Зимняя сказка

Боль жаром охватила правую руку… Дед едва не взвыл, но только заскрипел зубами — на крик уйдёт много сил, а он и так уже не молод, может и не выбраться… Это же надо было так оплошать! Ему казалось, что он знает каждый участок леса как свой, родной, но, видимо, действительно стал стареть и потерял бдительность. Старую охотничью ловушку просто не заметил — засмотрелся на дятла на дереве, думая, как бы его достать, и случайно наступил на край… Мокрый снег пополз под ногой, увлекая за собой горе-охотника, падая, Дед сжался в комок, стараясь максимально смягчить удар, но в самом низу ямы острая ветка пропорола его прочную куртку и впилась в живое. Дед умел терпеть боль, но она застала его неожиданно, и какое-то время он просто лежал на дне холодной грязной ямы, пытаясь утихомирить собственное растревоженное сердце. Нужно набраться сил и осмотреться… Нужно… И тут сердце старика снова забилось так, что ему невольно стало страшно — а вдруг не выдержит и не выберется? В паре шагов от него лежала огромная туша медведя. Должно быть, зверь тоже упал сюда… Запаха мертвечины не было, значит, зверь мог быть ещё жив. А погибнуть столь нелепой и болезненной смертью старик не хотел. Дед долго всматривался в мохнатую гору, а потом с облегчением вздохнул — зверь не дышал. Значит, мёртв. Но вряд ли такое падение могло убить его. Видимо, это было что-то другое… Другое… Но что? Или… кто?
Стараясь дышать как можно тише, Дед прикусил воротник собственной куртки и, постыдно поскуливая, выдернул острый сук из рукава. Рассматривать собственную руку не было ни времени, ни сил. Да и причина смерти зверя не давала старику сосредоточиться на собственной боли. Осторожно нащупывая ногами каждую ветку на дне ямы, старик обошёл медведя. И тихо осел на землю, увидев, что убило могучего зверя.
Скорее всего, при жизни она была восхитительна. Все женщины из Страны Духов похожи на сказочные картинки - так говорят те, кто встречался с ними и по какой-то неведомой причине остался на этом свете. Дед не любил рассматривать трупы, но здесь даже невольно залюбовался, втайне радуясь, что увидел эту женщину только мёртвой. Если бы он встретил её живой, вряд ли смог кому-то рассказать об этом… Дед не знал, что именно произошло. Скорее всего, первым в яму свалился зверь… А, может, он преследовал женщину и они оба провалились, а потом сцепились в яростной схватке… Она разорвала медведю горло, а он, скорее всего, подмял её — ведь даже жителю Страны Духов не всегда под силу справиться с таким огромным хищником. Но всё же… что-то было не так. Жители Страны Духов быстры, они куда более ловкие, чем любое животное. Как же она попалась?.. Дед поискал глазами по яме и внезапно понял. Чуть поотдаль, прямо под грязной корягой, виднелась корзина. Вот почему она не могла просто убежать. Мать защищала своё дитя.
...Лесовка хорошо лечила раны. И умела делать сильные обереги. Но даже она не знала, что же теперь делать Деду с найденной новорожденной девочкой. Тем более, с девочкой из Страны Духов. Раны-то она ему залечила, но…
- Ты — дурак, - вытирая руки о грязный фартук, выразительно высказалась старуха.
Дед послушно кивнул, поглаживая бороду.
- Ты — старая бестолочь! - уже более грозно сказала Лесовка, явно получая удовольствие от своей тирады.
Дед снова кивнул, опуская голову.
- Ты зачем её сюда приволок? Мог оставить её там! Чай, свои бы нашли… Может быть. А теперь она вырастет — и сожрёт тебя! - с удовольствием добавила Лесовка, выискивая в сундуке чистые тряпки, которые могли бы временно заменить пелёнки. Дитя жалобно захныкало, и Дед неумело взял девочку на руки, после чего она залилась громкими рыданиями.
- Я… не могу, - сам чуть не плача, высказался старик.
- Вот дурак! - Лесовка тяжело вздохнула. - Ну, теперь и я уже не могу. Дитя же… Хоть и сожрёт тебя — это точно, но так тебе и надо! Дай её сюда! Ничего-то ты не умеешь, - старуха взяла дитя и стала тихо укачивать. Девочка перестала плакать и довольно засопела.
