И вдруг минувшим летом

Теннесси Уильямс. "И вдруг минувшим летом" (1958). Пьеса в одном действии и четырех картинах.
Роли: женские – 3, мужские – 2.
Первый перевод с английского на русский пьесы "И вдруг минувшим летом" Теннесси Уильямса.
Был опубликован в сб. англоязычных пьес Пять драматургов под одной обложкой / Cост. Едошина И. – Самара:  ОНМЦНТ, 1991. – C. 301 – 359.
Вошел в cб. Т. Уильямс. Желание и чернокожий массажист. Пьесы, рассказы, эссе / Сост. и пер. Денисов В. - М.: Прогресс - Гамма, 1993. – С. 37 – 83.

Театральные постановки пьесы "И вдруг минувшим летом" Т. Уильямса в переводе В. Денисова:
1995 - Театр юного зрителя, Ростов-на Дону. "Сад Себастьяна" (по пьесе "И вдруг минувшим летом" Т.Уильямса и комедии "Женщины в народном собрании" Аристофана). Режиссер К. Серебренников.
1996 - Театр драмы им. С. Цвиллинга, Челябинск. "Внезапно прошлым летом". Режиссер А. Житинкин.

Виктор Денисов. "Хорек под домашним баром". Статья. Об истоках и особенностях драматургии Гарольда Пинтера, лауреата Нобелевской премии по литературе 2005 года. (Предисловие к первой публикации на русском языке пьес "Любовник" и "Возвращение домой" в переводах В. Денисова ). Альм. "Современная драматургия". – 1996. – № 4. - С. 132 – 136.

Charles Evans, Pinter in Russia. About V. Denisov // HAROLD PINTER. The Cambridge Companion to Harold Pinter / Ed. by Peter Raby. Second Edition. - Сambridge: Сambridge University Press, 2009. – Pages 173, 175, 179-80, 182, 186.

Чарльз Эванс, Пинтер в России. О В. Денисове // ГАРОЛЬД ПИНТЕР. Компаньон Кембридж Гарольду Пинтеру / Под ред. Питера Раби. Второе издание. - Кембридж: Кембридж Юниверсити Пресс, 2009. – C. 173, 175, 179-80, 182, 186.



БУДЬТЕ ВНИМАТЕЛЬНЫ! Все авторские права на данную пьесу защищены законами РФ, международным законодательством и принадлежат автору. Запрещается cамовольно издавать и переиздавать пьесу, размножать ее, публично исполнять, переводить на иностранные языки, а также вносить при постановке изменения в текст пьесы без письменного разрешения автора.



                Теннесси Уильямс


 



                И ВДРУГ МИНУВШИМ ЛЕТОМ

                (адаптация и перевод Виктора Денисова)

                Под редакцией Елены Степановой




                КАРТИНА ПЕРВАЯ

Декорации могут быть решены в сюрреалистическом ключе и напоминать декорации к балетному спектаклю. Зритель видит часть особняка в викторианско-готическом стиле в Зеленом районе Нового Орлеана после полудня на стыке конца лета и начала осени. Интерьер сливается с фантастическим садом, похожим скорее всего на тропические джунгли или лес гигантских папоротников в доисторическую эпоху, когда плавники живых существ только превращались в конечности, а чешуя - в кожу. Краски этого сада-джунглей - сочные, кричащие, особенно если учесть, что воздух после дождя насыщен испарениями. В саду растут огромные цветы-деревья, похожие на оторванные части тела, и на них словно все еще блестит незапекшаяся кровь; слышны пронзительные крики, свист, шипение, резкие звуки, будто сад населен дикими зверьми, змеями и хищными птицами...

(Буйство в джунглях продолжается некоторое время после поднятия занавеса; затем воцаряется относительная тишина, которая время от времени внезапно нарушается шумами и криками.
На сцену, опираясь на трость с серебряным набалдашником, выходит женщина со светло-оранжевыми или розовыми волосами. На ней бледно-лиловое кружевное платье; увядшую грудь прикрывает морская звезда из бриллиантов. Ее сопровождает молодой блондин - Доктор, весь в белом, ослепительной внешности, очень-очень красивый. И речь, и манера старой женщины свидетельствуют о том, что она - во власти его ледяного обаяния.)

Миссис Винэбл. Да, это и есть сад Себастьяна. Названия растений на табличках написаны по-латыни, но букв уже почти не видно. Это (Она делает глубокий вздох.) самые старые на земле растения, они остались еще с эры гигантских папоротников. Разумеется, в этом субтропическом климате (Она делает еще один глубокий вздох.) ...сохранились некоторые из самых редких растений, например, Венерина мухоловка. Вы знаете, что такое Венерина мухоловка, Доктор?
Доктор. Насекомоядное растение?
Миссис Винэбл. Да, оно питается насекомыми. Мухоловку следует держать под стеклом с ранней осени и до поздней весны. И вот, когда ее туда поместили, мой сын, Себастьян, вынужден был кормить ее фруктовыми мухами. Эти мухи баснословно дорогие! Их доставляют на самолетах из какой-то флоридской лаборатории, где используют для экспериментов в области генетики. Но я-то не могу этого делать, Доктор. (Она делает глубокий вздох.) Не могу, просто не в состоянии! И дело даже не в расходах, а в...
Доктор. Хлопотах.
Миссис Винэбл. Да. Так что прощай, Венерина мухоловка, - как и многое другое... Вот так! (Она вздыхает.) Не знаю почему, но я чувствую, что уже могу опереться на ваше плечо, да, Доктор Цу... Цу..?
Доктор. Цу-кро-вич. Это польская фамилия, она переводится как "сахар". Давайте сделаем проще, зовите меня просто Доктор Сахар. (Он улыбается ей в ответ.)
Миссис Винэбл. Итак, теперь, Доктор Сахар, вы видели сад Себастьяна.

(Они медленно идут во внутренний дворик.)

Доктор. Да, похоже на тщательно ухоженные джунгли...
Миссис Винэбл. Он хотел, чтобы сад был именно таким: ничего случайного - все продумано и обустроено при жизни Себастьяна... (Она достает из ридикюля носовой платок и прикладывает его ко лбу.) ...и создано им самим!
Доктор. А чем занимался ваш сын, миссис Винэбл? Кроме этого сада?
Миссис Винэбл. Вы и представить себе не можете, сколько раз мне приходилось отвечать на этот вопрос! Верите или нет - он до сих пор меня шокирует? Оказывается, поэта Себастьяна Винэбла все еще никто не знает, кроме узкого круга лиц, включая его собственную мать.
Доктор. О-о.
Миссис Винэбл. А вообще-то, строго говоря, основным его делом была его жизнь.
Доктор. Понятно.
Миссис Винэбл. Нет, пока вам еще не понятно, но когда я все расскажу, - вы поймете. Себастьян же был поэтом - вот почему я сказала, что его работой была его жизнь. Потому что творчество поэта – это и есть жизнь поэта, и наоборот: жизнь поэта – это его творчество, они неразделимы. Возьмем, например, продавца: его труд - одно, а жизнь - совсем другое, по крайней мере, так бывает. То же самое можно сказать о врачах, адвокатах, коммерсантах, даже ворах! Но жизнь поэта - это его творчество, а творчество - это особая жизнь... О, я уже заговорилась – даже вздохнуть не могу, и голова кружится.

(Доктор протягивает ей руку.)

Благодарю вас.
Доктор. Миссис Винэбл, а ваш доктор одобряет этот ваш шаг?
Миссис Винэбл (запыхавшись). Какой шаг?
Доктор. Встречу с той девушкой, которая, как вы думаете, виновна в гибели вашего сына?
Миссис Винэбл. Я ждала не один месяц чтобы встретиться с ней: в Сент-Мэрис я не смогла приехать, чтобы посмотреть ей в глаза - вот и вызвала ее к себе. Но я краха не потерплю - крах потерпит она! Я имею в виду - потерпит крах вся ее ложь, а не моя правда - правда восторжествует... Пойдемте, Доктор Сахар!

(Он медленно ведет ее во дворик.)

И все-таки мы дошли, ха-ха! Не думала, что ноги так сдадут, надо же! Присядьте, Доктор. Я не боюсь отдать всю свою жизнь до последнего вздоха и отпущенные мне силы, чтобы сделать то, что я делаю. А именно, я посвящаю остаток своей жизни, Доктор, защите репутации погибшего поэта. Себастьян не приобрел широкой известности как поэт, он и не хотел ее, отказывался от нее. Ему были противны, даже отвратительны! ложные ценности, а их как раз и несут с собой известность, слава, эксплуатация личности... Он, бывало, говорил мне: "Виолетта? Мама? Ведь ты же переживешь меня!!"
Доктор. Что заставляло его так думать?
Миссис Винэбл. Поэты всегда ясновидцы! Когда ему было пятнадцать, у него была острая ревматическая лихорадка, болезнь, которая подействовала на митральный клапан - потому-то он и боялся лошадей, воды и так далее... "Виолетта? Мама? - говорил он. - Ведь ты же переживешь меня, и потом, когда я умру, все достанется тебе, все будет в твоих руках, и ты сможешь делать с этим все, что захочешь!" Он, конечно, имел в виду свое будущее признание! Вот этого он действительно хотел, хотел посмертного признания – чтобы оно не тяготило его; он хотел, чтобы мир открыл его творчество уже после его смерти. Вот так. Теперь вам все понятно, Доктор? Оно и есть плоды труда моего сына, Доктор, его жизнь - она продолжается!

(Она берет со стола тонкий с золотым обрезом томик с таким видом, будто принимает в себя плоть и кровь Иисуса перед алтарем. На золоченом обрезе и буквах переплета отражается полуденное солнце. На нем написано: "Поэма лета". Неожиданно миссис Винэбл меняется в лице - теперь это лицо провидицы или экзальтированной монахини. В тот же миг в саду чистым и ясным голосом начинает петь птица, и, кажется, что на секунду старая женщина становится совсем молодой.)

Доктор (читает заглавие). "Поэма лета"?
Миссис Винэбл. "Поэма лета", и летом же написана. А всего их двадцать пять, он писал в год по поэме, сам печатал их на станке восемнадцатого века в своей студии во Французском квартале, чтобы кроме него никто этого не видел...

(В какой-то момент у нее как будто начинается головокружение.)

Доктор. Он писал в год по поэме?
Миссис Винэбл. По одной каждое лето во время нашего путешествия. А остальные девять месяцев в году были лишь подготовкой к ней.
Доктор. Девять месяцев?
Миссис Винэбл. Да, период вынашивания...
Доктор. Ему что, так трудно было написать поэму?
Миссис Винэбл. Да, даже когда я была рядом! А без меня вообще невозможно! И минувшим летом он так ничего и не написал.
Доктор. Он ведь умер минувшим летом?
Миссис Винэбл. Минувшим летом без меня он погиб - это и была его поэма минувшего лета. (Она пошатывается, Доктор подводит ее к стулу. Она с трудом ловит воздух.) Однажды летом, давным-давно - почему я сейчас об этом вспомнила? - мой сын Себастьян сказал: "Мама? Послушай-ка вот это!" И прочитал мне, как Герман Мелвилл описал Энкантадас, Галапагосские острова. Вот цитата: "Представьте себе двадцать пять куч золы, сваленных тут и там где-то в пригороде на пустыре; вообразите, что иные из них возвышаются как целые горы, а пустырь - это море, и вы получите некоторое понятие о том, как выглядят Энкантадас, Заколдованные острова. Это скорее даже не острова, а потухшие вулканы, являющие собой картину, каким мог бы быть наш мир, если бы Бог покарал его вселенским пожаром". Конец цитаты. Он прочитал это мне и сказал: "Мы должны туда поехать". И тем летом мы туда поплыли на зафрахтованном судне - четырехмачтовой шхуне, почти как две капли воды похожей на ту, на которой, должно быть, туда плавал и сам Мелвил. ...И вот мы увидели Энкантадас, но там мы увидели такое, о чем Мелвилл даже не писал. Мы наблюдали, как гигантские морские черепахи выходят из моря делать ежегодную кладку. ...Раз в год самки выползают из экваториальных вод на лучезарный песчаный берег вулканического острова, роют в песке ямки и откладывают в них яйца. Это долгая и мучительная процедура. А когда она завершается, изможденные черепахи ползут назад в море, чуть живые. Они никогда так и не видят своего потомства, а мы его видели. Себастьян точно знал, когда оно появится на свет, и мы к положенному сроку вернулись туда, чтобы посмотреть на него...
Доктор. Вернулись на?..
Миссис Винэбл. На эти ужасные Энкантадас, в это царство потухших вулканов, чтобы успеть увидеть, как вылупляются из яиц морские черепашки и как они отчаянно несутся к морю!

(Слышны резкие крики птиц в небе. Она поднимает голову вверх.)

