Род С-М. Аграрный кризис 1889-1900 гг

Согласно многим энциклопедическим словарям, научным монографиям и иным авторитетным источникам, экономическое положение крестьян в России в конце XIX – начале XX века характеризуется ка тяжёлое. Анализируя такие ключевые факторы крестьянской экономики, как обеспечение крестьянского хозяйства землёй, рабочим скотом, доступностью покупки и продажи земли, а также общей доходности сельского натурального крестьянского хозяйства, учёные дают общий вывод о том, что «низкий уровень развития крестьянских хозяйств препятствовал становлению эффективного сельского хозяйства в России в конце XIX – начале XX века и, одновременно с этим, приводил к возникновению депрессивной модели экономических отношений в русской деревне» (Сайт: «Клио», 10.07.2019, Российская империя в XIX в. / Научные материалы. «Экономическое положение крестьян в России в конце XIX – начале XX в.». Автор: Волков Вячеслав Викторович — кандидат философских наук, доцент, старший преподаватель Военного института (Железнодорожных войск и военных сообщений) Военной академии материально-технического обеспечения им. генерала армии А.В. Хрулёва. Санкт-Петербург. Источник: Журнал "Вопросы истории", 2017 год, №10).

В конце XIX века – начале XX века в России активно начался процесс становления буржуазных отношений в деревне, протекавший чрезвычайно сложно и противоречиво (здесь и далее цитатное изложение статьи В.В. Волкова - автор). Этот процесс осложнялся исторически сложившимися «крепостническими пережитками 300-летней истории самодержавия, развитием внутридеревенских кабальных отношений, крайней отсталостью крестьянского натурального хозяйства и общества (по сравнению с требованиями культурного и экономического развития) и даже деградацией многих компонентов аграрных производительных сил». В России конца XIX века всё ещё массово сохранялось индивидуальное и общественное натуральное сельское хозяйство, то есть производство почти всего жизненно необходимого на местах, в крестьянских хозяйствах и артелях. Аграрная модернизация, механизация, коллективизация и индустриализация в России проходила проблемно, туго, «со скрипом», тяжело.

В результате в России за 28-30 лет после отмены крепостного права в 1861 году сформировалось некое подобие «аграрного капитализма (в «американо-фермерском» или «прусско-кулацком» вариантах), отягощенного крепостническими пережитками, с полукрепостническим внутренним содержанием крестьянских и помещичьих хозяйств и их псевдо- капиталистической формы. В итоге в крестьянском мире России возникли производственные отношения капиталистической сущности, но в «привычной» феодальной оболочке полукрепостнического, кабального хозяйствования помещиков и кулаков, с эксплуатацией бедных крестьянских натуральных хозяйств и откровенным закабалением безземельных крестьян в наёмных и подённых работников (батраков). В целом развитие сельского хозяйства России было кризисным.

«Аграрный кризис» в России указанного периода состоял: из сельскохозяйственного экономического кризиса, вызванного после отмены крепостного права упадком сельскохозяйственного производства крестьянских натуральных хозяйств, кризиса в уровне жизни крестьян и его резкого разделения на богатых, средне обеспеченных и бедных и общественно-политического аграрного кризиса (продолжение земельной реформы). При этом главным фактором аграрного кризиса в данный период времени был недостаток качественной крестьянской земли, пригодной к ведению не натурального, а расширенного (производительного) сельского хозяйства.

С 1870 по 1900 год площадь помещичьих и крестьянских сельскохозяйственных угодий в Европейской России увеличилась на 20,5%, земледельческое крестьянское население — на 56,9%, а количество скота — всего на 9,5%.  В результате за 40 лет площадь надельной земли по сравнению с численностью населения уменьшилась весьма существенно. Если в 1860 г. количество десятин надельной земли на 1000 душ обоего пола составляло в среднем по 50 губерниям – 2308 десятин, то в 1900 г. — уже 1298 десятин (меньше на 43,7%). Причём в Северном районе России уменьшение составило — 37,1%, в Северо-Восточном — 38,4%, в Восточном — 48,2%, в Юго-Восточном — 59,1%, в Средне-Приволжском — 38,2%, в Средне-Земледельческом (Юго-Восточная группа) — 42,7%, в Средне-Земледельческом (Северо-Западная группа) — 40,5%, в Средне-Промышленном — 33,8%, в Прибалтийском — 32,7%, в Северо-Западном — 53,3%, в Юго-Западном — 50,5%, в Малороссийском — 42,5%, в Новороссийском — 58,8%.

