Буг 41 год 4 утра

   Украина

Буг – граница между Польшей и  Украиной, где-то по линии Хэлма и Ковеля.

   Командир дивизиона, капитан артиллерии, Михаил Авраамович Верещак, заступил в наряд по охране государственной границы. 
      Ночь была почти безлунная. Когда в прошлый раз, две недели назад Михаил был на охране, луна была, как две ягодицы его ненаглядной женушки Иринки – круглая и белая. А сегодня словно «щелка» в занавешенном окне, где горит свет – только небесный ориентир. И мыслям нет радости, и глазу в метре ни черта не видать. Топает по над рекою его гнедой, Михайло на нем.  Спереди в полсотни метрах два дозорных, а за ним остаток его бойцов. Грустно командиру. На той стороне Буга подозрительная тишина. Ведь еще вчера камраде из Германии вовсю дули в гармоники и пили шнапс, а сегодня – только цикады слышны, да рыба в реке плещет. И грустит он, двадцати восьми летний командир красной армии, по своей зазнобушке Иринке, да двух его донэчках: Галинке двухлетке, да Людке четырех годков.
       Уже, как полгода не видал он щебетушек своих, да мамку ихню не целовал. Ох как истосковался отец. А тут еще в четверг, приказ дурацкий – сдать все снаряды на ревизию. И патроны под чистую вымели. Упирался Авраамович – так генерал, красномордый свиной окорок, за саботаж к чекистам пообещал направление выписать. Вот и несет Михайло теперь службу, по охране государственной границы, с семью патронами в Нагане, да по тридцать патронов к десяти трехлинейкам.
       Давно уж за полночь перевалило. Второй обход идет к завершению.  Гудят где-то далеко самолеты. Неспокойно капитану, не спроста все это. Река в этом месте совсем узкая, до другого берега и полста метров нет. Вот мосток на узком месте для местных жителей и соорудили. Видит Михаил, суетятся на нем в потемках люди, да голоса слышны. И тут раз – полетели в небо ракеты. Светло стало.
И кричит в динамик картавый немец, где-то около по-Украински на далеко не русском.
        Мол, сложите оружие и будут «херы» офицеры, и зольдаты «херы» каждый день шнапс, булька с маслом и секс имать в одном флаконе.
 Капитан со своими, как мишени в тире.
       Выкрикнул команду Михаил – и сам первый из Нагана в сторону перешедших границу шмальнул. И застучал на той стороне пулемет, и защелкали винтовки, и треснули, выплевывая яркие сполохи, автоматы. Вот и пошли падать кони, и сыплют на землю солдатики, и гнедой валится, и подминает под себя командира.
       Нет мочи вытащить ногу из-под конвульсирующего коня. А над головой летят смертоносные светлячки и поют, посвистывая, заупокойную песню.  Затихла стрельба. Только топот по мосту, да весла бьют о воду и речь немецкая слышна совсем рядом. Чует капитан где нарушитель, держит свой Наган, да круп у коня высок, не видно через него. Крикнул командир команду, стали уцелевшие солдатики стрелять в темноту. Выстрелил красноармеец из трехлинейки - выказал себя вспышкой, и на в ответ, получай – не счесть сколько автоматов треснуло разом, да под сотню пуль за секунду  на вспышку отправили. И нет больше стрелка. Так за минуту вся Михайлова «армия» и полегла смертью храбрых.
        Щелкает командир бойком, давит на курок и невдомек ему, что его семь патронов в Нагане давно кончились…

Беларусь

Буг. Акурат между Брестом и Тересполем.

