод.
Михаил Иванович, перехватив сбившееся дыхание, облизав сухие губы, продолжал:
 - Во рту образовывались язвы – долго незаживающие, болезненные… Болел живот, была рвота, засорённость кишечника землёй приносила страдания нестерпимые, но так хотелось есть, что ничего нас не останавливало… Сколько кубометров земли мы пропустили через свой организм, трудно сказать, но это помогло нам выжить. Потом нас, детей, обнаружили военные, собрали  всех в каком-то помещении, подкармливали, а потом, уже зимой, переправили  на машинах по льду, в ночное время, под бомбёжкой в тыл. Страшно было…
Я заболел, ослаб и не помню, как меня спасали, но я остался жив. Скитался по чужим семьям, детским домам, окончил ФЗО,  в конечном итоге остался в Белоруссии.
Михаил Иванович, замолчал. Сдвинул кепку на глаза. Мы тоже молчали и только учащённый пульс, да тихие всхлипы, выдавали наше присутствие в автомобиле…
Какое-то время мы сидели молча.  Потом Михаил Иванович,  прервал молчание и, обращаясь ко мне, сказал:
- Сергей Петрович, я думаю, что город так изменился, что мы даже отдалённо не найдём место, где были продовольственные склады. Я  их запомнил такими, какими они врезались в мою детскую память. Этого достаточно. Не хочу лишний раз ковырять  раны…
Мы поехали в гостиницу, отдохнули, а рано утром уехали из Ленинграда, этого прославленного подвигами и насыщенного трагическими событиями города героя.
По пути в Белоруссию, мы сделали короткую остановку в Петергофе, возле городской больницы, где когда-то работала моя мама, где в далёком 1937 году родился я.  Не предполагал, что через много десятилетий я буду жить в  Санкт- Петербурге, не предполагал я, что мой старший сын, посетивший нас женой скажет: - Папа, если сочтёте возможным, то живите в Петергофе, в твоём родном городе. Я с учётом этого построил там квартиру, она для вас свободна…
Завершая монолог, я глянул на Феликса. Он сидел, опустив голову, переваривая услышанное.  Правда, когда я рассказывал про Михаила Ивановича, у него увлажнялись глаза…
 - Ты меня извини, Феликс, за рассказ, который у тебя, несомненно, в сознании оставит след.
- Что вы,  Сергей Петрович, разве за это извиняются? Я вам благодарен.
После небольшой паузы я продолжил разговор:       
- Скоро привезут Василия из операционной. Я хотел, пока он отсутствует рассказать, что с ним произошло этой зимой. Это тоже, достойно того, чтобы совершённый им поступок в обычной жизни не остался незамеченным.
- Так вот, он проезжал вдоль реки на тракторе и увидел, как пробегавшая по замёрзшей реке собака, провалилась в воду. Никого из людей вблизи не было. Увидев тонущую, выбившуюся из сил собаку, он остановился, выбрался из трактора и бегом  к реке. Содрав с себя ватник, он, не раздумывая, бросился в речку Лёд и его не выдержал, но он добрался до собаки по дну реки. Стоя по горло в воде протянул руку и помог бедному животному приблизиться к нему, а затем,  вместе собакой выбрался на сушу. Усадил в кабину трактора  и привёз чуть живого перепуганного пёсика к себе домой.
Вытер полотенцем, напоил тёплым молоком, затащил на тёплую печь, а потом переоделся сам,  чтоб не простудиться выпил стакан водки и улёгся рядом с ним. Согревались они вместе.
С тех пор они стали неразлучными…