Напомню, что «надельная земля» – это земля, оставленная крестьянам в пользование после отмены крепостного права в России в 1861 году. Надельная земля находилась в общинном владении и распределялась между крестьянами в пользование путём периодических переделов (например, по жребию). Надельные земли – это «важнейшая в производственном отношении часть территории, закреплённая за конкретным сословием населения России (крестьянами), но что хуже всего: за мелкими его группами, за отдельными дворами и селениями». Некогда крепкий традиционный артельный русский крестьянский мир с раздачей крестьянам надельной земли на разных по плодородности территориях разделился на мелких частных собственников, который разоряясь, становились безземельными вообще, пополняя ряды батраков-бедняков и нарождающегося рабочего сословия (класса).

В результате к 1907 году в России рождаемость увеличилась, крестьянское население прибавилось (помните, в среднем в крестьянских семьях рождалось по 7-8 детей), а площадь посева на надельных землях (в расчёте по 50-ти губерниям на 1000 душ крестьян обоего пола) сократилась в среднем на 33,7%. Сбор зерна с десятины посевов увеличился за счёт интенсивности труда крестьян, а сбор всех хлебов на 1000 душ обоего пола с надельных земель по 50 губерниям уменьшился на 12,1%. Иными словами владельцы надельных земель начали жить относительно лучше (сытнее), но общее улучшение качества жизни крестьянского мира не произошло. Например, по тем же 50 губерниям «в целом сбор всех хлебов и картофеля (при увеличении сбора картофеля на 133,9%) на 1000 душ обоего пола с надельных земель уменьшился на 5,6%» (данные «Комиссии центра»).

Вначале, по воспоминаниям и рассказам моего отца Сергея Ивановича Суворова, «в семейном роду Суворовых в деревне Кошелёвка после раздела надельных земель местных помещиков семья прадеда Егора Ивановича жила «припеваючи», только для этого надо было с утра до ночи работать не покладая рук». Работали в семье-роду Суворовых все: «от мала до велика». Дед, его братья, зятья и мужики-родственники работали в поле: пахали, боронили, сеяли; косили луга, заготовляли, привозили сено и укладывали его под крышу на сеновал (огромный проветриваемый сарай высотой с двухэтажный дом). Этого сена хватало на всю зиму для трёх лошадей, трёх коров, телят, поросят, баранов и овечек, коз с бородатым драчливым козлом, целого стада гусей и кур с такими же воинственными гусаками и петухами. Кроме этого, под боком родового дома в Кошелёвке была водяная мельница, а значит, хлебная мука, кормовая мука (крупчатка), жмых, отруби и т.д. Новшеством механизации в натуральном хозяйстве Егора Ивановича Суворова было использование силы текучей воды из пруда и вращения мельничного колеса для приведения в движение различных сельскохозяйственных механизмов для промыслов. Вот для чего и почему он «навострил» своего сына Ивана (нашего деда рода Суворовых) на механизацию.

Надельные земли семье-роду Егора Ивановича Суворова после отмены крепостного права в 1861году достались неплохие, если не сказать – хорошие. Правда, местность и почвы в районе деревни Кошелёвка были не такие, как чернозёмной зоне России, преобладали дерново-подзолистые почвы (приблизительно 75,6% территории Лихвинского уезда Калужской губернии). Дерново-сильноподзолистые почвы распространены на водоразделах; в поймах рек – аллювиальные (осадочные). На пахотных землях вокруг Кошелёвки преобладают дерново-слабоподзолистые, южнее - дерново-подзолистые глеевые и глеевые, а непосредственно в районе Кошелёвки, особенно в лесах, в основном серые и светло-серые почвы. Для повышения плодородия почвы на полях, в огородах и садах издревле крестьяне использовали органические удобрения, что, несомненно, повышало урожайность зерновых, овощей и картофеля. Использовались ли минеральные удобрения в Кошелёвке в конце XIX – начале XX века – это автору пока неизвестно.