Узкая полоска пляжа, черная, как икра, вся начинает двигаться! И небо начинает двигаться тоже...
Доктор. И небо тоже двигалось?
Миссис Винэбл. Оно было полно хищных птиц... И вокруг стоял страшный шум от этих птиц, от ужасных диких криков...
Доктор. Этих плотоядных птиц?
Миссис Винэбл. Представьте себе: узкая черная полоска острова - и только что вылупившиеся из яиц черепашки вылезают из ямок и что есть мочи наперегонки несутся к морю...
Доктор. Наперегонки к морю?
Миссис Винэбл. Чтобы спастись от этих хищных птиц, небо от которых становится таким же черным, как и берег!

(Она опять пристально смотрит вверх, а из сада вновь доносятся дикие, резкие, жадные крики птиц. Звуки напоминают ритмичное биение волн, будто поют дикари.)

И песчаный пляж сразу оживает: только вылупившиеся из яиц морские черепашки несутся к морю, а птицы тут же кружат и падают на них камнем вниз, прямо на них, и снова кружат, и снова - камнем вниз, чтобы напасть на них! Они бросаются вниз на этих только вылупившихся морских черепашек, переворачивают их, раздирают и пожирают их плоть. Себастьян полагал, что лишь сотой части одного процента от всего появившегося на свет потомства удастся добраться до моря...
Доктор. Что же в этой картине так поразило вашего сына?
Миссис Винэбл. Мой сын искал... (Она ненадолго замолкает, глотая воздух.) Ну, скажем, его просто интересовали морские черепахи!
Доктор. Вы, кажется, не это хотели сказать.
Миссис Винэбл. Но вовремя остановилась.
Доктор. Скажите, а что вы хотели сказать?
Миссис Винэбл. Я хотела сказать: мой сын искал Бога. Но сделала паузу, потому что подумала – вдруг вы скажете: "Сумасшедший, да еще с претензией!" - а Себастьян не был таким!
Доктор. Миссис Винэбл, врачи тоже ищут Бога.
Миссис Винэбл. Да что вы?
Доктор. И, по-моему, им еще труднее найти его, чем, например, священникам. Ведь священникам помогают такие хорошо известные духовные путеводители, как Писания, и такой хорошо организованный институт, как церковь. У врачей же этого нет...
Миссис Винэбл. Хотите сказать, что врачи, как и поэты, пускаются на поиски в одиночку?
Доктор. Да. Некоторые из них так и делают. Например, я.
Миссис Винэбл. Я верю, именно вам я верю! (Она смеется, сильно встревоженная.)
Доктор. Позвольте, я расскажу вам кое что о своей первой операции в Лайонс-Вью. Можете себе представить, как я тогда волновался и нервничал, - чем она закончится.
Миссис Винэбл. Да.
Доктор. Пациенткой была молодая девушка, которая считалась "безнадежной", она лежала в "драме".
Миссис Винэбл. Да.
Доктор. Так называется в Лайонс-Вью палата для буйных - изнутри она как барабан, без окон и дверей. Только днем и ночью в ней горит яркий свет, чтобы санитары видели, как меняются выражения лиц и поведение пациентов - надо же их вовремя успеть остановить, прежде чем они начнут буянить. Сразу после операции я не отходил от девушки: было такое ощущение, будто я родил ребенка, а он вот-вот перестанет дышать. Когда ее наконец повезли из операционной, я все шел рядом и держал ее за руку - а у самого сердце было в пятках.

(Слышится негромкая музыка.)

Был такой же прекрасный день, время после обеда, как сейчас. И вот, когда мы вывезли ее, тут она и прошептала: "О, какое небо голубое!" И я почувствовал гордость, гордость и облегчение, потому что до того ее речь - то, что она пыталась сказать, - было потоком сплошных ругательств!
Миссис Винэбл. Да, ну, теперь я не сомневаюсь и так и быть расскажу: мой сын искал Бога, а точнее – хотел ясно увидеть Его лик. Он провел весь тот ослепительный день на экваторе в вороньем гнезде шхуны – высматривая что-то на берегу, пока совсем не стемнело и стало ничего не видно - тогда он спустился с оснастки и сказал: "Ну наконец-то я Его узрел!" - он имел в виду Бога. И потом вдруг на несколько недель свалился с лихорадкой и все время бредил...

(Вновь слышится музыка островов - но звучит она недолго и очень тихо.)

Доктор. Представляю, как он мог себя чувствовать. Как ему было, вероятно, не по себе только при мысли о том, что он узрел Божий лик, эквивалент Бога, - среди всей той вакханалии, которую вы видели на островах: где твари небесные кружат и кружат до тех пор, пока не падают камнем на тварей морских, а те, несчастные, виноваты лишь в том, что им суждено плодиться на земле, но они - тихоходы – и не могуг достаточно быстро доползти до моря, чтобы избежать истребления! Да, я еще могу представить, как можно осмыслить подобное зрелище с точки зрения опыта и экзистенции, но причем же тут все-таки Бог? А вы что думаете?
Миссис Винэбл. Доктор Сахар, я хоть и являюсь более или менее постоянной прихожанкой Протестантской епископальной церкви, я поняла, что он имел в виду.
Доктор. Что мы должны подняться над Всевышним, так?
Миссис Винэбл. Он хотел сказать, что Бог являет людям свой жестокий лик, от него исходит какой-то лютый окрик. Вот и все, что мы видим и слышим от Бога. А что, скажете, не так? И никто, я уверена, даже не задумывался, в чем тут дело...

(Музыка снова стихает.)

Рассказывать дальше?
Доктор. Да, пожалуйста.
Миссис Винэбл. Итак, дальше? Индия, Китай...

(Входит мисс Фоксхилл с лекарством. Миссис Винэбл смотрит на нее.)

Фоксхилл. Миссис Винэбл.
Миссис Винэбл. О Господи, этот эликсир... (Она берет стакан.) Только аптекой и живу. На чем я остановилась, Доктор?
Доктор. На Гималаях.
Миссис Винэбл. О, да, это было давным-давно и тоже летом. В Гималаях Себастьян чуть было не ушел в буддийский монастырь. Дело зашло так далеко, что он обрил голову, спал на травяной циновке и питался одним лишь рисом из деревянной чашки. Пообещал этим хитрым буддийским монахам уйти от мира и от себя и отдать все свои мирские сбережения их нищенствующему ордену. Тогда я дала телеграмму его отцу: "Ради Бога, уведоми банк заморозить счета Себастьяна!". А в ответ получила телеграмму последнего адвоката моего мужа с таким текстом: "Мистер Винэбл тяжело болен тчк нуждается вас тчк ждет вашего приезда тчк очень желательно немедленное возвращение тчк телеграфируйте время прибытия... "
Доктор. И вы вернулись к мужу?
Миссис Винэбл. Я приняла самое трудное в своей жизни решение – я осталась с сыном. Я помогла ему преодолеть этот кризис. И меньше чем через месяц он встал со своей проклятой травяной подстилки, выбросил чашку для риса - мы заказали номера сначала в каирском "Шепарде", затем в парижском "Рице", и с тех пор, о, с тех пор мы... продолжали жить в мире света и тени... (Она рассеяно поворачивается с пустым стаканом в руке. Он встает и забирает его у нее.) ...причем тень была почти такой же яркой, как и свет.
Доктор. Не хотите присесть?
Миссис Винэбл. Да уж придется, чтобы не упасть.

(Он помогает ей усесться в кресло-каталку.)

Ну а вы еще не собираетесь "сделать ноги"?
Доктор (все еще под впечатлением от рассказа). Сделать что?.. Ноги? Да...
Миссис Винэбл. Ну, тогда вы не осел, нет, вы, разумеется, не осел, а то ведь я своими разговорами могу заставить "сделать ноги" даже осла – и не одного, а сразу нескольких... Но должна же я была вам как-то прояснить, что мир тоже потерял очень много после того, как минувшим летом я потеряла своего сына... А вам бы мой сын понравился, да и он был бы очарован вами. Мой сын Себастьян не был снобом в вопросах семьи или денег, но вообще-то он был снобом, это правда. Да, он был снобом - ценил в людях личное обаяние, настаивал, чтобы все вокруг него были красивы, и, его, правда, всегда окружала свита молодых красавцев, где бы он не находился: здесь, в Новом Орлеане, или в Нью-Йорке, на Ривьере или в Париже и Венеции - везде он появлялся в окружении красивых, талантливых и молодых людей!
Доктор. Ваш сын был молод, миссис Винэбл?
Миссис Винэбл. Мы оба были молоды, Доктор, и остались молодыми.
Доктор. Можно взглянуть на его фото?
Миссис Винэбл. Конечно, можно, Доктор. Мне приятно, что вам захотелось на него посмотреть. Я покажу вам не одно, а два фото. Вот. Здесь мой сын Себастьян в костюме ренессансного мальчика-пажа на маскараде в Каннах. А вот он в том же костюме на маскараде в Венеции. Между этими фотографиями – промежуток в целых двадцать лет. Как вы считаете, какая из них была сделана раньше.
Доктор. По виду эта.
Миссис Винэбл. Если речь идет о фотографии, а не о человек. Чтобы не стареть, нужно сопротивляться старости. И тут, чтобы достичь успеха, согласитесь, Доктор, необходимы характер, самодисциплина, воздержание. Один коктейль перед обедом, а не два, не четыре и не шесть, одна нежирная отбивная и сок лайма к салату - и это в ресторанах с таким-то выбором!

(Из дома выходит мисс Фоксхилл.)

Мисс Фоксхилл. Миссис Винэбл, пришли...

(В тот же миг в окне появляются миссис Холли и Джордж.)

Джордж. Привет, тетя Ви!
Миссис Холли. Виолетта, дорогая, а вот и мы.
Мисс Фоксхилл. Мать и брат мисс Холли.
Миссис Винэбл. Подождите меня наверху, в гостиной. (Обращается к мисс Фоксхилл.) Проводите-ка их наверх – пусть они не стоят у окна, пока мы тут беседуем. (Доктору.) Давайте отъедем от окна.

(Он везет ее на середину сцены.)

Доктор. Миссис Винэбл, а у вашего сына была... ну, что ли... частная, я хотел сказать, личная жизнь?
Миссис Винэбл. Я ждала, я хотела, чтобы вы об этом спросили.
Доктор. Почему?
Миссис Винэбл. Да потому, что я сама не слышала, что на самом деле несла эта девица, а только знаю с чужих слов и в приглаженном виде, так как была слишком больна, чтобы поехать и послушать ее самой. Но я в состоянии понять, какой это страшный удар по нравственной репутации моего сына - мертвый-то себя уже не защитит. Его должна защищать я. А теперь сядьте и послушайте меня...

(Доктор садится.)

...прежде чем слушать эту девицу... когда она здесь появится. Мой сын Себастьян так и умер непорочным. Это не значит, что его никто не преследовал, вовсе нет. Но я вам скажу, нам пришлось соблюдать великую осторожность, потому что его, с его внешностью и обаянием, часто добивались самые разные... - да кто только не преследовал! Но он все равно остался непорочным. Повторяю - не-по-роч-ным!
Доктор. Понимаю, что вы хотите сказать, миссис Винэбл.
Миссис Винэбл. Вы ведь мне верите, правда?
Доктор. Да, но...
Миссис Винэбл. Что значит "но"?
Доктор. Быть непорочным в таком возрасте... Сколько лет было вашему сыну минувшим летом?
Миссис Винэбл. Может, сорок. На самом деле мы не считали его дни рождения...
Доктор. Итак, он был убежденным холостяком?
Миссис Винэбл. Еще каким - будто дал обет безбрачия! Это звучит тщеславно, Доктор, но я действительно была единственной в его жизни, кто удовлетворял все его желания, связанные с окружающими. Время от времени он расставался с людьми, бросал их! Потому что их... их отношение к нему не было...
Доктор. Столь чистым, как...
Миссис Винэбл. ...требовал того мой сын Себастьян! Мы были знаменитой парой. Все говорили не "Себастьян и его мать" и не "миссис Винэбл и ее сын" - они говорили "Себастьян и Виолетта", "Виолетта и Себастьян" сейчас в Лидо, они в отеле "Риц" в Мадриде. "Себастьян и Виолетта" или "Виолетта и Себастьян" сняли на лето дом в Биаррице" и т.д. И каждое наше появление, каждый выход приковывали к нам всеобщее внимание - мы затмевали всех остальных! Что это было – наше превосходство? О-о-о, нет, Доктор, это нельзя так назвать...
Доктор. А я так и не называл.
Миссис Винэбл. Это не было folie de grandeur - манией величия, это было само величие.
Доктор. Понимаю.
Миссис Винэбл. Такое отношение к жизни едва ли встречалось со времен Ренессанса, после того, как во дворцах вместо королей и принцев стали жить богатые лавочники!
Доктор. Понимаю.
Миссис Винэбл. Ведь что такое жизни большинства людей? Это лишь следы в дебрях, с каждым днем они запутываются все больше и больше, и по ним никуда не выйдешь, только к смерти...

