Разрешение 1620

                Nataly и Стелле, с благодарностью




Солнце потихоньку клонилось к закату и маленький аккуратный двор постепенно накрывала тень, которую отбрасывал старый особняк. Назвать его замком было бы преувеличением, но это не мешало дому выглядеть красивым и ухоженным: прозрачные окна, точно пригнанная кладка, натертые до блеска металлические части массивной входной двери.

Часть двора перед входом была посыпана светлым песком, а там, где двор заканчивался, над зелеными зарослями выглядывала круглая башенка голубятни.
Несмотря на отсутствие грязи и паутины, дом и службы вокруг казались застывшими, неживыми, было в этой чистоте что-то педантично дотошное, когда наибольшее значение придают наименьшему.

Всадник, галопом въехавший во двор, казался тут неуместным: он не просто был молод, казалось, он был из другого времени. Слишком свободные движения, слишком непринужденные манеры и быстрый взгляд. Да и наряд его – щегольской и богатый – отвечал самой последней моде, если не предвосхищал ее.

Слуга, неспешный, как послеобеденные размышления, провел гостя в галерею, служившую хозяину гостиной.
- Ваша милость! Господин граф де Ла Фер.
Молодой человек поклонился, быстро выпрямился, но тут же замер от неожиданности. Его брови сошлись над переносицей, сделав лицо строгим, а в глазах отразилась тревожная грусть. Ему понадобилось несколько мгновений, пока он взял себя в руки и снова склонил голову в поклоне:
- Прошу прощения, господин барон!
- Это было неожиданно? Что скажете? Вы ведь не видели его раньше?
Граф де Ла Фер покачал головой и, взглядом спросив разрешения, подошел ближе к портрету, подсвеченному теплым золотистым солнцем.
 
Хозяин дома – высокий старик, державшийся очень прямо и церемонно – тоже подошел ближе. Женщина на портрете, как и он, была одета по давнишней моде, и, как и он, казалась одновременно строгой и доброжелательной.
- Жаль, что Вы не могли знать ее тогда, но Вас ведь еще на свете не было, – мягко улыбнулся барон.
- Я люблю ее какой помню. Но я не знал, что у Вас есть такой портрет.
- Вы нечасто ко мне заглядывали. Впрочем, не буду делать вид, что мы так уж близки. К чему это лицемерие. Но я рад, что Вы ее увидели.

Граф де Ла Фер с интересом оглядел галерею. С двух сторон от портрета женщины висели два мужских портрета. На одном был вельможа с Орденом Святого Духа, изящный и немного надменный, а на другом – другой, в придворном платье времен Франциска I. С первым мужчиной было определенное сходство у графа де Ла Фер, у барона сходство было со вторым, и гораздо более заметное.
- Вы были ее любимым внуком, но я – любимым сыном. В этом смысле мы с Вами схожи: единственные мужчины в своих семьях. Единственные, кто остался. Говорю это на тот случай, если Вы задаетесь вопросом, отчего я питаю к Вам некоторую слабость и уже дважды соглашаюсь принять. Я слишком стар и не трачу силы и время на пустое общение с неинтересными мне людьми.
Барон ласково улыбнулся портрету своей матери:
- Мне больше нет дела до остальных.
- Я очень любил графиню, – негромко сказал граф де Ла Фер.
Он слегка коснулся портрета вельможи с Орденом Святого Духа.
- А его совсем не помню, – с сожалением добавил он.
- Вы всегда были его любимцем. Единственный внук!
- У него еще были Вы!
Барон усмехнулся:
- А Вы умеете льстить, молодой человек! Ну, не хмурьтесь, это комплимент. Да, своего отца я не помню – что может помнить младенец? Ваш дед заменил мне его. А я ему – сыновей, которых у него не было.
Барон с теплой улыбкой посмотрел на портреты, потом скользнул взглядом по окнам, за которыми были чудные весенние виды, но они оставили его взгляд равнодушным.
- Так с чем пожаловали, господин граф?
- Семейное дело, как нельзя лучше подходящее этой обстановке. Я собираюсь жениться.
Барон медленно кивнул:
- Дань вежливости? Что ж… У Вас тут довольно родственников, отягощенных знатностью. А вот я, пожалуй, самый близкий, если говорить о кровном родстве.
Граф де Ла Фер слегка поклонился:
- Вы – брат моей матери, пусть и сводный. Мой дед считал Вас своим сыном. Я приехал Вам первому сказать о своих намерениях.
- Добро. Сделаем, как положено.

Барон отправился в комнату, которую использовал как кабинет и которую тоже украшала картина. В этом случае только одна: портрет мужчины в парадных латах на фоне савойского пейзажа.
Усевшись за стол, барон указал племяннику на кресло.
- Скажите мне о ней.
- Она – сестра местного кюре. Дворянка. Семья приличная, но небогатая. С севера Франции. Она и брат – сироты, остались вдвоем. Сюда приехали ради прихода.
Об этом граф говорил быстро, ровным тоном, как о чем-то не самом значимом.
- И?
- Я женюсь на ней.
Барон фыркнул. Помолчав, заговорил медленно и насмешливо:
- Мой отец служил королю. Он был главным распорядителем у Франциска I. Я служил дочери Франциска I – самой герцогине Беррийской и ее мужу. После – их сыну, Великому герцогу Савойскому. Я был его камергером. Не знаю, что думают тут, а в Савойе – это более, чем значимо!
Барон с гордостью посмотрел на портрет Карла-Эммануила.
- И, однако… – он презрительно усмехнулся, – Вы же не видите толпы гостей, жаждущих быть принятыми мной, не так ли? Со дня возвращения я почти никого из наших родных у себя не видел.
Он помолчал и выражение его лица постепенно стало холодным, словно опустилось стальное забрало.
- Мне-то до них нет дела. До них и их спеси. И я – стар.
Граф де Ла Фер смотрел на него прямо, не отводя взгляд:
- Я женюсь на ней. Благодарю, что уделили мне время. Поверьте, я ценю это. Если позволите…

Барон слегка кивнул, прощаясь.
И добавил в сторону уже закрывшейся двери:
-  Истинно одержимые страстью не ждут ничьего дозволения. И не нуждаются в нем.