С этого дня у Деда началась совершенно другая жизнь.
Он звал её просто «Снежная», потому что так и не придумал имени и потому, что он нашёл её зимой.
- А что? - рассуждал он об имени с Лесовкой, - Пока маленькая — Снежная девка. А вырастет — будет Снежная баба!
- Дурак, - тяжело вздыхала Лесовка, но не спорила. Здесь, в зачарованной роще, они уже давно не слышали человеческих имён. Да и свои позабыли много лет назад, когда только пришли сюда. Зачем? Ответ прост: ждать смерти. У обоих когда-то были семьи. Оба когда-то жили в большом городе, где жизнь не прекращалась ни на секунду, где гудели, трещали и рычали автомобили, поезда и самолёты, где люди вкладывали часть своей жизни в технику, которая хоть и могла имитировать какие-то человечески чувства и эмоции, но… это была лишь фальшивая жизнь.
Дед тогда был молод. Он носил дорогие костюмы и галстуки, а свою жизнь часто вручал металлическому монстру, на покупку которого копил несколько лет. Его жизнь была… престижной, как он сам любил говорить. И стала несколько спокойней лишь после появления  жены и маленького сына. Жизнь обещала быть долгой, сытой, а планы, которые он научился строить ещё с юных лет, всегда воплощались в реальность — строились по кирпичику, как небоскрёбы. Он никогда не сомневался в своём будущем и в будущем своих близких. Вот только говорят, что Богам наши планы смешны. Им наплевать на престиж и дорогие галстуки. У них свои приоритеты, и — куда деваться! - людям приходится мириться с этим.
Он до сих пор не знал, зачем выжил. Не как, а именно — зачем. Это была чудовищная авария. Возможно, во всём был виноват гололёд. Искристая дорога утром казалась бесконечной, а рассвет, скрывая в дымке, словно уводил её в небесный свет. А, может, водитель, случайно скользнувший на встречную полосу, ехал всю ночь, и просто ненароком на миг закрыл глаза. Что именно случилось, уже никто не скажет, потому что предположительно виновный умер в больнице на следующий день. Как и семья Деда. Как и единственный близкий для девчонки, стоящей на остановке, человек — её любимый, которого подлетевшая от удара машина буквально впечатала в бетонную стену. Сейчас Лесовка уже не помнила, как его звали, но помнила его руки — тёплые, ласковые, помнила, как с ним была надёжно и хорошо… Её тогда даже не зацепило. Хотя и вырвало половину души, оставив огромную бестолковую дыру. До него она была одна, брошенная, росла в детском доме. И вот — снова одна. Она смотрела, как мечется по дороге единственный выживший в аварии, и старалась перестать существовать. Он рыдал и кричал про жену и сына, а она даже не хотела думать о том, что могло остаться от его семьи, потому что прекрасно видела, что собой представляла их машина. Она не думала и о том, кто только несколько минут назад держал её за руку, и кого буквально размазало от чудовищного удара… Виновнику аварии повезло — он не выжил. Как и его две дочки — школьница и студентка, которых он вёз в гости к бабушке. Он не выжил. А значит — не видел всего этого. И его душа осталась цела. А тело… Да чёрт с ним с телом, оно всё равно уже ничего не чувствует. Может, он даже не узнал, что умер. Счастливый. И только после этой мысли она упала на колени и беззвучно заплакала. Именно тогда Дед, у которого в тот день ещё было имя, перестал кричать, обернулся, подошёл к ней и, став рядом на колени, обнял…
...Никто из них не помнил, как попал в зачарованную рощу. В то время они оба хотели умереть, но, будучи чужими, продолжали держаться вместе. Путь открылся сам. Где-то между деревьев в парке, или между старых домов на кривых улицах окраин… Или они просто одновременно нашли нарисованную мелом дверь в одном из подъездов. Но тропка в зачарованную рощу обещала привести их к месту, где можно было спокойно умереть — не сейчас, через много лет, но хотя бы имея такую надежду. В зачарованной роще они потеряли имена. Он стал жить охотой, а она изучала магию трав и врачевала местных жителей — таких же странных, как и они сами. Время от времени открывались пути в Страну Духов, и приходящие оттуда иногда приносили чудные дары, а иногда — проклятия… Они были красивы, умели играть на музыкальных инструментах и влиять на погоду, дарили свою любовь или сжирали живьём — уж как повезёт. Люди их боялись и ненавидели. Но Дед не мог заставить себя ненавидеть, потому что, даже забыв имена, помнил того малыша, которого забрала с собой искристая дорога… И потому он растил свою светлокудрую и голубоглазую девчушку, вспоминая, что такое пелёнки и бессонные ночи и прося у Лесовки разведённого козьего молока.