(Слышится лирическая музыка.)

А мой сын Себастьян и я - мы подробно выстраивали нашу жизнь, каждый день нашей жизни, мы буквально лепили его как скульптуру. Да-да, мы оставили после себя вереницу дней, настоящую галерею скульптур! Но минувшим летом...

(Пауза, а затем музыка продолжается.)

Я не могу ему простить даже теперь, что он заплатил за это жизнью! простить, что позволил этой вандалке! Этой...
Доктор. Девушке, которая...
Миссис Винэбл. Вы ее сегодня днем здесь увидите! Да. Он позволил этой вандалке - язык-то у нее как нож - уничтожить нашу легенду, память о...
Доктор. Миссис Винэбл, как вы думаете, почему она это сделала?
Миссис Винэбл. У сумасшедших нет причин!
Доктор. Да нет же - я имею в виду, что, по вашему мнению, ее к этому побудило?
Миссис Винэбл.Что за вопрос! Мы ее с ложечки кормили и одевали с ног до головы. Но разве за это говорят "спасибо" или хотя бы не ругают? - да такого сейчас днем с огнем не сыщешь, Доктор! Роль благодетеля хуже чем неблагодарная, это роль жертвы, священной жертвы! Да-да, Доктор, от вас хотят крови, хотят вашей же крови на ступепьках алтаря, следуя своему грубому и ненасытному "ego"!
Доктор. По-вашему, это что, обида?
Миссис Винэбл. Ненависть. В Сент-Мэрис они так и не смогли заткнуть ее.
Доктор. Но, по-моему, она была там несколько месяцев.
Миссис Винэбл. Я хотела сказать "заставить замолчать". Она все время несет бред! Они не могли заткнуть ей рот и в Кабеса-де-Лобо, и в парижской клинике – она все время несла бред, не закрывая рта! уничтожая репутацию моего сына. И на "Беренгарии", на которой ее перевозили обратно в Штаты, как только она вырвалась из каюты, ее снова тут же понесло. Даже в аэропорту, откуда ее везли в Сент-Мэрис, она тоже успела кое-что наплести, пока ее в скорую не втащили. Вот ридикюль, Доктор (Она берет матерчатую сумочку), здесь куча всякого хлама, всякой ерунды - помойка для старух, а ведь именно в старуху я и превратилась с минувшего лета... Откройте - у меня пальцы не гнутся - и достаньте сигареты и мундштук.

(Он выполняет и то, и другое.)

Доктор. Но у меня нет спичек.
Миссис Винэбл. По-моему, зажигалка на столе.
Доктор. Да, вот. (Он щелкает зажигалкой - вспыхивает высокое пламя.) Господи, настоящий факел!
Миссис Винэбл (с неожиданно сладкой улыбкой). "Так доброе дело в испорченном мире сияет". Доктор Сахар...

(Пауза. В саду мелодично поет птица.)

Доктор. Миссис Винэбл?
Миссис Винэбл. Да?
Доктор. В вашем письме, на прошлой неделе, вы упомянули о... о чем-то вроде фонда, благотворительного фонда что ли...
Миссис Винэбл. Я писала, что мои адвокаты, банкиры и другие доверенные лица учреждают сейчас Мемориальный фонд Себастьяна Винэбла. Мы будем субсидировать работу молодых людей, таких, как вы. Тех, которые раздвигают границы науки и искусства, но сталкиваются с финансовыми трудностями. Ведь у вас есть такие трудности, а, Доктор?
Доктор. Да, у нас такая проблема еще как существует. Ведь я занимаюсь радикально новым делом, и люди, стоящие во главе государственных фондов, естественно, побаиваются его и держат нас почти на голодном пайке, таком голодном, что... Мне нужна отдельная палата для моих пациентов, нужны обученные ассистенты. Я хочу жениться на той девушке, на которой не могу себе позволить это сделать! Но есть и еще проблема: где взять нужных пациентов, а не просто каких-то уголовников-психопатов, которых нам подбрасывает на операции государство! Потому что мои операции... ну, рискованы, что ли... Не хотелось бы настраивать вас против моей работы в Лайонс-Вью, но с вами я должен быть честен. Пока я оперирую с изрядной долей риска. Ведь когда в мозг проникает инородное тело...
Миссис Винэбл. Да.
Доктор. Пусть даже тонюсенький скальпель...
Миссис Винэбл. Да.
Доктор. Даже если он в искусных пальцах хирурга...
Миссис Винэбл. Да.
Доктор. Все равно операция - это изрядная доля риска...
Миссис Винэбл. Вы сказали, такая операция усмиряет пациентов, успокаивает их - она неожиданно делает их миролюбивыми.
Доктор. Да, это так - это мы давно уже знаем, но...
Миссис Винэбл. Что же еще?
Доктор. Ну, должен пройти добрый десяток лет, прежде чем мы сможем сказать, насколько оправдан сиюминутный успех операции, насколько длителен ее эффект или он проходит со временем. А особенно меня преследует! мысль: сможем ли мы когда-нибудь в будущем воссоздать полноценную человеческую личность или это всегда будет ограниченное существо, пусть и лишенное каких-то резких отклонений от нормы, но ограниченное? Вот, миссис Винэбл...
Миссис Винэбл. Да, но какое это все-таки для них благо, Доктор, стать просто миролюбивыми, стать вдруг неожиданно миролюбивыми...

(В саду мелодично поет птица.)

После всего этого ужаса, после всех этих кошмаров просто иметь возможность поднять голову и увидеть (Она смотрит вверх и поднимает руку, показывая на небо.)... небо, но не такое черное от хищных, жадных птиц, каким мы видели его над Энкантадас, Доктор.
Доктор. Миссис Винэбл? А ведь я не могу гарантировать, что после лоботомии она перестанет, как вы сказали, "нести бред"!!
Миссис Винэбл. Перестанет или нет, это уже неважно, а кто же ей
поверит после операции, Доктор?

(Пауза, а затем негромкая музыка джунглей.)

Доктор (тихо). Господи.

(Пауза.)

Миссис Винэбл, допустим, после того, как я встречусь с девушкой, осмотрю и выслушаю весь ее бред, я все еще не приду к выводу, что состояние девушки настолько серьезно! чтобы подвергать ее риску, и, возможно, нехирургическое лечение, такое, как инсулиновая терапия, электрошок и...
Миссис Винэбл. Ей все это уже делали В Сент-Мэрис!! Остается только это!
Доктор. А если я с вами не соглашусь?

(Пауза.)

Миссис Винэбл. Но это только полвопроса. Давайте решать быстрее, Доктор.
Доктор.Будете ли вы дальше поддерживать мои эксперименты в Лайонс-Вью? Иными словами: будет ли их дальше поддерживать Мемориальный фонд Себастьяна Винэбла?
Миссис Винэбл. Но Доктор, своя же рубашка всегда ближе к телу!
Доктор. Миссис Винэбл!!

(В окне между кружевными занавесками появляется Кэтрин Холли.)

Вы так простодушны, что вам и в голову не приходит, - конечно, не приходит, что кто-нибудь менее простодушный чем вы мог бы истолковать ваше предложение о дотации как... ну как своего рода подкуп, что ли.
Миссис Винэбл (смеется, откидывая назад голову). Называйте это, как хотите, - мне все равно. Но запомните две вещи: она - разрушительница, мой же сын был творцом! Ну а теперь, коль уж моя честность вас шокировала, забирайте свой черный чемоданчик - без дотации - и давайте-ка из этого сада! Нас ведь никто не слышал, здесь были только вы да я. Вот так, Доктор Сахар...

(Из дома выходит мисс Фоксхилл.)

Мисс Фоксхилл (зовет). Миссис Винэбл?
Миссис Винэбл. Ну, что там еще, чего вы хотите, мисс Фоксхилл?
Мисс Фоксхилл. Миссис Винэбл, к вам мисс Холли с...

(Миссис Винэбл замечает у окна Кэтрин.)

Миссис Винэбл. О Боже, она уже тут, я вижу ее в окне! Я ведь вам говорила, чтобы вы больше не пускали ее в мой дом! Я сказала вам встретить их у входа и провести, не заходя в дом, прямо в сад. Вы что, оглохли? Я не готова встречаться с ней. Сейчас пять часов, и я должна подкрепиться – выпить свой коктейль. Ввезите меня в дом... Как, Доктор, вы еще здесь? А я-то думала, вас уже и след простыл. Поеду-ка я через сад к другому входу. (Доктору.) А вы, если хотите, можете остаться здесь, в саду. Или сбежать отсюда, если вдруг появится такое желание, или войти в дом, если захотите или... – да делайте что только сами пожелаете, но ровно в пять я буду пить свой дайкири со льдом! А потом уже - к ней, встречаться визави!

(Во время этого монолога миссис Винэбл медленно едет по саду; она похожа на величавый морской корабль, которому ветер раздувает паруса, на пиратский фрегат или нагруженный сокровищами галеон. Молодой Доктор пристально смотрит на Кэтрин в окне, обрамленную кружевными занавесками. Рядом с ней появляется сестра Фелисити и уводит девушку от окна. Звучит музыка: зловещие фанфары. Только Сестра Фелисити успевает открыть Кэтрин дверь, как Доктор вдруг срывается с места, пытаясь на ходу схватить портфель, но промахивается. Кэтрин выбегает из дома, и они почти сталкиваются...)

Кэтрин. О, простите меня.
Доктор. Виноват.

(Она смотрит ему вслед, пока он входит в дом.)

Сестра Фелисити. Сядьте и успокойтесь. И ждите, когда выйдут ваши близкие.

Свет меркнет.

 

                КАРТИНА ВТОРАЯ

(Кэтрин берет из лакированной коробки на столе сигарету и закуривает. Последующие быстрые ритмичные реплики персонажи произносят в такт ритмичным, похожим на танец движениям: сестра в накрахмаленном белом облачении - оно должно шуршать - бегает за девушкой вокруг белого плетеного столика во внутреннем дворике и таких же стульев; это может сопровождаться быстрой музыкой.)

Сестра. Что вы взяли из коробки?
Кэтрин. Всего лишь сигарету, Сестра.
Сестра. А ну-ка положите обратно.
Кэтрин. Поздно, я уже курю.
Сестра. Давайте-ка сюда.
Кэтрин. Ну пожалуйста, дайте докурить, Сестра!
Сестра. Давайте, давайте.
Кэтрин. Ну пожалуйста, Сестра Фелисити.
Сестра. Кэтрин, давайте же сюда. Вы ведь знаете: в Сент-Мэрис курить запрещено.
Кэтрин. Мы не в Сент-Мэрис, а на послеобеденной прогулке.
Сестра. Но покамест я за вас отвечаю. И я не могу разрешить вам курить. Ведь прошлый раз, когда вы курили, вы уронили горящую сигарету прямо на платье - и начался пожар.
Кэтрин. Нет, пожара не было. Я только прожгла дырку в юбке, а все потому, что от всех этих лекарств едва понимала, что делаю.

(Она стоит позади белого плетеного стула. Последующие реплики
наскакивают одна на другую.)

Сестра. Давайте-ка сюда, Кэтрин!
Кэтрин.Не будьте же занудой!
Сестра. А за непослушание вы еще потом у меня поплатитесь.
Кэтрин. Ну ладно, потом расплачусь.
Сестра. Давайте-ка мне эту сигарету или я напишу рапорт, чтоб вас опять отправили в ту палату для буйных, ну-ка, отдавайте... (Она дважды хлопает в ладоши, а затем вытягивает над столом руку.)
Кэтрин. Я совсем не буйная, Сестра!
Сестра. Отдавайте сигарету! Сколько мне еще стоять вот так с протянутой рукой?
Кэтрин. Хорошо, возьмите, вот, возьмите ее!

(Она тычет зажженным концом сигареты в ладонь сестры, та вскрикивает и дует на обожженную ладонь.)

Сестра. Вы обожгли меня!
Кэтрин. Простите, я не хотела.
Сестра (возмущенно, крича от боли). Нарочно обожгли!
Кэтрин. Вы же просили сигарету - вот я ее вам и отдала.
Сестра. Вы ткнули мне зажженным концом в ладонь!
Кэтрин. О, меня тошнит, меня тошнит! – от всех этих приказов и угроз!
Сестра (властно). Садитесь!

(Кэтрин в оцепенении садится в кресло на авансцене лицом к публике. Сестра дует на обожженную ладонь. Слышна барабанная дробь. Затем из дома доносится жужжание электрического миксера.)

