Отражение в зеркале, 15. Ад

                Земную жизнь пройдя до половины,
                Я очутился в сумрачном лесу,
                Утратив правый путь во тьме долины.
                Данте Алигьери. Божественная комедия.

          Не думал Петр, что на сей раз придется много стрелять. Всего-то и нужно - продемонстрировать силу, "загасить" кучку бандитов. Но на войне, как на войне – приходится действовать сообразно обстоятельствам. “Операция не может, и не будет длиться два - три месяца, она должна и будет длиться часы” - руководителю страны, главнокомандующему должно было верить, ему виднее. А потому, развернувшись под городом N, никто из военных сильно не напрягался.
     В бинокль Петру были видны улицы знакомые с давних пор до мелочей. Где-то там и засела эта самая “кучка бандитов”, которых требовалось “закошмарить”. Артиллерия-то здесь при чем? Но в мирный город, на мирные улицы, вдруг полетели мины, полетели “грады”, начали рушиться дома, гибнуть люди, пошла пехота.
     Что мог он чувствовать, стреляя по жилым массивам, по знакомым “хрущевкам”? Перед ним были уже не чужие горы, чужая страна. Перед ним были родные города, в них жили обычные простые люди, такие же, как и он. Расстреливать нужно было свое, привычное с детства, родное.
После осознания этого ужаса оставалось лишь напиться в хлам, чтобы вырубиться, сбежать от этой чудовищной реальности, уснуть. Но и во сне его преследовал кошмар. Вновь и вновь он видел себя на позициях, где стрелял в свой родной дом, свою улицу, в свою школу.
     Даже закаленного в нескольких войнах Петра, нестерпимым грузом давило осознание чудовищного обмана, осознание того, что зачем-то воюет он на территории собственной страны, против своих же соотечественников. И ничто не могло оправдать его в собственных глазах.
     А что происходит в душе и голове мобилизованного двадцатилетнего парня, или у накачанного лжепатриотизмом юнца, по собственной дурости пришедшего убивать добровольно?
Столкнувшись с реальностью, он  чувствует себя абсолютно беззащитным и каждый раз, когда рядом разрывается снаряд, готовится к смерти. Видя результаты своей “работы” - разорванные тела, оторванные конечности, головы, он получает многократно усиленную всем этим психологическую травму. Не зная, что делать - признать себя неправым или встать в оппозицию к обществу, он замыкается в себе, становится опасен для семьи, для окружающих, да и для себя самого.
Кто-то впадает в буйство, в состоянии психоза пытается убить своих же близких и попадает в психушку. Другой, безуспешно пройдя курс реабилитации, так и не может представить, чем ему заняться в мирной жизни и добровольно возвращается в зону военных действий. А кто-то, уцелев на войне, возвращается домой, беспробудно пьет и через пару недель кончает жизнь самоубийством.  “Получается, что на семь убитых бойцов приходится один покончивший с собой” – вынужден был признать даже военный прокурор.

     Война - тяжкий физический труд. Каким бы суперменом ни был солдат, силы его не беспредельны. А уж запаса психической устойчивости у солдата едва хватает на пару месяцев активных боевых действий. Подобное напряжение, этот рывок растянутый во времени, способен доконать кого угодно. Тогда как для победы нужно любыми средствами сберечь боевой состав, сделать потери минимальными.
     Способы для этого офицеры всех армий мира искали всегда. Конечно, крепко выручал армию алкоголь, как самое доступное средство погасить стресс. Доступное, однако не очень-то надежное и действенное. Занявшись этой проблемой, ученые разработали кое-что посерьезнее алкоголя.
     В 1919 году японский химик Акира Огата впервые синтезировал кристаллический  метамфетамин. В тридцатые годы в Берлине его стали использовать как стимулятор под названием “первитин”, а начиная с 1938-го, начали применять его в больших дозах и в армии, и в оборонной промышленности.
Вскоре он стал частью “боевого рациона” германских летчиков и танкистов, для которых его добавляли в шоколад - “Панцершоколад” и “Флигершоколад”. Это помогало предельно концентрировать внимание во время длительных перелетов и маршей, а пехота способна была пройти за день пятьдесят, а то и шестьдесят километров в быстром темпе и сразу же, без отдыха вступить в бой. Солдат, принявший допинг, мог успешно противостоять троим и более противникам в рукопашном бою.
     Желая подкрепить свои силы, прибегал все чаще и чаще к этому средству даже Адольф Гитлер, получая его в виде внутривенных инъекций от своего личного врача Теодора Мореля. С 1943 года эти инъекции производились ему уже по нескольку раз в день, так что к моменту своей смерти фюрер был уже наркоманом со стажем. И это притом, что наркомания в гитлеровской Германии была уголовно наказуема.
     Зато советские солдаты по старинке применяли свой национальный “психостимулятор” - те самые знаменитые "наркомовские фронтовые сто грамм" и при этом сохраняли высокую боеспособность на протяжении всей войны. Но у них для этого была очень веская причина – сильнейшая мотивация. Они воевали за Родину.
     Союзники-американцы, в каждодневном пайке рядом с консервами, жевательной резинкой и сигаретами, обязательно имели упаковку с десятью таблетками амфетамина. Уже значительно позже, при участии Пентагона был разработан законопроект “Psychological Kevlar Act of 2007” предписывающий американским солдатам обязательное употребление психотропных препаратов. Целью этого было подавить стресс, возникающий во время боевых операций и повысить мотивацию на выполнение задачи.
У наркотиков есть свойство - убивая любой страх, они делают солдата абсолютно бесстрашным, но при этом он становится не только безумцем, но и легкой мишенью. При помощи новых средств уходит страх - его заменяет способность трезво мыслить. Боец начинает ясно понимать реально происходящие события.
     Всегда, во всех локальных войнах, шприц-тюбик с промедолом, имеющим обезболивающее и противошоковое действие был последней надеждой раненого - давал ему возможность дождаться эвакуации, либо же безболезненно отойти в мир иной.

     Поняв всю суть происходящего, не желая вконец замарать участием в братоубийственной войне офицерскую честь и ранее заслуженные кровью награды, Петр уже всерьез прикидывал, как бы “откосить” от неправого дела. Перейти на ту сторону? Дезертировать? Ему, ветерану нескольких локальных войн, подполковнику? Ни к тому, ни к другому он готов не был.
     Оставалось мастерски исполнить “самострел”, но подобный выход был настолько для него неприемлем, что он с отвращением отбросил даже намек на подобную мысль. Поэтому очередное ранение пришлось очень кстати - к позорному “самострелу” прибегать не пришлось и АТО для Петра закончилось быстро. Не за часы, конечно, как ничтоже сумняшеся обещал во всеуслышание “гарант”, а за несколько месяцев.
     К счастью Петр не отошел в мир иной, а получив тяжелое ранение в очередном бою, находясь буквально на грани сознания, все же успел вколоть себе промедол, благодаря чему смог дождаться эвакуации.
После относительного выздоровления, он остался в армии до завершения контракта, но уже на “непыльной” должности не связанной более с активными боевыми действиями.
____________
Продолжение http://proza.ru/2020/05/08/1679
Предыдущая глава http://proza.ru/2020/05/07/1880