     Бригадир плотников, Журавлев Павел Фомич выуживал на донку очередного налима. Мозолистая рука уверенно ухватила округлое и до неприличия скользкое тельце, полукилограммовой рыбешки.
Где-то там, далеко, там, куда два часа назад упало солнце, стал нарастать гул моторов.
     Парни из бригады домостроителей: плотники да столяра  отдыхали - чай сегодня воскресение.
     Налим - самая вкусная рыба. Ни костей тебе, ни чешуи. Кишки выпустил, сальца пару кусочков на сковороду и улов туда. Шипит, запах ноздри рвет, а слюной захлебнуться можно.
     Отдыхают мужички, а Бригадиру надысь четыре десятка натюкало. Вот они - строители справедливого будущего, командировошные - от семей своих оторванные выпивают, рыбкой закусывают, да о бабах, как и принято среди сильных мира сего, что их по домах ждут - бают.
     - Все, клева больше не будет.  – негромко произносит подошедший Павел, - небо сереет, скоро восход, налим отгулял свое. Сейчас в норы подастся. – и вспаривает брюхо последней рыбешки. – Прими Векша, - передает он рыбку жарщику, - Ты ее для меня подсуши, я с корочкой люблю. - Павел сбивает сургуч с последней поллитровки.
     Не успел Паша заснуть, как земля под ним задрожала. Опытный столяр, как и лесоруб дюже чутки на стряс. Фомич, не открывая глаз навострил вуха.
Гул самолетов был явным и совсем не далеко. Павел открыл глаза. Яркие сполохи подсвечивали редкие облака. Дрожь земли не переставала. С момента, как проснулся бригадир от землетрясения и до первого грома прошло не меньше полминуты.
Странно, гром есть, зарницы есть, а молний не видно.  Его бригада стала вставать и вглядываться в сторону сполохов. Местный житель, поляк Янэк выпалил, крестясь:
       - Матка Боска, то есть, очевище, война!
       - Километров восемь – десять. - подвел итог ветеран гражданской войны - Векаша. - Похоже Брестскую цитадель бомбят.
       Сквозь канонаду взрывов Павел услышал шум от воды.
Он обернулся и онемел. Сотни лодок двигались по реке и сотни уже причалили к берегу.
      Замелькали фонарики, вырывая из темноты деревья, кустарники и людей в военной форме.
       Мужчины так ничего и не поняли, как им приказали на ломаном русском поднять руки.
      «А ведь еще и двух лет не прошло, как братались здесь Сталин с Гитлером». - вспомнил, любитель печатного чтива (другого тогда не было) – Павел.

      Михаил и Павел мои дедушки.

И вспоминая лихолетье - они не радовались, а плакали.
 И пили горькую, дабы забыться...

      После победобесия на Красной Площади, Михаил валил деревья на Колыме до 55 года. Во время весенних и осенних  паводков по пояс в воде.
      После Хрущевской оттепели, в 57 пришел «враг народа» к Ирине - бабушке моей. А она и не знала, что муж то - живехонек. И другой к ее дому - мазанке, 1913 года постройки, под соломенной крышей, страны «победительницы» примкнул, и дядьку мне единоутробного соорудил.

      Доживал свои крайние, окаянные 20 лет, то с самогоном, то в нетерпеж с брагой, мой прародитель и учитель со мной у своей дочки, маманьки моей – без родины, без флага, как и без пенсии.
     Умирал дед Михаил на моих руках от кровоизлияние в левое легкое, в 1975 году. Ему было 62 года, аккурат, как и мне сейчас натикало.
 
     Скотская та страна, где человека сперва подставляют, а потом за скота и держат. Как, впрочем, и всех остальных в СССР, а теперь в ее преемнице раше и
 в близких по диктатуре "братских" республиках.

     Павел, год добирался домой по оккупированной Беларуси. Батрачил, за поесть, сперва у гитлеровцев, затем в штрафбате отгребал до Берлина.
 Пенсию Павел получил, даааа. Аж цельный 21 целковый московская империя отслюнявила, и было это уже в 1984 году. Пузырь "Водка Пшеничная, Столичная, и им подобные" стоили 4 р. 10к.
Пять поллитровок в месяц.
 В те совковые времена ходила такая валюта - "пол литра".
20 литров бензина = 0,5 водки.

А я студентом в то время 51 получал.
 Э вон, кака справедливость!

Его родная сестра, будучи угнанной в Германию, и отказавшаяся возвращаться в СССР, уехала в Австралию. Работала зоотехником у фермера.
Имела пенсию 500 бутылок водки в месяц.
Дед ездил к ней в гости, сам рассказывал.
500 бутылок водки умножить на 20 литров бензина = 10 тон Аи93.
Пересчитайте на деревянные - порадуетесь за скотскую жизнь.

Таки страна победила врага.

Тьфу на эту страну.

Как и на 75 летний шабаш - 9 мая.