Кэтрин. А-а, недремлющий миксер: значит, сейчас ровно пять, и тете Ви пора пить дайкири со льдом - по ней можно сверять часы! (Она вот-вот рассмеется. Но тут же, содрогаясь, она делает глубокий вздох, прислоняясь к спинке, и так и остается сидеть в плетеном кресле, крепко вцепившись руками в белые подлокотники.) Значит, мы в саду Себастьяна. Бог мой, я сейчас расплачусь!
Сестра. Вы принимали перед выходом лекарство?
Кэтрин. Нет, не принимала. Надо принять, Сестра?
Сестра (почти нежно). У меня ничего нет. Мне никто ничего не говорил. Может, Доктор сам даст вам что-то.
Кэтрин. Тот молодой блондин – на которого я налетела?
Сестра. Да. Это молодой врач из другой больницы.
Кэтрин. Какой больницы?
Сестра. Нетрудно догадаться...

(В окне появляется Доктор.)

Кэтрин (резко вставая). Я знала, что за мной следят, он там, в окне, вон уставился!
Сестра. Сядьте и успокойтесь. Сейчас выйдут ваши близкие.
Кэтрин (вместе с ней). Он же из Лайонс-Вью, да! Этот Доктор?

(Она подходит к оконной нише. Доктор, отпрянув назад, мгновенно скрывается в дымке белых тюлевых занавесок.)

Сестра (вставая и удерживая ее, почти с сочувствием). Сядьте, милочка.
Кэтрин. Это из Лайонс-Вью? Доктор.
Сестра. Да успокойтесь...
Кэтрин. Когда же я перестану бежать по этой петляющей белой улице в Кабеса-де-Лобо?
Сестра. Кэтрин, милочка, сядьте.
Кэтрин. Я ведь его любила, Сестра! Тогда почему он не позволил мне себя спасти? Ведь я пыталась - схватила его за руку, но он ударил меня по ней и побежал, побежал, побежал - совсем не туда, Сестра!
Сестра. Кэтрин, милочка, успокойтесь.

(Сестра чихает.)

Кэтрин. Будьте здоровы, Сестра. (Произносит это механически, все еще наблюдая за окном.)
Сестра. Спасибо.
Кэтрин. А Доктор все еще у окна, но зачем такому светлому блондину прятаться за занавесками? Он отражает свет и сквозь них просвечивается. (Она отворачивается от окна.) Но ведь мы собирались к блондинам, блондины были следующим блюдом в нашем "меню".
Сестра. Пора успокоиться. Тихо, милочка, тихо.
Кэтрин. Кузен Себастьян тогда говорил: "Я изголодался по блондинам, я сыт по горло брюнетами и умираю по блондинам". Поэтому-то буклеты турагентств, которые он собирал, - все они касались рекламы северных стран, где живут блондины. Уверена, он уже тогда заказал нам номер где-нибудь в Копенгагене или Стокгольме. "Наелся по горло темненьким, теперь хочется чего-нибудь светленького". Так он говорил о людях, будто это блюда в меню: "Вот это с виду деликатесик, а вон то вкуснятинка" или "А вот - ни рыба ни мясо". Думаю, все это говорилось потому, что он и в самом деле жил впроголодь на всех этих пилюлях и салатах. ...
Сестра. Прекратите, Кэтрин! И сейчас же успокойтесь.
Кэтрин. Я нравилась ему, поэтому и я любила его... (Вновь со слезами в голосе.) Если б он продолжал держать меня за руку, я бы его спасла! Но Себастьян вдруг сказал мне минувшим летом: "Пташка, давай-ка полетим на север, хочу погулять под этими сияющими холодными северными зорьками – я ведь еще никогда не видел северное полярное сияние!" Кто-то когда-то сказал или написал: "Все мы дети одного гигантского детского сада: пытаемся сложить имя Господне из кубиков с перепутанными буквами алфавита на них!"
Миссис Холли (за сценой). Сестра!

(Сестра встает.)

Кэтрин (вставая). Кажется, это меня, ведь это меня зовут "Сестрой", да, Сестра!

 

                КАРТИНА ТРЕТЬЯ

(Сестра Фелисити машинально снова усаживает Кэтрин. В это время из глубины сада выходят мать и младший брат девушки. Мать, миссис Холли, - недалекая женщина с Юга - больше о ней сказать нечего. Брат Джордж хорошо выглядящий молодой человек. Благодаря своему высокому росту и элегантному виду он смотрится лучше всех в этой семье.)

Миссис Холли. Кэтрин, дорогая! Кэтрин... (Они делают вид, что обнимаются.) Ну и ну! Да она же прекрасно выглядит, правда, Джордж?
Джордж. У-гу.
Кэтрин. Нас специально отправляют в косметический кабинет каждый раз перед свиданием с семьей. А так - мы выглядим ужасно: нам ведь не дают ни пудры, ни помады, ничего металлического - боятся, чтобы не проглотили.
Миссис Холли (издавая короткий звонкий смешок). По-моему, она выглядит просто великолепно, правда, Джордж?
Джордж. Не можем ли мы поговорить с ней минуту, без монахини?
Миссис Холли. Мне кажется, в этом нет ничего такого. Да, Сестра?
Кэтрин. Простите, Сестра Фелисити, это моя мать, миссис Холли, и мой брат Джордж.
Сестра. Здравствуйте.
Джордж. Здрасьте.
Кэтрин. Это Сестра Фелисити.
Миссис Холли. Мы так счастливы, что Кэтрин в Сент-Мэрис! И так вам благодарны за все, что вы для нее здесь делаете.
Сестра (с грустью, машинально). Мы делаем для нее все, что только можем, миссис Холли.
Миссис Холли. Я и не сомневаюсь. Да, но... надеюсь, вы не против, если мы с нашей Кэти немножко поболтаем о своем наедине, а?
Сестра. Мне велено не оставлять ее одну.
Миссис Холли. Только минутку. А вы можете посидеть в холле или в саду. Мы сразу позовем вас, как только наш разговор перестанет носить частный характер.

(Неопределенно кивнув, Сестра Фелисити, шурша накрахмаленным халатом, уходит.)

Джордж (Кэтрин). Боже! Как это прикажешь понимать? Эй, Сестра! Ты что, хочешь нас разорить?!
Миссис Холли. Да тише ты, Джоджик. Не обижай сестричку!

(Он вскакивает и, шлепая себя по коленке теннисной ракеткой в чехле на молнии, гордо удаляется.)

Кэтрин. Какой Джордж элегантный!
Миссис Холли. Джорджу перешел гардероб кузена Себастьяна, а на остальное наследство бумаги все еще находятся в стадии утверждения судом! Как, разве ты это не знала? Что всё там, и Виолетта может длить такое положение дел, сколько она этого захочет?
Кэтрин. А где тетя Ви?
Миссис Холли. Джордж, пойди сюда!

(Он возвращается, недовольный.)

Виолетта сейчас спустится.
Джордж. Да, тетя Ви уже садится в лифт.
Миссис Холли. Ага, точно. Она сделала себе лифт на черном входе, и, послушай, Сестра, такую оригинальную штучку, ты вряд ли где-то еще увидишь! Он весь лаковый, в китайском стиле, облицован черными панелями с позолотой, а на них восхитительные миниатюры с птицами. Но он рассчитан только на двоих, и мы с Джорджем спускались пешком. Сейчас она, наверное, допивает свой дайкири со льдом, она все еще пьет его ежедневно ровно в пять вечера... особенно в жару... Сестра, жуткая смерть Себастьяна ее почти доканала! Сейчас ей, вроде бы, лучше... но ведь это временно. Дорогая, ты же знаешь, я уверена, что ты понимаешь, почему мы не приезжали к тебе в Сент-Мэрис. Нам сказали, что у тебя нервный срыв, а от родственников могло стать еще хуже! Но я хочу, чтобы ты знала: в городе никто, абсолютно никто ничего не знает, что с тобой. Правда, Джордж? Ни одна душа даже и не подозревает, что ты вернулась из Европы. Когда нас спрашивают о тебе, мы говорим, что ты осталась за границей учиться или что-то вроде того. (Она делает вздох.) А теперь, Cестра? Я тебя вот о чем очень хочу попросить: когда будешь рассказывать тете Ви о том, что случилось с Себастьяном в Кабеса-де-Лобо, будь крайне осторожна, не говори ничего лишнего.
Кэтрин. А что ты хочешь, чтобы я не говорила о чем?
Миссис Холли. Да просто не повторяй весь этот придуманный тобой бред! Ради меня и Джорджа, ради твоего брата и матери, не повторяй весь этот ужасный бред снова! По крайней мере, Виолетте! Не будешь, а?
Кэтрин. А я тогда должна буду рассказать тете Ви, что на самом деле случилось с ее сыном в Кабеса-де-Лобо?
Миссис Холли. Дорогая моя, ты здесь для этого и находишься. Она настаивает на том, что хочет услышать это именно из твоих уст!
Джордж. Ведь ты единственный свидетель этого, Кэти.
Кэтрин. Нет, были и другие. Они сбежали.
Миссис Холли. О, Сестра, тебя явно преследует какой-то кошмар на этой почве! А теперь выслушай меня, а, Сестра? В своем завещании Себастьян оставил, завещал тебе и Джоджику...
Джордж (благоговейно). Каждому из нас по пятьдесят тысяч, каждому! После всех налогов! Каково, а?
Кэтрин. О да, но если мне сделают укол, тогда у меня просто не будет никакого выбора: я должна буду точно описать им все, что случилось в Кабеса-де-Лобо минувшим летом. Разве это непонятно? У меня не будет никакого выбора кроме как сказать правду. Укол перекрывает что-то там внутри и молчать просто невозможно: все прет наружу - приличное и не очень, себя не контролируешь и всегда, всегда говоришь только правду!
Миссис Холли. Кэтрин, дорогая, я не знаю всей истории, но я уверена, что с головой у тебя не настолько плохо, чтобы сердцем не понимать: то, что ты просто рассказываешь... уже слишком...
Джордж (перебивая). Кэти, Кэти, ты должна забыть эту историю. Ладушки? За свои-то пятьдесят тысяч.
Миссис Холли. Потому что, если тетя Ви станет оспаривать завещание, - а мы знаем, так оно и будет - она навсегда похоронит его в судах! И мы останемся...
Джордж. Сейчас оно в суде на стадии утверждения! Но мы никогда не получим заверенной копии, если ты не забудешь эту историю. Мы же не можем позволить себе нанять дорогих адвокатов, чтобы получить свое! Итак, если ты не прекратишь рассказывать эту безумную историю, мы просто останемся с носом!

(Он отворачивается со злобной гримасой, делая неожиданный резкий мах рукой - будто бьет по чему-то вниз. Кэтрин секунду пристально смотрит на его высокую спину и начинает дико смеяться.)

Миссис Холли. Не смейся так, Кэтрин, ты пугаешь меня, Кэтрин.

(В саду пронзительно кричат дикие птицы.)

Джордж (поворачиваясь лицом к Сестре). Кэти, на кону деньги.

(Он наклоняется над диваном, держа руки на коленях фланелевых брюк, и говорит Кэтрин прямо в лицо, будто ей плохо слышно. Она поднимает руку, чтобы нежно погладить его по щеке, - он хватает ее за руку, отводит ее в сторону, но продолжает крепко держать.)

Если тетя Ви решит оспаривать завещание, мы останемся без денег?! Я понятно говорю?
Кэтрин. Да, братец, понятно.
Джордж. Видишь ли, мама, она безумна как койот! (Коротко и холодно целует ее.) Черт, мы не получим ни единого пенни, клянусь Богом, правда, не получим! Итак, ты должна прекратить рассказывать эту историю – про то, что случилось с кузеном Себастьяном в Кабеса-де-Лобо, даже если это и правда! Даже если это и могло бы быть правдой! Ты должна забыть ее, Сестра, нельзя же такое рассказывать в наше время цивилизованным людям в цивилизованной стране!
Миссис Холли. Ах, зачем, зачем, зачем, Кэти, ты сочинила всю эту небылицу?
Кэтрин. Но, мама, я ведь ее не сочиняла. Я понимаю, это ужасная история, но это реальная история из нашего времени и жизни, которой мы все живем, и то, что действительно случилось с кузеном Себастьяном в Кабеса-де-Лобо...
Джордж. О, и поэтому ты собираешься рассказать ее. Мама, она все равно собирается рассказать ее здесь тете Ви, а мы потеряем сто тысяч! Да, Кэти? Ты сука!
Миссис Холли. Джоджик!
Джордж. Еще раз повторяю - ты сука! Она не сумасшедшая, мама, она помешана не больше чем я, она просто, просто - извращенка! И всегда была извращенкой...

(Кэтрин отворачивается и начинает тихо всхлипывать.)