Лесовка и сама стала относиться к малышке мягче, но всё же время от времени будто вспоминала что-то, темнела лицом и, как камень, бросала в Деда слова:
- Мала ещё… Но подрастёт — отведи её.
- Куда? - терялся Дед каждый раз, как в первый.
- В лес. Пусть свои её найдут.
В лес… В память к Деду, царапаясь, лезли старые сказки про детей, брошенных в лесу. И он долго мотал головой, стараясь от них избавиться. Лесовка смягчалась и, словно прося прощения, говорила уже тише:
- Найдут они её. Они своих чуют… А так… Ну, сожрёт она тебя, или… станешь ты совсем немощным — кто о ней позаботится?
- Я не немощный.
Лесовка молчала, отворачивалась и обычно просто уходила к себе. А девчонка подрастала. В принципе, она ничем и не отличалась от обычных человеческих детей. Ну, немного более светлокожая, светловолосая… Играла она так же, как и обычные дети. Ласкалась, стараясь положить его большую шершавую руку себе на головёнку и замирала от удовольствия, как кошка, когда он неловко её гладил. Иногда просыпалась по ночам с криком, как птица, и с отражением чего-то неведомого для него и оттого страшного. Тогда он брал её на руки и укачивал. Вот только она всегда молчала. Смеяться умела, плакать тоже, но к своим (по расчётам Деда) годам восьми упорно молчала. Дед жил охотой и в селении за лесом выменивал свою добычу на простую еду и одежду. С тех пор, как появилась у него девчонка, стал брать сладости, расшитые по подолу шёлком платья и простенькие бусы. Никто и никогда не интересовался, зачем ему эти вещи. А она радовалась его подаркам и обнимала.
- Лучше б сказала что, - с нежностью и строгостью говорил Дед. - А то не мычишь даже, всё как дурочка… Дурочка, дурочка… Дурочка-Снегурочка.
Девочка замирала при этих словах и ласково заглядывала в его глаза, словно манила в какой-то неведомый мир. И правда — похожа на Снегурочку, - невольно думал Дед, вспоминая далёкую сказку из своего прошлого. Или — уже не из своего?..

Все дети любят Новый Год. Но в зачарованной роще самые младшие жители единственного селения, известного Деду и Лесовке, знать и не знали о таком празднике. И как-то раз, в первый месяц зимы, Дед, насильно воскресив в памяти остатки оставленного в прошлом мире, целый вечер рассказывал своей дурочке-Снегурочке про Новый Год, наряженную ёлку, волшебного Деда Мороза и ожидание чудес… Потом вдруг хлопнул себя по лбу, и на пару дней занял Лесовку и девочку глиняными и шитыми из старой одежды шарами, зверями и куклами, а сам мастерил из дерева, раскрашивал и с удовольствием слушал счастливый смех своей воспитанницы. Игрушки выходили кривыми и откровенно страшными, Лесовка ругалась, но всё равно — что-то было в этих вечерах… Что-то далёкое и близкое одновременно, тёплое и волшебное… Пряники и яблоки в карамели. Конфеты и мандарины. Любимая в нарядном платье, маленький сын, с восторгом протягивающий руки к красивому сверкающему шару на ёлке, ненастоящий, но по-своему волшебный Дед Мороз, стучащийся в дверь... Тут такого не было. И Дед загрустил.
