К вопросу о переводе смысловых коннотаций

Опубликовано:
Переводческий дискурс: междисциплинарный подход : материалы
III международной научно-практической конференции, Симферополь,
25–27 апреля 2019 г. / гл. ред. М. В. Норец. – Симферополь : ИТ «АРИАЛ»,
2019. – 492 с.– С. 282-287
ISBN 978-5-907162-42-6

УДК 82.0 (091) + 811.133.1

К ВОПРОСУ О ПЕРЕВОДЕ СМЫСЛОВЫХ КОННОТАЦИЙ НА ПРИМЕРЕ ПОЭМЫ БАЙРОНА «ЧАЙЛЬД-ГАРОЛЬД»

Е.Э. Овчарова,
кандидат экономических наук, доцент,
независимый исследователь, Санкт-Петербург

Аннотация. В статье рассмотрена проблема передачи реалий при художественном переводе на основе анализа двух строф классического перевода В. Левика поэмы Байрона «Чайльд-Гарольд». В случае, когда речь идет о корифеях перевода, каким был Вильгельм Вениаминович Левик, представляет большой интерес изучение различий в мировосприятии и опыте автора и переводчика. Качество художественного перевода определяется не только умением передать буквальный смысл текста. Очевидно, что не меньшую роль играют здесь и учет реалий эпохи его создания, а также системы образов автора и фактов его биографии. При недооценке роли этих факторов может произойти весьма существенная перемена смысла.
Ключевые слова. Художественный перевод, В. Левик, Байрон, «Чайльд-Гарольд», смысловые коннотации
Summary. The article deals with the problem of transfer of realities in literary translation based on the analysis of two stanzas of W. Levik's classical translation of "Childe Harold’s Pilgrimage". It is of great interest to study the differences in the perception of the world and the experience of the author and translator  in the case when we are talking about the luminaries of the translation. The quality of literary translation is determined not only by the ability to convey the literal meaning of the text. Obviously, taking into account the realities of the era of its creation as well as the system of images of the author and the facts of his biography  are played here very important role. If the role of these factors is underestimated, a very significant change in meaning may occur.
Key words: literary translation, W. Levik, George Gordon Byron, semantic connotations. 

Качество художественного перевода определяется не только умением передать буквальный смысл текста. Очевидно, что не меньшую роль играют здесь и учет реалий эпохи создания текста, а также системы образов автора и фактов его биографии. При недооценке роли этих факторов может произойти столь существенная перемена смысла, что даже виртуозное владение языком оригинала, равно как и родным языком, не всегда может исправить ситуацию. Данное положение проиллюстрировано ниже примером классического перевода В. Левика двух строф поэмы Байрона «Чайльд-Гарольд».
Отметим некоторые существенные для дальнейшего изложения моменты. Текст художественного произведения может быть сконструирован таким образом, что читатель имеет возможность как бы «увидеть» произошедшее и судить о нем на основании собственных представлений, а не основании прямых описаний. В этом случае очевидно, что автор старается предугадать все ассоциации и аллюзии, которые должны возникнуть у читателя, для чего автор должен быть о них хорошо осведомлен. Иначе ожидаемого эффекта может не получиться (подробнее об этом см., например, [1]). Замена действия вербальным представлением видеоряда картин природы и окружающих событий, разница в пространственных точках зрения (если воспользоваться терминологией Б. Успенского [3]) между героями, рассказчиком и автором, использование дополнительного языка, связанного с явлениями природы – приемы, изначально свойственные поэтическому тексту. Здесь всегда существовал особый язык, связанный с явлениями природы, например, растениями [1, 2]. Чтобы его понимать, надо быть хорошо осведомленным о литературной традиции; в Новое время литературное пространство стало общим, и этот язык был всем понятен.
Поэма Байрона в полной мере продолжает эту поэтическую традицию, но, несмотря на богатейший арсенал образов, сравнений и метафор, поэт не оставляет читателя в неопределенности. Трактовка образов должна быть предсказуема, поэтому они  снабжаются должной и вполне определенной коннотацией. Порой коннотация в оригинале и переводе совершенно различна.
Итак, рассмотрим отплытие героя из Англии в оригинале и переводе
XII.
   The sails were filled, and fair the light winds blew
   As glad to waft him from his native home;
   And fast the white rocks faded from his view,
   And soon were lost in circumambient foam;
   And then, it may be, of his wish to roam
   Repented he, but in his bosom slept
   The silent thought, nor from his lips did come
   One word of wail, whilst others sate and wept,
And to the reckless gales unmanly moaning kept.