Зато доподлинно известно другое: при резком сокращении применения органических удобрений, также резко сокращалось урожайность и продуктивность хлебных полей, ухудшалось плодородие почв, поэтому те семьи, где было мало скота, ощущали сильный недостаток в жизни. О химическом анализе плодородия почв в крестьянских хозяйствах Кошелёвки не знали, но в семье-роду Егора Ивановича Суворова пробовали определять состояние кислотности почв и содержания в ней «подвижного фосфора (Р2О) и подвижного калия (К2О)», широко применяли известкование почвы. В среднем почвы в Кошелёвке имели средневзвешенную кислотность 5,3 ед. pH.

В 1900 году годовая норма продуктов на душу населения составляла 20 пудов (320 кг) и при общем валовом сборе полевых продуктов (за исключением семян) в 1 521 505 000 пудов население России в 1900 году (91 400 000 душ обоего пола) могло получить только 16,6 пудов (265,6 кг) полевых продуктов, то есть на 17,0% меньше, чем положено было по годовой норме потребления. Только в трёх из 50 регионах было превышение нормы: в Новороссийском — на 89,0%, в Восточном — на 26,5%, Юго-Восточном — на 22,5%. В 1900 году крестьянский мир в Россия чётко разделился на ярко выраженный «богатый», «средний» и «бедный». Кстати, если в 1860 году (за год до отмены крепостного права) средняя площадь надела земли в расчёте на душу взрослого мужского населения деревни была 4,8 десятины, то в 1880-е годы уменьшилась до 3,5 десятины, а в 1900-е годы – до 2,6 десятины. Да, землю раздали всем, но не все сумели на ней эффективно трудиться, поэтому либо наделы начали не использоваться, зарастать травой, либо переходили к новым владельцам-пользователям (надельную землю крестьянам было запрещено продавать). Точно так же было и в Кошелёвке в 1889 году и позднее…

В 1882 году в деревнях России было в расчёте на один крестьянский двор 1,75 лошадей, в 1900-19005 годах – всего 1,5 лошади. Например, «в Ветлужском уезде Костромской губернии в 1901 году на одну десятину «пара» (пахотная земля оставленная на год в покое – автор) приходилось только 2,27 голов скота (в переводе на крупный). Следовательно, она получила чуть более 820 пудов навоза (при норме в 2400 пудов), а в лесных волостях ещё меньше из-за потерь при работах в лесу».

«Обеспеченность населения Европейской России лошадьми с 1896-1900 гг. по 1911-1914 гг. упала с 20,2 единиц на 100 чел. до 17,6; крупным рогатым скотом — с 32,1 до 25,0; овцами — с 48,8 до 32,3; свиньями — с 12,6 до 10,5 единиц на 100 человек». Например, в Клинском уезде Московской губернии «процент безлошадных дворов в 1896 г. был равен 26,2%, в 1901 г. — уже 32,9%; хозяйства, не имевшие коров, в 1896 г. составляли 19%, а в 1901 г. — 27,2%». Всё тоже самое происходило и в Кошелёвке, начиная с 1889 года. Натуральное сельское хозяйство деревни Кошелёвка, удалённой от центров мировых и российских событий конца XIX века, несмотря на распределение всем её жителям надельной земли в 1861 году, еле-еле справлялось с задачей жизнеобеспечения всех её жителей. При этом, конечно, были семьи и роды, которые хорошо жили, лучше питались и позволяли себе больше, чем другие, потому что они были купные по численности родственников-работников.

Ещё одним фактором, сильно влияющим на продуктивность натурального сельского хозяйства в России было качество скота, потому что оно «не улучшались, а постоянно ухудшались». «В 1912 году большинство полномерных лошадей являлись негодными для использования их с полной нагрузкой, так как за 25 лет (1887-1912) их состояние ухудшилось почти в полтора раза. В 1897 году около 40% лошадей в российской армии находились на ветеринарном лечении. Низкорослость и слабость русских лошадей приводила к тому, что в России на 100 десятин посева требовалось больше лошадей, чем в Западной Европе». В Кошелёвке проблему качества скота решали «по старинке»: переходили к травопольной системе, распахивали пастбища, засеивали их купленной на собранные обществом деньги «богатой травой» и увеличивали стадо (поголовье) скота. Мой отец долго-долго с упоением вспоминал пастбища вокруг Кошелёвки сплошь покрытые «бархатным клевером», «ксило-сладким щавелем» и «колючей тимирязевкой». Эту систему травополья ввёл в деревне Кошелёвка наш прадед Егор Иванович Суворов.