Миссис Холли. Джоджик, Джоджик, извинись-ка перед Сестрой, нельзя так разговаривать, ведь она твоя сестра. Сейчас же повернись к ней и скажи своей любимой сестричке, что больше не будешь говорить с ней таким тоном!
Джордж (поворачиваясь к Кэтрин). Ты, конечно, извини, Кэти, но ты же знаешь, как нам нужны эти деньги! Маме и мне, нам, Кэти? При моих-то амбициях! Я молод – и я много чего хочу, мне они нужны, Кэти! Итак, пожалуйста, ты можешь подумать, обо Мне? О Нас?
Мисс Фоксхилл (за сценой). Миссис Холли? Миссис Холли?
Миссис Холли. Меня зовут. Кэтрин, Джоджик, конечно, должен был сказать об этом как-то по-другому, но ты же понимаешь, мы на самом деле должны получить все то, что Себастьян завещал нам. Дорогая ты наша! Ведь ты же не подведешь нас? Обещаешь? Нет? Не подведешь?
Джордж (яростно крича). Тетя Ви уже здесь! Мама, Кэти, тетя Ви... вот тетя Ви!

 

                КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

(На сцену выезжает миссис Винэбл. Торжественный марш.)

Миссис Холли. Кэти! А вот и тетя Ви!
Миссис Винэбл. Она меня видит - да и я ее тоже. И этого более чем достаточно. Мисс Фоксхилл, отвезите-ка мое кресло вон в тот угол. Поднимите спинку чуть-чуть вверх.

(Мисс Фоксхилл выполняет просьбу.)

Еще. Еще. Не так высоко! Теперь немножко опустите. Хорошо. А сейчас я допью свой дайкири со льдом, сейчас... Кофе кто-нибудь хочет?
Джордж. Я бы выпил солода с шоколадом.
Миссис Холли. Джоджик!
Миссис Винэбл. У меня что здесь, аптека-закусочная?
Миссис Холли. О, Джоджик не меняется.
Миссис Винэбл. Я так и предполагала.

(Воцаряется неловкое молчание. Мисс Фоксхилл, как вор, на цыпочках приближается к миссис Винэбл, подает ей картонную папку и шепчет тихим бездыханным голосом.)

Мисс Фоксхилл. Вот папка с надписью Кабеса-де-Лобо. В ней вся ваша переписка с полицией и американским консулом.
Миссис Винэбл. Но я просила английскую копию! Она в отдельной...
Мисс Фоксхилл. В отдельной? Да, вот она.
Миссис Винэбл. О-о...
Мисс Фоксхилл. А вот рапорт частных детективов, вот отчет...
Миссис Винэбл. Да, да, да! Но где же Доктор?
Мисс Фоксхилл. В библиотеке, говорит по телефону.
Миссис Винэбл. Он что, другого времени не мог выбрать для звонка?
Мисс Фоксхилл. Он сам не звонил – ему позвонили из...
Миссис Винэбл. Мисс Фоксхилл, что вы разговариваете со мной так, будто в комнате покойник!

(Мисс Фоксхилл льстиво хмыкает.)

Кэтрин. Она боится, тетя Ви. А можно мне подвигаться? Встать и походить, пока не началось.
Миссис Холли. Кэти, Кэти, дорогая, Кэти, разве Джордж не сказал тебе: ведь его пригласили в Тулейнский университет Луизианы, и он теперь там на философском, как и Пол-младший.
Миссис Винэбл. Ничего не скажешь, тактичный молодой человек и с хорошим вкусом: явился сюда с головы до пят в одежде моего сына!
Джордж. Но, тетя Ви, вы ведь сами мне ее дали.
Миссис Винэбл. Я же не думала, что ты будешь расхаживать в ней перед моим носом, Джордж.
Миссис Холли (быстро). Джоджик, скажи тете Ви, как ты ей благодарен за...
Джордж. Я нашел одного молодого еврея-портного на Британия-стрит, он так все подогнал - никогда и не догадаешься, что она не с моего плеча!
Миссис Холли. И взял-то умеренно! Какое счастье, что Себастьян оставил Джоджику прекрасное, прекрасное наследство, только вот Кэти нас немножко подводит.
Джордж. Тетя Ви, а как насчет завещания?

(Миссис Холли покашливает.)

Я все думал-думал, не могли бы мы пройти через все это как-то, как-то...
Миссис Холли. Джоджик хотел сказать побыстрее! Быстрее покончить со всеми формальностями.
Миссис Винэбл. Я понимаю, о чем он. Фоксхилл, позовите-ка Доктора.

(Встает, опираясь на трость и ковыляет к двери.)

Мисс Фоксхилл (зовет у двери). Доктор!
Миссис Холли. Джоджик, о деньгах больше ни-ни.
Джордж. А вдруг мы ее больше никогда не увидим?

(Кэтрин встает и, тяжело дыша, идет во внутренний дворик - Сестра Фелисити следует за ней по пятам.)

Сестра (машинально). В чем дело, милочка?
Кэтрин. Наверное, мне это просто кажется, не может же это быть на самом деле!
Мисс Фоксхилл (возвращаясь). Ему пришлось ответить на срочный звонок из Лайонс-Вью.

(Небольшая напряженная пауза.)

Миссис Холли. Виолетта! Только не Лайонс-Вью!

(Сестра Фелисити, только что следовавшая за Кэтрин во дворик,;останавливает ее.)

Сестра. Подождите, милочка.
Кэтрин. Чего ждать? Я знаю, чего я дождусь.
Миссис Винэбл (одновременно с ней). В чем дело? Вы что, все готовы платить по тысяче в месяц и нести другие расходы за ее лечение в Сент-Мэрис?
Миссис Холли. Кэти? Кэти, дорогая?

(Кэтрин вместе с сестрой возвращается.)

Скажи тете Ви, как ты ей благодарна за возможность отдохнуть и подлечиться в таком милом, милом местечке, как Сент-Мэрис!
Кэтрин. Cумасшедший дом совсем не "милое, милое местечко".
Миссис Холли. Но здесь же прекрасно кормят! Разве здесь не прекрасно кормят?
Кэтрин. Только дайте мне письменное разрешение – чтобы не есть жареную овсянку. Пока я ее терпела – мне хоть разрешали гулять во дворе.
Сестра. Она потеряла эту привилегию – ей нельзя доверить гулять во дворе одной без надзора, да хоть и с кем-то. Она и так подбегала к забору и делала знаки машинам на шоссе.
Кэтрин. Да, я делала это, делала, потому что неделями пытаюсь передать записку из этого "милого, милого местечка".
Миссис Холли. Какую записку, дорогая?
Кэтрин. Записку о том, что мне стало страшно, мама.
Миссис Холли. Сестра, я вас не понимаю.
Джордж. Чего бояться-то, Сестра?
Кэтрин. А того, что сейчас со мной собираются проделать, - ведь все остальное уже испробовано! Этот человек в окне - Доктор из Лайонс-Вью! У нас там есть газеты, и я знаю, что они...

(Выходит Доктор.)

Миссис Винэбл. А вот и Доктор! Я уж думала, вы исчезли и оставили в память о себе только этот черный чемоданчик!
Доктор. Нет-нет, разве вы не помните, я же вам говорил, мне должны были позвонить по поводу пациента, который...
Миссис Винэбл. Это Доктор Цукрович. Он говорит, что его фамилия означает "сахар" и его можно звать просто "мистер Сахар".

(Джордж смеется.)

Он - специалист из Лайонс-Вью...
Кэтрин (перебивая). На чем он специализируется?
Миссис Винэбл. На одной новой области медицины. Когда все остальное не помогает.

(Пауза. В джунглях поднимается гомон - и опять все стихает.)

Кэтрин. Хотите просверлить мне дырку в черепе и покрутить скальпелем в моем мозгу? Ведь все остальное уже испробовано!

(Миссис Холли всхлипывает. Джордж постукивает по колену теннисной ракеткой.)

Но для этого вам понадобится согласие моей мамочки.
Миссис Винэбл. Я заплачу, и вас поместят в частную клинику.
Кэтрин. Вы что, моя законная опекунша?
Миссис Винэбл. Ваша мать зависит от меня. Да и вы все тоже! В
финансовом отношении...
Кэтрин. Думаю, мне ситуация ясна, сейчас...
Миссис Винэбл. Вот и хорошо! В таком случае...
Доктор. Думаю, чтобы достигнуть желаемого, нам прежде всего нужно
успокоиться.
Миссис Винэбл. Не понимаю, почему "нам" нужно успокоиться. Это же она кричала - не я.
Доктор. Миссис Винэбл, давайте обо всем поговорим спокойно. Ваша
племянница, кажется, взволнована.
Миссис Винэбл. У нее на это есть все основания. Отнять у меня сына, а потом еще...
Кэтрин. Тетя Ви, вы не правы.
Миссис Винэбл. Я не права?
Кэтрин (обращаясь к другим.) Она сейчас не права. (Опять к миссис Винэбл.) Тетя Ви, вы же знаете, почему Себастьян просил меня с ним поехать.
Миссис Винэбл. Да уж знаю, конечно, почему!
Кэтрин. Вы же были не в состоянии поехать. У вас же был... (На секунду умолкает.)
Миссис Винэбл. Давай, давай! Что у меня было? Боишься произнести перед Доктором? Хотела сказать – меня хватил удар. У меня не было никакого удара! У меня была легкая аневризма. Вы же знаете, Доктор, что это такое? Небольшой спазм сосудов! Не кровоизлияние, а просто небольшой спазм кровяного сосуда. Узнала, что она пытается отнять у меня сына, вот после этого и случилось. А отсюда временная атрофия мышцы лица, но только с одной стороны. (Она снова возвращается на середину сцены.) Да они мне вовсе не кровные родственники - это родственники моего покойного мужа. Я их всегда ненавидела – его сестру и двоих ее никудышных детей. Но я сделала даже больше, чем должна была, чтобы не пустить их по миру. Только ради того, чтобы  угодить моему сыну: его слабое сердце было на редкость добрым. Я пошла на расходы и унижение, да, на публичное унижение - устроила этой девице дебют, а она провалилась. Не понравилась никому, когда я вывезла ее в свет. В ней была словно какая-то... порча! Язычок у нее, правда, будь здоров, но не считать же это умом, как думают некоторые? А эта ее манера: смеяться прямо в лицо приличным людям – что приводило их просто в ярость? А ее враждебность по отношению не только ко мне, а и к Себастьяну тоже! Но Себастьяна эта девица забавляла, в то время как у меня вызывала отвращение и тошноту. А в разгар сезона она вдруг то и дело стала исчезать из списков приглашенных на вечера, да-да, то и дело исчезать из списков приглашенных, даже несмотря на мое положение. Почему? Да потому, что она потеряла голову от одного женатого и устроила скандальную сцену. И где? На карнавале "Марди-Гра", прямо посреди зала. Тогда-то все и отвернулись от нее, все, кроме... (Она переводит дыхание.) Моего сына Себастьяна: он все еще чувствовал к ней жалость и взял ее минувшим летом с собой вместо меня...
Кэтрин (вскакивая, с криком). Я не могу изменить правду. Я не Господь Бог! Но и Он, наверное, не смог бы! Не думаю, что Бог стал бы из правды творить ложь. Так как же можно лгать о том, что случилось с ее сыном в Кабеса-де-Лобо?

(Следующие восемь реплик перебивают одна другую.)

Миссис Винэбл. Она была влюблена в моего сына!
Кэтрин. Верните меня в Сент-Мэрис, Сестра Фелисити, давайте вернемся в Сент...
Миссис Винэбл. О нет, туда вы уж точно не вернетесь!
Кэтрин. Хорошо, пусть Лайонс-Вью, но только не просите меня...
Миссис Винэбл.Ты знаешь, что ты была!
Кэтрин. Что я была что, тетя Ви?
Миссис Винэбл. Не называй меня "тетей"! Ты племянница моего покойного мужа, а не моя!
Миссис Холли. Кэтрин, Кэтрин, не огорчай своего... Доктора? О, Доктор!

(Но Доктор спокойно и бесстрастно наблюдает эту сцену. А из джунглей-сада доносятся громкие голоса пернатых и чешуйчатых.)

Кэтрин. А я и не собираюсь. Я ведь не хотела сюда приезжать! Знаю, что она думает, она думает, что это я убила ее сына, она думает, что я виновна в его смерти.
Миссис Винэбл. Именно так оно и есть. Я сказала ему минувшим летом: "Едешь не со мной, а с ней? Что ж, тогда мы уже больше никогда не увидимся!" - все так и вышло. И только ты знаешь, почему!
Кэтрин. Бог мой, я же...

(Она бросается в сторону сада, - сестра бежит за ней.)

Сестра. Мисс Кэтрин, мисс Кэтрин...

(Следующие реплики наскакивают одна на другую.)

Доктор. Миссис Винэбл?
Сестра. Мисс Кэтрин?
Доктор. Миссис Винэбл?
Миссис Винэбл. Что такое?
Доктор. Я хотел бы побыть несколько минут наедине с мисс Кэтрин.
Миссис Холли. Джордж, поговори с ней, Джордж.

(Джордж подобострастно изгибается перед сидящей в кресле старой женщиной и, заглядывая в ее лицо, кладет ей руку на колени.)