12

Дул свежий бриз, шумели паруса,
Все дальше в море судно уходило,
Бледнела скал прибрежных полоса,
И вскоре их пространство поглотило.
Быть может, сердце Чайльда и грустило,
Что повлеклось в неведомый простор,
Но слез не лил он, не вздыхал уныло,
Как спутники, чей увлажненный взор,
Казалось, обращал к ветрам немой укор.

Буквальный перевод начала строфы  "The sails were filled, and fair the light winds blew/    As glad to waft him from his native home;/ And fast the white rocks faded from his view, /   And soon were lost in circumambient foam;..." можно представить следующим образом: 'Паруса были наполнены, и попутный легкий бриз веял, радостный, что уносит его от родной земли. Вскоре белые скалы исчезли из виду и скоро они были потеряны в окружающей пене'. Казалось бы разница небольшая между исчезающими белыми скалами и бледнеющей полосой прибрежных скал. И нет большой разницы между пеной, в которой теряются пресловутые белые скалы – и потерей их в пространстве. Поскольку и так ясно, что ветер попутный, то в переводе об этом не сообщается, таким образом, легкий попутный ветер, наполняющий паруса, оригинала обращается в переводе в свежий бриз, шумящий в парусах, что уже может предвещать шторм, чего совсем нет в идиллической и радостной  картине оригинала. Но главная перемена смысла состоит в том, что белые скалы, исчезнувшие в пене и бледнеющая гряда скал, теряющиеся в пространстве – это разные образы, они наполнены совсем  разным смыслом. Белые скалы, всем известная географическая деталь, олицетворение неназываемой тут прямо Англии, опостылевшей герою и автору. С легким попутным ветром герой ускользает от ее берегов и они скрываются в пене, так что их как бы уже не существует. Побледневшая гряда скал, теряющая в безмерном пространстве, причем скал неопределенных, ни с чем ассоциативно не связанных, свежий бриз и шумящие паруса создает впечатление потерянности и тревоги.
Далее перевод несколько изменяет характер героя поэмы. Чайльд-Гарольд, возможно, и сожалеет о своем желании уехать, о своей страсти к странствиям '   And then, it may be, of his wish to roam / Repented he ', но сожаления не связаны с его чувствами, '...but in his bosom slept /  The silent thought, nor from his lips did come./One word of wail... 'он сожалеет, но сердце его молчит и уста немы. Это настоящий байронический герой, лишенный сантиментов. В переводе его сердце грустит и герой приобретает некоторые сентиментальные черты.
Рассмотрим еще перевод 14 строфы.
XIV.
   On, on the vessel flies, the land is gone,
   And winds are rude in Biscay's sleepless bay.
   Four days are sped, but with the fifth, anon,
   New shores descried make every bosom gay;
   And Cintra's mountain greets them on their way,
   And Tagus dashing onward to the deep,
   His fabled golden tribute bent to pay;
   And soon on board the Lusian pilots leap,
And steer 'twixt fertile shores where yet few rustics reap.

14

Плывет корабль унылых вод равниной.
Шумит Бискайи пасмурный залив.
На пятый день из волн крутой вершиной,
Усталых и печальных ободрив,
Роскошной Синтры горный встал массив.
Вот, моря данник, меж холмов покатых
Струится Тахо, быстр и говорлив,
Они плывут меж берегов богатых,
Где волнам вторит шум хлебов, увы, несжатых.

