Гл. 26. Дольмены

http://proza.ru/2020/05/14/1179

В фермерское хозяйство мы приехали к открытию и были единственными посетителями.

За лето повзрослевшее солнце восходило со степенной величавостью, в зрелой мудрости оглаживало бережно – мягко и нежно,  принося извинения за недавнее сумасбродство. Намаявшаяся природа ночной морок сбрасывала тяжело, неохотно. Легкий ветерок тревожил усталые, с нотками тлена и пыли ароматы осени. Под ногами шуршал разноцветный гравий. Между островков сочных красок и вечной молодости мы алчно вбирали сердцем диковинную красоту субтропиков.

Обрамленная перемежающимися кустами шарообразного самшита и пирамидками туи, дорога слева огибала цветник с ажурной беседкой. Стилизованный умелым садовником под естественное буйство природы цветник фасонился всеми цветами радуги. Синий ковер из пушистого агератума раскинулся перед островками строгих желто-красных бархатцев и легкомысленно веселых цинний. Поодаль, соревнуясь в искусстве обольщения, звездное разноцветье круглоголовых астр и игольчатых хризантем привораживало и влюбляло в себя навсегда. Воздав дань осени, обвивающий беседку кампсис перемежал наследников, упакованных в длинные кожистые стручки, юными оранжевыми колокольцами. По соседству волновался, распушив царственные гребни, куст амаранта. Подстриженная под «пальму» отцветшая юкка враждебно топорщилась жалящими игольчатыми листьями. На тонких стеблях покачивалась, кивая золотистой головой, кареглазая рудбекия.  Справа, на поляне среди жухлой травы бело-розовый куст гибискуса подманивал шоколадно–медовых мух, искусно притворяющихся пчелами.

Тропинка подвела к горке искусственных водопадов. В миниатюрном каскаде все было по-взрослому: мерный, убаюкивающий шум воды, замшелые лоханки с плавающими желтыми листьями, уворачивающихся из-под обстрела падающих струй, островки с низкорослым, обсыпанным сизыми ягодами можжевельником.

Проходя мимо разлапистой восточной туи, я по неизменной привычке сорвала дымчатую сине-зеленую шишку. Толстобокая с крючковатыми выступами на конце, словно увенчанная пятизубчатой короной, она доверчиво уместилась в ладони, не подозревая о своей участи. Через секунду разорванная плоть в зелень окрасила липкие пальцы, въедливо пропитав кожу теплым смолистым дурманом. Мне казалось, так должна пахнуть тайга. Тайга, в которой я никогда не была и, скорее всего, вряд ли уже побываю. Мысленно прося у туи прощение, я раскатывала в руке изувеченный плод, не в силах надышаться горьким запахом сосновой вольности.

Тропинка к дольменам пролегала через тонкоствольный, перемежающийся зловредными колючими кустами южный лес.

Скрюченные низкорослые старожилы соединялись кронами, образуя зеленый тоннель с маскировочной сеткой из переплетенных ветвей. Солнечные лучи рассеивались, бликуя на листьях, скользили по обвитым лианами морщинистым стволам, перепрыгивали набухшие венами перекрученные над землей корни.  Бережно переступала их. Узловатые и скрученные жгутом, они рвались из земляной темницы на дурманящий лесной простор поближе к солнечной нежности.   

 Устное народное творчество одарило дольмены современными именами и смыслами. Дольмены «Нежность», «Майя», «Хан» и «Тор» соответственно отвечали за женское счастье в супружестве и материнстве, любовь, здоровье и удачу в начинаниях. Разделение ответственности за женское счастье и любовь между двумя магическими объектами расстроило. Похоже, народное творчество даже при богатом воображении не смогло соединить воедино все составляющие личной жизни. Или любовь в виде счастья полагается только мужчинам, а бабам остается любовь – морока и мокрая подушка, непригодная для сна?

Грустные мысли меня покинули, как только дольмен «Нежность» показался за поворотом. Кряжистый, отлично сохранившийся, с учетом его почтенного возраста, он сразу меня загипнотизировал рукотворным отверстием. Без малого идеальный круг в толстом, в половину ладони, камне интриговал тайной своего происхождения даже больше, чем сам дольмен, относящийся к жутко далекой эпохе Неолита в три тысячи лет от моего последнего рождения. Зачарованная подошла вплотную, погладила огромные, рыжеватые плиты. Камни, округленные беспощадностью времени, странно холодили руку, щекотали ладонь шершавыми краями поросших мхом рытвин, мягко втягивая в свое измерение.  Показалось,  дольмен подрос  и, растянув боковые стены, словно пластилиновые брусья из детского набора, попытался меня обнять. Оказавшись на уровне головы, дыра чернела угольной пустотой и, увеличивая притяжение, стремительно поглощала меня. Не успев опомниться, я почувствовала холод камня вокруг шеи и жар огненного всполоха, опаливший слепое лицо.

Иван успел поддержать меня, оступившуюся на угловатом камне и едва не упавшую. Из дурного оцепенения вывел голос: «Лена, ты как себя чувствуешь? Тебе плохо?».

–Кажется, повело меня, на миг сознание потеряла,– говорить было трудно, духота сухой ладонью перекрыла горло.– Не понравилась я дольмену, не видать мне женского счастья.

– Уходим отсюда.

Иван, невнятно бурча, настойчиво тянул к змеящейся прочь тропе. Я отстранилась и повернулась к дольмену. Сначала робко, потом все решительней и, уже стремительно приблизилась, раскинув руки птицей, обняла потеплевшие бока.

Встреча с тремя другими дольменами прошла обоюдно миролюбиво и без приключений. Купив на выходе мед и фиточай из зизифуса, китайского финика, полюбовавшись на его симпатичные цвета молочного шоколада глянцевые плоды, мы направились к машине.

–Что ты сказала дольмену?– спросил Иван.

–Как догадался? Попросила у  него прощение за шутку о женском счастье без любви,– ответила я. Добавив, увидев вопрос в глазах Ивана.– Пошутила не вслух, про себя, но дольмен услышал. А ты что бормотал под нос?

–Для обретения женского счастья надо мужикам нравиться, а не дольмену, – беззлобно сказал Иван. 

Не стала спорить. До Пшады мы доехали в молчании за  пятнадцать минут. Я грустила о несостоявшемся женском счастье и в целом, и в частности.  О равнодушных к моим чарам мужчинам в целом решила не печалиться, много чести им будет. А вот об одном мужчине думала, как  и о том, возможно ли в одни и те же отношения вступить дважды, ну хотя бы в части сохранения субъекта. Интеллектуальный процесс закруглился мыслью о нелюбви к бухгалтерии вообще, к бухгалтерам в частности, а к определенной бухгалтерше без сомнения конкретно.

http://proza.ru/2020/05/14/1553