Джордж. Тетя Ви? Кэти нельзя ехать в Лайонс-Вью. Тогда в Зеленом районе все узнают, что вы отправили племянницу в сумасшедший дом, тетя Ви.
Миссис Винэбл. Фоксхилл!
Джордж. Тетя Ви, подумайте только, что вы хотите сделать?
Миссис Винэбл. Пусть отойдет от моего кресла! Фоксхилл, увезите меня от этих людей!
Джордж. Послушайте, тетя Ви, подумайте только, что будут говорить...
Миссис Винэбл. Я не могу встать! Увезите, увезите меня отсюда!
Джордж (выпрямляясь, но продолжая держаться за кресло). Я ее отвезу, мисс Фоксхилл.
Миссис Винэбл. Пусть отойдет от моего кресла или...
Мисс Фоксхилл. Мистер Холли, я...
Джордж. Я должен с ней поговорить.

(Он вывозит ее кресло на авансцену.)

Миссис Винэбл. Фоксхилл!
Мисс Фоксхилл. Мистер Холли, она не желает, чтобы вы ее везли.
Джордж. Я знаю, что делаю. Отстаньте от нас с тетей Ви!
Миссис Винэбл. Отпусти или я тебя ударю!
Джордж. О, тетя Ви!
Миссис Винэбл. Фоксхилл!
Миссис Холли. Джордж...
Джордж. Тетя Ви?

(Она бьет его тростью. Он отпускает кресло, и мисс Фоксхилл увозит ее. Он делает несколько быстрых мелких шагов за ней, но затем возвращается к миссис Холли, которая рыдает в носовой платок. Он вздыхает, садится рядом и берет ее за руку. Сцена постепенно погружается в темноту, в то время как свет направлен в сад - на Кэтрин и сестру, которая держит ее за руку. К ним подходит Доктор. Миссис Холли, рыдая, протягивает Джорджу руки, и он склоняется перед ней и кладет голову ей на колени. Она ее поглаживает. В это время сестра стоит рядом с Кэтрин, держа ее за руку.)

Кэтрин Вам не нужно меня держать, я не убегу.
Доктор. Мисс Кэтрин?
Кэтрин. Что?
Доктор. Ваша тетя серьезно больна. У нее ведь был паралич прошлой весной?
Кэтрин. Да, был, но она никогда не признается в этом...
Доктор. Надеюсь, вы понимаете почему.
Кэтрин. Да, понимаю. Я ведь не хотела сюда приезжать.
Доктор. Мисс Кэтрин, вы ее ненавидите?
Кэтрин. Я не понимаю, что такое ненавить. Как можно ненавидеть кого-то и при этом быть в своем уме? Вот видите, я все еще считаю себя в своем уме!
Доктор. Так все-таки, как по-вашему, был у нее паралич или нет?
Кэтрин. У нее был легкий паралич в апреле. Он затронул только одну сторону. Левую сторону лица ...но, конечно, он изуродовал ее, и после этого Себастьян уже не мог пользоваться ею.
Доктор. Пользоваться ею? Вы сказали "пользоваться"?

(Из сада доносятся негромкие, но зловещие звуки.)

Кэтрин. Да, ведь мы все пользуемся друг другом, это как раз и есть то, что мы называем любовью, а когда не можем пользоваться друг другом, - это что?.. ненависть...
Доктор. Вы ее ненавидите, мисс Кэтрин?
Кэтрин. Разве вы меня уже не спрашивали об этом, один раз? И разве я не ответила, что не понимаю, что такое ненависть. Корабль в море натолкнулся на айсберг - все тонут...
Доктор. Продолжайте, мисс Кэтрин!
Кэтрин. И пусть даже все уже идут ко дну, все равно: как можно ненавидеть ближнего, ведь он тоже тонет, как и ты! Правда, Доктор?
Доктор. Ответьте: какое чувство вы испытывали к кузену Себастьяну?
Кэтрин. Я нравилась ему, а потому и я любила его.
Доктор. А в чем выражалась ваша любовь к нему?
Кэтрин. Я относилась к нему как к сыну – другой любви он бы не принял. Я пыталась его спасти, Доктор.
Доктор. От чего? Спасти от чего?
Кэтрин. Чтобы он не довел... свой образ!.. ну, что ли... до совершенства! Он сотворил из себя что-то вроде!.. жертвы!.. ужасной жертвы...
Доктор. Богу?
Кэтрин. Да, жестокому Богу, Доктор!
Доктор. И что вы при этом чувствовали?
Кэтрин. Доктор, мои чувства были похожи на то, что чувствуешь
во сне...
Доктор. Разве ваша жизнь не кажется вам реальной?
Кэтрин. Как-то, минувшей зимой, я стала вести дневник от третьего лица.

(Он крепко держит ее за локоть и ведет на авансцену. Одновременно мисс Фоксхилл увозит миссис Винэбл; миссис Холли плачет в носовой платок, а Джордж, пожимая плечами, встает и поворачивается к публике спиной.)

Доктор. Так что же случилось минувшей зимой?
Кэтрин. На карнавале "Марди-Гра" один парень - он меня туда и привез – так напился, что не мог встать! (Что-то похожее на короткий невеселый смешок.) Я хотела уехать домой. Пальто было в раздевалке, а номерок у него в кармане. Но они никак не могли его найти. И я сказала: "А, черт с ним, поеду так!" И пошла ловить такси. В этот момент кто-то взял меня за руку и сказал: "Я вас отвезу". Когда мы выходили из отеля, этот человек снял с себя пальто и накинул его мне на плечи. И тогда я посмотрела на него, - по-моему, я никогда его раньше не видела, правда! Он повез меня домой на своей машине, но сначала завернул в одно место. Мы остановились в конце Эспланейд-стрит, около Дубов-Дуэлянтов... Остановились! Я спросила: "В чем дело?" Он не ответил, а только зажег спичку и закурил прямо в машине; я посмотрела на него и сразу все поняла! Кажется, я выскочила из машины раньше него, и мы пошли пешком по мокрой траве к этим высоченным дубам в дымке тумана, будто там кто-то звал нас на помощь!

(Пауза. Приглушенные, монотонные птичьи крики в саду переходят в сольное пение птицы.)

Доктор. А потом?
Кэтрин. Я потеряла его. Он отвез меня домой и сказал жуткую фразу: "Давай-ка все забудем, моя жена ждет ребенка и..." Я только зашла домой, села, подумала немного, а потом вдруг вызвала такси и поехала назад, туда же, в отель "Рузвельт". Бал все еще продолжался. Я думала, что вернулась за взятым напрокат пальто, но оказалось – совсем даже не за ним. Я вернулась чтобы устроить сцену прямо в бальном зале, да, даже не зашла в гардероб за этой старой норковой накидкой тети Ви, нет, бросилась прямо в зал и нашла его прямо на паркете - он танцевал, подбежала и начала бить его изо всех сил кулаками - по лицу, в грудь, - пока Себастьян меня от него не оттащил. После, на следующее утро, я стала вести дневник от третьего лица единственного числа. Писала, например, такое: "Утром она все еще была жива, - имея в виду себя... - Что с ней будет дальше? Один Бог знает!" Больше я уже в свет выезжать не могла. Но однажды утром мой кузен Себастьян пришел ко мне в спальню и сказал: "Вставай!" Ну... если ты умирала и все-таки выжила, тогда становишься такой послушной, Доктор... И я встала. Он повез меня в центр в ателье фотографироваться на паспорт. Сказал: "Этим летом мама не может со мной поехать за границу, вместо мамы поедешь ты!" Не верите - почитайте мой парижский дневник: "В то утро она встала чуть свет, выпила кофе, оделась и совершила небольшую прогулку."
Доктор. Кто совершил?
Кэтрин. Она. То есть я - от отеля "Плаза Атене" до площади Звезды, будто за мной гналась пара сибирских волков. (Она смеется усталым, безнадежным смехом.) Шла внаглую, не останавливаясь, наплевав на все светофоры - не дожидаясь зеленого. "Куда, вы думаете, она направилась? Снова к Дубам-Дуэлянтам?" Было темно и холодно, и только его горячий, жадный рот! На...
Доктор. Мисс Кэтрин, позвольте, я вам кое-что сделаю.

(Другие уходят, и на сцене остаются только Кэтрин и Доктор.)

Кэтрин. Опять укол? И что же вы мне вколете сейчас, Доктор? Да все равно. Меня уже так закололи, что еще чуть-чуть и я стану хорошей поливочной машиной: нужен только шланг – и я сразу начну поливать.
Доктор (готовя шприц). Пожалуйста, снимите жакет.

(Она выполняет просьбу. Доктор делает ей укол.)

Кэтрин. Ничего и не почувствовала.
Доктор. Вот и хорошо. А теперь сядьте.

(Она садится.)

Кэтрин. Считать от ста - и обратно?
Доктор. Любите считать от ста и обратно?
Кэтрин. Не просто люблю - обожаю! Сто! Девяносто девять! Девяносто восемь! Девяносто семь! Девяносто шесть! Девяносто... пять! О-о! Уже что-то чувствую! Как весело!
Доктор. Вот и хорошо. Закройте-ка на минутку глаза.

(Он пододвигает к ней свой стул. Проходит полминуты.)

Мисс Кэтрин? А теперь я хочу вас о чем-то попросить.
Кэтрин. О чем угодно – все в ваших руках, Доктор Сахар.
Доктор. Сопротивляйтесь изо всех сил.
Кэтрин. Сопротивляться чему?
Доктор. Правде. Которую вы мне сейчас расскажете.
Кэтрин. Правда – это единственное, чему я никогда не сопротивлялась!
Доктор. Иногда люди только думают, что не сопротивляются ей, а на самом деле как раз только это и делают.
Кэтрин. Знаете, говорят, она находится на дне бездонного колодца, знаете?
Доктор. Расслабьтесь.
Кэтрин. Правда.
Доктор. Не разговаривайте.
Кэтрин. Где я остановилась? На девяносто?
Доктор. Не надо считать дальше.
Кэтрин. Где-то на девяносто?
Доктор. Можете открыть глаза.
Кэтрин. О, мне на самом деле весело!

(Молчание, пауза.)

Знаете, что вы сейчас, по-моему, делаете? Пытаетесь меня гипнотизировать, так? Вы смотрите прямо мне в глаза и делаете что-то мне своими глазами и ваши... глаза... Вы именно это делаете со мной?
Доктор. Вы чувствуете, что я именно это делаю?
Кэтрин. Да! Такое необычное ощущение. И ведь оно не из-за лекарства.
Доктор. Сопротивляйтесь мне изо всех сил. Смотрите. Сейчас я протяну вам руку, положите свою в мою и давите, давите изо всех сил. Передайте всю силу сопротивления своей руки в мою.
Кэтрин. Вот моя рука. Но она не хочет сопротивляться.
Доктор. Вы совершенно пассивны.
Кэтрин. Да, согласна.
Доктор. Вы сделаете то, о чем я вас прошу.
Кэтрин. Да, попытаюсь.
Доктор. И расскажете правду, только правду.
Кэтрин. Да, попытаюсь.
Доктор. Абсолютно правдивую историю. Никакой лжи, никакой утайки. Расскажете все, как есть.
Кэтрин. Все как есть. Чистую правду. Потому что я просто обязана. А можно - можно мне встать?
Доктор. Да, только будьте осторожны. Может слегка закружиться голова.

(Она пытается встать, но падает в кресло.)

Кэтрин. Не могу встать! Прикажите мне. Тогда наверное, смогу.
Доктор. Встаньте.

(Она нетвердо поднимается.)

Кэтрин Как странно! А теперь могу! О, как кружится голова! Помогите же или я...

(Он бросается, чтобы поддержать ее.)

упаду...

(Он обнимает ее. Она обводит рассеянным взглядом сад, блестящий в дымке испарений. Затем снова переводит взгляд на него. И вдруг начинает раскачиваться – к нему и от него.)

Доктор. Видите, вы потеряли равновесие.
Кэтрин. Нет, не потеряла. Просто я делаю то, что хочу, - и без ваших указаний. (Она крепко к нему прижимается.) Пустите меня! Пустите! Пустите! Пустите меня! Пустите меня, пустите меня, о, пустите же меня... (Она жарко прижимается губами к его губам. Он пытается высвободиться, но она продолжает яростно прижиматься к его губам, наваливаясь на него всем телом. Входит Джордж.) Пожалуйста, обнимите меня! Я так одинока. Уж если я сошла с ума, то это потому, что одиночество - хуже смерти! Знайте: одиночество - хуже смерти!
Джордж (шокированный, с отвращением). Кэти! У тебя нервы совсем не к черту.

(Она отшатывается назад, задыхаясь, закрывает лицо руками, пробегает несколько шагов и хватается за спинку кресла. Входит миссис Холли.)

Миссис Холли. В чем дело, Джордж? Кэти что, заболела?
Джордж. Нет.
Доктор. Я сделал мисс Кэтрин инъекцию, и она немного потеряла равновесие.
Миссис Холли. Что он сказал о Кэтрин?

