Отражение в зеркале. 11. Чечня

          Помаявшись некоторое время, сменив несколько мест работы и не найдя своего места в мирной жизни, Петр затосковал. Он отчетливо понял, что “возвратиться с войны” ему не суждено. Война жила в нем саднящей памятью, болью не до конца залеченных ран, шрамами изуродовавшими тело. Его привычки, его замкнутость, окружающим казались непонятными, даже враждебными. Ведь возвратился живым - радуйся, живи, как живут другие. А он не мог. Война стала его болезнью. Чтобы избавиться от нее, он должен был понять, за что воевал. За страну, которой больше нет? А в этой, новой, отдельной и самостоятельной, он чувствовал себя изгоем. Значит все его награды, раны, пролитая кровь, все это не стоит теперь ломаного гроша? И получается - жизнь прожита впустую?
     Мысли эти были невыносимы, душевная боль донимала его едва ли не сильнее физической. Ясности не было. На войне все было проще, было понятно кто враг и что с ним делать. Здесь, в мирной жизни, у Петра такого понимания не было.
Ему хотелось вернуться к тому, к чему привык, что умел делать лучше всего – воевать, в нем по-прежнему была жива тяга к своему профессиональному делу.
     Бывший сослуживец по одной из горячих точек и подбил его съездить на Кавказ – дескать, там можно и повоевать малехо, и деньжат срубить. С УНСОвцами не обязательно связываться, многие маленькими группками сами по себе туда едут. Тайно. Ну и вообще, надо бы поддержать братьев, они ведь тоже хотят независимости. Мы-то – уже, – осклабился приятель.
     - Как же так, - отвечал ему Петр, - воевал я на одной стороне, а теперь что, на противоположной буду? Да и какие там деньжата, мы же не наемники, а вот под раздачу ни за что можем попасть.
     - Да какая разница, твоей “другой стороны” уже нет, и страны той большой тоже нет, - гнул свое приятель, – соглашайся. Есть у меня подходы к журналистам. Сделают нам удостоверения, типа мы корреспонденты каких-нибудь газет. Хорошенькая будет ширма, и безопасней так в придачу. Ну, пару-тройку репортажей надо будет склепать для понту, но ты же мастак, язык подвешен. Это я не смогу, а ты запросто напишешь. Может, и не таких деньжат заработаем, как “мерки”*, но все же заработаем непыльно – вроде бы и с автоматом побегаем, и стрелять мало придется.
     Как мог он, опытный, прошедший уже не одну войну, повестись на подобную глупость, Петр теперь и сам не понимал. Возможно только растерянность перед свершившимися в стране переменами, полное непонимание ситуации и своего места во всей этой чехарде и ощущение полной своей ненужности, подвигли его на этот, как он впоследствии ясно осознал, позорный шаг. В оправдание себе, он выдвигал довод, что сможет увидеть войну с другой стороны, а после правдиво описать увиденное.

     Переправились они без проблем. На месте их, и таких же как они добровольцев,  маленькими группами включили в чеченские отряды. “Непыльно”, как в общем-то Петр и предвидел, не получилось – как известно, в кипящем котле не найти прохладного места.
     Воевали добровольцы в основном трофейным оружием и первое время в той же гражданской одежде, в которой и прибыли. “Афганку”* для себя Петру пришлось снять с убитого. И отпустить бороду, чтобы не выделяться среди кавказцев.
     Петр старался по возможности не ввязываться в перестрелки, а больше наблюдать, что ему поначалу вполне удавалось. Командир отряда похвалил его репортажи, поверил в то, что он не “косит”, как случалось, под корреспондента, а пишет мастерски, стало быть – настоящий. Старшому очень льстило, что в репортажах Петра и он, и его отряд, выглядели героями, смелыми и мужественными борцами за свободу. Прессу в лице Петра было приказано беречь.
А Петр, крепко презирая себя за то, что ввязался в столь позорное дело, писал и другое. Писал в тайный блокнот, для себя. Писал правду, за которую не сносить бы ему головы, будь обнаружены эти записи.
     Большинство его соотечественников были добровольцами, воевать им пришлось бесплатно. Так что надежды его приятеля “непыльно заработать деньжат” потерпели крах, и пострелять ему пришлось, так как журналистского таланта он не проявил и был признан “сачком”. Чеченцы не любили попусту разбрасываться деньгами. Зачем платить добровольцам – сами пришли. Довольно и того, что их согласились обеспечивать вещевым и пищевым довольствием. Местные ведь вообще воюют бесплатно, “за идею”.
     Иное дело наемники, профи, которые не видели смысла в мирной жизни и бились зло, до последнего патрона. Они знали что, в сущности, никому не нужны, ни местным, ни соотечественникам. Их даже в плен старались не брать.
     Случалось, выдавая себя за офицеров, они надевали соответствующую форму, приходили к молодым необстрелянным русским срочникам, убеждая их отдать оружие и сдаться в плен, а после безжалостно убивали. Или надев гражданскую одежду, заманивали их в засаду.
     У многих российских военных остались позывные еще со времен Афгана и "мерки"* этим коварно пользовались. Кто-нибудь из них выходил в эфир под позывным командира и вызывал перекрестный огонь таким образом, что одна батарея “месила” другую. С ними даже “своим” добровольцам нужно было держать ухо востро. О себе они говорили: ”Мы - смертоносное оружие без страха и жалости. В убийствах будут виновны те, кто этим оружием воспользуется, а вовсе не мы”.
При этом они старались тщательно скрываться от прессы, не попадать на фото и видео, ведь на родине им официально грозила статья.
На деле же, никаких разбирательств и судов так и не последовало.
     Пробыв чуть больше пяти месяцев на этой войне, Петр все же попал в жесткое боестолкновение, был тяжело ранен и чудом выжил – мелкими осколками ему пробило левый желудочек сердца и левое легкое. Едва дотянув до хирургического стола, благодаря противошоковым препаратам он смог дышать и перенести хирургическое вмешательство. А когда немного окреп, его вывезли через Грузию на родину.
_______________
Продолжение http://proza.ru/2020/05/07/832
Предыдущая глава http://proza.ru/2020/05/06/891
* Афганка — жаргонное название, применяемое некоторыми военнослужащими для названия комплекта полевой формы”.*
* "Мерки” – наемники (Mercenaries)