Здесь речь идет о плавании в Бискайском заливе. У Байрона судно летит на волнах и ветры, как обычно грубы в никогда не спящем Бискайском заливе: 'And winds are rude in Biscay's sleepless bay.' Что должно вызвать привычные ассоциации с путешествием в этом месте, где пролегали популярные в эпоху Байрона маршруты. Многие путешественники описывали залив, так что это общее место, элемент видеоряда, рассчитанный на привычное восприятие. В заливе действительно часты достаточно сильные штормы. В переводе же перед читателем унылая равнина волн, то есть водное пространство, которое хотя и постоянно шумит, но также постоянно спокойно и пасмурно. Далее, путешествие у Байрона должно вызывать у читателя воспоминания о хорошо ему известных описаниях путешествий, которым не было числа и которые были весьма популярным чтением во времена Байрона, собственно, столь многократно повторенное действо напоминает уже ритуал: знакомое многим и многократно описанное чувство радости при виде берегов Португалии после странствия по бескрайнему водному пространству, гора Синтра, приветствующая путешественников («роскошная» в оригинале отсутствует, и хотя данное словоупотребление вполне оправдано дальнейшим текстом, но здесь просто радость от вида долгожданной земли), стремительно несущая свои воды к океану река Тахо (заметим, что говорливость более свойственна ручью, чем большой реке), чьи берега покрыты щедрой растительностью и недостаточно используемы в сельском хозяйстве, выпрыгивающие из воды и падающие на палубу корабля летучие рыбы (местного вида, которые, несомненно, тоже много раз описывались путешественниками). Картина в переводе более бледная и не слишком определенная, вряд ли вызывающая какие-либо литературные ассоциации с описаниями путешествий, популярными в первой половине XIX в. и потерявшими свою актуальность в XX в. Оттого нет ощущения той реализации мечты о путешествии, которая незримо присутствует в оригинале. Но возникает другая, неожиданная и не слишком уместная в данном случае коннотация; здесь весьма смущают все еще, увы, несжатые хлеба. Для советского читателя, а перевод В. Левика издавался именно в советское время, эта фраза может вызвать ассоциацию с трагической «несжатой полоской» Некрасова и навести на размышления о том, что и здесь, на берегах Тахо, царит полная социальная несправедливость. Несомненно, что так оно и было, но в данной строфе о том речи нет.
 
Представляется, что разность смыслов в оригинале и переводе во многом определялась разностью опыта, интересов и личностей их создателей. Можно здесь отметить, что пафос социалистического строительства и побед на трудовом и военном фронтах, жизнь в достаточно жестких рамках советского общества никак не соответствуют романтическому горению свободного английского гения с его ничем не сдерживаемым полетом мысли, выбираемым по собственному предпочтению литературным окружением и независимостью как от общественных установлений, так и от норм обыденной морали. В случае, когда речь идет о корифеях перевода, каким был Вильгельм Вениаминович Левик, бывает весьма любопытно обнаружить, как разница мировосприятия и опыта автора и переводчика, а также разность эпох, в которых они существуют, влияет на конечный результат. 

Список использованных источников
1. Овчарова Е.Э. О кинематографичности  литературы в докинематографическую эру // Пограничные процессы в литературе и культуре: cб. статей по материалам Междунар. науч. конф., посвященной 125-летию со дня рождения Василия Каменского (17-19 апр. 2009 г.) / общ.ред. Н.С. Бочкарева, И.А. Пикулева. Пермь: Перм.ун-т, 2009.  С. 273–277.
2. Горбовская С.Г.  Флорообраз во французской литературе XIX века: Монография – СПб:СПбГУ, 2017. – 276 с. Режим доступа: http://znanium.com/catalog/product/999711 (дата обращения 01.12.2018)
3. Успенский Б.А. Поэтика композиции. – СПб.: Азбука, 2000. – 352 с.
4. Byron, George Gordon.  Childe Harold’s Pilgrimage. [Электронный ресурс]/ URL (Дата обращени 03.09.2018)