Война! Первая часть

 К-9.
*
Как-то мы, шумливая стайка студенток, бежим на практику. 
Вдруг видим идёт седой, но не старый мужчина. Он тяжело припадает на одну сторону – грубая деревяшка, заострённая к низу, заменяет ему ногу.
Мы мгновенно притихаем.
- В нашем селе многие мужчины ходили на таком  протезе,- говорит Тоня, когда этот  изувеченный отошёл на достаточное расстояние.
Подружки повернулись к ней, внимательно слушают.
- Лет двенадцать назад мы со своими ровесниками целыми днями пропадали на улице. 
Как оголтелые носились мы по ним, играя в войну, кричали: «ура», «хенде хох». Но, заметив группу мужчин-фронтовиков, окружали их, чтобы послушать, потрогать костыли фронтовиков, протезы.
Ручки костылей и перекладинки у подмышек были отполированными, гладкими, лоснились. Детские ладошки благоговейно прикасались к наглядным свидетельствам войны. Нечаянно глянув на лицо одного из мужчин, я увидела, что он смотрит на грязную крошечную ладошку, гладившую протез. - По его щеке ползла слеза… Другие мужчины не плакали, но как-то странно покашливали, отворачивались…
 
И тут Лида Протасова, наша сокурсница, прерывает рассказ:

- Мне эта деревяшка постоянно снится – у папы такая. По утрам он звал меня: «Дочка, тащи  мою левую». Я была ещё маленькая и слабенькая. Деревяшка мне казалась огромной, тяжеленной. Закусив губу, я тащила «левую». Иногда он ещё не успевал замотать культю, и я видела синюшный, в рубцах обрубок ноги, распухшее колено, краснота которого за ночь не сходила. Бывали и свежие болячки.
Втискивая в деревяшку согнутое колено, папа морщился, стонал. Потом он пристёгивал протез к поясу и, откидывая всё тело, тяжело переставлял подпорку.
Но по-настоящему было жутко, когда он, сдерживая крик, скрипел зубами и рычал от боли в ноге, которая осталась на войне. Говорили, что это фантомные боли.
 
- У нашего соседа такая же нога. Иногда он стучит и стучит деревяшкой о пол, о стену: пальцы, которых нет, чешутся… - вступает в разговор   Таня Лобкина. Она из Острогожского района, поэтому её выговор отличается от нашего "хохлячим акцентом".

- Наше село было оккупировано немцами. Им почему-то вздумалось отправить всех колхозных коров и доярок в Германию. Может, стадо было племенное, а может, немец, самый главный был жадным... Таня спохватывается: Я не о том!

- Рассказывай! Рассказывай, - просят подружки. И Таня продолжает:

- Два или три года жили на чужбине горемыки. Ухаживали за коровами, ели, спали около них же – познали рабскую долю...
И вот однажды: Наши! Наши!- захлёбываясь слезами радости, кричали измученные и душой, и телом женщины. Их и питомиц освободили и отправили своим ходом на родину, домой!

Раздетые, разутые, не имея даже малости из еды, брели женщины. Они рады были деревням и городам на пути. Прогоняя скот по улицам, предлагали жителям подоить коров и взять себе молоко. За это им давали хлеб, предлагали обувь, но на распухшие, разбитые в кровь ноги, не налезала никакая обувка. Поношенные кофты и платки кое-как спасали от зноя, а потом и от  холода.

Доить животных необходимо два-три раза в сутки. Молоко выдаивали прямо в землю, до капельки, только бы вернуть стадо, не испортив его. Руки женщин от постоянного доения распухали, болели, не давали заснуть в короткие передышки.

Дошли!!!...

 
* * *