Вместе с тем в округе (Лихвинский уезд, Калужская и Тульская губернии в целом) из-за возрастания плотности населения и строительства промышленных предприятий (заводов) «происходило наступление пашни на пастбище: в 1866 г. площадь пашни Европейской России составила 88,8 млн дес., а в 1901 г. — уже 120,3 млн дес., то есть площадь пашни возросла на 35,5. В результате соотношение кормовой и посевной площадей не соответствовало норме». Повсеместно луга, выгоны, пастбища в начале XX века составляли лишь 20% от площади всей пашни. При этом по условиям высокоэффективного сельского хозяйства «для удобрения 1 десятины пашни требовалось около 2400 пудов навоза или 6-7 голов крупного рогатого скота (или 4-5 лошадей), тогда как в большей части Европейской России на одну десятину пашни в 1866 году приходилось 1,75 головы всего скота (с пересчётом мелкого скота на крупный), а в 1912 г. — 1,78 головы».

Однако площадь выгонов (свободной пастбищной земли) для 46 губерний России составляла всего 33,2 млн десятин. В итоге дефицит при потребности в 70 млн дес. составлял 36,8 млн дес., а при потребности в 81 млн дес. — 47,8 млн десятин. «Поэтому в Европейской части России почти повсеместно луг-пастбище площадью 1,5 десятины должен был кормить 2 головы скота, а не одну. Соответственно, «использование всего имеющегося навоза могло дать на десятину пара менее 40% положенной 2400-пудовой нормы». Недостаток органических удобрений год от года ничем не восполнялся…

Характерно, что повсеместно, как, например, в Нижегородском уезде, «по докладу уездной управы, около трети надельной пашни совершенно не удобряется, а удобряемая часть навозится очень слабо, именно — ежегодно менее половины парового поля при увале в 70 возов на десятину. На одно и то же поле удобрение попадает не ранее, чем через 6 лет». Надельные земли «в большинстве случаев не удобряются вовсе», а в Клинском уезде Московской губернии по докладу местного комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности «удобряемость полей составляла 40%». Вот почему из-за недостатка плодородия почвы «урожайность зерновых в России была в 3-4 раза ниже, чем в Канаде и США, в 2 раза ниже, чем в Германии, Дании, Голландии и Англии». В период с 1889 по 1912 годы «в Северном и Центральном Европейском районах возникла стагнация зернового производства».

Система травополья – это такая система земледелия, «при которой часть пашни в полевых и кормовых севооборотах используется под многолетние травы, являющиеся кормовой базой и главным средством поддержания и повышения плодородия почв», то есть это то же самое, что «плодосменная система» — система земледелия, при которой не более половины площади пашни занимают посевы зерновых, на остальной части возделываются пропашные и бобовые культуры». Эти культуры, например, горох, горчица, обогащают почву азотом, микроэлементами, удобряют её. При этом «травополье снижало расход рабочей силы, а, следовательно, увеличивало аграрное перенаселение, что при неразвитости промышленности утяжеляло положение крестьян». Возможно, поэтому крестьянская община Кошелёвки без особого желания отнеслась к нововведениям Егора Ивановича Суворова, а потом, когда он на деле показал эффективность новой системы травополья, позавидовала ему и обозлилась. Ещё тогда, возникла в нашей семье-роду Суворовых горькая мысль-изречение: «Уж очень люди не любят тех, кто не похож на них на всех».

«Быть не такими, как все», то есть быть независимыми, яркими, заметными, выделяющимися, творчески инициативными, энергичными, свободолюбивыми и прогрессивными, - вот родовое отличие рода Суворовых-Максимовых для одних, и родовое проклятие для других (с какой точки зрения посмотреть). Кроме этого, в процессе крестьянской реформы 1861 года опять произошло то, что было характерно для всей истории Руси-России – мошенничество чиновников при распределении надельных земельных участков. Это не Черномырдин сказал: «Хотели как лучше, а получилось как всегда», а сама русская история, потому что «одним из результатов крестьянской реформы 1861 года стала деформация крестьянских наделов, выразившаяся в резком сокращении их абсолютных размеров (до 20%), переносах, потере наиболее ценных лесных и луговых участков».