В это время распахнулась дверь и в палату въехала каталка, буксируемая двумя женщинами.
- Вплотную к кровати подгоняем, ещё ближе! Хорошо! – сказала одна из женщин и бросила клич в коридор:
- Мужики, помогите разгрузить больного.
Добровольцы объявились сразу, через минуту Василий лежал на койке.
- Василий, как дела? – спросил Феликс.
- Какие дела? Я же ничего не делал!  Хирурги Резник и Рубайло,  копошились во мне, а я только развлекал их разговорами, - сказал Василий и неожиданно, добавил:
- Есть захотел, может, найдётся чего, так тащите сюда.
- Потерпи Василёк, сейчас принесу корм «голодающему Поволжью! – сказал я.
- Василий! Больно было? – поинтересовался Феликс.
- Нет! Я даже не почувствовал. Правда Рубайло, Резнику жаловался, что у него шея побаливает, так я тут не причём. Пусть сами разбираются.
- Василёк! Расскажи ещё чего ни будь.
- Чё вам рассказывать - то? Выпил я немного, на приключения  этой мензурки недостаточно было…
Василий задумался, чего бы такое вспомнить, и вдруг его осенило.
- О! Аааа! «Ё…!» Вспомнил, «чудное мгновение», как у Пушкина…
Когда разгружали операционный стол, освобождая место для меня, то женщину- красавицу перекидывали на каталку. В тот момент из распахнувшейся простыни она  блеснула мне таким аппендицитом, что долго его буду помнить!
Всё, хватит интервью от меня. Если с едой принесёте кефира из девятой палаты, то набрешу вам ещё больше!
Минут через пятнадцать я принёс Василию тарелку с едой, но опоздал. Он уже спал, богатырски сном, скромно похрапывая.
- Спи спокойно, дорогой товарищ, ты это заслужил, - сказал я, и наши с Феликсом взгляды, встретились.
Он был под впечатлением наших предыдущих разговоров и последующих событий, связанных с Василием.
- Так что мне теперь делать? Я не выращиваю хлеб, не произвожу продукты питания, не строю дома, не выплавляю сталь …  – задумчиво произнёс Феликс. – Мне должно быть стыдно за себя?
- Ошибаешься Феликс.  Каждый из нас делает дело, к которому приставлен. Вопрос в том, как он это делает – с душой и усердием, с осознанием полезности, честно, или в жульническом режиме?  Чувствуя гражданскую ответственность, или его это не интересует?  В этом выражается зрелость человека, его совесть.
Ты образованный, интеллектуально насыщенный человек, не имеющий пороков. Уверен, что ты не совершил действий и поступков, за которые тебе было бы стыдно. Ты чист и светел, как дитя, но робок, нерешителен, не инициативен. Тебе пора иметь семью, детей, а ты сам пока не трансформировался во взрослого человека. Это в тебе слабое звено.
Феликс внимательно вслушивался в каждое моё слово, но не возражал, не перебивал. Просто слушал.
- Пожалуй, тебе обидно о себе слышать такие слова? – неожиданно я спросил Феликса.
- Нет, не обидно. Ведь так есть на самом деле… Вы первый человек, который помог мне познать себя. За короткий период общения с вами и Василием Ивановичем я узнал о жизни больше, чем за свои двадцать восемь лет. Вы проницательны, Сергей Петрович, и сами открыты для понимания.
- Спасибо, Феликс! Если ты пришёл к такому выводу, значит, наше общение было не напрасным.
- Да, не напрасным, - подтвердил моё предположение он.
- Завтра тебя будут оперировать. Я не вижу в тебе беспокойства и это хорошо.
- Сергей Петрович! Я даже не думал об этом. На фоне тех событий, о которых я узнал от вас, мои проблемы – ничтожны! Я встретил людей, при которых быть слабым – позорно.
Феликс глянул на меня и торопливо заговорил:
- Вспомнил я один эпизод разговора состоявшегося с моим клиентом, у которого были большие неприятности. Так вот он мне сказал:  «Поздно мне попалась книга одного писателя! Если бы я вовремя прочитал его мудрые строчки, то моя жизнь пошла бы по другому руслу. Я бы не допустил  таких ошибок и был бы счастлив».  Он назвал имя, но я только сейчас понял, что речь шла о вас!
- Спасибо, Феликс. Завершая  наш разговор, я прочитаю тебе одно небольшое стихотворение:

Жизнь моя не составляет тайны
Потому, что нечего скрывать.
Всё ведь происходит - не случайно
Годы, как река – не двинут вспять.

Восхищаюсь стройностью берёзы,
Как она прекрасна и нага…
А в тумане плотном без вопросов
Чувствую, где меры берега.

Уступлю я путнику дорогу,
Соизволю помощь оказать.
Чтоб не стыдно было перед Богом
И добром, и смелостью дерзать.

Уважать людей - чего уж проще?
И не допускать чужой слезы.
Если добротой себя полощешь -
Сам светлей становишься в разы…

Замечательные строчки, Сергей Петрович, замечательные. Умеете вы выложить свои мысли в простой, доступной форме.

- Вот и всё на сегодня, будем отдыхать. Спокойной ночи! Прервал я Феликса.
- Спокойной ночи, Сергей Петрович, приятного сна, - пожелал мне Феликс, и мы отошли ко сну.

Продолжение будет!