Грусть его была болезненной и неизлечимой — как фантомная боль, остающаяся после утраты чего-то важного, но без чего, в общем-то, можно жить… Но не так, как раньше — а по-другому — с надеждой заснуть и не встретить новое утро. Снегурочка его словно читала — по вечерам подходила и обвивала шею тонкими, слегка прохладными руками. Дед с нежностью было трогал её за локоть, но тут же вспоминал Лесовкино «сожрёт она тебя», и приходил к выводу, что момента сжирания надо только ждать… Девочка росла, и, чем она становилась старше, тем меньше в ней прослеживалось то, что отличало детей человеческих от странного племени, живущего в другом мире. Нет, не явно, но как-то неуловимо, как одно время год сменяет другое, изменялась сама её природа. Тише становились шаги, меньше времени угадывалось в её взгляде, ближе к ней становился лес… Даже птицы сами садились иногда к ней на руки и голову, когда девочка гуляла по лесным полянам. И — Дед не мог этого отрицать — страшнее становилось оставаться с ней наедине. Дурочка-то дурочка, но девчонка легко угадывала обман и словно умела видеть недобрые помыслы. Не раз она предостерегала Деда от невыгодной сделки, когда он приходил в селение, чтобы продать что-то, купить или обменяться. Говорить не умела, но останавливала его лёгким жестом и могла метнуть в недобросовестного такой взгляд, что больше тот и не пытался людей обманывать. Да, конечно, Деда это спасало, но в селении к нему стали относиться с опаской. Стремление обмануть — оно в самой природе человеческой, и чтение самих себя людям ни к чему. И Деду в обмане человеческом было привычней. Но — что поделать — чем дальше от него становились люди, тем больше он тянулся к своей Снегурочке, как к какому-то спасению… А её любили дети в селении, как птицы в лесу. Может, даже её и не замечали, но малышня носилась всегда возле его приёмной дочери (или внучки?), стараясь быть поближе, ненароком попасть под её ладонь — чтобы погладила, замирали от её смеха, но никогда с ней не разговаривали, и в игры свои не звали. Она была для них словно незримым ангелом. Пусть рядом, но в стороне. «Ангел мой, пошли со мной»…
- А знаешь, что я думаю? - как-то вечером спросила его Лесовка. - Может, она и не сожрёт тебя. Ну, не все же они, наверное, людьми питаются. К тому же, ты… старый, жёсткий. Зато я слышала, что, если такому существу человек приглянётся, они могут в обмен на свою жизнь исполнить его любую мечту. Вот ты о чём мечтаешь?
- Дурная, что ли? - Дед съёжился от её слов, вспомнив внезапно сказочку, сказочку-выручалочку… А что же там было, в этой сказочке? Жили-были дед и баба, да детей у них не было, слепили девочку из снега (мечту свою исполнили), а она летом растаяла… Дурочка-Снегурочка. Жили-были Дед и Лесовка, нашли как-то девочку в лесу… Стоп! Всё не так. Может, у Лесовки детей и не было, но у него, у него-то был сын!..
Дед сердито отмахнулся от слов своей подруги, но по спине словно мурашки пробежали — девочка его уже за спиной стоит, и нежно по спине гладит. Господи всемогущий, какой же он жалкий… А Лесовка о чём думает? О том же, о чём и он? Что Снегурочка жизнь свою отдаст, а их мечты исполнит?
- Тааак! Хватит мне тут вашего бабского нытья! Без того тошно! - Дед вскочил со скамьи, схватил старый мешок и стал торопливо складывать в него игрушки, которые они так долго лепили и шили из чего придётся, - Пошли!
Ночь щедро дарила луной и волшебством. Холод словно звенел, как хрустальные осколки, а звёзды скатывались в снег и сверкали там голубоватой резью по глазам… Высокая пушистая ель словно касалась верхушкой неба. Вешать на её иглы игрушки было тяжело: пальцы мёрзли и соскальзывали, но мысль о том, сколько будет радости у детей из селения, когда утром их встретит такое чудо, придавала сил. Да, конечно, ёлочка-то у них получилась сказочная, но словно чего-то не хватает… Чего? Дед недобро улыбнулся. Деда Мороза со Снегуркой не хватает, вот чего! Точнее — вот кого… Да и чёрт с ними. Что толку от этих сказочек, если в жизни чудес не бывает? Вернее… бывают. Но… совсем не такие, в какие хочется верить. Чудеса из жизни мрачны и темны, жизненные сказки не заканчиваются хорошо. В них, в этих сказках, бывают ледяные дороги, уводящие в небеса твоих любимых.
- Звезды не хватает, - отвлёкшись от дурных мыслей, сказал Дед, глядя в высоту.