В Петербургской губернии «тяжелейшим последствием реформы 1861 года стала отрезка крестьянской земли, составившая в среднем по губернии около трети от её дореформенного количества. Как показал анализ величины платежей, приходившихся на десятину удобной земли до и после реформы, сокращение наделов в губернии заметно опережало процесс сокращения налоговых платежей, в результате чего их средняя величина, приходившаяся на десятину удобной земли, выросла на одну пятую часть. Это приводило к существенному сокращению хозяйственных возможностей крестьян». Подобная ситуация сложилась в большинстве регионов Европейской России.

В Костромской губернии, например, «площадь крестьянского землепользования при освобождении крестьян от крепостной зависимости сразу сократилась, так как по уставным грамотам крестьяне получили в наделе по 6 десятин на ревизскую душу, а раньше пользовались гораздо большей площадью, излишки которой были отрезаны новым владельцам. Земли, поступившие в надел, были хуже, чем у помещиков. Между угодьями не возникло нормального соотношения: образовался недостаток покосов и выгонов в сравнении с запашкой, что неуклонно вело к недопроизводству навоза и оскудению земли». Отрезки крестьянских наделов в Полтавской и Екатеринославской губерниях составляли около 40% от дорефоменного крестьянского землепользования, в Харьковской — 31, в Черниговской — около 25%».

Плотность крестьянского населения в том или ином регионе прямо влияла на выбор системы земледелия, «следовательно, в конечном итоге, на интенсивность и формы отхожего движения крестьян: при наличии 40 и более десятин на мужскую крестьянскую душу население региона занималось кочевыми формами хозяйства». Обеспеченность надельной землёй от 40 до 10 десятин позволяла крестьянам и помещикам вести «залежное хозяйство». При меньшем размере площади надельной земли «они переходили сначала на двуполье, затем на безнавозное трёхполье и, в конце концов, на унавоженное трёхполье, что сразу же вело к возрастанию отхода крестьян на сторону, в города и на подённые работы.

В Европейской России в начале XX века (1913 год) «плотность сельского населения на одну квадратную версту в Центрально-Черноземном районе составляла 64 чел., а в Малороссийском районе — 66 человек. В это же время в традиционных районах приходящих сельхозрабочих плотность сельского населения была следующей: Нижне-Волжский район — 12 чел., Средне-Волжский — 41, Предкавказский — 24, Новороссийский — 39 человек. На одного сельскохозяйственного работника мужского пола в центре Европейской России приходилось 3 десятины посева, а на юго-востоке — 8 десятин. В результате 11 губерний юго-востока имели потребность в дополнительных рабочих в размере 500 тыс. человек». Наиболее фактор малоземелья повлиял на обеспеченность сельского населения Европейской России посевами. Так в 1897 году на 81,4 млн чел. приходилось 61,9 млн дес посевных площадей., то есть по 0,77 дес., а в 1913 году на 109,4 млн чел. — 73,1 млн дес., то есть уже по 0,67 на 1 человека.

«В «Обзоре Тульской губернии за 1901 год» отмечалось, что «отхожие промыслы являются необходимым подспорьем в домашнем быту, особенно в уездах с худшим качеством почвы». В таком же обзоре по Нижегородской губернии сказано, что «отхожие и кустарные промыслы... имеют весьма широкое распространение в губернии, обусловливаемое главным образом малоземельем и малоплодородностью почвы». В Московской губернии в 1902 году малоземелье заставляло более 20% крестьянских семей совершенно не заниматься земледелием, а более половины мужского населения остальной части — посвящать промыслам круглый год. В Воронежской губернии в 1911 году из 100 безземельных крестьян промыслами занимались 49 чел., из имевших земли до 5 дес. — 30 чел., от 5 до 15 дес. — 20, от 15 до 25 дес. — 18, свыше 25 дес. — 13 человек». Несомненно, в роду Суворовых-Максимовых в эти годы (1901-1911) многие наши родичи тоже обеспечивали себя и свои семьи отхожими промыслами. Вот почему Никита Максимов в селе Бабка Павловского уезда Воронежской области отпустит своего 14-летнего сына вместе с приезжим священников в Шадринск на учёбу в духовное училище. Вот почему Егор Иванович Суворов в 1903 году определил своего 14-летнего сына Ивана в артель кожевенных дел, в ученики к мастеру-шорнику и «наказал» ему за 1 год научиться выделывать кожи, стать скорняком и сапожником.