(Кэтрин удаляется в слепящие великолепием заросли сада.)

Сестра (возвращаясь). Она пошла в сад.
Доктор. Вот и хорошо. Она вернется, когда я ее позову.
Сестра. Для вас, может, и хорошо. Вы-то за нее не отвечаете.

(Снова появляется миссис Винэбл.)

Миссис Винэбл. Немедленно позовите ее!
Доктор. Мисс Кэтрин! Вернитесь. (Сестре.) Сестра, приведите ее, пожалуйста!

(Тихо и не совсем твердым шагом входит Кэтрин.)

А теперь, мисс Кэтрин, вы расскажете нам, как все было на самом деле.
Кэтрин. А с чего мне начать?
Доктор. С того, что, по-вашему, было началом.
Кэтрин. Мне кажется, все началось в тот день, когда он родился в этом доме.
Миссис Винэбл. Ха! Вот видите!
Джордж. Кэти.
Доктор. Давайте начнем с болеее позднего периода.

(Пауза.)

Скажем, с минувшего лета?
Кэтрин. О. C минувшего лета.
Доктор. Да. С минувшего лета.

(Длинная пауза. Пронзительные звуки в саду стихают, постепенно переходя в чистое и мелодичное пение птиц. Миссис Холли покашливает. Миссис Винэбл нетерпеливо ерзает. Джордж выходит на авансцену и закуривает, пытаясь поймать взгляд Кэтрин.)

Кэтрин. А мне?
Миссис Винэбл. Уберите от нее этого парня!
Джордж. Тетя Ви, она хочет покурить.
Кэтрин. Когда что-то держишь в руке – помогает...
Сестра. Уу-у-х-х!
Доктор. Ладно, сестра. (Дает ей прикурить.) Итак, минувшим летом - с чего все началось?
Кэтрин. Все началось с его доброты и шести дней на море, которые унесли меня так далеко... от Дубов-Дуэлянтов... что я почти и думать о них забыла. Он был нежен со мной, так мил и внимателен, что нас принимали за молодоженов в медовый месяц, пока не заметили, что спим-то мы в... разных номерах, а потом, в Париже, он повел меня в магазины "Пату" и "Скьяпарелли" - вот это от "Скьяпарелли"! (Она как ребенок демонстрирует свой костюм)... и купил мне столько новой одежды, что я выбросила старую, ведь места для новой в багаже, чтобы... отправиться дальше... уже не было. И я стала похожа на павлина! Ну и он, конечно, тоже...
Джордж. Ха-ха!
Миссис Винэбл. Ш-ш-ш!
Кэтрин. Но потом я допустила ошибку - всем сердцем ответила на его доброту. Взяла его за руку прежде, чем он меня. Брала под руку. Опиралась на плечо. И все восхищалась его добротой - больше, чем он того хотел, и вдруг минувшим летом он стал каким-то беспокойным и... ох!
Доктор. Продолжайте.
Кэтрин. Да, записная книжка с Голубой Сойкой!
Доктор. Вы сказали – записная книжка?
Миссис Винэбл. Я знаю, о чем это она: она говорит о школьной тетрадке Себастьяна для сочинений торговой марки Голубая Сойка. Он делал там заметки и поправки к "Поэме лета". Он всюду носил ее с собой - обычно в кармане пиджака, и даже смокинга. Она у меня здесь, та самая, прошлогодняя. Фоксхилл! Принесите тетрадку с Голубой Сойкой!

(Мисс Фоксхилл, тяжело дыша, бросается в дом.)

Она прибыла вместе с его личными вещами на корабле из Кабеса-де-Лобо.
Доктор. Не улавливаю связи между новой одеждой и т. д. и тетрадкой с Голубой Сойкой.
Миссис Винэбл. Да вот же она! Доктор, скажите ей, что я ее нашла.

(Мисс Фоксхилл слышит это, возвращаясь из дома и, облегченно вздохнув, удаляется.)

Доктор. Со всеми этими отступлениями будет ужасно трудно...
Миссис Винэбл. Но это важно. Не знаю, почему она о ней вспомнила, об этой тетрадке с Голубой Сойкой, но я хочу, чтобы вы ее увидели. Вот она, вот. (Она достает тетрадку и быстро ее листает.) Заглавие? "Поэма лета" и дата - лето 1935. А что было потом? Чистые листы, чистые листы, ничего, совсем ничего! - минувшим-то летом...
Доктор. А какое это имеет отношение к его..?
Миссис Винэбл. К его гибели? Сейчас скажу. Вдохновение поэта это нечто такое, что зиждется на чем-то тонком и изящном, как на сотканной пауком паутинке, Доктор. Это - единственное, что держит его на плаву!.. спасает от... гибели... Лишь немногие, очень немногие могут держаться сами. Большинству же нужна очень мощная поддержка. И я обеспечивала ее! А она – нет.
Кэтрин. Да, здесь она права. Я не оправдала его ожиданий. Не сумела сохранить эту паутинку в целости... Я видела, что она вот-вот порвется, но не смогла ни спасти ее, ни связать!
Миссис Винэбл. Вот, наконец-то, правда и всплывает. У нас с ним было соглашение, если хотите, контракт, или договор. А минувшим летом он его нарушил, взял с собой ее, а не меня! Ему иногда бывало страшно, и я знала из-за чего и когда: руки дрожали и взгляд был какой-то такой - в себя, а не вовне, в такие моменты я, сидя, наклонялась над столом, протягивала ему руки, брала его ладони в свои и, не говоря ни слова, только смотрела на него и держала его руки, пока пальцы не переставали дрожать и он обращал свой взгляд вовне, а не в себя. А наутро он опять писал поэму, писал до тех пор, пока не завершал!

(Следующие десять реплик произносятся очень быстро и перебивают одна другую.)

Кэтрин. А я не смогла!
Миссис Винэбл. Естественно, нет! Ведь он был мой! Я знала, как помочь ему, я умела! А ты нет, ты не могла!
Доктор. Эти отступления...
Миссис Винэбл. Я бы сказала "ты сделаешь" - и он бы сделал. Я..!
Кэтрин. Да, видите ли, я не оправдала его ожиданий! Итак, минувшим летом мы поехали в Кабеса-де-Лобо, полетели прямо оттуда, где он перестал писать поэму минувшего лета...
Миссис Винэбл. Потому что он порвал наш...
Кэтрин. Вот именно! Что-то порвалось - та самая золотая уздечка, на которой пожилые матери держат своих сыновей, как когда-то на пуповине... несмотря на то, что столько лет прошло после...
Миссис Винэбл. Вот видите, она признает, что я удерживала его...
Доктор. Прошу вас!
Миссис Винэбл. От гибели!
Кэтрин. Все, что я знаю, это то, что минувшим летом Себастьян вдруг распрощался с юностью. Мы приехали в Кабеса-де-Лобо, и он вдруг переключился с вечеринок на пляж. ...
Доктор. С вечеринок? На пляж?
Кэтрин. Я хотела сказать, с вечерних выходов на дневные и с этих фе-ше... с этих феше...

(Молчание. Миссис Холли делает очень глубокий, тяжелый вздох. Джордж нетерпеливо ерзает на месте.)

Доктор. Фешенебельных! Вы это хотели сказать?
Кэтрин. Да. И вдруг минувшим летом Себастьян стал выходить только днем и только на пляж.
Доктор. На какой пляж?
Кэтрин. В Кабеса-де-Лобо есть пляж в честь святого Себастьяна, его называют "Ла Плая Сан Себастьян". Там-то мы и стали проводить каждый день после полудня.
Доктор. И что это был за пляж?
Кэтрин. Большой городской пляж около пристани.
Доктор. Большой общий пляж?
Кэтрин. Да, общий.
Миссис Винэбл.Такими мелкими подробностями она себя и выдает.

(Доктор встает и идет к миссис Винэбл, не сводя глаза с Кэтрин.)

Я же вам рассказывала о щепетильности Себастьяна, так как же можно верить тому, что она говорит?
Доктор. Не надо прерывать ее.
Миссис Винэбл (перебивая). Это чтобы Себастьян каждый день ходил на какой-то грязный бесплатный общий пляж у пристани? И это говорится о человеке, который всегда уплывал на лодке на милю от берега, выискивая место, где чистая вода, - чтобы поплавать?
Доктор. Миссис Винэбл, независимо от того, что она говорит, вы должны дать ей высказаться и больше не перебивать, иначе это интервью бесполезно.
Миссис Винэбл. Все, молчу. Ни звука, даже если это меня убьет.
Кэтрин. Мне больше не хочется говорить...
Доктор. Продолжайте свой рассказ. Итак, каждый день минувшим летом после полудня вы с кузеном Себастьяном ходили на этот бесплатный общий пляж?
Кэтрин. Нет, не бесплатный. Бесплатный начинался сразу же после нашего. Между ним и нашим был забор. А за вход на наш пляж взимали какую-то мелочь.
Доктор. Так, и что вы там делали?

(Он все еще стоит рядом с миссис Винэбл. По мере того как девушка углубляется в свой рассказ, свет постепенно меняется: он направлен на Кэтрин, в то время как другие действующие лица остаются в тени.)

Там что-нибудь такое происходило, что нарушало ваш душевный покой?
Кэтрин. Да!
Доктор. Что именно?
Кэтрин. Он купил мне такой купальник, который я даже мерить не хотела. Я засмеялась и сказала: "Да в нем даже сойкам - и то стыдно!"
Доктор. Что вы под этим подразумевали? То, что купальник был неприличный?
Кэтрин. Боже мой, конечно! Это был закрытый купальник из белой фильдеперсовой ткани, которая становилась прозрачной в воде! (Она грустно смеется, вспоминая об этом.) Я не хотела плавать в нем, но он схватил меня за руку, потащил в воду, окунул, и я вышла на берег словно голая!
Доктор. Зачем он это сделал? Вы поняли?
Кэтрин. Да! Чтобы привлечь!.. Внимание.
Доктор. Он хотел, чтобы на вас обратили внимание, так? Чувствовал, что вы не в настроении? Или одиноки? Он хотел шокировать вас и тем самым вывести из депрессии, ведь она у вас была минувшим летом?
Кэтрин. Да как же вы не понимаете? Он ловил на меня людей!

(Дыхание миссис Винэбл напоминает звуки, которые издает пойманная на крючок огромная рыбина.)

И она это тоже делала.

(Миссис Винэбл вскрикивает.)

Непроизвольно! Она и не знала, что ловила для него людей в фешенебельных местах, где они всегда бывали до того лета! Себастьян на людях был как красна девица, а она нет. И я тоже нет. Мы обе делали для него одно и то же дело - устанавливали контакты, но она в приятных местах и под маской приличия, а я должна была это делать таким образом, как только что рассказала! Себастьян был одинок, Доктор, и пустая записная книжка с Голубой Сойкой становилась все толще и толще, такой непомерно большой и такой пустой, как это огромное пустынное синее море и бездонное небо. Я знала, что делаю, ведь до Зеленого района я долго жила во Французском квартале...
Миссис Холли. О, Кэти! Сестра...
Доктор. Тихо!
Кэтрин. Но вскоре, когда воздух прогрелся, и на берегу стало негде ступить, я стала ему больше не нужна для этой цели. Те, с бесплатного пляжа стали перелезать через забор или обплывать его – и прямо к нам, целые шайки бездомных малолеток, которые там и жили, как помойные собаки или голодные дети... И тогда он позволял мне надевать строгий темный купальник. И я могла уходить в дальний, пустынный конец пляжа. Писала там письма, открытки и вела дневник от третьего лица. И так часов до пяти - в это время мы встречались с ним у душевых кабин, на улице... Он выходил в сопровождении...
Доктор. Кто его сопровождал?
Кэтрин. Эти бездомные голодные малолетки, которые перелезали через забор с бесплатного пляжа, где они жили. Он раздавал им мелочь, будто все они прислуживали ему, чистили ботинки или ловили такси... С каждым днем толпа все росла, становилась все более шумной и жадной! Себастьяна это начало пугать. И наконец мы перестали ходить туда...
Доктор. А что потом? После этого? После того, как вы перестали ходить на общий пляж?
Кэтрин. А как-то, уже спустя несколько дней, после того как мы перестали ходить на пляж, в один из раскаленных, ослепительно белых, но не ослепительно голубых дней в Кабеса-де-Лобо...
Доктор. Да?..
Кэтрин. У нас был поздний ланч на открытом воздухе в одном из тех ресторанов, с видом на море, каких там много. Себастьян был весь в белом - как всё вокруг в тот день. Он оделся в безукоризненно белый костюм из китайского шелка, на нем были белый шелковый галстук, белая панама и белые, чисто белые лаковые туфли - из кожи белой ящерицы – в которых прямо хоть на бал! Он... (Она отбрасывает голову назад и испуганно смеется при воспоминании.) ... то и дело касался своего лица и шеи – то там, то здесь - белым шелковым носовым платком и совал себе в рот маленькие белые пилюли. Я знала, что у него болит сердце, очень беспокоилась, и именно из-за этого мы и не пошли на пляж ...