- И что? - фыркнула Лесовка. - Не хватает — и не хватает. Во-первых, мы её не сделали. А, во-вторых, кто на верхушку полезет? Ты, что ли? Хочешь шею сломать себе? И девчонку одну оставить? Дурак старый. Думаешь, умрёшь здесь — и чудо произойдёт, назад вернёшься, и ничего не будет? А кто тебе обещает, что ты вернёшься — и там все будут живы? Кто?..
Дед замер, как от удара, на глазах выступили слёзы. Медленно повернулся к поникшей Лесовке — такой чужой в этот миг, и такой близкой — единственно близкой из всего этого странного мира.
- Ты что? - медленно прошептал он, сам не узнавая свой голос. - Ты… что — помнишь? Ты… ты всё это время помнила — и молчала? Какого же… Что же ты… Зачем?
- А зачем было говорить? - Лесовка сердито тряхнула головой. - Жить надо дальше. Их нет. Зато мы есть. И Снегурочка твоя — тоже есть.
- Не… - Дед медленно опустился на колени в снег. - Нету тут ничего… Чушь это всё. И Снегурочка эта твоя — это бред мой, бред твой — и больше ничего! Ничего нет…
А потом он ничего не слышал — ни как Лесовка кричала на него, ни как звенела в воздухе внезапно расколовшая небо хрустальная звезда, опустившаяся на верхушку ели, ни как исчезало его мимолётное ненастоящее счастье… Лишь проснувшись утром в своей постели он внезапно с болью понял: ушла. Пропала его Снегурочка. Лишился он того последнего дорогого, за что держаться надо было.
День прошёл как болезненный сон. Дед бродил по своей тесной комнатушке, ворчал, умолял всех богов — известных ему и неведомых — вернуть девочку — да пусть хоть сожрёт его! - но в ответ только мыши скреблись под полом.
Пришла ночь, Дед молил о сне, но сон всё не шёл. Лишь ближе к утру, когда луна, серебрившая снег, стала приближаться к горизонту, голова стала наливаться тяжестью, и благодать пришла… Деду снился странный сон. Будто стоит он у ёлки, которую они наряжали, а игрушки — стекло да хрусталь, блестят и звенят от мороза, звезда огромная на верхушке переливается, а под раскидистыми ветвями стоит его девочка-Снегурочка в красивом белом наряде, в короне ледяной, да такая красавица! А сам он — в тёплой, расшитой узорами шубе, борода из серой стала белоснежной, а внутри будто волшебство бьётся… А в руке его — палка, да не просто палка, а вся хрустальная, как лунный свет, сверкает. И идёт он по снегу легко, не оставляя за собой следов, невесомый, живой, но какой-то другой… Через вершины елей, через звёздный свет, через границы миров… И дети, сбежавшись к ёлке, радуются и хлопают в ладоши, а девочка-Снегурочка играет с ними и дарит им игрушки и сладости.
А Дед идёт через миры и время, отыскивая глазами ту самую сверкающую дорогу в небо. И два автомобиля, в раннее утро мчавшиеся навстречу друг другу, чтобы унести несколько жизней. Узнал. Увидел. Стукнул что есть силы хрустальной своей палицей по льду дороги — и испуганный сон, как дикая птица, слетел с уставшего водителя, и два автомобиля промчались мимо друг друга… Не было никакой аварии. Не было никаких смертей. Были счастливые вечера вместе, у наряженных ёлок. Только девчонка на остановке испуганно сжала руку своего спутника, но всё в один миг прошло. Дорога опустилась с неба на землю и теперь вела только к дому.
А рядом — девочка-Снегурочка. Его семья. Ей ведь тоже для счастья много не надо — чтобы только он был с ней.
- Вот и хорошо, - шепчет Дед, провожая взглядом того, выжившего, другого себя, который был счастлив и успешен в мире людей и техники… и, конечно, красавицы-жены и маленького сына. - Вот и ладушки. Не было никакого Деда. Не было никакой Лесовки. Вот это всё было. И Снегурочка… И я.
В конце концов, чего ему горевать? Раз в год и он сможет посмотреть, как живёт его сын. Как растёт. Как радуется Новому Году. Как всё ещё искренне верит в Деда Мороза со Снегурочкой. А на верхушке самой высокой ели пусть горит звёздочка. Его звёздочка. Его личное чудо...