Дело в том, что в роду Суворовых всегда считалось зазорным идти в батраки, а просить у кого-то помощи или даже милости, было не «по-суворовски». Между тем, с введением системы травополья и запашки лугов и пастбищ крестьяне не только сами увеличивали интенсивность своего ежедневного труда, но и начинали нанимать работников со стороны, сельскохозяйственных сезонных или постоянных работников – батраков. Например, «в Таврической губернии в конце XIX — начале XX в. крестьянские дворы, засевавшие от 5 до 10 десятин, нанимали около 5% батраков, от 10 до 25 дес. — 11%, а от 25 до 50 дес. — 38% батраков (от общего количества работающих в поле).

Кстати, «Сведения о хозяйственном положении посетителей Никитовского ночлежно-продовольственного пункта» в 1912 г. свидетельствую, что «у 30,6% посетителей не было ни земли, ни лошадей; у 9% имелась только усадьба. 20,9% посетивших ночлежно-продовольственный пункт, хотя и владели землей, но в мизерном количестве и не имели лошадей. Владели 3-5 десятинами 9,1% посетителей пункта, 6-15 десятинами — 9,6%, свыше 15 десятин — 1,9%». Таким образом, около 60% «отхожников этого пункта» в той или иной степени не имели средств производства.

На рубеже XIX – XX веков (с 1883 по 1900 годы) «в 44 губерниях крестьянство приобрело при посредстве Крестьянского поземельного банка 4 млн 399 тыс. 500 десятин земли, что составило всего 3,9% от всей надельной земли, между тем как рост сельского мужского населения за это время составил 37%. При этом «покупная цена земли, приобретаемой при содействии Крестьянского Банка» во многих местностях держалась «...выше среднего уровня». «Но и собрав необходимые для оплаты средства, крестьяне далеко не всегда бывают в состоянии удержать за собою купленный участок и нередко бросают его на руки Банку через три-четыре года после покупки. С 1888 по 1901 г. в собственность Крестьянского поземельного банка поступило и было продано им 431 имение, площадью 152 259 дес., под которые было выдано в ссуду 8 951 254 руб. и доплачено покупщиками 913 343 руб.». Причинами этого являлись высота платежей за землю и предоставление крестьянам малодоходных участков. (Доклад П.Н. Соковнина).

Род Суворовых никогда в своей истории не брал банковских кредитов, не брал деньги у ростовщиков и не брал деньги в долг. Прадед Егор Иванович Суворов принципиально и строго требовал от всех членов своей семьи и рода «жизни по средствам». С этой принципиальной традицией «не искать излишеств и не брать деньги в долг» совпала такая же традиция в роду Максимовых, поэтому семейный союз Сергея Ивановича Суворова и Нины Васильевна Максимовой в этом вопросе был единым. Эта традиция твёрдо соблюдается и в семье-роду автора Фотохроники истории рода Суворовых-Максимовых.

Потеряв в 1861 году свои права на крепостных крестьян, российские помещики, «опираясь на большие земельные владения (36,2% всех крестьянских и частновладельческих земель) и внешнюю рыночность (помещики продавали 50% своей продукции на рынках), используя нужду крестьян в земле, их прикреплённость к сельской артельной общине, аграрное перенаселение, налоговый гнёт, снижение цен на хлеб, а также сохранившиеся возможности и традиции внеэкономического принуждения, создали «отработочно-арендную систему» ведения сельского хозяйства. В конце XIX века «помещичья земля обрабатывалась трудом и инвентарем освобождённых крепостных крестьян за надельную, то есть арендованную ими землю, за ссуду хлебом, семенами или деньгами, за строевой или печной лес, за строительные или иные материалы, орудия труда или механизмы, и т.д.».