(Во время этого монолога освещение меняется: все вокруг погружается в темноту, а в белом горячем луче прожектора остается лишь Кэтрин.)

"Думаю, нам нужно отправиться на север? - повторял он. - По-моему, с нас хватит Кабеса-де-Лобо, здесь больше нечего делать, как по твоему?" Я тоже так считала, но научилась не высказывать свое мнение, потому что в этом случае, ну, Себастьян - ну, вы же знаете Себастьяна, - ведь он всегда предпочитал делать всё наоборот. А я всегда старалась произвести на него впечатление, будто подчиняюсь, но неохотно, его желаниям... это была - игра...
Сестра. Она уронила сигарету.
Доктор. Вот она, Сестра.

(Из полумрака доносятся шепоты и шумы. Доктор наливает ей из шейкера в стакан коктейль.)

Кэтрин. На чем я остановилась? О да, на том ланче в пять часов вечера в одном из этих рыбных ресторанов вдоль гавани Кабеса-де-Лобо. Он находился между городом и морем, а на пляже – он был отгорожен от ресторана забором с колючей проволокой, а наш столик стоял меньше, чем в метре от него – на пляже за загородкой были эти попрошайки. Они обитали там, малолетние голодранцы, ужасно худые и темнокожие, похожие на стайку ощипанных птенцов. А потом стремглав взлетали на забор, будто их туда задувало ветром, горячим белым ветром с моря, и кричали "пан, пан, пан"!
Доктор (тихо). Что такое "пан"?
Кэтрин. Так называют "хлеб". Они шумно чавкали своими черными ротиками, засовывая в в них такие же черные кулачки, и, издавая жадные и громкие звуки, при этом ужасно ухмылялись! Жаль, конечно, что мы пошли в то место, но уходить было слишком поздно...
Доктор (тихо). Почему слишком поздно?
Кэтрин. Я уже говорила: Себастьяну было не по себе. Он все время совал в рот эти белые пилюли. По-моему, он столько уже их проглотил, что совсем потерял силы... По его, его! – глазам было видно, что он потрясен, но он сказал: "Не смотри на этих монстриков. Нищета - социальная болезнь этой страны. Будешь смотреть на них – тебя начнет тошнить. И испортишь все впечатление от этой страны..."
Доктор. Продолжайте.
Кэтрин. Сейчас, просто нужно сделать паузу, чтобы все прояснилось. После вашего лекарства должно настать озарение; без него я вообще ничего не вспомню.
Доктор. А сейчас нормально?
Кэтрин. Когда мы были вместе, я всегда делала все, как он скажет. Поэтому я больше не смотрела на шайку этих малолетних голодранцев и даже не видела, как официанты погнали их скалками прочь от забора с колючей проволокой! Они бросились через калитку - ну прямо как штурмовой отряд на войне! - а те бьют их, сгоняя прочь с забора с колючей проволокой истошными криками и скалками... А потом!

(Пауза.)

Доктор. Продолжайте, мисс Кэтрин, что вы видите дальше?
Кэтрин. Как эта... эта... эта шайка малолеток начала петь нам серенады...
Доктор. Делать что?
Кэтрин. Играть для нас! На своих инструментах! Такую музыку! Если это можно назвать музыкой...
Доктор. Вот как?
Кэтрин. Да! А инструменты у них были - ударные! Вы понимаете, о чем я?
Доктор (делая заметку). Да. Ударные инструменты – такие как, барабаны?
Кэтрин. Я смотрела на них украдкой, когда не смотрел кузен Себастьян, и понимала, что инструменты-то у них - не что иное, как связанные консервные банки, сияющие на фоне ослепительно белого песка...
Доктор (медленно записывая). Связанные... консервные... банки...
Кэтрин. И, и, и, и - и! - кусочки железа, других металлов, расплющенные и сделанные наподобие...
Доктор. Наподобие чего?
Кэтрин. Тарелок. Знаете, что такое тарелки?
Доктор. Да. Латунные диски, которыми ударяют друг о друга.
Кэтрин. Вот-вот, Доктор. Расплющенные консервные банки, стучащие друг о друга! Тарелки...
Доктор. Да, понимаю. И что там дальше, в вашем видении?
Кэтрин (быстро, слегка задыхаясь). А у других в руках были бумажные пакеты, из грубой бумаги, - и что-то там натянуто на струну внутри пакетов, то, что они тянули - вверх-вниз, вперед-назад - и получались такие звуки...
Доктор. Чт-то похожее на...?
Кэтрин. Звуки как...
Доктор. Звуки как что?...
Кэтрин (неловко вскакивая со стула). Умпа! Умпа! У-у-у-у-у-у-умпа!
Доктор. А-а, похожие на звуки тубы?
Кэтрин. Правильно! Это было похоже на звуки тубы...
Доктор. Умпа, умпа, умпа, как туба.

(Он делает заметки.)

Кэтрин. Умпа, умпа, умпа, как...

(Короткая пауза.)

Доктор. Туба...
Кэтрин. Во время всего ланча они были так близко - рукой достать...
Доктор. И что вы еще видите, мисс Кэтрин?
Кэтрин (обходя стол). О, я все вижу, теперь меня уже ничто не остановит!
Доктор. А вашего кузена Себастьяна этот концерт развлек?
Кэтрин. По-моему, он был просто в ужасе!
Доктор. Почему - в ужасе?
Кэтрин. Думаю потому, что узнал некоторых музыкантов, некоторых мальчишек, почти еще детей, и постарше...
Доктор. И что он тогда сделал? Что-нибудь сделал, мисс Кэтрин? Выразил свое недовольство хозяину по этому поводу?
Кэтрин. Какому хозяину? Богу? О, нет! Хозяину рыбного ресторана на пляже? Ха-ха! Да нет же, вы не знаете моего кузена!
Доктор. Что вы имеете в виду?
Кэтрин. Он!.. принимал... все!.. таким!.. как... есть! И считал, что никто не имеет права жаловаться на что-либо или во что-то вмешиваться, чтобы не происходило, но при этом он признавал, что ужасное ужасно, а ложное ложно, но в то же время мой кузен Себастьян, конечно же, никогда не был уверен в том, что что-то идет не так, как это должно быть! Он считал неуместным предпринимать что-либо по любому поводу! - за исключением тех редких случаев, когда ему это подсказывал его внутренний голос.
Доктор. И что же ему подсказал его голос? Я имею в виду тот случай в Кабеса-де-Лобо?
Кэтрин. После салата, перед тем как подали кофе, он вдруг отпихнул от себя стол и сказал: "Они должны это прекратить! Официант, заставьте их немедленно прекратить все это. Я нездоров, у меня проблемы с сердцем, меня от них просто тошнит!" Так впервые в жизни Себастьян попытался вмешаться в ход событий! Наверное, это и была его роковая ошибка... Потом уже официанты - все восемь или десять человек - бросились через калитку с колючей проволокой и стали лупить маленьких музыкантов скалками, сковородками или просто чем-то тяжелым – кто что успел схватить на кухне! А кузен Себастьян встал из-за стола, кинул на него пачку бумажных банкнот и буквально сбежал из ресторана. Я последовала за ним. На улице все было белым-бело. Эта раскаленная ослепительная белизна в пять часов вечера в Кабеса-де-Лобо. Было такое впечатление, будто...
Доктор. Будто что?
Кэтрин. В небе воспламенилась громадная белая кость и горит ярким пламенем, раскаляясь добела, да так, что и небо, и земля под ним становятся белыми-белыми!
Доктор. Белыми-белыми...
Кэтрин. Да, белыми-белыми...
Доктор. Итак, вы вышли из ресторана вслед за кузеном Себастьяном на раскаленную белую улицу?
Кэтрин. Я бегала по ней вверх и вниз...
Доктор. Бегали по холму вверх-вниз?
Кэтрин. Да нет же - то вверх, то вниз! Вначале мы оба...

(Во время этого монолога слышатся различные звуковые эффекты. Например, негромко бьют барабаны.)

Я редко что-то предлагала, но на сей раз предложила.
Доктор. Что предложили?
Кэтрин. Мне показалось, что кузена Себастьяна, словно, парализовало у входа в кафе, поэтому я сказала ему: "Пошли." Помню, улица была такая широкая, белая и крутая, и я сказала: "Кузен Себастьян, давай спустимся по этой дороге вниз, выйдем к порту - там легче поймать такси... Или вернемся в кафе - пусть нам оттуда его вызовут. Давай, пошли! Давай так и сделаем, так будет лучше!" А он мне: "Ты что, c ума сошла! Вернуться в этот гадюшник? Да никогда! Эта шайка малолеток такие гадости орала про меня официантам!.." "А, – сказала я. - Ну тогда давай спустимся к докам, к подножью холма, не подниматься же на вершину в такую-то жарищу!" А он как закричит: "Пожалуйста, замолчи, я сам решу, что делать, сам!" И он бросился вверх по этой крутой улице, рука - за полой пиджака, вот здесь - ведь боль-то в груди так и не прошла после сильного сердцебиения ... И он шел все быстрее и быстрее, не помня себя, и чем быстрее он шел, тем громче и ближе она звучала!
Доктор. Что звучало громче?
Кэтрин. Музыка.
Доктор. Опять музыка?
Кэтрин. Умпа-умпа - эта шайка преследовала его. Они непонятно как пролезли через колючую проволоку, оказались на дороге и стали преследовать его на этой крутой, ослепительно белой улице. Шайка малолетних голодранцев все гналась за нами по ней в лучах солнца, которое походило на огромный белый скелет какого-то гигантского дикого зверя! И вот он вдруг воспламенился в небе! Себастьян припустил - они все разом пронзительно закричали, и мне показалось, будто, пролетев по воздуху, быстро преградили ему путь. Я завизжала, а потом услышала его пронзительный крик - он так пронзительно закричал всего только раз! – прежде чем эта стая черных ощипанных птенцов настигла его - на полпути к вершине белого холма.
Доктор. А вы, мисс Кэтрин, что вы тогда делали?
Кэтрин. Бежала!
Доктор. Бежали куда?
Кэтрин. Вниз! О, я бежала вниз, куда было легче всего бежать - вниз, вниз, вниз и вниз! По раскаленной, ослепительно белой улице, и всю дорогу пронзительно кричала: "Помогите!" Пока не...
Доктор. Пока что?
Кэтрин. Пока официанты, полиция и какие-то еще люди не выбежали из домов на улицу и не бросились за мной назад к вершине холма. Мы прибежали туда, где исчез в стайке маленьких черных неоперившихся воробьев мой кузен Себастьян, а он, он лежит такой же голый, как и они, около белой стены, и - вы этому не поверите, этому никто не поверил, никто не мог бы такому поверить, никто, никто в мире не смог бы просто поверить этому, и я не обвиняю их!.. Они жадно пожирают куски его тела!

(Миссис Винэбл тихо вскрикивает.)

Отрывают или отрезают от него своими руками или ножами, а может, и этими зазубренными консервными жестянками, - на которых они играли музыку, - отрывают от него куски и пихают в свои свирепые жадно и шумно чавкающие пустые черные ротики. А потом вдруг все затихло, и вот уже нет ничего, а только Себастьян, то, что осталось от него, нечто так похожее на завернутый в белую бумагу большой букет кровавых роз! Изорванный, выброшенный, раздавленный! - на фоне этой ослепительно белой стены...

(Миссис Винэбл с неожиданной силой вскакивает из кресла, устремляется, спотыкаясь, к девушке и пытается ударить ее тростью. Доктор вырывает у нее палку и хватает старую женщину в охапку, будто она вот-вот упадет. В то время, как он ведет ее к выходу, миссис Винэбл с трудом издает несколько хриплых вздохов.)

Миссис Винэбл (за сценой). В Лайонс-Вью! К буйным! И пусть там из ее башки наконец вырежут этот чудовищный бред!

(Миссис Холли, рыдая, подходит к Джорджу. Тот отворачивается.)

Джордж. Ма, я, пожалуй, брошу учебу. Пойду работать, я...
Миссис Холли. Тихо, сынок. Доктор, а что вы скажете?

(Пауза. Доктор выходит на авансцену. Кэтрин бредет в сад, сестра следует за ней.)

Доктор (некоторое время спустя, задумчиво, в пустоту). По-моему, надо по крайней мере все обдумать: то, что рассказала девушка, могло бы быть и правдой...


                Занавес


                Редакция 2013 года



БУДЬТЕ ВНИМАТЕЛЬНЫ! Все авторские права на данную пьесу защищены законами РФ, международным законодательством и принадлежат автору. Запрещается cамовольно издавать и переиздавать пьесу, размножать ее, публично исполнять, переводить на иностранные языки, а также вносить при постановке изменения в текст пьесы без письменного разрешения автора.