При «издольщине», крестьяне платили помещику за аренду земли определенной договором долей урожая, а при «испольщине» — ровно половиной собранного урожая (пережитки феодализма). Этот порядок землепользования после реформы 1861 года ещё долго сохранялся в деревне Кошелёвка. Как говорится: «Бог высоко, царь далеко, а помещик рядом». Как это происходило и каковы были отношения крестьян с владельцем или управляющим помещичьей землёй? А вот как…

«У нас (в сельской общине - автор) всей земли 37 десятин, наличных 84 души (в деревне – автор), вот поэтому нам со своей земли прожить никак невозможно, а поэтому мы берём для посева землю у бывшей нашей помещицы на таких условиях: берём всё равно по три десятины; эти три десятины должны мы вспахать, посеять своими семенами, её по урожае скосить или сжать и половину хлеба перевести в экономию (помещичье имение – автор), а половину забрать себе, потом за эти три десятины мы отрабатываем в пользу помещицы посевом и уборкой хлеба по одной десятине, то есть этот отработок мы пашем, двоим, сеем и по урожае косим или жнём и свозим в экономию; кроме этого отработка ещё каждый из нас должен отработать в экономии в пользу помещицы по 12-ти рабочих дней и за каждую десятину отвезти экономического хлеба, куда укажет экономия (эконом, управляющий имения – автор), по 25 пудов...; потом за эту же землю ещё каждый из нас должен вывезть навоза по 40 возов...» (условия испольной обработка земли из письма крестьян села Сотницкого Курской губернии). Неудивительно, что после такой организации послереформенной работы освобождённых крестьян у кого-то из них возникло желание после смерти Егора Ивановича Суворова вбить ему в могильный холм осиновый кол…

Как это ни парадоксально звучит, но крестьянская реформа и отмена крепостного права 1861 года в России всё равно была осуществлена в пользу и в интересах помещиков-землевладельцев и нарождающихся капиталистов-заводчиков, одни в результате «соединения архаической крепостной эксплуатации и открытого свободного рынка получили превращение продукта непосредственного производителя-издольщика в меновую стоимость (плату за аренду земли), что дало мощнейший импульс росту нормы эксплуатации крестьян и надельной земли», а другие получили ротс численности дешёвой свободной рабочей силы. Так «земельная рента, без каких-либо существенных изменений в технологических основах сельскохозяйственного натурального производства, имела тенденцию вздуваться всё выше и выше». Таким образом, освобождённое от крепостничества российское крестьянство «арендовало у помещиков ежегодно 20 млн дес. Земли: в конце XIX — начале XX века они платили за неё, примерно, 150 млн руб., а перед Первой мировой войной (1913 г.) — 250 млн руб. ежегодно.

Брал ли наш прадед Егор Иванович Суворов в дополнительную аренду землю у помещиков, которым принадлежала деревня Кошелёвка, неизвестно, зато известно, что опять же традиционно, в нашем роду не принято было «брать лишку», «брать не по силам», «хотеть невозможного», а любимое дедовской присказкой (по словам моего отца Сергея Ивановича Суворова) была: «Хотеть не вредно, вредно брать на себя лишнее». Вероятно, поэтому также любимым изречением младенческого детства моего отца была скороговорка: «Если бы да кабы, да во рту росли грибы, тады и в поле ходить не надо было бы», и ещё более «любимая поговорка деда Ивана Егоровича Суворова, доставшаяся по наследству моему отцу, а от него нам с моим братом Юрой: «Эх, ма! Была бы денег тьма! Купил бы деревеньку, да жил бы помаленьку!» (с разными вариациями).

Система арендной платы за вненадельную землю была такая, например: «в Курской губернии в конце XIX в. арендованием вненадельных земель занималось 37% надельных домохозяев (6 434) на 30 627 десятинах. Если учесть, что средняя цена арендованной десятины под яровые посевы в Курской губернии была равна 13 руб. 40 коп., а под озимые — 21 руб., а их общая средняя стоимость — 17 руб. 20 коп., то можно примерно определить масштаб дохода курских землевладельцев (помещиков – автор) – 526 784 руб. 40 копеек в год». Аренда могла быть «подесятинная» или «на круг», надельных земель или частновладельческих, а также — денежная, испольная, за отработки и смешанная. В разных регионах соотношение этих форм аренды земли было различным. Так, в той же Курской губернии, а точнее, в Курском уезде, преобладала денежная аренда (77%). На испольную аренду приходилось 10% случаев, за отработки — 13%».

«Самые высокие арендные и продажные цены на землю были в центральной чернозёмной полосе Европейской России, то есть именно в тех губерниях, в которых рождался самый массовый поток сельскохозяйственных «отхожников». И это было не случайно, ибо «при густоте населения и относительном малоземелий спрос на земли так велик, что земли разбираются охотно и без остатка крестьянами, и землевладельцы получают такой доход, о котором при крепостном праве они не могли и мечтать» (Автор: В.И. Чаславский).

Крестьянская реформа 1861 года быстро позволила сообразительным помещикам и «крепким крестьянским хозяйствам» (арендаторам крупных земельных участков) найти способ закабаления освобождённых от «крепости» крестьян. Так, например, в исследовании Оренбургского губернского комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности сказано: «Площадь земельного надела крестьян не способна доставить крестьянскому хозяйству земельный простор, который требуется низкой степенью интенсивности этого хозяйства. Недостаток в собственной земле крестьяне должны пополнять арендой казённых и частновладельческих земель... Казённые (государственные – автор) земли крестьяне арендуют с несомненною для себя выгодою, но при арендовании частновладельческих земель, площадь которых несравненно больше, условия аренды складываются для крестьян неблагоприятно, так как к повышающему арендные цены влиянию усиленного спроса на земли присоединяется тут и другое, действующее в том же направлении обстоятельство, а именно, необеспеченность исправного поступления платежей по заключённым крестьянами арендным сделкам, вследствие чего сдача земли в аренду крестьянам является для землевладельца рискованною операцией, к которой он прибегает неохотно, а будучи вынужденным к этому, старается уменьшить свой риск сокращением срока аренды и повышением размера арендной платы. Обыкновенно землевладелец (помещик – автор) прежде того, чем решиться на сдачу земли крестьянам, ищет и чаще всего находит крупного съемщика, имущественное положение которого дозволяет заключить с ним арендный договор... Такой оптовый съемщик («кулак», «мироед») сам не ведёт хозяйство, а сдаёт арендованную землю мелкими участками, назначая за неё непомерно высокие цены, которые он умеет выжать из крестьян».

Был ли наш прадед Егор Иванович Суворов таким крупным арендатором, кулаком или мироедом – это нам неизвестно, но зато известно, что ни он, ни его сын Иван Егорович Суворов, никто из братьев Егора Ивановича или других представителей рода Суворовых из деревни Кошелёвка не был ни раскулачен, ни репрессирован. Всё потому, что Егор Иванович Суворов вовремя предвидел характер революционных изменений в жизни, в мировоззрении, в системе крестьянского жизнеобеспечения и направил развитие своих сыновей, дочерей и родственников от тяжёлого непосильного сельского натурального хозяйства в сторону артельного кустарного сельскохозяйственного производства и сельскохозяйственной промышленности. Наш дед рода Суворовых Иван Егорович Суворов пошёл ещё далее и направил своего сына Сергея (отца автора) в старинный посёлок Ханино Лихвинского уезда Калужской губернии в заводскую ремесленную школу учеником токаря, что революционно повлияло на жизнь и судьбу нашей семьи рода Суворовых-Максимовых.

На картинке: М.П. Дмитриев. Голодный год в Нижегородской губернии 1891-1892 гг. (Публикация на сайте: «СМИ-онлайн». 20.06.2013, Записки скучного человека. Исторические фотографии). Серия фотографий санитарного отряда доктора Апраксина в 1891-1892 гг. На фото: «Крестьяне у земского начальника в городе Княгинино Нижегородской губернии». Серия фотографий Апраскина показывает убогий и разорённый вид сёл и деревень Княгининского уезда, больных и умерших крестьян от тифа и голода, деревенские, сельские и школьные столовые для голодающих бедняков. Многие крестьяне вынуждены были использовать в пищу людей и животных снопы и солому, которыми были покрыты крыши их домов. В земскую управу и к бывшим помещикам крестьяне обращались за хлебным зерном, семенами, с просьбами от выделении им в дополнительную аренду полосок земли. Один из таких моментов коллективного схода и обращения голодающих крестьян к земскому начальству документально зафиксирован на этой фотографии 1891-1892 годов.